Текст книги "Валютчики"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Представить не могу, – покачал головой коллега. – На Украине, особенно западной, подобные случаи исключены.

– В России они в порядке вещей. Вылезла дурь, и путь к родным стал труднее. Видишь, два брата картошкой торгуют. Дня не проходит, чтобы не подрались. Кавказцы специально собираются, чтобы потаращиться на скудоумие.

Перебирая ремешок барсетки, Бандера постоял еще немного. Не раз подходил он по другим проблемам. Убийство двух валютчиков я объяснил не просто, мол, у менял крупные суммы, поэтому негодяю трудно пройти мимо, а шире, с точки зрения национального характера. В Германии немцы пачки марок из сбербанка прятать не пытаются, но убийства редки. Больше на бытовой почве.

– Что я рассказал, является аксиомой, не требующей доказательств, – подбросил еще пример я. – Напротив стоит Паша – рыбак. Читаю ему лекции на подобные темы каждый раз. Паша кивает головой, вставляет предложения по ходу развития события. Когда сюжет иссякает, Паша говорит примерно одно: мол, это понятно. Дядя писатель, одолжи червонец. Отдам, чем хочешь клянусь. И накрывает усталость. Столько талдычить о важном в его, Пашки, судьбе, а тому требуется поскорее залить глотку. Выстаивал, терпеливо выслушивал ради одной цели – вымолить червонец.

– Сколько раз объяснял, чтобы не связывался. Бесполезно, – отмахнулся Бандера. – Сам учишь, а совершаешь те же ошибки. Лучше просвети, торчать или сваливать?

– Не первый год стоишь, изучил их повадки, – пожал я плечами. – Двумя жизнями они взяли выкуп, на время залягут на дно. Я рассказывал, что подходил убийца. Доложил ментам, они посоветовали не связываться. Тот обещал подскочить еще. Отморозки с Западного тоже могут повторить налет. В позапрошлом году за месяц завалили нескольких сразу. Все в наших руках.

– Желаю удачи, – Бандера скомканно засмеялся. – До машины бы добраться.

– Народу много, место открытое. Ты не без «дуры», – обнадежил я.

– Газовый.

– Подсунься и в глаза.

– Успевают уклониться. Надо взять с резиновыми пулями, чтобы с расстояния.

– Тогда кто быстрее.

– В десантном учился.

– Нормально.

Перебежав трамвайные пути, Бандера попал в объятия русской жены. Наверное, она ждала давно. Ко мне подошел Коля – челнок из Батайска. Расплевывая семечки, шепеляво спросил:

– Евро не поменяешь?

– Разве начали крутиться? – уставился я на Колю. – По моему, с две тысячи первого года.

– С девяносто девятого, – пояснил плотный крепыш, занимающийся обувью. – Неподотчетные, ну… нелегальные. Неофициальные… хрен их, как назвать.

– Если неучтенные, где гарантия, что настоящие? И что делать, когда в оборот выкинут основную партию?

– Вольются в общий поток и будут вертеться вместе со всеми, – сгреб с губ шелуху Коля. – Первый день на рынке? Валютчики давно работают по ним.

– Покажи, рассмотрю. На плакатах лишь видел.

Коля вытащил пачку евро. Она состояла из пятерок, десяток и полтинников. Мелочь я пробежал мельком, подделывать не будут. На полтинниках заострил внимание. Купюры были песочного цвета со вставленной тонкой полоской, с серебряным, играющим под наклоном, пятном, с тиснениями, водяными знаками, голограммой, без портретов. На одной стороне как бы спаренная каменная беседка, на другой верхи виадуков без колонн. Или известный в Европе мост, повторенный позади первого как мираж. Синие звезды в полете, затемненная карта Старого Света. Вид невзрачный, простенький. С долларами освоились, с марками, которые эффектнее, тоже. Будем привыкать к евро, несмотря на то, что мочат как отбившихся от дома толстых уток.

– По какой цене желаешь сдать? – посмотрел я на Колю. – По моему, на них эквивалента еще нет.

– Ребята берут один к десяти, но они химичат, – заявил челнок. – Кто ездил в Германию, выяснил, что рубль к евро идет как пятнадцать к одному. Европейская валюта имеет все шансы расти. Ходят слухи, скоро перегонит и доллар.

– Фунты стерлингов не обскачет? – усмехнулся я. – Вечно у нас глупая привычка преувеличивать. Особенно, если касается чего иностранного.

– Не берешь? – не стал спорить Коля.

– Сначала назови цену.

– По двенадцать рублей за евро.

– Ты объявил, что меняют по десять.

– В прошлом году. Осязаешь бумагу? Не американские хлопчато – шелковые. Еврики из двух сортов крапивы сварены. Значит, рассчитаны на вырост.

– И кому предложить… крапивные?

– Пойду на рынок, быстрее найду общий язык, – махнул рукой челнок. – Возьми букварь и учи, учи, учи. Иначе, за каким хреном тут отираешься.

– Чтобы меньше впариваться, – огрызнулся я, сбитый с толку Колиным напором.

– Как не заведешь разговор по работе, вечно не слава Богу. На одном влетел, на другом всандолилися.

– Каждому свое, – буркнул я.

Сунув купюры в карман, бывший работяга из Батайска влился в поток, пропал за воротами рынка. Некоторое время я продолжал жевать сопли. Затем повернулся к Андреевне, хотел спросить что-то, но заметил знакомого клиента. Это был невысокий, плотный мужчина под тридцать лет, занимающийся перепродажей привозимой из дешевой Белоруссии теле-радиоаппаратуры. Он почти проскочил мимо, но я знал его приемы приманивать валютчиков. Они заключались в том, что если я окликну дельца, значит, затарен под завязку. Имеет смысл поторговаться, сбить потолок минимум на червонец. С тысячи баксов набегало сто рублей. Торгаш всегда начинал выкупать с такой суммы. Если подходил он, валютчик мог продать доллары по потолку. Суммы у меня не было, капуста не кончилась. Я демонстративно отвернулся в сторону.

Прием сработал безотказно. Крутые ребята разошлись, кто остался, держал масть до конца. Впрочем, денежные мешки тоже уступали в случаях редких. Я почувствовал толчок под локоть.

– Баксы есть, писатель?

– Много надо? – завел я волынку.

– Сколько есть, все заберу.

– Пять соток, две из них девяностых годов.

– Возьму, но ценой ниже, – начал водить обезьянку и торгаш.

– На червонец, – отрезал я. – Сотки как новые. Это мы придумали уценять купюры с маленьким портретом, чтобы раскрутить несведущего клиента. Какая разница, какого года выпуска. Доллар – он и в Недвиговке доллар.

– Никто не спорит, – согласился аппаратурщик. – Но где покупаю товар я, расклады одинаковые со здешними, потому что у бакса с маленьким портретом защитных средств меньше, значит, больше подделок. Поэтому цена ниже.

– На символический червонец цену сбиваю, – хлопнул по плечу клиента я. – Если бы сотки оказались до девяностого года, разговор был бы иной.

– Там нет даже защитной полосы, – дернул греческим носом торгаш. – Семидесятых, восьмидесятых годов выпуска проверялись прощупыванием выбитых по верху букв, да цифры «сто» с правой стороны банкноты.

– Или на шершавость воротника президента, – добавил я. – Или сгибом купюры посередине с протаскиванием между пальцами. Если бумага не треснула, значит, нормальная. Бывали случаи, поджигали края соток, терли по шероховатой поверхности. На дураков Бог Россию не обидел. Как и на раздолбанные дороги.

– Такая страна, – вздохнул придирчиво пунктуальный начинающий коммерсант, снимающий торговую площадь в рыбном «Океане» на углу Садовой и Семашко. – Не слышно ничего нового?

– Про курс? – переспросил я.

– Про курс в первую очередь. Что задумал Путин? Какие перемены готовит?

– Изменений не предвидится. Это ФСБэшник, с момента переступания порога подобного заведения нацеленный на одно – любыми средствами добыть информацию, передать по назначению. В случае провала – самоуничтожение. Помнишь Андропова? Как затаилась страна, каких нововведений ждали люди. В результате гайки были закручены только по линии дисциплины. Не могут разведчики управлять страной, как и военные. Необходимо иметь широкий ум, а не узко направленный на одну цель. Так что, порядок в стране наведен будет. Не скоро. По части других государственных действий можешь не волноваться.

– Бакс останется на месте?

– И неуклонно будет расти. Для того, чтобы поднять экономику огромной страны, необходим головастый экономист, а не дзюдоист, имеющий «черный пояс». Если у Путина хватит ума привязаться к развитым странам, станцевать перед ними русского, лишь бы дали возможность расправить экономические плечи, лет через десять сумеем вздохнуть с облегчением. Если Америка поможет не как во Вторую мировую по лэнд-лизу, а стоящими проектами с поставками совершенных машин, освоением на нашей территории современных производств в обмен на моря нефти с газом, на лес, тогда поднимем головы раньше. Но, видишь ли, есть одно «но». Куда сбрасывать отходы невостребованного перепроизводства? Территория, заселенная дураками с неправильными дорогами – лакомый кусок не только для Америки – всего мира. Ни одна национальность не захочет заваливать свою страну ненужным, кормить народ вредными продуктами. Все национальности мечтали бы иметь непритязательный рынок сбыта с неприхотливыми потребителями. Таким рынком являемся мы со времен Великой Социалистической. И так далее. Ты зачем подошел?

– За баксами.

– Забирай. Кажется, вижу еще одного клиента.

– Я с тобой договорился, – зашевелился аппаратчик, доставая из кармана москвички пачку денег. После того, как расчет был произведен, поднял голову. – Тебе евро не подносят?

Я чуть не поперхнулся. Когда есть, днем с огнем никого не найдешь, когда в рот запихивают, сам отказываешься.

– По какой цене берешь? – высморкавшись, натужно спросил я. – Наверное, связываться не стоит.

– Брал бы по семнадцать рублей. Не дороже.

– Сколько надо?

– Ну… с тысячу на первый раз. Надо попробовать, как в Белоруссии пойдут. Если нормально, будем переходить.

– Перед тобой приносил. Постой минуту, посмотрю, должно, еще не продал.

Засунув барсетку под мышку, рванул в глубь рынка. Возле прилавков с корейскими приправами нос к носу столкнулся с Колей – челноком.

– От евро не избавился? – без обиняков спросил я.

– Опоздал, – показал тот пасть вставных зубов. – По тринадцать Красномырдин выгреб. Наказал приносить еще. У Ромы, татарина из Узбекистана, кажется, есть.

– Он еще работает?

– Наши только начали собираться.

Подхватив ноги в руки, я помчался в крытый павильон, заполненный висевшей на крючках одеждой, заваленный на любой фасон обувью. Рому нашел быстро. С молоденькой девочкой упитанный татарин нацелился отваливать в сауну. Место с порядковым номером было пустым.

– Евро есть? – подскочил я к нему.

– Продал, – заинтересованно повернулся татарин. – Зачем? Вы его не меняли.

– Пришел один, – переведя дыхание, с сожалением причмокнул я. – Желаю удачно провести время.

– С нами не хочешь?

– С выпуском книги связался. Везде нужны бабки.

– Хозяин – барин. Желаю больших денег.

– Пусть будет так.

– Подожди, – когда направлялся к выходу из громадного павильона, остановил Рома. – Слышал, ваших опять начали мочить? На Западном двоих застрелили.

– Пока существует бизнес, в котором держат деньги не в сбербанке, убийства с грабежами не прекратятся. Даже интеллигентный человек оглянется при виде крупных сумм. Что говорить о людях из подворотни.

– Ты прав. Пусть общий бог пошлет удачу.

– Будем надеяться.

Придя на место, я отправил продавца к Красномырдину, посоветовав поторговаться. Он понятливо кивнул, рассудив, что евро заинтересовались максимум несколько человек. Время подкатывало к половине восьмого вечера, оживленный для работы отрезок ушел на разговоры. Зажглись фонари на столбах, перестали ходить трамваи, в застои гремевшие до утра. Экономика наглядно вступала в права. Но прожекторы на крыше детского садика напротив нашего дома не выключались круглосуточно. Так же в коридорах учреждений, на территориях неработающих заводов. За все платили бытовыми неудобствами жители, исправно перечисляющие деньги на счета энергосбытчиков.

Когда до ухода с поста осталось минут двадцать, подвалил поддатый Красномырдин. Он редко покидал место, дожидаясь хозяина в ларьке.

– Прохладно, – поделился он ощущениями.

– Сбагрил евро? Я клиента посылал. Наказал поторговаться, чтобы из тебя не получилось миллионера.

– Подбегал. Но валюту я не сдал.

– Почему?

– Ничего не слышал?

– А что?

– Она и бакс за пояс заткнет.

– Евро еще не в ходу.

– Когда начнет раскручиваться, поздно будет.

– Поглядим… Прохладно, говоришь?

– И тоскливо…

Не прошло нескольких дней, как убили еще одного валютчика. Теперь на центральном рынке. Это был неприметный парнишка с рыжеватыми волосами, отиравшийся в центре базара. Менялы собрались в круг. У некоторых под одеждой начали угадываться очертания кобуры. Как и на Западном, подошел один, спросил. Затем выстрел, к которым население города привыкло. Оперативники труп ощупали, барсетку не нашли. Тело отправили в морг. И все закончилось. Валютчики стали уходить на час – два раньше. За Лесовиком зачастил брат на жигуленке. К ним прибился Склиф. Но чем могли отвести угрозу присматривающие за менялами братья, женщины? Все равно надо втискиваться в подъезд, подниматься по лестнице. По утрам выскакивать из дверей, торчать у всех на виду. Без поддержки со стороны правоохранительных органов. Что делать, если прикажут отдать деньги, направив заряженную дуру. Если допустить, что за поясом торчит «ТТ», то пока выдернешь, уйдет времени – сто раз замочат и скроются в толпе, заметая в ней следы. Выход один – хорошая засада, мгновенная реакция на происшествие. Да кому это, кроме валютчиков, нужно? Когда через время в подъезде дома, недалеко от отделения милиции, убили семнадцатилетнюю сестру Призрака, бригадира менял, ребята притихли. Нет, работа шла. Кто не появлялся, кто понадеялся на русское авось, банковал дольше обычного. Кто навсегда забыл про центральный рынок с валютным промыслом. Многие из оставшихся продолжали тянуть лямку, потому что оказались неспособными ни на что. Они успели вкусить шальных денег, не требующих особых усилий – ни умственных, ни физических. Если бы мечтали купить квартиру, машину, пойти учиться в престижный вуз, отправить отпрысков постигать науки за границу, открыть свое дело – вопросов бы не возникало. Но они прожигали деньги с девочками в саунах, в увеселительных заведениях. Так вел себя я, когда началась приватизация. Конечно, если поднять планку выше, к оседлавшим нефтяные с газовыми трубы олигархам, захватившим медные, никелевые, алюминиевые заводы, золотоносные, алмазные жилы, трубки хозяевам с семью пядями во лбу, мы оказались бы беднее чукотских промысловиков. И все-таки, валютчиков толкала вперед мечта, что-то шевелилось, на что покупали компьютеры, бытовую технику. Часть наиболее продвинутых уже имела свои магазины, свое дело. Я пропил заработанное неимоверным напряжением сил состояние, другие – честь им и хвала – встали на ноги. Не давали бы мне рюмку, не прикасался бы к спиртному и я. Впрочем, свинья грязи найдет всегда.

На Призрака невозможно было смотреть. Он сидел на табурете обрюзгший, похожий на Вещего – многопудового парня на подхвате – никого не замечал. Обязанности легли на заместителя, Спринтера. Теперь голенастый носился вдоль ряда менял, разрешая споры, собирая бабки для ментов. Прошел слух, отстежку увеличат, который подтвердился почти сразу. Я начал подумывать о перемене места. Гнуть спину отучила распахнувшая глаза демократия. Она перевернула до нее привычные ценности. Люди вдруг увидели на плечах залежи перхоти. Жрать все подряд стало неприлично, толстые потеряли тайное уважение. Зато худенькие, стройные вышли на первое место. Но главной оставалась погода на рынке. Вскоре валютчиков потрясло еще одно убийство. Под тридцать лет мужчина не пожелал расстаться со сбережениями добровольно. Замочили из того же пистолета. Для правоохранительных органов хоть африканских Замбии с Зимбабве, делом чести было бы поймать отморозков, не менявших ни оружия, ни методов нападений. К слову, когда в подъезде мочили меня, из районной ментовки пальцем не шевельнули, указав, что грабителей с наводчиками нужно искать среди своих. Обстоятельство заставляло ломать голову в поисках проституток в обойме менял. Неприязнь я испытывал к хозяевам разных крысаловых, мырдиных, посещающим базар лишь для снятия навара. Они знали, с кем дружить. Такие позанимали едва не половину кресел в Госдуме, согласные с выносимым на обсуждение решением, тут же выходящие в фойе и поддакивающие несогласным. Глаза, щеки, задницы в постоянном напряженном ожидании. Они востребованы любыми режимами. Были еще кандидаты, включая верхушку дельцов, их заместителей, просто шакалов, ментовского окружения, пахавших на уголовку в полный рост… О маргаритах, фантомасах, о явной шестерке Чипе, других, пересказывали друг другу сами валютчики. Вслух никто ничего не говорил. Это наводило на мысль, что сталинизм жил, жив и будет жить, потому что нащупал благодатную почву. Ваню Грозного будут почитать как благодетеля народа, который без кнута никуда. Зато возле рта пряник. Не исключал я возможности того, что оперативники за пределами рынка специально наводят на ложный след, внося в ряды валютчиков подозрительность и страх. Не секрет, что работать с подавленным контингентом легче.

После убийства парня с Соборного прошло несколько дней. Апрельский вечер опускался на город. Если бы не груз проблем, можно порадоваться чистому, пока не выцветшему, небу. Но выпуск книги откладывался. В последний раз Пучков заявил, что цены растут, за двадцать пять тысяч напечатать невозможно. За сорок две он будет стараться. Я понял, и за такую сумму не выйдет. Он будет тянуть время, пока не намотает на лапу жилы. Попросив вернуть сумму за вычетом набранного текста, я откланялся. Один из литераторов сообщил, что не получу ни копейки, на обмане кубанский крестьянин живет и процветает. Я неопределенно усмехнулся. Однажды в разговоре с кукловодом, тогда все было в норме, я затронул серьезные темы по поводу бытия. Пучков словно впитывал в себя слова. Чуть позже спросил:

– Ты еврей?

– Русак с примесью тататро-татаро-монгольскойкрови, да крови деда, терского казака, – смешался я. – А что?

– Ничего, – постучал карандашом по столу Пучков. – Грамотно излагаешь.

Тогда понял, что для пучковых, баевых, поповых, ельцыных, горбачевых, соображающий человек ассоциируется с грамотным евреем, потому что сами до десяти считают с трудом, несмотря на то, что партия посылала учиться в высших партийных школах, назначала на высокие должности. Они так и остались холопами, кожей ощущающими исконное рубище. Я вышел за дверь, в очередной раз разочарованный. С иконником разобрался. Хотя за самовар не получил ни копейки – при чистке на корпусе проступили несколько сквозных просечек – сожаления не испытывал. Всегда так, рассчитываешь на большее, получаешь, что сумеешь урвать.

От мыслей отвлек хлопок ладони по плечу. Рядом стоял убийца, фоторобот которого висел на столбе при входе на рынок. В мозгу пронеслась мысль, что прекрасный вечер может оказаться последним. С интересом посмотрел на парня с правильными чертами лица, на руки, чтобы увидеть марку пистолета. Ничего не было. Лишь подрагивали музыкальные пальцы.

– Как твоя книга? – Задал вопрос убийца. – Продвигается по издательским кабинетам? Или застряла?

– О, сколько вопросов, – развернулся я к парню. – У меня даже подозрение возникло, что отслеживаешь мою рукопись. Зачем тебе это?

– Как интеллигентный человек, я уважаю и понимаю творческих личностей, – ответил тот, оценивая обстановку за моей спиной, снова вглядываясь в зрачки. – Поэтому спрашиваю о писательских радостях, которые всегда на первом месте.

– Успехов нет, надежды тают. Книжный рынок заполонили заграничные издания, низкосортные детективы. Наше родимое стадо, взращенное на графоманских опусах, густо замешанных на плагиате, скоро вновь начнет отпускать рога и копыта. Тебя интересует это?

– Меня беспокоит судьба могучей русской литературы, – покривился щекой парень. – Вообще, чем образованнее будут люди, тем зажиточнее они станут. Разве не так?

– Скорее, чем богаче народ, тем он сообразительнее. История доказала, что обеспеченность не связана с образованием. Как было написано на воротах Бухенвальда – каждому свое.

– Едэн дер зайден?

– Ну… пусть будет так, если учесть, что немецкий мы знаем через гены прошедших оккупацию предков. В школе не научат.

– Понятно. Я вот по какому вопросу.

– Если он заключается в деньгах, зря теряешь время. Копейки жалко, не только рубля.

– Не о деньгах. О золоте, – как бы не заметив агрессивности, покрутил головой с пробором парень. – У тебя есть что-то женское? Перстенек, например, кулончик с цветным камешком. Можно хорошую цепочку нерядового плетения граммов на пять – шесть. Еще лучше маленький бриллиант. Если взял что из перечисленного, давай отойдем, прикинем. Не переношу, когда менты проявляют любопытство.

– Этого не любит никто, – воспользовавшись предоставленной возможностью оглядеться по сторонам, негромко ответил я. Как всегда, на расстоянии обзора не то, что патруля, знакомой собаки не вихлялось. Обстоятельство давало пищу домыслам, типа, в опасные моменты менты не появляются в поле зрения сознательно. – Есть интересный перстенек. Не знаю, понравится ли.

– Тогда зайдем в магазин и покажешь, – заинтересовался клиент, не переставая оборачиваться.

Чертыхнувшись в душе, я прошел за убийцей в двери магазина. Остановились возле зарешеченного окна. Лена с Риточкой стояли за прилавком. Пройдя вперед, я достал шило, воткнул острием в подоконник. Вынув из барсетки пакетик с золотом, поддел перстенек, протянул парню. Он был новым, на нитке с пломбой, саму этикетку пришлось выбросить. Странный клиент начал поворачивать его по кругу, разглядывая с белыми камешками в нахлестах плетение. Работа была тонкой. Когда покупал, времени на просмотр не выкроил. После предложил скупщице, та этикетку оторвала, на перстень не раскололась.

– По сколько продаешь за грамм? – спросил убийца – Сегодня купил?

– После трех часов дня. По двести тридцать рублей. Можно запросить больше. На стороне.

– Чтобы поднять цену, нужно искать клиентов, терять минуты. А я рядом. Правильный ход мыслей?

– У меня есть время.

– Какой у перстня вес? – посмотрел на меня парень.

– Два и шесть десятых грамма.

– Я беру.

– Пятьсот девяносто восемь рублей.

– Шестьсот!

– Кто бы спорил.

Пошарив в барсетке, я извлек пустой кулечек. Длинными пальцами клиент обронил изделие в него, спрятал в кармане курточки. Вытащил пачку денег купюрами по пятьсот рублей. Выдернув одну, добавил сотню.

– Мы в расчете? – жестко спросил он.

– Что такое? – подобрался я.

– Я посоветовал бы доверять мне, – парень посмотрел в упор.

Я выдернул шило, надел колпачок. Сдвинул вязаную шапочку на затылок:

– Когда ребят мочат чуть не каждую неделю, тогда в любом мерещится отморозок, могущий пустить пулю в лоб и контрольную в затылок. Зря обижаешься.

– Нет, писатель, – не согласился убийца. – На столбе у ворот висит портрет человека, похожего на меня. Я это, или нет – неважно. Может, убийств не совершал, а грабежами занимался. Чтобы круче было, менты, приписали мочилово. Но при моем подходе ты напрягался, косил глазами в поисках патруля.

– Именно так, делиться не желаю, – покрутил я шило – Барсетку под дулом не отдам, есть проблемы свои.

– Странный ты. С ментами делишься без базара, – усмехнулся убийца. – Ясно, что за место надо платить. Но, если застрелят, проблемы отпадут?

– Тогда ничего не будет нужно. А если отдам барсетку – лишусь надежды. Выход один. Или выхода нет.

– Удивляет одно, – оглянулся на продавщиц парень. – Какого хрена ты притащился в эту клоаку? Не мог найти работы?

– Вторая группа. Башка с правой рукой в шрамах. Возраст скрупулезно подсчитан.

– Печатать стали только за свой счет, – поцокал языком собеседник. – Кто не мечтает увидеть свой труд. Не бетон лопатами раскидывать в яму под основание. Данная работа, вроде, главная. А засыпали, заштукатурили – и нет ее. Да…какая работа, обыкновенная пахота. Так все могут. А книга – вот она. Надолго, для всех.

– Вот именно.

– Желаю удачи. Никто тебя не тронет.

– Если бы трясся, здесь не стоял, – проговорил я в спину странному клиенту. Тот не обернулся.

После полемики я почувствовал себя увереннее. Не в смысле появления солидного защитника от нападений. Отморозков можно было построить в колонны, прогнать по Театральной площади, крикнув с трибуны: «Слава славным изуверам». Они гаркнули бы троекратное: «Ура». Уверенность пришла от прозрения, что убийца к событиям последних дней не причастен. У него свой бизнес.

Майские торжества в столице были бурными. Выступал Зюганов с тягучей походкой волокущего кнут пастуха. Когда снимали телекамерой, резко поворачивал лицо с носом пятачком в одну сторону, в другую, отчего казался хряком, ждущим порции комбикорма. Ему подлаивал похожий на Шарикова из «Собачьего сердца» Анпилов с «группой» большевиков престарелого возраста. Как точно подначила матушка – природа, специально не подгадаешь. Отголоски брехни столичных самодуров докатились до исповедующего консерватизм Дона. Митинги прошли неорганизованно. Люди больше прислушивались к речам сына советского счетовода Жириновского.

На рынке изменения произошли в худшую сторону. Стали появляться налоговые инспекторы с проверками, подставами из числа рядовых сотрудников. Ко мне подходили, наблюдали в сторонке, вырастая в тот момент, когда клиент передавал золотое или серебряное изделие в руки. Но я следовал правилу не связываться с подозрительными личностями. Среди валютчиков ходили разговоры, что инспекция хочет прибрать к рукам и центральный рынок, являющийся кормушкой для многих. Недаром конторы налоговиков отличались шикарностью, не уступая дачам распускающих пальцы веером бизнесменов. Базар скользил по накатанной колее, по которой езживал еще Пушкин, в бытность сосланный Николаем Первым на необломанный тогда Кавказ. Проверки возобновлялись, стихали, не принося нужных плодов. Валютчики привыкали, волнение улегалось. Бакс пер в гору, подтягивая цены на продовольственных, промтоварных рынках, не забывая про оплату за коммунальные услуги, за другие «блага», от которых отказался бы, да деваться некуда. Американская штамповка по телевизору приелась до отрыжки. Единственной радостью стали вести с криминальных разборок, из Чечни. Успевший привыкнуть к адреналину организм сразу взбадривался, самочувствие улучшалось. Иначе от скопившейся усталости не хотелось ноги передвигать. В думе по серьезному решали, по какому пути идти – по китайскому, корейскому, или по японскому. Смотрели, как через Амур трудолюбивые китайцы возводят американские города на месте прогнивших фазенд за вырученные от продажи нам «поднебесного» ширпотреба русские же деньги. Принимали постановления, дальше порога кабинета власти действия не имевшие. На русском берегу пахло рыбой, выброшенной за нестандартность. Стандартная шла на пропитание косоглазым. Наши довольствовались отбросами с их помоек. Жизнь прозябали в построенных еще казаками хибарах с отоплением по черному. О японских благах мечтать не требовалось – недосягаемы. На сахалинах, камчатках, чукотках народ с голоду вымирал. И возникал вопрос: кто произвел на свет данный народ, подарил территории с несметными богатствами? Зачем Господь или Природа затеяли разноцветный балаган? Для насмешек остальному миру, чтобы зарекались идти «особым» путем? Или так устроена Вселенная – пример быть обязан. Но теперь нам от себя никуда не деться. Или пропадем, или поумнеем.

Попытки выбить бабки из директора издательства не приводили ни к чему. Пучков прятался, или набрасывался, словно виноват я. Выпуск книги в двадцать пять авторских листов количеством в тысячу экземпляров поднялся в цене до шестидесяти пяти тысяч. Возле закрутился адвокат, предложивший уладить дело. Надо было представить договор с издательством, чек на внесенную сумму. Когда спросил у секретарши адвоката, во сколько обойдется тяжба, едва устоял на ногах. Цифра превышала десять тысяч в полтора раза. Контора оказалась полностью ориентированной на кубанского крестьянина. В прокуратуре объяснили, что с бывшим парт-номенклатурщиком связываться не следовало. Я понял, действовать нужно самому. Был созван консилиум старых десантников. Коля предлагал пойти и разнести сермяжную редакцию. Мы с Олегом придерживались другого мнения. Оно подразумевало, что Пучков ходит на рынок за продуктами. Решение оказалось правильным. На другой день после прозрачного намека директор в кабинете разрывал пачку сотенных. Высчитав смехотворную сумму за набор на компьютере, за перевод текста на пленку, он вручил деньги под символическую расписку.

– Десантникам я верил, – нервно теребя бумаги, не уставая повторял он. – Почему не говорил, что служил в береговых войсках?

– Я служил в стройбате, при штабе, – распихивая стольники по карманам, пробурчал я. – Теперь представился случай сказать.

– Но я в расчете, в расчете, – заторопился Пучков.

В проем двери не мог втиснуться афганец Олег, подталкиваемый сзади необъятным Колей. Когда доходило до дела, про диван они забывали.

– Я все деньги отдал, – взвизгивал Пучков. – Это мои кровные. Зачем притащил их с собой?

– Никто не приводил, – забирая последние бумажки, пожал я плечами. – Они по своим делам. Спроси.

– По своим делам, – гаркнул из-за спины афганца Коля. – Прийти нельзя? Кто ты такой?

В кабинете запахло вонью, словно Пучков под сиденьем развел выводок скунсов. Для продажи в Пятигорск или в Прибалтику, куда частенько отлучался. После Колиного вопроса, молчаливого его подтверждения Олегом, директор опустился на стул, закрыл голову руками и задрожал плечами. Так закончилась попытка выпустить книгу за свой счет. Но как бы то ни было, дело сдвинулось с мертвой точки. Рукопись переведена на пленку, есть смысл «рвануть на пять тыщ как на пятьсот». Я ждал случая. В фильме Эльдара Рязанова «Жестокий романс» актер Проскурин, игравший купца, отвечает главной героине на просьбу спасти ее, что он дал слово, сделать ничего не может. Вся империя держалась на честном слове: дворянском, купеческом, даже мещанском. Никогда на холопском.

В августе страну облетела весть о гибели подводного атомохода «Курск». За две недели до нее в газете вышла моя статья о том, как относились и относятся к морякам руководители страны вкупе с министрами обороны. Тогда или тираж разошелся быстро, или, как в приснопамятные времена, его изъяли из продажи, но сразу после выхода еженедельник невозможно было отыскать. Кто-то словно подтолкнул написать перед трагедией. Путин отдыхал на побережье Черного моря, не удосужившись прервать отпуск. С его приходом положение в армии не изменилось, начиная с пренебрежения к военным, кончая выплатой им зарплаты.

– Зачем здесь стоишь? – спрашивали читавшие статью некоторые из клиентов. – Иди в политику, погоняй оборзевших золотопогонников с синекостюмниками. Заставь их повернуться лицом к народу. Работать на благо государства.