Текст книги "Валютчики"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– В ментовку не заявляй, – напомнил он. – Сделаешь хуже себе.

Внизу послышались шаги. Подхватив друга под локоть, крепыш бросился вниз по лестнице. И с разу донеслось громкое восклицание длинного:

– Я же с предохранителя не снял. А… твою мать…

Зайдя в прихожую, я побросал все на тумбочку. Затем протащился в комнату, набрал номер телефона друга, пересказал случившееся, чтобы выплеснуть настрявшую гадость.

– Повезло тебе. Поздравляю, – после паузы зазвучал знакомый голос. – Ворвались бы в квартиру, пришлось бы раскошеливаться на венок.

– Что думаешь о предупреждении? – спросил я.

– Все может быть, – почмокал губами Сэм. – Но вряд ли таким способом. Скорее, второй пацан увидел, что план срывается, на ходу придумал версию. В подобных делах надо действовать четко, пока не появились нежелательные свидетели. Да еще дешевый базар, чтобы не заявлял в ментовку. А что первый не снял пушку с предохранителя, это намного серьезнее. Вряд ли они шли на дело с газовыми пукалками. Сам знаешь, сколько ваших завалили. Я говорю, повезло.

На другой день я был на рынке раньше обычного. Разговор с Сэмом довел до белого каления. Если нападали отморозки, то по какой причине их не ловят, если решили предложить уйти с базара, то почему не заявили в лицо. Бригадир раздавливал табурет у двери ларька. Покороче обрисовав происшествие, я задал вопрос прямо:

– Товарищ Маузер, мне уходить? Или, как у моего друга, иное мнение?

– У какого друга? – насторожился Призрак. Ну, работенка, врагу не пожелаешь – быть в вечном напряжении.

– Есть нормальный корешок, – не стал вдаваться я в подробности.

– На хер ты кому нужен. Работаешь и работай, – сплюнул шелуху под ноги бригадир. – Что там произошло, я без понятий. От базара к тебе претензий нет.

– Без фуфла?

– Художник, не мешай обслуживать клиентов…

Я покрутился по рынку. Время позволяло заняться домашним хозяйством. Набрал овощей на борщ, зашел в ювелирную мастерскую, прихватил отремонтированный браслет. Но червячок сомнения точил душу. Поднялся по ступенькам отделения милиции, дернул дверь в кабинет уголовного розыска. За расшатанным столом сидел начальник, на стуле у стены заместитель. Оба осмотрели меня раздевающими взглядами. Любая профессия накладывает неповторимый отпечаток, но работа в уголовном розыске отражается на внешности явно. С порога я спросил:

– Гражданин начальник, вы желаете, чтобы я ушел с рынка?

– Это твое дело, – пожал тот плечами. – Что случилось?

Я повторил, о чем рассказал бригадиру. Показалось, что оба в курсе дела, но подавать виду не стали. Наверное, Призрак по сотовому успел проинформировать обо всем. Покрутив авторучку, белобрысый опер поднял голубые глаза:

– Ты срисовал их?

– Да.

– Раньше встречал?

– Лица где-то мелькали. Или померещилось.

– Креститься надо, – зыркнул черными зрачками Три Колодца. – Если пишешь книгу, ты представляешь своих героев? Или прилепил горбатого к стенке, и привет.

– Запомнил, – повторил я. – Пасли меня две недели. В начале спрашивали, давно ли видел пацана из квартиры этажом выше. Тогда не обратил внимания, сейчас всплыло.

– Еще что можешь сказать? – спросил заместитель.

– У обоих пистолеты Макарова. Не считаю, что газовые, расточенные под стрельбу боевыми патронами. «Макаровы» и смутили, предположил, что прогоняет милиция.

– Кому ты нужен, – выпятил нижнюю губу Три Колодца. – Шишка крупная? Работаешь, не мешаешь, не в свои дела не лезешь. Пасквилей на руководство не пишешь. С контингентом язык находишь.

– Мне намекнули, чтобы дергал с рынка.

– Надумаешь, уходи. Никто удерживать не станет.

– Значит, инициатива исходит не от вас?

– В твоей воле слинять хоть сейчас. Сто раз повторять? – Посмотрел на начальника заместитель. – Есть желание работать, крутись. Твое личное дело.

– Твоя судьба в твоих ладонях, – бросил авторучку на стол начальник. – От рынка претензий к тебе нет.

– Спасибо.

Невозможно передать чувство бешенства, которое накрыло за порогом базарной ментовки. Прав Сэм. Увидев, что с ограблением квартиры не получится, крепыш на ходу придумал, как вывернуться из положения. Козлы. Специально буду приходить пораньше, уходить попозже. Если представится встретиться еще, размышлять не стану. Но устрою по уму.

Когда примчался на работу, столкнулся со встревоженными мордами валютчиков. О нападении на меня их проинформировали. Но передо мной бомбанули Жана Луи Папена. Скулы у того были в синяках, под глазами синяки с кровоподтеками. Тамара, сожительница, не вылезала из хлебного ларька Сурена. В свое время напуганная слежками личностей, пару лет назад сданных ею ментам по поводу золота, она расплылась на табурете, спавшая с лица. Папен переминался на месте, или бегал туда – сюда. Сникерс, Хроник, Лесовик, Склиф, Усатый, беспокойно оглядывались. За день два разбоя – не шутки.

– К подъезду подходил, – рассказывал узнавший обо всем раньше Дэйл. – Из-за кустов высунулись два парня. Выдернул шило, да его сбили на землю. Отбуцкали ногами, барсетку забрали, из карманов повыгребали и в кусты. Дырокол приплюсовали. Хорошо еще, не воткнули.

– Много взяли? – поинтересовался я.

– Достаточно, если судить по крутежке. Отдал все, в том числе японские весы, семикратную лупу, прибор по определению подлинности бриликов, набор надфилей. По новой обзаводиться надо. С ним такое уже не раз приключалось.

– Ребята были с пистолетами?

– Говорит, да.

– Я одному шило в шею загвоздил. Крови не выступило. Кожа как пергаментная, в отверстие втянулась. Никогда с подобным не встречался.

– Ты не проткнул. Наркоман, у них кожа жухнет как у дохлых цыплят, – авторитетно заявил Дэйл. Я недоверчиво хмыкнул. – Вообще, при ударе шилом крови быть не должно. Сворачивается, потому что маленькое отверстие. Как при уколе иглой от шприца.

– Он едва сознание не потерял. Если бы я не закрывался им от второго отморозка, на бетон грохнулся бы.

– От страха. Подумал, ты действительно продырявил шею.

– Красиво объяснил, – пробурчал я. – Где, интересно, разнюхал? На войну пушечным ядром не заколотишь.

– Сумел, – неопределенно бросил Дэйл. – Я помчался. Договорился с клиентом, опаздывать не стоит.

Подошел Папен.

– Их было двое? – спросил я. Постарался обрисовать беспредельщиков как можно красочнее.

– Примерно. Точно вспомнить не в состоянии, – заморгал подбитыми глазами Папен. – На тебя с пистолетами? Козлы, вконец оборзели.

– А на тебя?

– Врать не буду. С перепугу недолго померещиться.

– Зачем шило отдал?

– Странный ты, – заволновался глава семейного подряда. – Тебя убивают, а ты за шило хватаешься. Кто будет спрашивать?

– Никто. Но надо мочить до конца.

– Я служил в Германии, – откачиваясь к валютчикам, пробурчал Папен.

Всю неделю я следил за обстановкой вокруг участка деятельности. По совету ментов из городской управы сгонял в райотдел, заявил о нападении. Пришел майор с товарищем, расспросили, записали. И снова, в который раз, от оперативника при большой звездочке, прозвучали знакомые слова:

– О чем поведал, мы возьмем на контроль. В курсе, чем занимаешься по вечерам. Но я открою истину, искать грабителей нужно среди своих.

Неоднократно услышанная фраза сбивала с толку, заставляя не верить людям. Я продолжал ездить на базар с прежним упорством, потому что из уст влиятельных людей получил подтверждение, что от рынка ко мне претензий нет. Отморозков презирал как решивших разбогатеть даунов. Не докажешь, что ломом никто состояния не сколотил, горя и страданий принес достаточно. Теперь, прежде чем войти в подъезд, я сжимался в пружину, готовый пасть порвать. Взял за правило при выходе из дома рассмотреть этаж в глазок, потом поворачивать ключ.

Не прошло десяти дней, как отморозки объявились. Заглянув в оккуляр, я было взялся за ручку двери, когда услышал смачный плевок на бетонную площадку сверху. Дом панельный, если кто из привыкших делать своими руками даже газовые плиты заколотит молотком, подъезд стонет от уханья, словно его забросали эргэдэшками. Дом сложили во времена, когда Хрущев из бараков переселил народ в «хрущобы», за что советские люди поклонились в ноги. С тех пор мало что менялось. Сейчас обстоятельство сыграло на руку. Я обратился весь внимание. Через пару минут донеслось несколько негромких реплик. Сомнения исчезли. Я взвыл от бессилия. Накрыть бы мерзавцев, да кроме молотка со столовым ножом в доме ничего нет. У них пушки. Можно не сомневаться, что теперь наркоша с предохранителя снять не забудет. Майор оставил номер телефона отдела быстрого реагирования. Метнулся к аппарату, объяснил ситуацию. На том конце провода обещали подскочить. На площадке почудилась возня. Две тени отпечатались на противоположной стене. Первым выглянул крепыш. Подумал, не торопясь начал спускаться. За ним показался отморозок, в которого пытался воткнуть шило. Проходя мимо моей квартиры, он демонстративно принялся запихивать пушку за пояс. Кто удержал навернуть ногой по железной двери так, чтобы краем саданула в лоб негодяю, непонятно. Я стоял на месте, скрипел зубами и почем зря крыл доблестную милицию, подскакивающую в тот момент, когда спектакли заканчивались. А может, так и надо? Если приехать к началу, то убийства, другого правонарушения не произойдет. За что тогда «люди в милицейских погонах» будут получать зарплату? Оба парня прошагали на второй этаж, поговорили с кем-то. Я подумал, или сообщники, или наводчик из нашего дома. Поразило другое, неимоверно развитая интуиция крепыша. Так только крысы покидают собирающийся затонуть корабль. Через несколько минут послышались осторожные шаги. С автоматами наготове по лестнице поднимались два бойца отряда в бронежилетах поверх ментовских кителей. Я вышел на площадку.

– Сдернули? – посмотрел на меня первый боец.

– Минуты три назад. Далеко умотать не могли, если вообще не заскочили в квартиру в нашем подъезде.

– Они завернули за угол дома. Там стояла машина.

Другой день принес еще неожиданность. Когда пришел на работу и, не делясь впечатлениями от событий, занял законное место, подвалили все валютчики с участка. Первым зачастил встревоженный Сникерс:

– Усатого бомбанули, – сообщил он. – Тоже давно заметил слежку. Решил проведать отца на Нахаловке, в долбаном Шанхае. Улочки узкие, грязи по колено. Милицию пряником не заманишь.

– Посреди улицы сзади отоварили тяжелым, – перебил Сникерса Папен. – Карманы вывернули, в штанах пошарили, сумку забрали и в ближайший переулок. Опять двое или трое. Один на мордастого армянина похож со сросшимися бровями.

– Почему на армянина? – повернулся я к Папену.

– На юге живем, не в Переделкине. Армяне почти все круглолицые с обрубленными носами, азеры узколицые с носами до негритянской губы, абхазы тоже плоские, зато носы горбатые. Усатый ошибиться не мог.

– На много накрыли? – не удержался я от неприличного вопроса.

– Как у тебя в первый раз, – подключился Склиф. – Около трех штук баксов, не считая орденов, медалей, старинного серебра.

Я знал, на чем крутился Усатый, прикинул, во сколько обошелся поход в неурочный час к отцу. Года два – три назад кубанский казачок загулял от нормальной жены, не только помогавшей продавать на нумизматическом толчке добытое главой семейства серебро с монетами, приглядывать за двумя сыновьями, один из которых поступил в институт, но мотавшейся по пятам, едва не заглядывая в рот. Спутался он с торговкой пирожками. Подруга терпела выкидоны сезона два, потом семейная телега с добром загремела под гору. Старший бросил учиться. Перекупщик стал походить на калику перехожего с неизменной холщовой сумой. И вот очередная подсечка. Я помнил, как он едва не сдал меня с клиентом с орденами ментам. Но сейчас показалось противным о прошлом думать. Изредка мы все-таки продолжали здороваться.

– Пора и нам приспосабливаться, – потрогал я тощую барсетку под вспотевшей мышкой. – Надо устроить засаду. Отморозки взялись бомбить вынесенный за границы рынка наш участок.

– Перестань дуру гнать. За идиотов их принимаешь? – Взорвался начитанный бывший работник уголовного розыска Склиф. – Прежде, чем пойти на разбой, они каждую мелочь проверяют, вплоть до знакомства с пацанами из дома, в котором валютчик живет. Не забыл, как спрашивали у тебя, куда делся обитающий над твоей квартирой их корешок? Засаду…

– Что предлагаешь ты? – жестко посмотрел я.

– Ходить надо не по одному, как расползаемся мы, а вдвоем, как армяне с центрального прохода, – завелся Склиф. – Не заметил, что за молодым и толстым из новой группы армяшек, под конец работы прискакивает его русская наложница? Ежедневно мелькают мимо тебя, задумчивого. Его корешков с машинами, как цыганей, у подъезда дома встречает вся семья. Ты бегаешь к ним постоянно сдавать баксы, золото. Спросил бы, как уберечь несколько соток от отморозков.

– Я мотаюсь по одной причине, за сотку они дают больше остальных менял, – засопел я. – Считаю, что делают правильно. Сдатчики валюты направляются к ним, а мы, русские, после них обжираемся отбросами.

– Это ты питаешься объедками, – ткнул меня в плечо пальцем Склиф – Мы работаем нормально, недостатка в клиентах не ощущаем. А тебя то ограбили, то сам вперся в говно по уши.

Закусив губу, я выдвинул правое плечо в сторону бывшего мента. Тот откачнулся назад. Видно было, что связываться со мной не решается.

– Вот и весь совет, – сплюнул под ноги Папен. – Вместо того, чтобы найти правильное решение, как собаки, готовы горла друг другу перегрызть. Цыгане, армяне с евреями, грузинами пользуются нашей сварой в полный рост. Спасибо от них не услышишь, чтобы мы не задумались, за что нас поблагодарили.

– Миша Задорнов со сцены кремлевкого дворца в морды заявляет, кто мы такие, на что способны, – ковырнул носком ботинка асфальтовый пласт Сникерс. – Смеемся. Сами над собой.

– И что мы придумали? – подал голос похожий на сморчка Лесовик. – К какому пришли консенсусу?

– Ни к какому, – матернулся Сникерс. – Разбегаемся по домам.

К Лесовику подошел его тщедушный брат, заезжавший за ним на «жигуленке». После прошлогоднего случая, когда менялу ободрали до нитки, подскоки приняли постоянный характер. К ним напросился Склиф, которому было по дороге. Сникерс с Хроником подались к загону за машинами. Подхватив сожительницу под руку, заторопился ловить такси Папен. Я остался один. Подумал, что на работе ребята расслабляются. Их целая кодла. Риск оказаться отоваренными тоже меньше, чем у меня. Солнце только начинает покидать зенит, народу, как в прошлые времена на первомайских демонстрациях. Возле подъездов на солнышке греются бабки, те, кому за суетой новой власти, делать стало нечего. В моем случае что на рынок выходишь – люди с предприятий не пришли, бабки обеды готовят, отправились в садики за внуками – что возвращаешься с базара – народ поужинал, устроился перед телевизорами. Что здесь стоишь, каждая падла пьяная, бомжатная, гнилая, тварная готова в горло вцепиться, когтями барсетку вырвать.

К середине раскрутки два мужика принесли оленьи рога. Две ветки с прорезанными уступами на толстых концах. Я долго не мог соединить их, чтобы получилось целое. Бросив бесполезное занятие, воззрился на мужиков:

– Зачем распилили?

– Этот искали, как его… панкреатит… нет, панкретин…

– Пантокрин, – поправил товарища мужчина потрезвее. – Видишь, вверху на ветке отростка нет. Я спиливал. Где же он…

Мужик нашел в сумке острый загнутый рог. Попытался присобачить на место сам, потом протянул мне:

– Может, у тебя получится. Они смотрятся ничего, если приладить. Лекарство из этого, пан… делают от всех болезней.

– Нашли? – хмыкнул я.

– Кого? А, пан…татин этот. Как его узнать. Для опытов лаболатория нужна. Выпаривать, там, вымачивать. Не с нашим умом.

– Зачем тогда распиливали? – возвращая ветки, окрысился я. – Испортили вещь, теперь куда ее.

– Мы думали, он как мозг в кости. Черпай ложкой и лечись. А внутри оказалось такое же твердое. Не нужно? За бутылку.

– Сколько она стоит? – не зная, зачем понадобились рога, спросил я.

– Двадцать пять рублей, – в один голос просветили мужики. – Бери, глядишь, выйдет. А нет, на стену повесишь. Красиво получится.

Придя домой, я долго не мог придумать, как соединить рога вместе, чтобы получилось, будто минуту назад сняли с шишковатого черепа оленя. В конце концов скрепил нижние обрубки проволокой, взгромоздил над входом в спальню.

Не прошло пяти дней, как угол потрясла очередная неприятность. Теперь под каток отморозков попал Склиф. На работе не появился, о том, что бомбанули, рассказали менты из уголовки, которым он сообщил по телефону. Ребята выглядели подавленно. Снова нарисовавшийся Усатый ужимал голову в плечи. Но стоящих на проходе валютчиков по прежнему не трогали, несоответствие вносило в ряды законные сомнения. Почему подонки целенаправленно принялись шерстить наш угол, который даже в жестокие времена ваучеризации страны мало кто шмонал. Тем более, в прошлом Склиф сам был сотрудником отдела уголовного розыска.

– В подъезде? – допытывался я у сбившихся в кучу ребят. – Или как Папена, возле входа?

– Не в подъезде, и не как Папена, – бегая глазами по сторонам, просвещал Сникерс. – Не после работы, и не вечером, как тебя. Даже не как Усатого, посреди улицы. С раннего утречка, когда глазки не успеваешь продрать. Вышел на залитый солнцем пятачок около дома, осмотрелся. Никого. Даже закрытую тенью каменную арку дали пройти. На пустыре, перед окнами – соседи глазели – подвалили, предложили раздеться самому. Забрали барсетку, заставили снять джинсовую жилетку с набором карманов, в расчете, если распихал в них деньги. Пиджак, брюки с рубашкой. Отпустили в трусах. Ботинки присвоили как трофей.

– Он намекал, что есть пушка, – не отставал я. – Если чего, мол, то…

– У меня газовая, и другая. – отмахнулся Сникерс. – Неожиданность – главное преимущество нападающих. Когда ко лбу притулят ствол, другой ствол не поможет.

– А жильцы что?

– Соседи со вниманием следили, как покостылял Склиф в подворотню в одних трусах, ни одна падла в ментовку не сообщила. Слышал про лошадей, которые крутили жернов при перемолке зерна в муку?

– Еще Рябой, царствие небесное, про них рассказывал. По кругу ходили до старости. Или пока не сдохнут.

– Глаза шторами закрывали. С годами они слепли. Так и соседям зенки словно завешивают.

– Хорошая пословица: моя хата с краю – ничего не знаю. Ни в одном языке мира не найдешь. Как выключатель, – сплюнул я под ноги. – У всех народов включатель, у нас и выключатель есть. И дикая зависть ко всему, что на вид богаче. Посмотри на Усатого, отца с матерью не пожалеет.

– Мы все такие, – покосился на меня Сникерс. – Один ты русак, будто твоих предков узкоглазые татары с монголами не трахали. Или из немцев – переселенцев. Сам рассказывал, что в детстве немцем дразнили.

– Рос без отца, в лагере родился, – не понимая раздражения Сникерса, пробурчал я. – Прямым был, не прятался за чужие спины. Тебя какая муха укусила?

– Такая… Пашешь, пашешь, а животное с одной извилиной пунктиром за раз весь навар прикарманивает, – отмахнулся Сникерс.

– Ты ж в ментах значился. Чего хребты не ломал, когда возможность была? – сузил я зрачки. – Выгоду искал?

– Не пошел бы ты на хер.

– Напялься ты первым, понаблюдаю, как получится. Заменжевался. Я предлагал устроить засаду.

– Для всех и сразу не устроишь. Непонятно? А если у каждого по очереди, кто-то будет успевать предупреждать. Из своих.

На том расстались. Я осознавал, почему Сникерс взъерепенился. Похоже, очередь докатилась до него, а плана избежать процедуры, так и не придумал.

Наш пятачок присмирел. Я заметил притворно сочувствующие взгляды торгующих с прилавков детскими вещами, трусами с лифчиками, женщин. Они появлялись, когда сваренные из железа двухместные «скворечники» освобождали челноки, чтобы до темноты успеть продать пусть какую вещь, наскребая добавок к пенсии, пособию. Менты драли за постой не меньше червонца. Каждый сантиметр площади что внутри, что по периметру раскинувшегося от Станиславского до Тургеневской и от Буденновского до Семашко, базара стоил денег. Бабки переваривались, крутились, оседали, всплывали тоннами. Тоннами растекались в известных людям направлениях. Население миллионного анклава подпитывалось и жило центральным рынком. Сливки схлебывало котово Мурло.

Солнце начало припекать, тень от магазина перекинулась на другую сторону. Я придвинулся к прогревшейся бочке с продавщицей газированной воды с лисьей хитринкой в розовом облике. Муж ее, бывший десантник, забредал с выражением, словно нажил в придачу к красавице не только зубную, но и головную боль.

– Как дела? – окликнул я матрешку в коротком платьице.

– Жду предложений, – немедленно отозвалась та.

– За пятьсот баксов я к королеве Англии на вшивой козе подскочу.

– До Англии добраться надо. А я тут.

– Собьешь цену, побеседуем.

– Вы доллары лопатами гребете.

Человек из провинции, растопырила уши, в них накидали кто что пожелал. Главное, заинтересовать, об оплате потом, когда дело будет состряпано.

– Ты разве не в курсах, как зеленые достаются?

– Чего прислушиваться, – принялась покручивать попой с полненькими ножками матрешка, едва достающая стриженой головкой мне до плеча. – Своих забот немеряно. За квартиру заплати, за садик тоже. Муж приносит меньше, чем я зарабатываю.

– Но почему пятьсот долларов? Хоть понимаешь, что это пятнадцать тысяч пятьсот рублей?

– Пятнадцать тысяч?.. Это много? – Матрешка закусила розовую губу. – Нет, пятьсот баксов, я умею делать все.

– Тогда к Сникерсу, – вздохнул я. – Я нищий.

– Странно, а он подсылает к тебе, – присмотрелась куколка. – Договорились, что ли?

– Данный вопрос мы не обсуждали, – быстро сообразил я. – Он на какую сумму рассчитывает?

– У него машина.

– У меня нет. Преимущества на лицо. К тому же, муж у тебя десантник.

– Везет мне на… козлов. Сникерс тоже из голубых беретов?

– Он бывший мент.

Заметил, что ко мне не решается подойти пара интеллигентного вида. Демонстративно раскрыв барсетку, заглянул в нее, застегнул снова. Парень с пробором на голове подхватил под руку с распущенными волосами девушку, не переставая озираться словно в поисках других валютчиков, направился к моему месту. Вынув из кармана сложенные сто долларов нехотя протянул их мне. Сам взялся рассматривать мороженое за стеклом холодильника. Не успел я развернуть сотку, как услышал его возглас:

– Если можно, поскорее. Карманных денег нет, а подружка приметила «Лакомку».

– Писатель, не задерживай, – поддакнула матрешка.

Солнце слепило глаза, в очках видно было еще хуже. Обычно я заходил в тень от бочки и обследовал купюры. Но сейчас голос маленькой барракуды подтолкнул рассчитаться быстрее. Ограничившись прощупыванием букв и видных на просвет полоски с водяным знаком, я сунул сотку в барсетку. Интеллигентная пара повертелась перед холодильником, направилась в сторону входа в оптовый рынок челноков. А на меня напало беспокойство. Не обращая внимания на щебетавшую рядом матрешку, качнулся за бочку. Сразу различил фальшак. На белом поле по краям купюры не оказалось характерных вкраплений с микроскопическими вдавленностями. Словно сотку за несколько минут до сдачи вынули из копировальной техники. Я рванул по проложенному еще Никитиным из Твери пути в Индию. Правда, потом никто из русских им не воспользовался, один я решил опробовать еще раз. Бывает нечасто в жизни, но мне повезло. Нашел парня с девушкой в столпотворении народа, среди свисающих с вешалок на лица покупателей платьев, костюмов, пальто, выпирающих на проход носков выставленных на прилавки ботинок, босоножек, туфель. Вокруг водоворот из запрограммированных тел. Парень заметался глазами по толпе. Узрев, что хвоста из друзей – валютчиков нет, придвинулся поближе:

– Что такое и в чем дело?

– Забирай сотку, возвращай деньги, – пытаясь не выдавать волнения, попросил я. – Только не делай морду глупой, эта маска не для тебя.

– Не просеку, что случилось, – покривился тот. Повернулся к девушке, стараясь что-то передать. – Ты понимаешь?

– По хорошему, – я решился перехватить кулак. – Отсюда не уйдешь…

Люди протискивались мимо, будто ничего не происходило. Девушка отодвигалась от нас. Наконец, она махнула прядью волос, смешалась с толпой. Парень распрямил пальцы. В кулаке ничего не оказалось. На лице отразилось выражение раздраженности. Уперевшись костяшками фаланг в грудь, он намерился оттолкнуть меня:

– Борзеешь, меняла? На кого бочку толкаешь?..

– Чхать я на тебя хотел, – цепляя за грудки, притянул я его к себе. Пятерней полез в карман пиджака. – Где бабки? Задавлю мерзавца…

В кармане деньгами не пахло. Перекинулся на другую сторону. Тоже пусто. Но их было много. События последнего времени напрягли нервы до состояния перетянутых струн. Профессиональным чутьем парень это понимал. Не переставая рыскать поверх голов, он предложил:

– Давай выйдем на улицу, попробуем разобраться…

– Пойдем.

Я потащил его на выход. Он не сопротивлялся. На улице попытался стряхнуть пальцы, но я зацепился намертво.

– Знаешь, на кого ты поднял руку? – снова начал наступать он. – Если не разойдемся, тебе здесь делать нечего.

– Тебе подперло время отправиться на тот свет, – отшвыривая кидалу к стене магазина, принимаясь заново выворачивать карманы. озверел я.

Их было много, но все они оказались пусты. Мошенник не стремился к противодействию, лишь усмешка поигрывала на губах.

– Где деньги? – брызнул я слюной. – Ты не слиняешь, обещаю. Оттащу в ментовку, или сам разберусь.

Мошенник продолжал молчать и улыбаться. В глазах появилось уважение ко мне, старающемуся вырвать свои бабки. Мимо, отвернувшись к лоткам, прошел милицейский патруль. Я увидел его, когда он удалился на приличное расстояние. Парень резко переменился в лице:

– Ничего ты не добьешься, – тихо сказал он. – Денег нет, сто долларов не сдавал. Самого могут упрятать за фальшак.

– Тогда тебе конец, – понимая, что он говорит правду, прошипел я. – Ты враг, а врага нужно уничтожить.

– Десантник, что ли! – опешил кидала. – Я тоже служил в ВДВ.

– Насрать, – дотянувшись до горла, я сомкнул пальцы. – Я сказал свое слово…

– Старый…, – надеясь отбиться, захрипел тот. – Старый, я отдам деньги… но ты влетел сам…

Я ударил его лбом в переносицу. Хлынула кровь. Взбрыкнув руками, парень полез за платком.

– Зачем так, – поддергивал он сопли. – Мы договорились…

– Слушаю.

– Я отдаю деньги. Но ты влетел. Надо обсудить…

Я продолжал смотреть в глаза, не снимая кольца с шеи. Наконец, до него доехало, что связался не с простым менялой, обычно признающим поражение и начинающим крутиться по новой, а с маньяком от валютчиков, готовым грудь разорвать, сердце сырым сожрать.

– Что ты хочешь?… – начал было он.

Я сомкнул пальцы с такой силой, что у кидалы закатились глаза. Саданул коленом под пах. Когда мошенник согнулся, ударом кулака опустил челюсть вниз. Торгаши следили с интересом, забыв приглядывать за своим товаром. Отдышавшись, кидала покосился на меня. Он пожалел, что не поспешил стереться с места происшествия, а решил разыграть из себя банана без шкурки. Теперь было не до ухмылок. Поводив по лицу окровавленным платком, тщательно прожевал слова:

– Батя, можешь задавить меня, но больше половины денег не получишь. Ты лоханулся, согласен?

– Не спорю, – кивнул я головой. – Почему решил, что не вытрясу свое? Мне по барабану, что отправишься на тот свет. Я не забыл тех баксов, на которые недавно наказали. Месяц назад снова встретили с пушками.

– Меня там не было, – парень забегал глазами. – Работаю интеллигентно, ты в этом убедился.

– Не хило, – согласился я. – Теперь желаю, чтобы вы прочувствовали, что всему наступает предел.

– Я отдаю половину хрустов.

– Почему половину?

– Ты впоролся. Во вторых, я работаю не один. Пойми, братишка, я не в состоянии собрать всю капусту.

– Цыганский табор тебе братишки, – соснул я воздух сквозь зубы. – Где бабки?

– Ты не десантник?

– В стройбате служил, при штабе.

– Прости за недоразумение, не дави крепко. Люди оборачиваются, – кидала одернул пиджак, высморкнул в платок сгусток крови. – Пойдем, возвращу свои деньги. Подруга в машине. Возле Дома обуви чалили.

– Не понял! – ощерился я.

– Лопатник я перекинул напарнице, – заторопился парень. – Если сейчас она не в машине, то объявится лишь под вечер. Клянусь, это правда.

– Пошли.

Мы перебрались через трамвайные пути, направились к Буденновскому проспекту. Проскочили до обувного магазина. Машины не оказалось. Внутренности у меня будто спаялись, я превратился в робота. Давно прокусил нижнюю губу, готовый в случае обмана разорвать мошенника на месте, хотя он был намного моложе. Роли это уже не играло.

– Уехала, – покрутил головой парень. – В лопатнике ключи от машины.

– От твоей квартиры тоже? – ощерился я.

– Дома кто-то есть. Поканали.

Пройдя пару кварталов, мы свернули на Шаумяна, начали подниматься вверх. Заросшие грязью дома с неубранными дворами, решетки на окнах, редкие прохожие. Парень вертел разбитым носом по подворотням, казалось, искал щель, чтобы нырнуть в нее. Я начал понимать, что догнать не смогу. Согласно профессии, он обязан знать ходы и выходы, в то время, как я споткнусь о первый поворот. Если за нами не следует еще и кодла подельников. Двое амбалов идут в кильватере, сохраняя дистанцию. Будем считать, что не повезло. Но отдавать негодяям добро надоело до приступов рвоты.

– Этот, – скользнул телом в один из полуовальных, с обвалившейся штукатуркой, тоннелей парень.

Забежав в сырую тьму, принялся хлопать по карманам. Вид с косым в мою сторону зырканьем говорил о том, что он жаждет мести за унижение при честном народе. Я вытащил из кармана безрукавки шило, нацелился острием на горло. Скоро должны были появиться шедшие следом. Задержав взгляд на острие, парень усмехнулся, махнул рукой:

– Батяня, сей минут.

Он испарился. Я выглянул на улицу. Амбалы беседовали через дом у неряшливой подворотни. Засунув барсетку за пазуху, я перекинул с руки на руку шило. Подумал, что двор проходной, кидалы след простыл. Бояться амбалов не следует, они остались торчать, чтобы понаблюдать за дальнейшими моими действиями. Пора сматывать удочки. Я приготовился уходить, когда ощутил за спиной шаги. Ко мне направлялся мошенник. Один.

– Держи, брат… батяня. Договор дороже денег, – он передал пачку купюр – Уважаю.

– Половина? – спросил я.

– Стольник тормознул, – засмеялся парень. – Не пустому же переминаться, при моей профессии. А ты молодец.

Тряхнув рукавом пиджака, кидала выбросил на ладонь лезвие похожей на кортик финки с крученой рукояткой.

– Не там искал, отец. Я специально руки поднимал, чтобы не уколоть. Мог бы прямо на базаре. Но… уважаю.