Текст книги "Закат Пятого Солнца (СИ)"

Автор книги: Юрий Штаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 69 страниц)

Вся эта гротескная картина, похожая на гимн смерти и разрушения, приковывала взгляд. И потому конкистадоры не сразу обратили внимание на настоящие сердца, лежащие перед истуканами в глиняных блюдах. То была сегодняшняя жертва. В храме находились и многочисленные предметы, необходимые индейцам в их церемониях: обсидиановые ножи, которыми вскрывали грудь лежащему на алтаре человеку, устрашающие маски, музыкальные инструменты.

Эрнан Кортес поспешил выйти наружу. Он еще раз осмотрел чудесную панораму города.

“Сердцем всего этого удивительного мира является Теночтитлан, – думал он. – Разве не странно, что сердцем самой столицы местные жители считают это жуткое языческое капище?!”

Свежий воздух постепенно изгонял из груди зловоние храма. Кортес пил его жадно, так, как будто тот мог загладить впечатление от увиденной жуткой картины. Но возмущение и отвращение не утихали и потому Кортес, не сдержавшись, заговорил, обращаясь к Монтесуме.

– Воистину, я не могу понять, как так получается, что ты, великий сеньор, правя столь огромной империей, поклоняешься этим злобным и кровожадным богам?! Позволь мне разместить здесь алтарь во славу Девы Марии и поставить крест. Истинному богу не угодны столь жуткие ритуалы.

Марина явно испугалась и тянула время, не спеша переводить эту дерзкую тираду. Видимо, давала Эрнану Кортесу шанс одуматься. Но генерал-капитан, слишком изумленный и разгневанный, отказываться от своих слов не собирался. Нахмурившись, она негромко перевела речь Кортеса.

Монтесума и его сопровождающие, услыхав такие слова, просто остолбенели. Возмущению жрецов не было предела. Они наперебой загалдели и выжидающе смотрели на своего уэй-тлатоани, надеясь, что он прикажет покарать нечестивцев. Но Монтесума великолепно владел собой. Повелительным жестом приказав всем окружающим молчать, он ответил:

– Господин Малинче, учтиво ли, придя в гости, поносить святые обычаи хозяев? Неохотно я дал согласие на ваш приход сюда, на вершину нашего главного храма, ибо знал, что вы не сумеете сдержать своего несогласия с нашей верой. Но это добрые боги. Они создали нас, небо и землю, они дают нам свет солнца и урожай, оберегают от бед и демонов зла, которые только и ждут возможности уничтожить весь видимый мир. Воистину, я сожалею о том, что внял вашим просьбам и допустил вас сюда.

Кортес уже жалел о своей несдержанности. Это был удивительно редкий случай, когда он не совладал с эмоциями. Глупо надеяться, что индейцы вот так запросто откажутся от привычной кровавой религии. Увы, пока что лишь первая попытка привить христианство на этих землях увенчалась успехом. В Табаско жители, получив в бою подтверждение мощи христиан, признали и могущество бога, которому молились испанцы. Ни в Семпоале, ни в Тлашкале, ни здесь подобное больше не удавалось.

Эрнан Кортес извинился, постарался самыми учтивыми словами загладить впечатление от своей тирады и поспешил откланяться. Монтесума не стал задерживать гостей, но сам остался, сказав, что ему нужно умилостивить богов после такого оскорбления. Хмурый Кортес шагал вниз по ступеням и думал о том, сколько еще индейцев сейчас расстанутся с жизнью, умасливая кровожадных демонов, которым служат ацтеки.

Уэй-тлатоани Монтесума Шокойоцин повернулся к главному жрецу бога Уицилопочтли.

– Чужеземцы грубы и невежественны, как я и предполагал. Нам нужно провести церемонию, чтобы боги на нас не разгневались.

Главный жрец почтительно поклонился и сделал знак своим помощникам, которые поспешно повели наверх людей, предназначенных в жертву. Сам он стоял, сжимая в руке угольно-черный блестящий обсидиановый нож, и истово молился. Солнце нетерпеливо опаляло его кожу, вызывая выделение пота, и тут же слизывало выступившую на теле влагу с тем, чтобы как можно скорее добыть себе еще порцию. Воистину, его ненасытность была божественна. Божественно велика. Но разве по́том напоишь бога? Смешно даже представить такое!

И вот прозвучал торжественный рев раковин, а к небу устремились бесценные благовония из душистой смолы. Первый мужчина, выкрашенный синей краской, распростерся на алтаре, удерживаемый за руки и ноги младшими жрецами. Он с ужасом глядел на главного жреца, крепко стиснув зубы и стараясь унять дрожь, что сотрясала его тело. Жрец с размаха всадил нож в грудь жертве и через несколько секунд поднял над головой окровавленное сердце, замерев в немом восторге от того, что он удостоился чести лично потчевать бога солнца. Потом, отдав сердце другому служителю, он повелел уложить на алтарь следующего человека. Потом еще одного, затем еще. Работать пришлось долго…

Главный жрец поднял голову. Казалось, довольное солнце стало светить еще ярче. Жертва угодна богам! Обжигающе-белый круг висел высоко в небе, острыми, раскаленными лучами царапая голую кожу жадно и неистово, как яростный ягуар. Ацтек передернул плечами, радуясь и одновременно немного робея от такой свирепой ласки светила. Оно словно благодарило его, верховного жреца, за то, что он с честью выполняет свою нелегкую миссию. Кто бы мог долго смотреть в лицо богу? Это никому было не под силу.

Безмолвно укоряя его за дерзость, солнце особенно сильно резануло по глазам, и жрец отвел взор. Под опущенными веками резво плясали солнечные зайчики – миниатюрные копии великого светила, частички кровавого пламени, озаряющего мир, подарок богов. Теперь солнце, умилостивленное щедрым подношением, вволю напившись горячей крови, набралось сил и сможет продолжить свое неутомимое странствие по небу.

Это была последняя жертва на сегодня. Спускаясь с пирамиды, жрец беззвучно молился, благодаря богов за то, что те столь благосклонны к своим земным чадам. Сколь велик труд и сколь непереносимы были тяготы, испытанные небожителями, когда они создавали весь мир и потом, много позже, людей. Человечество перед ними в неоплатном долгу. Да есть ли мера, позволяющая выразить то, сколь благодарны жители земли своим создателям! Сколько крови не пролей, а долг будет неизмеримо больше. Сколь же великодушны верховные владыки, если довольствуются такой малостью! И как, в конце концов, щедра и благосклонна к нему судьба, позволившая стать главным жрецом великого Уицилопочтли и своими руками творить эту вечную, бесконечную, ежедневную благодарность во славу богов.

Запах крови, давно въевшийся, казалось, в саму кожу, пьянил. Кружил голову не столько сам по себе, сколько как напоминание о том, что он, жрец, человек особенно угодный и близкий к повелителям вселенной. Разве такое ощущение не наполнит помимо воли гордостью даже самого скромного служителя?! Но пора было подумать и о вещах более приземленных. Для того чтобы поить богов кровью и подносить им постоянно новые сердца, нужны были люди для жертвоприношений.

О, каким восторгом полнился разум главного жреца, когда он с вершины пирамиды наблюдал за бесконечно длинной вереницей мужчин и женщин, спешащих отправиться к богам! Была ли в этом мире участь завиднее? Где он, тот краткий миг, когда душа, освобожденная точным ударом ножа, устремляется ввысь? Иногда жрецу казалось, что он чувствовал ее – стремительную, неразличимую обычным глазом тень, подобно танцующей бабочке радостно спешащей навстречу богам. Так отлетала душа. После этого он с немым сожалением смотрел на тело – что являет собой оно после того, как рукой жреца жизнь исторгнута? Отныне это просто падаль, неспособная даже осознать своего счастья. Как в этот миг он завидовал участи жертв!

Когда же придет его время предстать перед владыками мира? Увы, он пока не мог переложить свой нелегкий труд на чьи-либо плечи. Сумеет ли его приемник вершить земные дела столь же ответственно? Будет ли так прилежно кормить богов? Любовь их безгранична, но и гнев может быть столь же губителен и всеобъемлющ. Главный жрец давно понял, что любое начинание нужно доводить до конца лично, если желаешь, чтобы оно было действительно успешным. Следовало запастись терпением. Ничего, рано или поздно его время придет. Тогда он, сбросив оковы плоти, ринется в небо и испытает бесконечный восторг, представ перед богами!

Однако он снова отвлекся! Нужно было подумать о том, где взять людей для большого праздника. Времени оставалось совсем немного. Конечно, в городе и окрестностях хватает набожных жителей, которые почтут за честь лечь на жертвенный камень. Но разве сердец и крови бывает достаточно? Следует поторопить воинов, пускай поскорее ведут пленников, захваченных в соседней провинции. Чем больше людей, тем больше радость богов. Сегодняшний день был удачным, пускай каждый последующий будет не хуже!

В голове жреца засела лишь одна тревожная мысль, омрачавшая его настроение. Зачем пришли в столицу эти дерзкие чужеземцы, не чтящие небожителей?! Что собирается делать с ними уэй-тлатоани? Если Монтесума согласится уложить их на алтарь, то вот тогда в милости богов уж точно не придется сомневаться. Они будут в восторге от такой жертвы! И ацтеки продолжат править этим миром, прославляя Уицилопочтли и даруя ему пищу.

Эрнан Кортес, вернувшись в лагерь, приказал Хуану Веласкесу де Леону увеличить количество стражников, берегущих покой испанцев. В голове засела мысль о том, что неосторожные слова, брошенные на вершине пирамиды, могут вызвать конфликт с ацтеками. Нужно быть готовым к худшему.

А буквально на следующий день пришли дурные вести с побережья. После того, как Кортес двинулся вглубь империи, на берегу миролюбие постепенно начало таять. Местные племена, вдохновленные примером тотонаков из Семпоалы, спешили заручиться дружбой испанского Веракруса и уйти из-под власти Монтесумы. Хуан де Эскаланте, оставленный командовать в крепости, радостно принимал все новых послов и союзников, что не могло понравиться наместникам императора.

Вскоре там началась настоящая война. Ацтеки стали грабить города и селения, вынуждая их к былой покорности. Эскаланте тут же ответил. Битва вышла жестокая, и хотя конкистадорам удалось обратить врага в бегство, цена оказалась высока. Семь испанцев погибло от ран, также убили одну лошадь. Но самое главное, что пал и сам Хуан де Эскаланте.

Для Эрнана Кортеса это стало тяжелым ударом. Хуан был подобен могучей скале, на которую всегда можно положиться без малейших колебаний или сомнений. Вспомнились дни, когда они только готовились к экспедиции и то, сколько сил Эскаланте приложил во время подготовки. Хуан тогда был весел и смотрел в будущее с оптимизмом, предвкушая небывалое приключение. И вот он до конца исполнил свой долг, защищая новых подданных и выполняя приказ командира.

Кортес сидел, раздавленный этой новостью. С начала похода он потерял уже двух старых и самых верных друзей. Сначала Алонсо де Пуэртокарреро, который отправился в Испанию, и до сих пор неизвестно, доплыл ли вообще. Теперь Эскаланте. Но стремительно развивающиеся события не оставляли времени для скорби. Неприятности только начинались. Выслушав донесение гонца, генерал-капитан собрал своих самых надежных помощников.

– Мало того, что надоумленные Монтесумой губернаторы развязали войну, – рассказывал он. – Ацтеки умудрились еще и рассорить нас с союзниками. Тотонаки были рады дружбе непобедимых воинов, но теперь, когда мы не сумели защитить их от грабежа, они быстро к нам охладели. В Веракрус больше не спешат послы окрестных племен. Более того, индейцы, помогавшие строить крепость, тут же разбежались, стоило лишь начаться военным действиям. А их столица, Семпоала, забыв о клятвах дружбы и верности, прекратила поставки продовольствия.

– Конфликт давно назревал, – заметил Фернан. – Вот и пришло время для противостояния.

– Ну что же, похоже, ацтеки выбрали идеальное место для окончательного решительного удара, – заметил Веласкес де Леон. – Столица сама по себе является несравненной ловушкой. Отсюда невозможно будет выбраться, если индейцы пожелают нас погубить.

– Нужно проучить этих дикарей, – тут же высказался Альварадо. – Дай мне полсотни человек и отпусти на побережье. Я быстро объясню и ацтекам, что не нужно нападать на вассалов короля Испании, и тотонакам, что не следует отворачиваться от союзников. Заодно увижу все своими глазами.

– Мы не можем распылять силы, – покачал головой Кортес. – Если мы на каждый подобный случай будем отряжать полсотни солдат, то от нашего отряда ничего не останется. У меня есть идея получше…

Конкистадоры спешили во дворец Монтесумы. Полтора десятка самых надежных людей. Эрнан Кортес, Альварадо, Сандоваль, Веласкес де Леон, еще несколько капитанов. Переговоры предстояли сложные, а потому маленький отряд сопровождали сразу оба переводчика: Херонимо де Агиляр и Марина. А также несколько отборных бойцов. В том числе Фернан и Себастьян.

Гонсалес шел, ломая голову над тем, правильный ли шаг собирается предпринять генерал-капитан. План был ему известен и казался просто безумным. Впрочем, грань разумного они давно перешагнули. Еще в тот день, когда постепенно, под могучими ударами прибоя, разрушались их корабли. Все, что происходило после этого, являлось чистейшей авантюрой. Прыжком в пропасть с обрыва в кромешной тьме. И кто мог сказать, сколь глубока эта пропасть? И что ждет внизу?

Но что, если Кортес прав? И губернаторы на побережье действуют по приказу Монтесумы? Если сейчас смириться и не показать силу, то ацтеки поймут, что чужеземцы вовсе не так уж грозны. Нет, нужно чтобы все увидели – нельзя нападать на испанцев! И все же способ, избранный генерал-капитаном, представлялся верхом наглости и безумия. Но был ли другой?

Конкистадоры прибыли к императору. В огромном зале кроме испанцев и самого Монтесумы находилось лишь несколько знатных ацтеков, родственников уэй-тлатоани, прислуживавших ему. Делегация подошла к трону. Лишь хруст циновок под ногами нарушал тишину. Фернан отстал. Он замер возле входа, в твердой решимости никого больше сюда не впустить. Возле боковой двери, через которую входила обычно прислуга, неподвижно застыл Себастьян. Что же, в помещение не зайдет ни один посторонний человек.

Монтесума пристально смотрел на все эти приготовления. И все же ни один мускул не дрогнул на его лице. Император хорошо умел владеть собой. Он принял гостей благосклонно, предпочитая не замечать хмурых лиц конкистадоров, равно как и двух бойцов с обнаженными мечами, преградивших оба входа. Последовал привычный поток любезных приветствий и пожеланий, который мог продлиться очень долго. Кортес решил не затягивать.

– Уэй-тлатоани Монтесума Шокойоцин, до меня дошли возмутительные вести. Мой отважный брат и великий вождь, Хуан де Эскаланте, убит твоими наместниками на побережье. Более того, ацтеки опять грабят тотонаков. Мне сложно было в это поверить. Ты клялся нам в дружбе, а стоило нам прибыть к тебе в гости, как твои губернаторы нанесли нам удар в спину.

Император нахмурился. В темных глазах мелькнула тень гнева, которую он тут же погасил. Видимо, считал недостойным правителя показывать свою ярость перед гостями. Фернан подивился столь искусной актерской игре. Наверняка Монтесума раньше испанцев узнал о стычках возле Веракруса и теперь лишь делал вид, как его рассердило самоуправство чиновников в далекой провинции.

– Я совершу справедливый суд. Если дело обстоит именно так, как ты только что сказал, Малинче, то виновных я примерно покараю. Пускай все знают, что я никому не позволю разрушать мою дружбу с гостями, прибывшими из-за моря.

Это были грозные слова настоящего повелителя, обладающего всей полнотой власти. Никто бы не усомнился в том, что он сумеет этого добиться. Но вот захочет ли? Кортес пришел сюда вовсе не за утешительными речами. Если сражения на побережье произошли по приказу Монтесумы, то о каких наказаниях может идти речь? Похоже, противостояние разворачивается в полную силу.

– Твои наместники убили наших людей, испанцев, а потому будет справедливо, если покарают их также испанцы. Вели виновным прибыть в столицу, где мы будем их судить.

Император лишь с готовностью кивнул головой, а Кортес тем временем продолжил:

– Я вижу, что ты действительно хочешь загладить этот конфликт и укрепить нашу дружбу. А потому лучшим примером твоей искренности станет согласие последовать вместе с нами.

В глазах Монтесумы впервые проявилась тревога.

– Куда? – непонимающе спросил он.

– Мы будем безмерно рады, если ты погостишь пока в том дворце, который ты уступил нам в качестве жилья. Там, проводя много времени вместе, мы сумеем лучше узнать друг друга.

На этот раз император не удержался от беспомощного взгляда, которым он обвел весь тронный зал. Защиты ему ждать было неоткуда. Слуги застыли, ожидая от него команд. Но разве могли бы они спасти своего повелителя? Входы перекрыты. Даже если он закричит, то никакое чудо уже его не спасет. Пока телохранители прибегут на зов правителя, его сто раз успеют убить. Монтесума был проницателен, а тут бы и дурак понял скрытый смысл приглашения. Его, божественного владыку, полноправного властелина этой земли, великого жреца, чье слово являлось законом, хотят взять в плен. Прямо посреди его государства, в самом сердце империи, в великом городе Теночтитлане, куда он сам впустил чужаков!

Гордость возобладала над здравым смыслом. Монтесума резко встал и ответил решительным надменным голосом:

– Лишь только я здесь повелеваю! Это мой дом, и никто не смеет мне указывать, что делать и куда идти. По своей воле я не покину дворец!

Рядом с Кортесом стоял Альварадо. Он досадливо кусал губы, злясь на себя самого. Перед приемом у императора генерал-капитан, зная порывистый характер своего помощника, взял с Педро слово, что тот будет молчать и не станет вмешиваться в переговоры. А вмешаться хотелось! Альварадо предпочитал действовать, а не разговаривать. Монтесуме сейчас стоит приставить кинжал к горлу и заносчивый ацтек станет послушнее ягненка. Можно будет его тут же увести и оставить под охраной. Но Кортес считал, что дипломатия сильнее стали. Вот потому Педро и стоял молча, надеясь на то, что генерал-капитан снова окажется прав.

– Уэй-тлатоани, разве мы просим тебя покинуть Теночтитлан? Ведь дворец, в котором мы остановились, это тоже одна из твоих резиденций. И я знаю, что ты время от времени там живешь. Почему же ты так решительно отказываешься провести там некоторое время?

– Такова моя воля, – с царственной уверенностью ответил Монтесума. – До сегодняшнего дня этого всегда оказывалось достаточно. Я не привык растолковывать свои пожелания.

– Я слышал неоднократно, что за последние годы в твоем государстве хватало тревожных знамений. Это ли не вернейший знак того, что времена изменились? Отныне одной воли мало. Прошу тебя, не подвергай свою жизнь опасности. Пойдем вместе с нами.

Тон Кортеса был таким же уверенным. Кто в эти мгновения рисковал больше? Император, окруженный иноземцами, понимавший, что жизнь его висит на волоске, и что верные телохранители уже не успеют прийти на помощь? Или Эрнан Кортес, который знал, что если они и в самом деле убьют Монтесуму, то сами не выйдут из этого дворца живыми? Кто уступит первым? Командир конкистадоров осознавал, что после выдвинутого требования он уже не может пойти на попятный. Такого оскорбительного предложения император не забудет и не станет терпеть. Или Монтесума уступит, или всех испанцев ждет гибель.

Спор затягивался. Правитель ацтеков приводил свои доводы, Кортес свои. Капитаны начали нервничать. Сколько времени может продлиться эта дискуссия, цена которой измеряется несколькими сотнями жизней? Фернан лишь бессильно сжимал и разжимал пальцы левой руки, изо всех сил сдерживая нетерпение. В правой он держал меч. Да, он может долго оборонять дверь, но ведь не вечно. Рано или поздно конкистадорам придется отсюда выйти. И если они хотят уйти живыми, то нужно, чтобы их сопровождал император. Имея такого заложника, можно ничего не бояться.

Гонсалес почти неотрывно смотрел на Монтесуму и Кортеса. Лишь иногда взгляд его обращался к Себастьяну. Тот стоял совершенно спокойно, как будто жизнь всех участников экспедиции сейчас не качалась на весах. Держал обнаженный меч, загородив широкими плечами почти всю ширму, скрывавшую боковой вход. Если кто-то вознамерится войти, то Риос услышит его первым. И уж конечно сумеет этому воспрепятствовать. Но ведь и ему не пробиться из столицы с оружием в руках. А стоит с таким обманчиво-беспечным видом, как будто просто отдыхает. Фернан восхитился хладнокровием своего товарища.

А спор все длился.

– Это мой дворец, – говорил Монтесума. – Здесь я принимаю послов и чиновников, здесь живут мои дети и жены. Почему я должен от всего этого отказываться?

– Великий Монтесума, на новом месте тебя обеспечат всем необходимым, – отвечал Кортес. – Ведь наш дворец почти так же роскошен. Ты сможешь и там вести привычную жизнь. Туда перенесут трон и мебель, мозаики и золотые ширмы. И там с тобой также будут твои жены и слуги. Там можно все организовать для правления.

Тянул ли император время? Надеялся ли, что какой-то случай вмешается и спасет его? Стоит слугам или жрецам сейчас попытаться войти или услышать звуки разговора, как они тут же поймут, что творится что-то неладное. И тогда весь дворец через несколько минут окажется наводнен лучшими воинами ацтеков…

Испанцы все это тоже хорошо понимали. Каждая минута подталкивала их все больше к краю. Краю, за которым не было уже ничего хорошего. В лучшем случае, быстрая гибель в бою. В худшем – теплый от солнечных лучей жертвенный камень и цепкие руки служителей, не дающие пошевелиться. Фернан гнал эти мысли от себя, но они упорно лезли в голову. Он практически видел, как над его грудью возносится черный, как сама смерть, обсидиановый нож в руках беспощадного жреца.

В итоге терпение Хуана Веласкеса де Леона лопнуло.

– Хватит! – закричал он. – Марина, скажи дикарю, что если он не согласится пойти с нами, то мы его тут же убьем.

Сверкнувший в его руках меч оказался действеннее любых слов. Выхваченный из ножен клинок был пока направлен в пол, но много ли времени нужно для одного-единственного удара? Красивое лицо Хуана помрачнело от гнева и нервного напряжения.

Марина не стала переводить тираду Веласкеса. Монтесума все понял и без слов. Он упал в кресло, сильно сцепив ладони между собой и, помолчав несколько секунд, произнес:

– Хорошо, я пойду с вами…

Фернан облегченно вздохнул. Он не знал, была ли реплика Веласкеса спонтанной или же он действовал по заранее запланированному Кортесом сценарию, но вспышка гнева принесла результат. Впрочем, это лишь миниатюрная победа. Надолго ли удача повернулась к конкистадорам лицом? Кто знает, как отреагируют ацтеки, узнав, что их повелитель пленен гостями в своем же дворце?

25. В осаде

Как только испанцы с Монтесумой очутились в своем дворце, Эрнан Кортес тут же развил бурную деятельность.

– Педро, проверь караулы! Гонсало, ступай к артиллеристам. Диего, передай команду пехоте приготовиться к возможному штурму.

Альварадо, Сандоваль и Ордас тут же поспешили выполнить распоряжения. Кортес не мог знать наверняка, как отреагируют индейцы на такой вопиющий по своей наглости поступок и потому, на всякий случай, готовился к худшему. Фернан, Себастьян и еще с десяток самых лучших бойцов оставались при генерал-капитане и его драгоценном пленнике.

– Ну что, Хуан, все как я и обещал, – обратился Кортес к Веласкесу де Леону. – Я, в отличие от Грихальвы, не склонен к излишней осторожности. В результате, как видишь, мы добрались до самого центра могучей империи. И еще никогда не были в такой опасности как сейчас. Не жалеешь, что пошел со мной?

– Разумеется, нет! – гордо ответил Хуан. – Не думаете ли вы, что я боюсь?

Веласкес держался молодцом. Хотя жизнь всех конкистадоров и висела сейчас на волоске, но он не выглядел ни испуганным, ни обескураженным. В глубине души Хуан даже гордился тем, что именно его вмешательство помогло сломить сопротивление Монтесумы. Лишь блестящие темные глаза и порывистость движений выдавала его возбуждение.

Кортес посмотрел на Хуана. Что же, если раньше у него и были сомнения по поводу верности Веласкеса, то теперь от них не осталось и следа. Разумеется, Хуан будет верен своему генералу. А какой у него остается еще выбор? Сколь бы шаткой и опасной не была сейчас ситуация, Эрнан Кортес ощущал и некоторое облегчение. Оказавшись в окружении тысяч ацтеков, испанцы необычайно сплотились. Теперь ни одному из них не придет в голову плести интриги, слишком уж враждебная вокруг атмосфера.

А молодой Веласкес должен в очередной раз почувствовать, что командир его ценит.

– Я назначаю тебя начальником стражи императора Монтесумы, Хуан.

Кортесу этот выбор казался идеальным. Веласкес де Леон, потомок древнего аристократического рода, обладал хорошими манерами. И в то же время он показал себя отличным капитаном, хладнокровным и решительным. Такой человек сумеет организовать охрану важного пленника так, чтобы она была бдительной, но в то же время оставалась почетной и торжественной.

Почти сразу же в комнату вошли Альварадо, Сандоваль и Ордас с отчетом, что все отряды готовы к сражению.

– К нам гости. Десятка три индейцев. Желают видеть Монтесуму, – добавил Педро.

Кортес обвел глазами соратников.

– Ну что же, сеньоры. Обратной дороги нет! Теперь нас ждет или величайший триумф или бесславная смерть. Я отправляюсь к солдатам и в случае нападения на дворец возглавлю кавалерию. Диего, ты поведешь пехоту. Педро, Хуан, вы остаетесь здесь в качестве почетного эскорта для императора. Марина, на тебя вся надежда. Ты должна внимательно слушать, о чем Монтесума будет говорить с визитерами. Фернан, Себастьян, сегодня вы охраняете девушку. Даже на шаг не отходите! Удачи, друзья мои!

После этого Эрнан Кортес и Диего де Ордас покинули зал. Весь дворец замер в ожидании ответных действий ацтеков. Пехота и кавалерия стояли наготове. Артиллеристы зарядили свои орудия. Арбалетчики и аркебузиры расположились по периметру дворца, высматривая, не собираются ли поблизости войска ацтеков. В столице находилось несколько тысяч местных воинов, ветеранов бесчисленных завоевательных походов. Не говоря уж про ополчение из горожан. В случае нападения никто не смог бы предсказать, чем закончится схватка.

А в зал уже спешили вассалы Монтесумы. Обеспокоенные и сбитые с толку вожди и жрецы не скрывали своего волнения. Альварадо, Веласкес де Леон и еще несколько капитанов в качестве почетного эскорта стояли возле кресла Монтесумы. Рядом с ними находилась и Марина – единственная, кто мог точно сказать, о чем же будут говорить между собой индейцы.

Фернан окинул взглядом вошедшую делегацию.

– Среди них нет нескольких очень значительных вождей, – вполголоса заметил он.

– Это разумно, – негромко ответил Себастьян. – Ацтеки подозревают, что мы и этих послов захотим пленить. Потому часть знати не пришла, чтобы в случае чего было кому управлять империей и возглавить сопротивление.

Но никакие события не могли разрушить принятый церемониал. Несмотря на всю тревогу, ацтекские сановники не посмели сразу же обратиться к Монтесуме с вопросами. Они без устали кланялись ему, сопровождая поклоны обращениями “Великий господин” – эти слова испанцы уже успели выучить. Наконец все они застыли на коленях с опущенными головами, ожидая, когда же повелитель обратится к ним с речью.

Фернан замер возле трона, сложив руки на груди. Сквозь стальную пластину кирасы биение сердца не ощущалось. Но все же пульс чувствовался всем телом. Стучал в ушах, щекотал кончики пальцев… Что сейчас скажет своим подданным повелитель? Проклятье, да ведь его слов никто и не поймет! Вся надежда только на Марину. Какой неслыханной удачей стало то, что когда-то ее подарили конкистадорам. Девушку нужно охранять не меньше, чем самого Кортеса. Пожалуй, даже больше. Генерал-капитан за себя и сам постоять может. Лишившись же ее, конкистадоры мгновенно онемеют. Никто другой не знал и ацтекский язык и испанский.

Возле трона собралось около двадцати самых знатных сановников. Монтесума умен, он понимает, какие это будут ценные заложники в том случае, если он сейчас громогласно прикажет перебить всех белокожих чужеземцев. Распоряжения Кортеса звучали ясно: если император будет призывать к войне с испанцами, задержать силой всех пришедших вельмож. Рядом с Фернаном замер Себастьян, пристально глядя на индейскую делегацию. Если ацтеки проявят агрессию, конкистадоры сумеют ее подавить очень быстро. В соседних помещениях находилось человек двадцать отборнейших испанских бойцов.

Однако Монтесума проявил благоразумие. Если пленение и стало для него потрясением, то внешне это никак не проявлялось. Спокойным и полным привычного достоинства предстал он перед своими вассалами. Тон его не допускал ни малейших сомнений в искренности. Он добровольно прибыл в гости к своим друзьям и желает некоторое время провести среди чужеземцев. Так ему повелел бог Уицилопочтли, и никто не смеет ставить под сомнение божественные приказы. Марина, стоявшая рядом, тут же шепотом переводила все сказанное для настороженного Педро де Альварадо.

Несмотря на эти заверения, испанцы не теряли бдительности ни на миг. Кто знает, не было ли какого-то условного знака или фразы, произнесенной Монтесумой, которая дала бы понять его подданным, что он находится в беде. Конкистадоры оказались в буквальном смысле в негласной осаде. Индейцы ни в чем пока не проявляли открытой враждебности, но наверняка строили планы освобождения своего повелителя.

После окончания приёма Хуан Веласкес, с шумящей от этого водоворота событий головой, пришел в свои покои. Эльвира вскочила. Сначала она явно хотела кинуться к мужу, но почти сразу же замерла, обуреваемая противоречивыми чувствами. Девушка смотрела на Хуана круглыми от ужаса и восхищения глазами.

– Ты правда угрожал убить самого Монтесуму? – еле слышно прошептала она.

Веласкес удивился тому, как быстро она об этом узнала. Потом понял, что, видимо, Марина успела заскочить к подруге и вкратце рассказать о пленении императора. Он не мог понять, считает ли Эльвира его храбрецом или безумцем, героем или святотатцем.

– Никто и никогда не осмеливался грозить Монтесуме, – в волнении ломая пальцы, шептала Эльвира. – Марина сказала, что на это не решился никто из испанцев. Кроме тебя.

Хуан понял, что восторга в ее голосе все же больше, чем страха. А уж осуждения нет и в помине. Поступок, который едва не погубил весь отряд, в итоге спас конкистадоров и даже сделал их хозяевами положения. Но вот надолго ли? Веласкес видел, что Эльвира старается скрыть свои опасения. Она вообще вела себя очень мужественно, особенно для семнадцатилетней девушки. Но он понимал, что ей явно не по себе. В любом случае, нужно успокоить Эльвиру.