Текст книги "Закат Пятого Солнца (СИ)"

Автор книги: Юрий Штаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 69 страниц)

– Я хочу сбежать, но ты и сам понимаешь, что сейчас это невозможно. Куда идти? Тут куча городов и мы не можем быть уверены, что в любом из них нас ждет теплый прием. Мы вынуждены оставаться здесь, где к нам хотя бы относятся достойно. И хватит клеветать на мою красавицу!

– Ладно, Фернан, ответь на один вопрос. Когда появится шанс покинуть город, ты не будешь колебаться?

Ответ был для Себастьяна крайне важен. Он отлично понимал, что даже вдвоем выбраться отсюда будет невероятно сложно. Пытаться преодолеть сотни миль джунглей в одиночку казалось сущим самоубийством.

– Уйдем при первой возможности, – решительно кивнул Гонсалес, радуясь тому, что неприятный разговор подходит к концу.

– Самое главное, чтобы ты Чике своей не проболтался, что мы хотим сбежать. Не хватало еще, чтобы она потом случайно рассказала об этом кому-нибудь из индейцев.

– Не проболтаюсь! – раздраженно ответил Фернан. – Совсем меня дураком считаешь? Я не меньше твоего хочу оказаться среди наших соотечественников.

Слова Фернана не убедили Себастьяна. Он понимал, что его молодой друг говорит сейчас искренне, но что ждет их в будущем? Привычки засасывают человека не хуже зыбучих песков. Прожив среди индейцев достаточно долго, Гонсалес вполне может свыкнуться с местным бытом, обычаями, даже со странной модой, и прийти к выводу, что такая жизнь совсем неплоха. Тогда о возвращении на Кубу останется лишь мечтать. Сам Риос, хотя и охотно пользовался всеми предоставленными благами, но знал, что сумеет от них отказаться, если появится шанс сбежать.

8. Религия

Размеренный ритм жизни вскоре всколыхнул очередной праздник. День начинался так же, как и обычно. Чика осторожно выскользнула из-под руки Фернана, стараясь его не разбудить. Она вообще вставала раньше испанца. Гонсалес сквозь дрему слышал, как девушка возится, умываясь и одеваясь. Он что-то неразборчиво буркнул и снова провалился в сон. Когда испанец все же проснулся, то его маленькой красавицы в комнате не было. Досадливо поморщившись, он встал, потряс головой и потянулся к кувшину с водой. Через несколько минут, сполоснув лицо и ладони, и нацепив местную одежду, Фернан позвал слуг. Те появились практически сразу же и, выслушав приказ насчет завтрака, поспешно удалились.

В голове мелькнула мысль, что кое-что, как будто бы, и вовсе не изменилось с тех пор, как он покинул Севилью. Просторное жилище, вежливая прислуга, девчонка хорошенькая вот еще всегда под боком. Несколько странная, чего уж греха таить, как на испанский вкус. Но спасибо и на том, что хоть голова не сплющена! Короче говоря, жизнь он сейчас вел вполне приличную для кабальеро! Однако различий было больше, и уж на что он теперь никак не мог пожаловаться, так это на скуку. Не зря, выходит, покинул родину и отправился на другой конец света. С другой стороны, подвигов, о которых он так мечтал, Фернан пока тоже не совершил. Так куда все-таки подевалась Чика?

Через минуту вернулись слуги, таща настоящую гору всяческой еды и следом за ними в комнату ворвалась запыхавшаяся, совершенно счастливая Чика, у которой на запястьях звенели колокольчики. Она чуть ли не скакала от возбуждения, скороговоркой выдав целую тираду прочим индейцам, громко смеялась и энергично жестикулировала. Те, выслушав девушку, и сами заметно оживились и, переговариваясь между собой, поспешили к выходу.

Фернан уселся за стол, поманил девушку к себе, думая, что она разделит с ним завтрак, но Чика была так взвинчена, что не могла усидеть на месте. Она сыпанула целым ворохом слов, из которых испанец еле уловил несколько знакомых. «Люди», «солнце» и «красиво» – не слишком много, чтобы понять, что же она пыталась объяснить. Девушка пробежалась по комнате, окутанная звоном бубенцов, выглянула из окна, затем снова двинулась к сидящему Фернану. Все движения резкие, порывистые – она будто никак не могла унять бьющую через край энергию. Поняв, что словами понимания не достигнуть, Чика ткнула себя пальцем в грудь, потом указала сквозь стену на центр города, где возвышались пирамиды. После чего вышла на центр комнаты и принялась танцевать, покачивая бедрами и иногда резко встряхивая руками, дополняя движения аккомпанементом колокольчиков.

Фернан сообразил, что на сегодня намечаются какие-то народные гуляния, на которых его красавице предстоит выступать с танцем. Он приподнялся из-за стола, собираясь одеться и идти на праздник, но девушка подскочила, положила узкую ладошку ему на плечо и опять рассыпалась в каких-то объяснениях. Поняв, что он не разобрался в ее словах, она нахмурилась, закусила губу и сподобилась на более простую фразу:

– Сиди. Ешь.

Фернан пожал плечами и потянулся за очередной лепешкой. Видимо, до начала праздника времени хватало. Чика же усидеть на месте не могла. Она продолжала приплясывать, покачиваться, вращаясь вокруг своей оси, грациозно взмахивая руками и время от времени стреляя глазами на испанца. То ли разминалась перед выступлением, то ли дразнила его своим гибким точеным телом. Гонсалес быстро сообразил, что более верным является второе предположение. Он решительно встал и направился к ней. Чика, безошибочно прочитав намерения Фернана по его загоревшимся глазам, довольно рассмеялась, отскочила и кокетливо бросила:

– Нет!

Затем выпорхнула из комнаты, остановилась сразу за дверным проемом и поманила испанца за собой. Фернан, уразумев, что она совсем не собирается даваться ему в руки, фыркнул и принялся одеваться. Не желая заставлять девушку ждать, он спешил, но одежды было куда как много. Штаны, рубашка, куртка, кираса, пояс, плащ, шлем, сапоги, оружие… Пока все это напялишь, уже и праздник закончится! И все же Гонсалес скорее пропустил бы выступление Чики, чем согласился выйти на улицу в дикарском обличии. Он верил, что идея носить испанский наряд за пределами дома являлась абсолютно правильной. Рано или поздно, когда придет время сбежать, они должны быть полностью экипированы и не вызывать этим подозрений ни у одного из индейцев.

В коридоре его, кроме Чики, поджидал еще и Себастьян со своей наложницей. Риос только что вышел из соседней комнаты.

– Доброе утро! – беззаботно поздоровался Себастьян. – Похоже, сегодня у местных жителей большой праздник. Твоя Чика успела нас оповестить. Готов?

– А мне-то чего готовиться? – ответил Фернан. – Это вон Чика будет танцевать, а нам с тобой роли отведены куда скромнее – среди зрителей.

– Уверен? – на мгновение помрачнев лицом, спросил Себастьян. – С этими дикарями никогда не знаешь, чего можно ожидать.

Они выбрались на улицу, в сопровождении неизменного эскорта. Семь воинов и трое слуг – всего, вместе с девушками, получалось четырнадцать человек. Вроде и немало, но снаружи людей было так много, что они тут же растворились в общем потоке. Чика не отходила от Фернана, ежесекундно дергая его за рукав и указывая пальцем то на какое-нибудь строение, то на кого-то из идущих в толпе, и без умолка щебетала. Видимо, в азарте забыла, что Гонсалес понимал в лучшем случае одно из пяти ее слов.

Испанцы осматривались по сторонам. Окружающие их индейцы несколько примелькались и уже не производили такого ошеломляющего впечатления, как при первой встрече. Некоторых они даже узнавали. Вот слева шел важный, немолодой уже мужчина, с властной осанкой и гордо вскинутой головой. Вокруг него вилась целая стайка слуг. Фернан и Себастьян уже несколько раз видели его на базаре. Насколько им удалось понять, это был купец, прибывший издалека. Именно с ним испанцы надеялись переговорить, как только изучат язык получше. Возможно, он, много странствовавший и много повидавший, что-нибудь слышал про таких же людей, как они. Или же этот купец сможет хотя бы рассказать, что за земли лежат вокруг. Но сейчас, с их-то познаниями в местном наречии, к нему было еще никак не подступиться.

Чика на секунду отстала от своих спутников. Она восхищенно замерла возле громадного попугая, который с важным видом восседал на руке у сухого, сморщенного, как печеное яблоко пожилого индейца. Красно-сине-желтая птица, встопорщив перья на шее, что-то неторопливо и с важностью ворковала. Фернан обернулся и подошел поближе. Поначалу он думал, что попугай просто бормочет, но вскоре из мешанины звуков ухо уловило знакомое слово – «Солнце». Гонсалес недоверчиво тряхнул головой, решив, что ему почудилось и вслушался внимательнее. Вскоре до него донеслось еще несколько варварски искаженных, произнесенных с ужасным говором, но все-таки узнаваемых слов индейской речи.

– Себастьян, ты только посмотри! Да эта птица говорит!

Попугай строго покосился на них. Крупный, вместе с хвостом чуть ли не в половину человеческого роста, с очень большим круто изогнутым клювом, он сидел на запястье у хозяина совершенно спокойно, не делая попыток улететь. Чика несмело протянула к нему палец, коснулась крыла и что-то сказала. Птица тут же повторила ее слово, чем вызвала у девушки настоящий восторг.

Но чтобы полюбоваться бесконечными диковинками не хватило бы целого дня. Чика сама же первая отвернулась от попугая и решительно направилась в сторону высящихся уже совсем недалеко пирамид. Фернан двинулся вслед за ней, мысленно проклиная местную жару. Солнце стояло высоко, немилосердно нагревая воздух. Они, влекомые толпой, вскоре вышли на площадь, где людей было уже просто не счесть. Чика их покинула, видимо, отправилась готовиться к выступлению.

Испанцы вертели головами, рассматривая все происходящее вокруг. В честь праздника индейцы принарядились, яркостью нарядов соперничая с теми же попугаями. Горожан развлекали снующие туда-сюда фокусники и жонглеры. Сквозь массу людей протискивались продавцы всевозможных угощений. Они деловито таскались со своими корзинами, громко нахваливая товар. Пару раз подходили и к европейцам, но те неизменно отказывались от предложенных блюд. Еда выглядела странно, и понять ее происхождение удавалось не всегда. Испанцы уже убедились, что дикари готовы в свое меню включить практически что угодно, вплоть до сушеных насекомых, а потому остерегались пробовать незнакомую пищу.

А гомон постепенно угасал, подавленный нарастающими звуками музыки. На этот раз определить ее источник удалось без труда. У подножия одного из возвышений находился оркестр из двух десятков индейцев. Состав ансамбля оказался практически таким же, как и в тот раз, когда Фернан впервые увидал Чику – всевозможные барабаны и трубы. Музыканты тоже принарядились в честь праздника. Здоровенный детина, без устали колотящий широченными ладонями в высокий стоящий вертикально барабан, широко улыбался, весьма довольный тем грохотом, который получался на выходе. Браслеты, украшенные ракушками, позвякивали у него на запястьях. Рядом приплясывали не менее пестро одетые индейцы, ударяя руками или палочками в барабаны поменьше. Трубачи, находящиеся чуть в глубине, были плохо видны за первым рядом. Над головой у каждого из музыкантов возвышался целый ворох перьев, которые, в такт движениям людей, колебались и покачивались, производя впечатление настоящего танцующего леса.

Фернан быстро определил что музыка льется еще и с обеих сторон. Справа и слева, шагах в двадцати, стояло две группы индейцев, которые столь же исправно били в барабаны и дули в трубы. Но главному действу предстояло развернуться прямо перед глазами испанцев. Каменное возвышение, перед которым они остановились, не превышало человеческого роста и, по сути, представляло собой помост. Собравшейся внизу толпе отлично было видно все происходившее. Скоро на эту сцену высыпала стайка девушек. Стройные, легконогие, они закружились в быстром танце.

Чика даже среди других отличных танцовщиц выделялась гибкостью и изяществом. Одетая в корону из переливающихся перьев, она вращалась то в одну, то в другую сторону, покачивая бедрами и выписывая сложные движения руками. Нежная смуглая кожа, видимо, смазанная каким-то маслом, сияла на солнце. Колокольчиков теперь на девушке было уж и вовсе не сосчитать: на поясе, на запястьях, на щиколотках. Они нежно и негромко перезванивались, добавляя еще больше разнообразия звучащей со всех сторон музыке. Грудь полностью скрывало массивное ожерелье из нефритовых пластин и ракушек, спускавшееся до пояса. Так она танцевала, сверкая украшениями и блистая белозубой довольной улыбкой.

Фернан смотрел на нее как зачарованный. Даже в прошлый раз, когда он впервые видел ее выступление, он не был так околдован. Теперь же, любуясь этим стройным телом и глядя на ее счастливое лицо, зная, что она улыбается именно ему, молодой испанец замер в восторге, почти не дыша. Растворившись в звуках музыки, забыв обо всем на свете, Фернан стоял неподвижно и лишь глаза его неотрывно следовали за девушкой, увлеченно исполнявшей свой танец. Себастьян неодобрительно смотрел на своего молодого друга.

«Мальчишка совсем расклеился! – думал Риос. – Он так рвался сбежать от дикарей, а теперь о возвращении на Кубу даже не заикается. Стоит и глаза не может оторвать от своей танцовщицы. Плохо дело! Того и гляди, придется мне в одиночестве покидать этот варварский город!»

Представление вскоре закончилось. Девушки убежали с помоста так быстро, как будто их ветром сдуло. Теперь там оказались другие люди. Это были какие-то местные вельможи, и речь их звучала важно и торжественно, но Гонсалес не слушал. Будучи все еще под впечатлением от танца своей красавицы, он стоял и довольно улыбался неизвестно чему. Себастьян же все больше мрачнел. Через какую-то минуту Чика, совершенно счастливая, хоть и несколько запыхавшаяся, подбежала к ним, и все внимание Гонсалеса было поглощено ею. Девушка прильнула к Фернану, глядя снизу вверх сияющими глазами и жадно ловя слова похвалы.

А праздник шел своим чередом. Пришло время плясать мужчинам. Разодетые в живописные одежды с длинной свисающей бахромой, они усердно вели свой ритуальный танец. Фернан обращал на них мало внимания, все больше любуясь стоящей рядом девушкой. Она же то жадно смотрела на сцену, то отвлекалась на своего спутника, то вертела головой по сторонам, высматривая какие-то диковинки в толпе.

Время шло, становилось все жарче. Испанцы, пользуясь своим высоким, хотя до сих пор так и непонятным им самим статусом, приказали двум слугам держать над ними широкие опахала из перьев. Эта тень позволяла легче переносить зной. Чика поначалу стояла рядом с Фернаном, спрятавшись от палящих солнечных лучей. Затем она выскользнула из-под его руки и юркнула в толпу. Огромная масса людей в скором времени начала двигаться, перемещаясь к подножию одной из пирамид. Видимо, именно там должно было продолжиться представление. Фернан нахмурился, но пошел вслед за остальными.

Пирамиду венчала широкая площадка, на краю которой стояло несколько человек. И снова перья, маски, украшения, раскрашенные тела. Все, как будто, снова повторялось… Острый взгляд Гонсалеса с некоторым удивлением узнал среди вознесшихся над толпой того самого толмача, который учил их местному наречию. Интересно, кто же он такой? Люди внизу постепенно смолкли, даже музыка медленно угасала, пока не оборвалась прощальным взвизгом флейты.

Все взгляды устремились на площадку. Фернана успокаивало, пожалуй, лишь то, что там не оказалось никакого камня, на который человека можно положить и вырезать сердце. Один из стоящих наверху разодетых индейцев разразился тирадой. Голос его звучал мощно, воистину громогласно. Казалось, что этот рев, сравнимый с рокотом огромного барабана, разносится по всему городу. Мужчина в упоении размахивал руками, то поднимая их вверх, то указывая широким жестом на сгрудившихся у подножия пирамиды слушателей. Монолог завораживал. По мнению Фернана, любая речь будет внушать опасения, если у говорящего над лицом нависает деревянная маска демона с кривыми клыками и кроваво-красными глазами, а сам он полностью разрисован синей и черной краской. Когда говоривший обращал свой взор на людей, те замирали, будто бы скованные ужасом.

Хотя испанцы и не понимали, о чем эта проповедь, но все же, охваченные любопытством, они подходили все ближе и ближе. Совсем скоро Фернан и Себастьян оказались у самого подножия пирамиды. Ряд крутых гранитных ступеней, резко поднимающихся вверх, достигал верхней площадки, которая возвышалась над землей примерно на полсотни локтей. Вскоре оратор умолк и застыл на месте.

В этот момент зазвучал голос другого мужчины, стоящего наверху. Он ограничился буквально несколькими словами, встреченными настоящим восторгом слушателей. В их ликующих криках потонуло окончание речи. Индеец этот развернулся и отошел вглубь площадки, на несколько секунд пропав из поля зрения. Но через какое-то мгновение он снова показался на глаза. Разогнавшись, он добежал до края и с коротким вскриком прыгнул в пустоту.

Фернан замер, прикипев глазами к падающему человеку. Вытянувшись, раскинув руки крестом, тот летел вниз на каменные ступени. Все тело его казалось странно застывшим. Он не размахивал ладонями, не дергал ногами, не тряс головой. Лишь перья в волосах и за плечами испуганно и мелко дрожали под напором встречного воздуха. Острые грани ступеней приближались…

Человек тяжело рухнул грудью и лицом на каменные зубы лестницы. Тело его мгновенно оказалось смято, вдавлено страшным ударом в гранит. Мускулистая, натянутая как струна фигура, чуть ли не в один момент стала бесформенной и покатилась дальше изломанной кучей костей, отмечая свой путь кровавыми пятнами. Оглушительный рев зрителей заглушил звук удара.

Фернан обнаружил, что и сам он кричит изо всех сил, что отмерила природа его голосу и легким. Вплетая свой вопль в многоголосый вой толпы, он пытался хотя бы так облегчить весь свой ужас и непонимание происходящего. Не в силах сдерживаться, он орал на одной ноте, выплескивая негодование, удивление и протест.

“Да что же такое здесь происходит?! Что это за чертовы пирамиды, на которых вечно гибнут люди? И почему их смерть вызывает такой восторг дикарей?”

Мысли теснились в голове и найти ответы не удавалось. Ошеломленный и негодующий Фернан с радостью сейчас выхватил бы меч и зарубил виновного. Но проблема-то как раз в том, что наказывать оказалось некого. Кто все затеял и с кого спрашивать ответ? Эта искореженная туша, которая только что неуклюже рухнула на землю в нескольких шагах от него, ответить уж точно не могла. Он своими глазами видел, что человек прыгнул с площадки самостоятельно. Но зачем он это сделал? Да что это за дьявольское место?!

Фернан оглянулся на своего друга. Себастьян стоял как вкопанный, и на лице его читалось такое же безмерное удивление, в каком пребывал и сам Гонсалес. Он не мог найти никакого разумного объяснения увиденному. Но почти сразу же изумление сменилось обеспокоенностью, стоило ему увидеть шокированное лицо Фернана. Себастьян искренне надеялся, что другу хватит выдержки не наделать глупостей. Будучи не в состоянии объяснить себе логику произошедшего, они с крайне изумленным видом уставились друг на друга.

В это же время к телу погибшего индейца подбежало несколько человек. Они подхватили его и сноровисто потащили куда-то в сторону. Почти в то же мгновение из толпы к конкистадорам протиснулась Чика и, подпрыгивая от возбуждения, уцепилась двумя руками за локоть Фернана. Она встала на носки, потянулась вверх и что-то, смеясь, прокричала ему в ухо. Затем, увидав застывший неподвижный взгляд испанца, осеклась, вопросительно глядя снизу на его отрешенное лицо. Улыбка ее тут же погасла. Ей еще не приходилось видеть Гонсалеса таким враждебным.

Фернан решил во что бы то ни стало разобраться в сути этих сводящих с ума ритуалов. Он отлично понимал, что в таком шуме и гомоне поговорить невозможно, потому взял девушку за руку и потащил за собой. Следом потянулся Себастьян со своей наложницей, слуги и воины почетного эскорта. Фернан, слишком взбудораженный, бесцеремонно расталкивал всех, кто оказывался у него на пути до тех пор, пока ему не удалось выбраться на более открытое место. Он огляделся по сторонам. Толпа все так же роилась у подножия пирамиды – видимо, зрелища на сегодня еще не закончились.

Чика, присмирев, тревожно смотрела на него. Ее праздничное настроение таяло, улетучивалось с каждой секундой. В темных глазах читались настороженность и недоумение.

– Что это было? – Фернан ткнул пальцем в сторону пирамиды. – Зачем он прыгнул?

Девушка лишь озадаченно хлопала глазами, совершенно не понимая, чего добивается от нее Гонсалес.

– Фернан, ты ее напугал! – вступил в разговор Себастьян. – Она, похоже, и близко не поняла, о чем ты спрашиваешь.

Ближайшие несколько минут испанцы потратили на попытки найти с девушками общий язык. Пантомима, жестикуляция, немыслимая смесь испанских и индейских слов, которую то Фернан, то Себастьян, не сдержав раздражения, прерывали потоком ругательств… После столь длительных, хотя и весьма сумбурных объяснений испанцы пришли к выводу, что теперь-то они уже окончательно ничего не понимают. Единственное, в чем они убедились наверняка, так это то, что самоубийца прыгнул сам, по своей воле.

За время этих переговоров воины из эскорта находились неподалеку и, блюдя достоинство, стояли невозмутимо, лишь иногда перебрасываясь меж собой короткими фразами. В беседу с пленниками не вступали. Один из слуг – подвижный, непоседливый и болтливый малый – решив, что уж он-то сумеет ответить на терзавшие чужеземцев вопросы, вклинился в разговор. Было это весьма кстати – Фернан, доведенный до белого каления, уже с трудом себя контролировал. Так что несвоевременное вмешательство постороннего оказалось как нельзя более вовремя. Дав тому увесистый подзатыльник, чтобы не лез в чужую беседу, и, спустив немного пар, Гонсалес слегка пришел в себя. Остальные слуги, увидев такую систему поощрений, решили не вмешиваться со своими объяснениями и отошли немного в сторону, где принялись терпеливо ждать конца спора.

Чика к тому времени отчаялась растолковать непонятливым испанцам суть произошедшего. Решив, что будет лучше, если они все увидят своими глазами, она схватила Фернана за запястье и решительно потащила за собой. Роли поменялись – теперь девушка шла вперед, а он следовал за ней. Сопровождавшие их воины, опять-таки не проявив никаких признаков раздражения или неудовольствия, двинулись следом. Так они прошли мимо подножия пирамиды, где совсем недавно разбился человек и проследовали дальше.

Совсем скоро их маленькая процессия остановилась возле здания, перед которым стояло несколько глиняных чанов с водой. Жадное пламя лизало их пузатые бока и вода совсем уже собралась закипеть. Но внимание испанцев привлекла отнюдь не эта кухня под открытым небом. Между чанами лежала невысокая, всего-то до колена взрослому человеку, каменная плита. А на ней покоилось тело погибшего в результате падения мужчины. Вокруг него сгрудилось несколько индейцев. Они слаженно и со знанием дела разделывали труп кремневыми ножами. Видно было, что занятие для них не новое. Работали обстоятельно, без лишней суеты, уверенно кромсая плоть, и постепенно отделяли ее от костей. Куски мяса они тут же отправляли в плавание в чаны, а кости складывали отдельно, на другую каменную плиту меньшего размера.

Один из индейцев, увидав приближение гостей, выпрямился, тыльной стороной запястья вытер пот со лба, блеснул зубами и произнес несколько слов. Чика замерла, не решаясь подойти ближе. Она указала пальцем на каменное ложе погибшего и принялась что-то объяснять. Фернан смотрел на постепенно тающее тело и понимал, что вопросов у него с каждым мгновением все больше.

– А толково работают, – вынужденно признал Себастьян. – Ни один мясник в Севилье не разделает свиную тушу быстрее, чем эти нехристи.

Гонсалес почувствовал, как кружится голова от страшной догадки. До последнего момента не желая признавать очевидное, он некоторое время молчал, затем, собрав все свое мужество, спросил девушку:

– Что с ним теперь будет? – с этими словами он указал пальцем на чаны, в которых плавали куски человеческого мяса.

– Еда. Будем есть, – любезно сообщила ему Чика.

Какое-то мгновение Фернан тешил себя надеждой на то, что он неправильно истолковал ее слова, но затем все же решился признать очевидное. Как только он увидал, что тело варят, то уже в этот момент обо всем догадался. Гонсалес отвернулся и, не разбирая дороги, двинулся в сторону. Возмущение, гнев, даже ужас отступили перед отвращением. Так эти дикари, ко всему прочему, еще и людоеды. Есть ли на свете племя ужаснее? От прочих местных жителей, с их-то рожами, он и не ожидал ничего особо хорошего. Но Чика… И вот с этой девушкой он делил ложе! Почти не дыша, восхищенно любовался миловидным лицом и точеной фигурой, столь легкой и стремительной в танце! От омерзения к горлу подкатила тошнота. Желудок болезненно сокращался почти с такой же скоростью, как и трепещущее сердце. Фернан энергично потряс головой и стал дышать глубже, стараясь прогнать рвоту. Хотелось идти не останавливаясь до тех пор, пока город не отступит перед джунглями, чтобы не видеть больше никого из индейцев. Увы, это невозможно. Пока невозможно.

Себастьян хмуро шел рядом, погрузившись в невеселые мысли. Он также был шокирован, хотя и в меньшей степени. Риос в своих путешествиях чего только не насмотрелся, а потому переносил даже такие ужасные известия несколько легче. Следом за испанцами тянулся неизменный эскорт. Воины, казалось, давно смирились с тем, что иноземцы – люди странные, и понять мотивы их поступков крайне тяжело. Потому они все так же упорно и неутомимо следовали за двумя чужаками. Видимо, пленники решили продолжить прогулку. Что же в этом удивительного? Они и так каждый день бродят по городу.

Слуги что-то возбужденно обсуждали вполголоса, иногда задавая вопросы наложнице Себастьяна. Чика ни с кем в разговоры не вступала. Она обеспокоенно семенила вслед за Фернаном, не решаясь его потревожить. Что-то было не так. Она не поняла причин его отчуждения, но перед тем, как он от нее отвернулся, ясно увидела отвращение в его взгляде. Девушка мысленно проклинала тот барьер, который возводило между ними плохое знание речи. Что так вывело из себя Фернана?

В этот момент страшная догадка пронзила Гонсалеса. Он резко остановился, повернулся к другу и медленно произнес:

– Себастьян, а нас-то чьим мясом все эти дни кормили?

В первую секунду по спине Риоса пробежали мурашки. Он весь мгновенно покрылся липким потом, но затем воссоздал в памяти все их трапезы и ответил:

– Бог с тобой, Фернан! Нас кормили жареной дичью. Ну и рыбой еще иногда.

Эти слова Гонсалеса совершенно не убедили. Он продолжал смотреть на своего спутника все такими же круглыми от ужаса глазами, страшась предположить наиболее жуткое.

– Да что ты, в самом деле, не можешь человеческую ногу от куриной отличить?! – рассвирепел Себастьян. – Вспомни, нас кормили целыми тушками птиц. Может, какими-то перепелками или куропатками, может, фазанами. Черт знает, что еще у них тут водится. Попугаями, в крайнем случае! Приди в себя, Фернан! Мы-то человеческого мяса уж точно не ели!

Покопавшись в памяти, Фернан признал правоту своего друга. Ужас, сковавший его, постепенно развеивался, уступая место гневу.

– Проклятые людоеды! – с трудом сдерживая себя, произнес он. – Они еще осмеливаются приглашать нас на такие церемонии! Так! Пришло время разобраться во всем окончательно. Я хочу подняться на пирамиду.

Прожив здесь уже несколько недель, испанцы обходили пирамиды стороной. Это было, пожалуй, единственное приметное место во всем городе, которое они еще не посетили. О подъеме наверх конкистадоры даже не заводили разговор между собой, заключив как бы негласное соглашение о том, что лучше туда не лезть. Но сейчас оба понимали, что время пришло.

Себастьян не стал спорить. Он молча кивнул, после чего обратился к девушкам с короткой фразой, отсылая их домой. Обеспокоенная Чика пыталась поймать взгляд Фернана, но тот упорно не смотрел на свою подругу. И вот через несколько минут испанцы, в сопровождении неизменного эскорта, подошли к подножию самой большой пирамиды. Именно здесь, на ее верхней площадке, зарезали девушку в первый день пребывания конкистадоров в городе.

Ступени широкой лестницы круто поднимались вверх. Справа и слева возвышались невысокие перила, с которых скалились каменные морды то ли змей, то ли драконов – клыкастые, лупоглазые, окруженные ворохом перьев. Вот под таким пристальным присмотром испанцы и начали взбираться.

Фернан нервничал. Его выводила из себя стража, неутомимо топавшая позади, раздражали каменные слепые глаза чудовищ, смотревших на них с двух сторон. Точно так же эти застывшие на барельефах твари провожали в последний путь мужчин и женщин, которые карабкались наверх, чтобы лечь под нож. И ведь те – вот удивительное совпадение! – тоже шли добровольно, без какого-либо принуждения.

Гонсалес остановился. А вдруг обратной дороги нет? Там, на верхней площадке, ведь только завсегдатаи. Одни и те же люди, которые из раза в раз участвуют в этих кровавых церемониях. А может ли чужак по своему желанию взойти туда и затем уйти обратно живым? Себастьян замер рядом. Лицо его было хмурым и замкнутым. На этот раз он не спешил со своими обычными едкими шутками. Видимо, подъем и у него вызывал лишь негативные впечатления.

– Думаешь, нас выпустят оттуда живыми?

Вопрос Риоса показал, что его одолевали схожие сомнения.

– Можно еще долго терзать себя догадками и предположениями. Давай, наконец-то, поднимемся и увидим все своими глазами.

Ступеней оставалось все меньше. И вот верхняя площадка открылась перед ними. На самом краю находился камень. Тот самый, на котором убивали людей. Вблизи испанцы увидели, что он весь покрыт тонкой резьбой. Узоры были характерны для местного изобразительного искусства: клыкастые демоны в богатых нарядах, змеи, чудовища с черепами вместо голов. Следы крови с него смыли и он блестел на солнце ослепительно-белой краской.

Конкистадоры ожидали увидеть здесь что-то сверхъестественное, настолько дикое и ужасное, что и словами не описать. Но все оказалось достаточно обыденным. Ровная площадка, выложенная каменными плитами, на дальнем краю возвышается строение, зияя черным прямоугольником входа. Более того, никто из индейцев их здесь не встречал.

Испанцы подошли поближе к зданию. Дверной проем с двух сторон обрамляли высокие истуканы с человеческими телами и головами чудовищ. Внутри мелькали сполохи света. Конкистадоры переглянулись и Гонсалес, чтобы друг не усомнился в его мужестве, поспешил внутрь. Себастьян двинулся вслед за ним.