Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

– Можете, – сердито прошептали из-под платка. – Вон вы какой... щекастый.

Гм, и когда увидеть успела?

– Я не щекастый, а круглолицый. Это разные вещи, – объяснил Борька. – Так-то я поджарый.

Из-под платка глянули одним глазом.

Опять же было чуть-чуть обидно. Разве сразу не видно, что поджарый? Ну, куртка широковата, так она рабочая, под иную пулемет и не спрячешь. Впрочем, про пулемет Глашка, конечно, не знает.

Борька решительными движениями очистил большую картофелину, сковырнул ногтем черное пятнышко, тяжелым хозяйским ножом разрезал на четыре красивых части, щедро плеснул маслица, добавил четвертушку луковицы, посыпал на кромку тарелки крупной соли. Вот, не хуже чем в ресторане!

Двинуться к кровати было, все же, страшновато. Вдруг разрыдается? Хотя чего тут рыдать? Самое простое, товарищеское дело.

– Кушайте. А то я вовсе неуместно себя чувствую, а меня сегодня дураком и так уже вовсю зашпыняли.

– А вы дурак и есть, – подтвердили из-под платка. – Кто вас нянчиться заставляет?

Борька, наливая в красивую кружку кипяток, пожал плечами:

– Чего меня заставлять? Я сам без башки, что ли? Работаю с вашим батькой, учусь у него, уважаю за умение. Мог бы напрячься и про сочувствие лично вам сказать, но я не особо умею.

– Мордатый вы, да глупый, – с неожиданной досадой сказал платок. – Совсем еще мальчишка.

– Возраст-то что, – хладнокровно парировал Борька. – Возраст пройдет. А так уж и не совсем мальчишка. Спорный вопрос. Давайте я вам лучше еще картофелины почищу?

– Вы мне лучше так ее дайте. Чистить не умеете и масла много бухаете, – упрекнули из-под платка.

На критику Борька не обиделся – чистят картошку каждый в своей манере, а с пропорцией масла так вообще дело темное. Выбрал картофелины покрасивее...

Так и сидели. Борька рассказывал, что настоящей революции не миновать, очень скоро всю Россию от бар, попов, и прочего эксплуататорского разбойного класса до дна вычистят. И война кончится. Очень даже быстро. Под платком жевали, недоверчиво хмыкали, но сообщили, где на полке сахар лежит.

Вернулся дядя Филимон, глянул на кучку картофельной шелухи, почесал нос и сказал:

– Пошли, что ли, Борис? А то дадут подряд в неурочное время, а мы все шляемся.

– Ежели завтра придете, я картошки сама сварю, – сказал платок. – Мне одной в горло все равно не лезет.

– Придем, да только подгадать с обедом не выйдет, – кашлянул отец. – Я денег оставлю, за хлебом зря не стой, попробуй муки купить. А то вообще дурь выходит: деньги есть, а обедаем как попало. Только если вздумаешь на улицу выходить, волосья причеши, а то перепугаешь прохожих.

– Шли бы вы, отец, себе, – сердито сказали из-под платка.

– Гм, имеешь ты, Бориска, подход, – отметил Гаолян на улице.

– Это дух картофельный. В нем крахмал, а он бодрящее вещество, – скромно объяснил Борька.

– Это тоже. Только есть в тебе простота, немудреная, но доходчивая, – похвалил дядя Филимон. – Как закончим, и если живы будем, может тебе в учителя пойти выучиться?

– Мне?! – изумился Борька. – Да я с уроков в ремесленном деру давал. Разве время в классах штаны просиживать, закон Божий зубрить?

– Ну, так иные школы будут, наверное. Детей по-новому учить станут. По-рабочему. Чтоб слабины никогда не давали, делом занимались, не сидели с горя под платками.

Борька подумал, что такие школы очень нужны. Но это уж когда-то потом случится, и другие люди в тех школах будут учить. Тут бы с руками совладать, чтоб в нужный момент прицел браунинга и пулемета куда попало дрожь не уводила.

* * *

Литейный проспект, конспиративная квартира Центра

Три дня до дня Х.

...– Не сомневайтесь, рука не дрогнет! – кратко заверил Алексей Иванович.

– Вся надежда на вас! – повторил представитель Центра. – Наши дела не остаются незамеченными, с вас берут пример многие честные люди. Строго между нами могу намекнуть – уже формируются добровольческие офицерские отряды. Даст Бог, успеем, предотвратим катастрофу. К сожалению, мерзавцы в Смольном учуяли опасность. Только что совершено нападение на генерала Полковникова. По счастливому стечению обстоятельств сам генерал не пострадал. Нападающие хладнокровно расстреляли его охрану, но Георгия Павловича в экипаже не было. Спешат большевики, ошибаются.

– Помилуйте, но этот ваш Полковников... – Алексей Иванович сочно выругался. – Трусливое временное ничтожество, а не главнокомандующий округом^[6]!

– И все же именно в его подчинении ударные батальоны, ему верят казаки, у него есть орудия. Ах, нам бы две-три батареи и решительных командиров! Будем надеяться, Полковников решится и твердо встанет на сторону спасителей Отечества. Но сейчас не об этом, дорогой наш Понедельник. Мы имеем сведения о мерах, предпринимаемых большевиками... – представитель Центра, представляющийся кличкой "Гид", огляделся и понизил голос. – Откровенно говоря, в подобное коварство ВРК трудно поверить...

Алексей Иванович старался не морщиться. К чему эта театральность, эта манера поминутно озираться? Центр пытается свершить невозможное – спасти гибнущую Россию, а его представители похожи на провинциальных актеришек. Конечно, это обманчивое впечатление – Гид чрезвычайно осведомлен и по-своему весьма неглуп. Но манеры... Естественно, люди с физическими изъянами склонны к экзальтации, но не да такой же степени. К чему переходить на шепот, если в комнате лишь трое – еще один представитель Центра, устроившийся за письменным столом, полностью сосредоточен на карте города, коротко чиркает карандашом, кстати, очень недурственным карандашом.

– Мы хотели просить вашу группу заняться этим делом, – продолжал Гид. – Никого более надежного Центру не найти, а ошибиться в подобном вопросе – смерти подобно. Понимаю, задание не по вашему профилю, сугубо разведывательное.

– Давайте-ка к сути дела, – потребовал Алексей Иванович, доставая портсигар...

...– Быть такого не может! Даже эти варвары на такое не пойдут, – Понедельник не глядя, давил едва начатую папиросу в пепельнице, пепел пачкал ногти. – Немыслимо! Чудовищно!

– Да, скифы – вы! Да, азиаты – вы, с раскосыми и жадными очами! – внезапно и скорбно продекламировал Гид. – Увы, нам придется поверить в самое страшное.

Несмотря на шок от чудовищной новости, к счастью, еще не подтвержденной, Алексей Иванович в изумлении уставился на собеседника^[7]. Продекламированная строфа не звучала идеально – чего-то в ней не хватало. Но образ, отточенный, яркий, внезапный... Дикие скифы – именно! Да-да!

– Ваше? – не удержался бывший литератор.

Гид глянул с усмешкой:

– Баловался в юности. Пока был способен нормально писать. Сейчас не до рифмоплетства.

– Весьма недурно, – осторожно похвалил Алексей Иванович – ему с трудом верилось что Гид, с его очевиднейшим косноязычием и не совсем чистой малороссийской речью, мог сочинить что-либо, кроме неуклюжего любовного сонетика. С другой стороны, "скифская" строфа ярка и чеканна, впечатывается в память намертво. Не украл же ее Гид в самом деле? Чернявый, обиженный судьбой, неуместно язвительный, но приличный же, честный человек.

Гид глянул нетерпеливо:

– Алексей Иванович, давайте поэзию на потом отложим. Вы понимаете, что нам грозит чудовищная катастрофа? Сведения получены из двух разных источников. Мы были бы рады ошибиться, но... Будем надеяться, что наши осведомители преувеличивают опасность. Но удостовериться нужно незамедлительно. Прошу вас, Алексей Иванович, сходите и проверьте. Если ситуация действительно такова, мы бросим все силы к Смольному. Пусть погибнем, но предотвратим катастрофу!

– Черт возьми, в голове не укладывается. В центре столицы и такой безумие, – Алексей Иванович вынул новую папиросу, чиркнул спичкой.

– Сударь, ну, не время же курить! – с внезапным раздражением вскричал Гид. – Каждая минута на счету.

– Да-да, – Понедельник, чувствуя, что голова идет кругом, глубоко затянулся и раздавил папиросу в пепельнице. – Как туда лучше подойти?

...Они постояли над картой, представители Центра объясняли, что со стороны Леонтьевской аллеи и реки Смольный практически не охраняется, главное не пытаться проникнуть напролом, со стороны главного входа. Впрочем, группе внутрь здания, в кабинеты, занятые штабом заговорщиков, пробираться нет необходимости. Задача проще, но и опаснее.

Алексей Иванович торопливо сбежал по лестнице парадного, осторожно выглянул на улицу. Следовало спешить – к утру Центр должен знать об угрозе все, что возможно. Этой ночью большевики уже не успеют начать, а за день можно многое успеть.

...– Какой нервный академик, – усмехаясь, отметил безымянный представитель Центра.

– Как все литераторы, – пожал плечами Гид. – Безумный холерик. Таких мы, собственно, и используем наиболее эффективно. Но курит, дебил, одну за одной. Так мы с вами что-нибудь онкологическое заработаем.

– Не успеем. К утру его группа убедится, что попалась пустышка, успокоится. Сутки на отдых, и пожалуйте, господа, к исполнению основного задания.

– Обойдутся без отдыха. Пара мелких акций для оживления обстановки не помешает. Стороны вялы и нерешительны, раскачать город сложно. Жаль, что пассию Полковникова так и не ликвидировали – личная потеря наверняка подстегнула бы прыть генерала. Пассивность фигур заметно портит игру.

– Что поделать, срок подготовки ликвид-групп был заведомо мал. Полагаю, следующая акция "красных" пройдет планово. Я, коллега, проигрывать пари не собираюсь.

Собеседники засмеялись.

– Откровенно говоря, моя команда слабее, – заметил безымянный. – Принцип подбора я понимаю, но мальчишка и инвалид – нет, слабовато. Тут вы меня подставили.

– Знаковые фишки против знаковых, – напомнил Гид. – Все честно. Собственно, пока ваши играют на удивление стойко. Утром отработают стволами, и мы запустим открытую рекламу. Потом перерыв и ход по складам.

– Слушайте, давайте в зимний сад перейдем, пусть здесь проветрится, – морщась, предложил безымянный. – Натуральный даун! И как он до восьмидесяти трех годков с таким пристрастием к никотину дотянул?

– В здешней, как принято выражаться "кальке", долгожительство нашему гению словесности вряд ли грозит, – тонко улыбнулся Гид. – Пойдемте в сад, продышимся.

– Кто знает, вдруг да и выкрутится ваш Алексей Иванович, – безымянный поднялся из-за стола, потянулся, сделал несколько энергичных гимнастических движений. – Кстати, кажется, ваш гениальный литератор у меня карандаш упер.

* * *

– Пустое, дорогой Алексей Иванович, – уверял Шамонит. – Басни и сплетни. С технической стороны – абсолютно нелепое предположение, уж можете мне поверить. Выдумка людей, абсолютно не представляющих как действует подобное оружие.

– Вы так уверены, Петр Петрович? – Понедельник уже чувствовал, что начинает задыхаться – в большей степени от волнения, чем от быстрой ходьбы.

– Практически да, уверен. Крайне громоздкое в исполнении и сомнительное предприятие. Шансы на успех мизерны.

– Но все же они могут попробовать?

– Чисто теоретически. Мастеровые, знаете ли, не лишены смекалки и выдумки. Да и военные специалисты среди большевиков найдутся. Но я решительно отказываюсь верить...

– Имеет значение, верите ли вы, Петр Петрович? Вопрос – верит ли в действенность и целесообразность задуманного кошмара Ленин и его шайка. Сначала я тоже подумал – безумие! Потом осознал что большевики и прочие-с социал-демократчики, абсолютно аморальны. Абсолютно! Лишь бы раздуть "воровское шатание", возлюбленное Русью с незапамятных времен, подстрекать тягу к разбойничьей вольной жизни. Человеческая жизнь для них цены не имеет.

– Возможно. Но здесь вопрос не морали, а реальных технических возможностей. Да не бегите вы так, Понедельник! Напоремся.

Действительно, боевики уже были за оградой монастыря, левее высились колокольни, где-то впереди был Смольный – с этой стороны практически заслоненный монастырем, далее отблески огней, отдаленный шум – у фасада бывшего института благородных девиц во всю кипел котел очередной революции.

Основные подвалы института были вполне обжиты: в них обитала прислуга – швейцары, полотеры, посудомойки и прочие необходимые Смольному институту работники. Сейчас, после прекращения процесса обучения их число поуменьшилось, но все равно людей, не слишком вовлеченных в революционно-подрывную работу в огромном здании Смольного хватало. Но собственно жилые подвальные помещения боевиков не интересовали – отставных лакеев беспокоить не имело ни малейшего смысла. Имелись в институте и иные подвалы, складские – вот о них-то и шла речь.

Алексей Иванович счел, что всей группой рисковать неразумно. Направились вдвоем с Шамонитом – Петр Петрович как инженер и химик в данной ситуации был незаменим. Гранда оставили на квартире, хотя Игорь требовал права участия в срочной разведке.

– Проверим оружие, – Алексей Иванович достал браунинг. – Признаться, если мы найдем то, что ищем, искушение войти в Смольный, отыскать главарей и разрядить пистолет в их дьявольские лбы будет поистине непреодолимым.

– Желание понятное, но заведомо проигрышное с математической точки зрения. Подстрелят-с мигом, – тихо и весело засмеялся Шамонит. – Их много, дорогой мой Алексей Иванович. Именно в этом основная сложность выводимой нами формулы. Да и не для стрельбы мы идем. Четыре револьвера и две гранаты – слабый раздражитель для толстокоих революционный телес.

Инженер был прав.

Боевики осторожно шли во тьме: слабые огни из окон почти ничего не освещали.

– Электростанция издыхает, – прошептал Шамонит. – Скоро погрузимся в первобытную тьму. Вот тогда и отыграемся.

– Перестаньте! Какие игры?! Черт, что это?!

Где-то играл граммофон, чудились женские голоса.

– Институтки?! – ужаснулся Алексей Иванович.

– Вряд ли, – инженер-боевик с интересом прислушивался. – Едва ли смолянки способны так сквернословить. Да и Центр утверждал, что успел эвакуировать институток в Крым. Скорее, кто-то из прислуги. Или уже новые веселые жилицы.

– Давайте, обойдем...

Разведчики вышли к зданию с тыла.

– Где-то здесь, – прошептал Петр Петрович. – Ведите себя уверенно, мы свои, пролетарские.

Понедельник глубже сунул руки в карманы солдатской шинели, сжал пистолет. Шинель и особенно папаха нестерпимо воняли дикостью, кислым потом и, видимо, вшами. Скифы, мать их... Боже, убьют, вот как валяться в этом рваном саване?! Должно быть, даже в морг не свезут, поленятся.

Первый вход в подвал нашли по свету и оживлению.

– Постойте здесь, Алексей Иванович, – потребовал Шамонит. – У вас, извините, физиономия насквозь барская и брезгливая. С товарищами нужно поприветливее, по-свойски.

Инженер распахнул шинель с очевидными следами споротых погон – нитки торчали цыганской бахромой – зверски скомкал в ладони фуражку и громоподобно затопал вниз по ступенькам. Сунулся в дверь:

– Товарищи, Иванов, случаем, не здеся?

– Здеся, как не быть. Макарыч, к тебе!

– Чаго тябе?

– Тьфу ты, да разве это наш Иванов?! – возмутился Шамонит. – Наш с саперного.

– С саперного у нас Ивановых нэма.

– Ну, звиняюсь. Ежели забредет, скажите я ему башку откручу. Наше время запропасть... – Шамонит, топоча и ворча матерное, поднялся наверх.

– Черт возьми, в вас, Петр Петрович, пропадают очевиднейшие актерские способности, – пробормотал Понедельник. – У вас даже физиономия этакая, премерзко-революционная. Даже щегольские усики не мешают.

– Благодарю. Усы непременно сбрею. А что касается подвала – так очевидное зеро – газетенки пачками и иная агитационная дрянь. В углу мебель навалена, но спрятать там, то, что мы ищем невозможно.

– Что ж, посмотрим далее...

Следующую дверь пришлось взламывать. Алексей Иванович стоял на «стреме», как выразился соучастник, а Шамонит возился внизу, поддевая замок коротким ломиком. Инструмент инженер принес с собой, и сейчас конструкторская предусмотрительность пришлась весьма кстати.

– Не поддается, пакость этакая, – сопел Шамонит. – Примитивно, но дьявольски надежно. Когда все закончится, изобрету резак, будет резать запоры тепловым лучом, мгновенно и надежно. У меня, черт его возьми, задуман замечательный проект...

– Наверняка озолотитесь, – Алексей Иванович нервно озирался. – Так что там с замком?

В ответ пронзительно взвизгнуло выдираемое железо. Алексей Иванович машинально присел на корточки и зажмурился. Фу, детство какое.

Шамонит выругался и принялся на что-то звучно плевать.

"Смазывает петли" – догадался Понедельник и спрятал выхваченный пистолет. "Боже, чем мы здесь занимаемся?!"

Снова скрипнуло.

– Спускайтесь, господин словесник, – пригласил Шамонит, прикрывая луч электрического фонарика. – Вскрыта преисподняя, милости прошу.

Следующие полчаса боевики блуждали в лабиринте мануфактуры и пыльных ящиков со стеклом. "Штуки" бязи, льняного полотна и мешковины, громоздились почти до потолка, а пыльное стекло в дощатых коробах казалось мертвыми бесконечными сотами.

– Не тем большевики заняты, – Петр Петрович стер с вспотевшего лица паутину. – Здесь мануфактуры на миллионы.

– У товарища Троцкого и компании планы куда шире, миллионов им и на булавки не хватит, – Понедельник освободил полу шинели, зацепившуюся за гвоздь ящика. – Но оружия здесь определенно нет.

– Да, зря только батареи сажали, – инженер мигнул фонариком. – Идем дальше.

Боевики остановились у следующего входа в подвал, закурили. Мимо прошла группа матросов и вооруженных мастеровых, шныряли какие-то лохматые, анархического вида личности, но разведчики осмелели и игнорировали опасность.

– Слушайте, а ведь нет здесь ничего, – предрек Шамонит, коротко посветив вниз. – Здесь неделю гарантированно никто не отпирал.

– Да, насрано изобильно, – морщась, согласился Алексей Иванович. – Но нужно же убедиться. Дело серьезнейшее.

– Извольте. Второй фонарик вам дать?

Внутренне стоная, бывший литератор спустился вниз – поставить сапог было решительно негде. Стараясь не дышать, Алексей Иванович посветил на замок – пыль, даже легкая ржавчина. Несомненно, с лета никто не открывал.

– Откровенно говоря, я доволен, – Шамонит натянул зверски измятую фуражку на темноволосую голову. – Не так уж изощрены разумом наши революционные друзья. Не додумались. Я уж было восхитился их цинизму и фантазии.

– Прекратите ерничать. Слухи не могли взяться ниоткуда. Следовательно, чудовищная идея витает в воздухе.

– Мы убедились, что пока это гипотетическая идея. Вам, как талантливому писателю и сочинителю, должно быть ясно, что далеко не каждая бредовая идея воплощается в жизнь, даже романную. К счастью! Еще раз повторяю – с технической стороны предположение о подобной атаке весьма неправдоподобно.

– Ну и, слава Богу...

Но радоваться разведчикам было рано.

– Эй, граждане-товарищи, а гдэ здесь водочки взять? На марафет смэняю, – окликнула их мутная широкоплечая бородатая личность в шинели, интимно облапившая вторую личность – поплюгавее ростом. Обе революционера вывалились из-за деревьев, и не слишком твердо держались на ногах.

– Да кто б знал, браток, – сходу откликнулся Шамонит. – Сами заплутали. Вторая рота здеся или тама?

– Здеся-здеся, – вот онэ! – захохотал бородач, крепче обжимая спутника.

Алексей Иванович осознал, что мелкое существо в шинели принадлежит к женского полу, разглядел конопатое некрасивое лицо, тронутые помадой распутно-вялые губы.

– Ух, вторая бабскэя братвой уж вовсэ разагитирована, – щербато улыбался отвратительный дикарь. – Любэзные-е-е онэ, доброволки.

Понедельника, не выносившего грязных беспутных баб, передернуло.

– Ты чэго? – удивился бородач, вгляделся и с внезапной догадливостью радостно протянул: – Брееееезгуэшь? Ишь, мурло гладкоэ, кадэтское. Ты, сука, что здэсь ходишь?! Шпи-ииион, тэ-эк?!

Голос волосатого дикаря чудовищно нарастал, вот уж торжествующе загремел под пологом голых ветвей. Оскалились щербатые зубы, лапы, черные, казалось, с огромными кривыми когтями, потянулись к зачарованному ужасом Алексею Ивановичу, намертво вцепились в борта шинели. Тряхнули так, что голова бывшего писателя чуть не оторвались.

...Приглушенный хлопок, второй... Бородатый упырь вздрогнул, с собачьим наивным недоумением заглянул в глаза Понедельника, и начал заваливаться назад...

Рядом с лицом Алексея Ивановича мелькнул револьверный ствол – толстый и неуклюжий из-за целиндра глушителя. Шамонит с величайшим хладнокровием приставил оружие к голове мерзавца-бородача, и выстрелил в третий раз...

От спасительного хлопка Алексей Иванович словно ожил, с яростью рванулся из лап нечисти, успел ударить рукоятью браунинга по страшным когтям – убитый завалился на спину.

– Ой! Ой... ой, – залепетала, пятясь, гулящая девка в солдатском. Боевики обернулись к забытому свидетелю.

– А ну, стой! – зашипел Петр Петрович.

– Ой! – пискнула триклятая девица, повернулась, и нелепо выворачивая ноги, кинулась бежать.

Что-то понять и предпринять Алексей Иванович не успел. Рядом хлопнул бесшумный револьвер – беглянка споткнулась, сделала движение, словно собираясь поймать слетевшую папаху, но не дотянулась, упала и замерла без движений.

"Притворяется!" – догадался Понедельник.

Боевики подбежали к лежащей, склонились. Петр Петрович рванул за рукав шинели, переворачивая дрянную бабенку...

– Гм, как утку – влет. Точно в затылок. Я же говорю – отличный револьвер, – пробормотал Шамонит.

Лицо лежащей казалось чуть удивленным, но спокойным. Левый глаз слегка прищурен. Удивительно, но печать слабоумия, столь отчетливо подмеченная Алексеем Ивановичем на конопатой роже несколько секунд назад, уже исчезла. Обычное, пусть не юное, женское лицо. Даже слегка миловидное.

– Кто это? – трудно спросил Понедельник, отводя взгляд от неумело накрашенного рта.

– Видимо, ударница. Они тут в каком-то корпусе полу-ротой квартируют. Сущий Ноев ковчег нынче этот несчастный Смольный...

– Эй, товарищи, случилось что? – басисто окликнули от аллеи.

Алексей Иванович чуть не выстрелил на голос. Шамонит успел перехватить его руку, сердито и громко ответил:

– Да напился умелец, лыка не вяжет, на ногах не стоит. Нашел, тоже, время, ирод.

– Вот верно! Решающие дни, а никакой сознательной дисциплины, – согласились на аллее. – Вы все ж отволоките дурака в тепло, а то вовсе замерзнет.

– Да вот и тащим, – мрачно ответил Петр Петрович. – Тяжел, чисто колода.

Басовитый самаритянин покачал головой, но предлагать помощь не стал, направился по своим революционным делам в сторону корпуса.

Алексей Иванович перевел дух – просто чудом миновало.

Мертвецов оттащили за кусты.

– До утра на тела не наткнутся, – отдуваясь, заверил Шамонит. – Идемте, Алексей Иванович.

– Но как это получилось?!

– Понимаю ваши чувства, но что мне было делать? – едко поинтересовался инженер. – Такая мадмуазель не хуже корабельного ревуна способна нашуметь. Расстреляли бы нас вот у той стены, и дело с концом. Я, изволите ли видеть, не настолько рыцарственен. Вопрос стоял однозначно: или она, или мы.

– Я не об этом, – прошептал Понедельник, сам не зная о чем, собственно, вопрошал, стоя над мертвецами.

– Хватит философствовать, Алексей Иванович. Идемте. Не ровен час...

Они благополучно вышли на Ярославскую. В кармане шаровар раскачивалась бомба, увесисто шлепала по ляжке. Бывший писатель придерживал бутылку из жести и пытался понять. Как?! Как это получилось?! Почему город темен и полон предсмертной тоски? Отчего между монастырем и институтом бродят бесчисленные упыри в обнимку с падшими девками, обряжеными в грязные шинели, и почему убивая этих, в сущности, невинных блядей, честные люди не испытывают жалости? Одна тоска. Господи, какая смертная, невыносимая тоска. Не будет больше в мире приличных женщин, музыки, танцев, ветчины "по-пармски" и хороших папирос, не будет вагонов первого класса и литературных "четвергов". Не будет порядка и чистоты. Все сгинет в бунте грязных, нечесаных и вшивых скифов. Мучительная гибель цивилизации, агония, стыдная кончина пред этими самыми "раскосыми и жадными очами". Черт возьми, что все же в этой строфе не так?

Хотелось выпить водки. Ледяной водки. Рюмка за рюмкой, пока большой запотевший графин не опустеет.

На квартире Алексей Иванович сразу прошел к телефонному аппарату. Ответили немедленно.

– Редакция "Новые времена". Слушаю вас.

– Вычитка прошла. Читали внимательно, но эпизод пустой, – сказал Понедельник.

– Тем лучше. Благодарим вас. Ждите новые рукописи.

Алексей Иванович вернулся в гостиную. Петр Петрович чистил бесшумный револьвер и рассказывал Гранту о грязном походе.

– Господа, нас благодарят из Центра, – сообщил Понедельник. – Велено ждать. Видимо, до утра. Пожалуй, я прогуляюсь. И выпью водки. Мне нужно успокоиться.

– Да уж, вечерок выдался не из лучших, – согласился Шамонит. – Для отдыха рекомендую "Берлогу". Дорого, зато спокойно, относительно прилично, и дамы там чистенькие.

Глава шестая. Светская жизнь

3-й Рождественский

Три дня до дня Х.

Не сон, а натуральная пытка. На нарах и то удобнее. Комната пуста – соратницы по шпионству и след простыл. Видимо, отлучилась по срочным иномировым делам. Катрин злобно натянула неудобное платье, умылась и почистила зубы сомнительным порошком с игривым намекающим названием «Чао-Чао»...

Оборотень гоняла чаи с хозяйками. Точнее, Лоуд сидела, с чувством дула на блюдце и втирала хозяйке что-то о цветоводстве, а младшая отеле-управительница, высунув от усердия язык, разрисовывала лист упаковочной бумаги. Причем фломастерами. Экая творческая личность, вон – даже про надкусанный пряник забыла.

Катрин поздоровалась, чуткая л-племяница тут же пододвинула яйца, сваренные вкрутую, вазочку с вареньем и вафли:

– Извиняюсь, хлеба так и не завезли-с. Но с голоду пока не помрем. А я тут объясняю про хризантемы. Опять же, энта глорская-пунцовая против крымской-прибрежной, все равно, что блесна супротив донки...

– Я поняла, поняла, – поспешно заверила Лизавета, пришибленная изобилием цветоводческих тонкостей. – Как спалось, Екатерина Олеговна?

– Средненько мне спалось, – призналась Катрин, чистя яйцо. – Все о деле своем размышляю. Откажут ведь с прошением.

– Вам, тетушка?! Откажут?! Да никогда! – л-племяница негодующе взмахнула кусочком колотого сахара. – Вашим малахитовым глазкам вообще отказать невозможно. А уж по совершенно справедливому прошению... Пойдем и вытребуем!

– Да, надо идти, – "тетушка" глотнула чаю – иное дело, вполне можно потреблять напиток. – Кто рано встает...

...– у того и клюет, – подтвердила ведающая и в рыбозаготовках цветочница, со свистом всосала чай с блюдца и подскочила. – Все, идем! Лизавета, будем к вечеру, не скучайте.

Накинув пальто, шпионки вывалились из гостеприимной каморки.

– Ты чего здесь расселась и людей смущаешь? – поинтересовалась Катрин.

– Сугубо из утилитарный побуждений, – немедленно оправдалась оборотень. – Город полон опасностей, того и гляди застрочат пулеметы и бабахнут крейсера. И подрываться в такой исторический момент на пошлом примусе вообще неинтересно. Я осмотрела прибор и решила не рисковать.

– Да, это тоже верно, опасный примусок. Ну, ладно чай можно и там попить. Но фломастеры зачем?

– Светлоледя, ты чего придираешься? Эту письменную принадлежность я своим штурманам для разрисовки новых карт принесла, но фломастеры бумагу насквозь прошибают. Сугубо не картографического они назначения. А девчонка пусть малюет, жалко, что ли...

– Не жалко. Но канцпренадлежность вопиюще не аутентичная.

– И чего теперь? Тоже нашла небывалое искажение темпоральной логики. Мелочная ты, боквоедистая. Вон, у Клеопатры на стене зеркало из "Экеи" висит, и ничего, все равно великая царица. Приставила к зеркалу двух евнухов с копьями, и порядок.

– Что, действительно, "экеевское" зеркало у царицы?

– Ценник, по-крайней мере, ихний. Я ногтем поковыряла.

– Гм, ну а сама египтянка, она как?

– Вот об этом бы и спрашивала. Понятный интерес. А то "фломастеры, фломастеры"... Но про внешность красавицы я разъяснить затрудняюсь. Там макияж просто панцирный. И ногтем не поковыряешь, все ж царица, легенда, нужно уважать. Впрочем, на ней если слоями начнешь отковыривать...

– Понятно. Непонятно зачем тебя к ней занесло. Вроде не входит царица в круг твоих взыскательных научных интересов.

– Бернард попросил. Сочинял пьеску, говорит "не могу уловить атмосферу". Я пересказала что и как, посодействовала сотворению классики. Нужное дело, нам ли, педагогам, не понимать?!

Шпионки поднялись в номера.

– О, а к нам наведывались, – прошептала, доставшая ключ, Лоуд.

Действительно, на замке виднелись свежие царапины – пытались вскрыть, но не успели.

– Нехорошо, – признала Катрин, запирая дверь изнутри. – Нагловат сосед, да еще и криворукий. Ножом, что ли, ковырял?

– Сказала бы я, чем он ковырял... Некоторым глуховатым дамочкам хорошо дрыхнуть, а мне пришлось полночь слушать как решают: бариться им или идти клиентов искать? Его зовут Яцех, ее – Махдачка. Шляхецкая кровь! Шмондюки и прощелыги. Надо их того... отселить.

– Будет или грязно, или шумно, – предостерегла Катрин.

– Будет быстро, – заверила напарница. – Ты тут еще раз прикинь план аудиенции, а я займусь. Ненавижу, когда в моем белье норовят покопаться!

С бельем у оборотня-имитатора было не густо – в этом отношении Лоуд была максималисткой. Либо треники, либо комплект термобелья, но чаще ничего, поскольку "поддевание мешает быстрому преображению", как объясняла специалистка. Но в принципе права Лоуд – спокойно работать, когда на собственной базе мелкий лиходей норовит твои вещи подчистить, сложно. Все ценное из оборудования перепрятано на хозяйской половине, тем не менее...

Катрин разглядывала фото: пятеро, вернее, четверо, все похожие и все разные, но все слишком молодые. Кто из них решится и решится ли?

За дверью что-то происходило, к счастью, не особо шумное. Вот кто-то с придушенным визгом выскочил в коридор, просеменил по коридорчику. Эта, как ее... Магдачка. На лестнице что-то уронила – покатилось по ступенькам, беглянка в ужасе мы-мыкнула. Хлопнула дверь на улицу...

Жених пришел к решению покинуть номера минут через пять. Стремительно проклацал копытами штиблет по коридору, безмолвно ссыпался по лестнице.

Зашла Лоуд:

– Они нас покинули. По-английски. Но оставили деньги за житье и вот – папироски. Тебе надо?

– Не стану я такую дрянь курить. Я вообще завязываю. А что их вспугнуло?

– Да как обычно – люди полны предрассудков, – проворчала Лоуд, освобождая потертый бумажник от радужных керенок.

– Рассказывай-рассказывай, интересно все ж.

– Особо быстро не получилось, поскольку пришлось ждать пока разойдутся. Возвращается Махдочка, извиняюсь, из уборной, а милый друг-сутенер, поилец-кормилец, сидит на стуле и горло себе вскрывает – вот такенной финкой. Кровь так и брызжет, так и брызжет! Махдочка чемодан хвать, свое манто с вешалки – цап! И ходу!