Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– Пленка осталась последняя, – предупредил режиссер.

Оператор неохотно прекратил стрекот:

– Знаешь, Дзига, чего я теперь больше всего боюсь?

– Запороть при проявке?

– Это само собой. Но еще больше я боюсь, что это какой-то сон. Или спектакль вселенского масштаба. Так в жизни просто не бывает. Розыгрыш какой-то. Нам с тобой не поверят. Камере не поверят.

– Истории нет, пока ее не смонтируешь, – усмехнулся Ветров. – Склеим вариант чуть достовернее, поверят, куда им деваться.

В этот миг на левой стороне площади ударили пулеметные очереди. Катрин, с некоторым горьким, но облегчением, вскочила на сиденье. Броневик... Без всяких опознавательных полос. Только вперся и сходу полоснул. Свои бронемашины все на противоположной стороне, тут только поредевшая толпа медлительных думцев и группа красногвардейцев. Многих положит, гад бронированный...

– Колька!

– Есть! – пилот газанул.

– С машины! – Катрин без церемоний вышвырнула киношников – оператор шлепнулся на спину, героически прижимая к себе треногу с бесценным аппаратом.

"Лорин" понесся навстречу броневику, на подножку машины прыгнул кто-то из бойцов, чудом удержался...

Кончился водевиль с салютами и оперетками. Началась проза жизни, летели в лицо веера свинца со скоростью шестьсот пуль в минуту...

Глава двадцатая. Проезжая по Северной Пальмире

Дворцовая, Невский и далее

Час Х + 21 минута

Революция – фантастически мощный выплеск энергии. И оседлав этот взрыв идей, ударную волну порванных в лохмотья нервов, взлет эмоций и событий, мчишься вперед не прилагая усилий. В светлое будущее ли тебе лететь, иль к скорой, безвестной или ярчайшей гибели – значения уже не имеет.

Катрин повезло – сошлись оба варианта. Смерть предстояла быстрая и верная, но и светлая – ацетиленовый фароискатель гадского броневика бил прямо в глаза, ослепляя. Вдобавок шпионку придавил с размаху плюхнувшийся в машину не мелкий боец в полной выкладке, опершийся прикладом о больную ногу, но это уже мелочи...

Казалось, "Лорин" единым противоестественным прыжком сократил половину расстояния до припозднившегося бронированного гостя. Ослепленная Катрин едва различала уворачивающиеся от бампера лимузина смутные фигуры: они шарахались, отпрыгивали, матрешками катились по мостовой Дворцовой.

Криков слышно не было: "лорин", оглохнув в неистовом свете и реве двигателя, несся на броневик. Прямо в лоб. И орать что-то ошалевшему от азарта Кольке было бесполезно. Он и раньше отъявленным самоубийцей в миру числился.

Впереди сквозь сияние прожектора запульсировало... ударил лобовой пулемет броневика. Колька, укрываясь, нырнул вниз – даже кепки не видно, одни лапы в крагах – вцепились в баранку намертво. Под пулю не желает, непременно ему надо влепиться всем железом. Есть в этом своя логика, есть...

– Давай! – зарычала Катрин шинельному соседу, спихивая солдата со своего бедра, вскинула маузер...

Свинцовые пульсации вражеского "максима" пока миновали атакующую машину – то ли ограниченный горизонтальный угол прицела не позволял всадить очередь, то ли у пулеметчика тоже оказалось очко не железное, мазал второпях. Бронированная громада росла в размерах, "лорин" спешил вмяться в нее своим продолговатым, но весьма легковесным для таранных маневров телом. Сейчас заскрипит, корежась, жесть, лопнет фанера, расщепиться красное дерево отделки...

Вспомнилась почему-то вскрываемая штыком банка тушенки. Зверски иной раз та тара вспарывалась, чего уж тут. Разодранный металл, брызги мяса и жира. Хотя с чего вдруг жир? В хорошей спортивной форме помираем, даже как-то жаль...

Катрин успела выпустить три пули, автомат соседа поддержал. Целились по вспышкам пулемета, хоть кожух ему продырявить напоследок, что ли...

Броневик – это сияние на угрюмом стальном постаменте – затмил весь мир. Всё...

Захотелось заорать "мама", но поминать родительницу было как-то ни к чему, потому шпионка прошептала иное, глупейше зажмурилась и машинально вцепилась в ремень соседа...

...Почему не влепились, Катрин так и не поняла. Просвистели мимо клепаного броневого бока, сквозь облако пороховой вони. Что-то торжествующе орал Колька, шпионка ощутила явственный порыв двинуть рукоятью маузера по появившейся над передним сидением кепке героя-шофера.

– Отвернул, гадюка! – вопил виртуоз, руля.

Катрин отложила воспитание душегубца-водителя до иного случая. Похоже, броневик действительно дал задний ход, что и позволило машинам разминуться. "Миллиметраж" как говорили в давние, не очень счастливые школьные годы. Исключительно чудом не убились. Вот же, сука, уродская техника, и водители уроды, и вся эта революция...

– Ну, ... – зарычала шпионка, отпуская, наконец, соседа, и с неопределенными целями вскидывая пистолет.

– Догоним! Не волнуйтесь! Щас мы его перехватим! – заверил Колька, закладывая крутейший вираж.

Катрин вовсе не была уверена, что броневик так уж необходимо спешно перехватывать, да собственно, и как это сделаешь? Но ситуация целиком оставалась в лапах тирана-водителя...

На повороте пассажиров чуть не вышвырнуло из "лорина".

– Никола, аккуратней, в сопли размажешь! – взмолился автоматчик.

– Сейчас-сейчас, мы его мигом! Погодите! – ободрил стервец за рулем.

Развернувшийся лимузин радостно взревел и рванул в погоню. Броневик шустро уходил задним ходом к Адмиралтейству. Прожектор бронемашины погас, сейчас лишь фары "лорина" на мгновения цепляли серый бок удирающего противника. Ну да, во время лобовой атаки ведь и световое вооружение лимузина порядком слепило врага. Война нервов, пулеметов, десятков "свечей" и "лошадиных сил", чтоб они все сдохли...

– Коля, он же сейчас нас из пулемета! – осознав, в панике заорала Катрин.

– Не успеет, ему сворачивать! – успокоил юный шофер, бросая машину вправо.

Действительно, кормовой пулемет врага успел выдать куцую очередь и броневик свернул к Невскому, упустив преследователя из сектора обстрела.

Бесстрашный экипаж Общего орготдела гнался за бронемашиной, принадлежащей к числу моделей не самых распространенных, безбашенных и в самом прямом смысле этого слова. По сути, это было шасси грузовика, тщательно обшитое катаной хромоникелевой броней. Вооружен соперник на данный момент по схеме "дави-тикай": пулеметы в лобовой и кормовой амбразурах, бортовые бойницы задраены.^[47] Не самый приспособленный к уличным боям бронезверь, но как его уничтожать, не имея противотанковых ружей, ПТУР и прочих базук?

Удирающий агрегат задел баррикаду у Адмиралтейского проезда, но это броне-гада не задержало – не снижая скорости, вырулил на Невский.

– Тарищ капитан, а как мы к нему подступимся? – задал закономерный вопрос автоматчик – в котором Катрин с некоторым опозданием, но без особого удивления опознала Василия-снайпера широкого профиля.

– Да хрен его знает, – шпионка полезла в карман за свежей обоймой, но мероприятие по перезарядке пришлось отложить – взявший след "лорин" скакал по подпорченной возведением баррикад мостовой чересчур непредсказуемо.

– Никола, ты только бронник больше на таран не бери, – проникновенно попросил боец.

– Да с чего вы взяли, что я машину буду портить?! – возмутился специалист баранки. – На испуг брал. Оно и получилось.

– Ладно, а сейчас как? – поинтересовалась Катрин, вполне согласная что "на испуг" взять получилось, и не только с броневиком. – Догоним, и...?

– Я догоняю, а вы уж как-нибудь останавливайте. Это ж военный момент, мне его откуда знать? – справедливо удивился Колька.

Мимо промелькнула Мойка, Строгановский дворец.... Несмотря на глубоко ночное время, народу на проспекте стало больше. То ли торжества на Дворцовой разбудили обывателей, то ли...

– А он ведь сейчас пальбу откроет, – сообразила Катрин, оценивая широченный как полковое стрельбище простор Невского.

– Не подставимся! – заверил шофер. – Только вы уж как-то не теряйтесь, останавливайте урода, а то страшновато.

Легкий "лорин" мгновенно прибавил газу, ушел в сторону, выскочив правыми колесами на тротуар, необъяснимо умудрившись не задеть фонарный столб... Вовремя – заплясал огонек у пулеметного дула на броневике. Свиста пуль было не слышно, но народ на панелях Невского, наконец, бросился врассыпную...

Очередь ушла выше – по стенам домов, бронепулеметчик поправил прицел, вновь вдавил гашетку, но коварный Колька уже бросил машину влево. Несколько пуль все же задели заднее крыло, водитель негодующе взвыл, добавил газу. Визжащий лимузин практически настиг броневик, держался-танцевал сзади и левее, то и дело запрыгивая колесом на поребрик. Трясло немилосердно, но рыло кормового пулемета, судорожно дергаясь, не могло довернуть и достать столь близкого преследователя.

– Давай по кожуху! – лязгая зубами, проорала шпионка.

Бить прямиком в броню броневика смысла не имело – она хоть и противопульная, уязвимая на сверхкороткой дистанции, но относительно легкие пули "маузера" и японского боеприпаса "федорова" вполне отражала. Имелась бы в машине "трехлинейка" – другое дело. Но кто знал...

Стрелки "лорина" открыли огонь, имея целью ствол кормового "максима". Попасть при такой скачущей езде даже в стену дома было проблематично, но все ж из десятка пуль одна задела пулеметный кожух, из пробоины брызнула струйка воды...

– Отлично бьете, Катерина Георгиевна! – восхитился автоматчик.

– Да это ты словчил... Амбразура!

Из броневика пытались открыть ответный пистолетный огонь, но эту глупость агенты Общего орготдела пресекли немедля. Катрин била с двух рук, автомат неслабо поддерживал, пули вышибали искры вокруг амбразуры, надо думать и внутрь что-то влетело, по крайней мере, от мысли продолжать дуэль бронеходчики отказались.

– Под пулемет не суйся, – предупредила шпионка, пытаясь догадаться, что делать дальше.

– Естественно, они же и без охлаждения полоснут, – ответил юный водитель, временами проявляющий удивительную трезвость мышления, но исключительно по технической части. – А он сейчас свернуть норовит!

Как можно догадаться о намерениях экипажа туповатой и полуслепой стальной колымаги было не ясно, но перед мостом броневик действительно свернул на набережную. На бешеной скорости около двадцати пяти верст в час погоня пролетела мимо Казанского собора.

– Вася, у тебя же гранаты есть?

– А как же! – отозвался боец. – Но они того... "бутылки". Противотанковую бы, закинуть ему в кузов, глушануть.

– Да хоть как. У меня только дымовые, вперед по курсу бросать их бессмысленно, он мигом проскочит, – Катрин выругалась.

– А в кузов? Ослепим, потом я запрыгну и в кабину дым переброшу. Пусть нюхнут.

– Это же тебе не кино с ковбойцами, по машинам да паровозам сигать, – заворчала шпионка, но принялась доставать дымовые гранаты. – Давай так: фугасную подальше вперед, пуганем гада, а потом дым – может, смутим. Если очко у него сыграет и тормознет, придется штурмовать. Возьми пистолет. Справишься?

– Вот прямо обижаете, – Василий сунул один из "маузеров" за борт шинели, принялся готовить гранату...

Гранатометчиком он оказался изумительным – "бутылка" улетела далеко вперед, но рванула точно перед носом броневика. Стальное чудовище вильнуло, Катрин, подготовившая дымовую, успела проорать "внимание!". Дальше необходимость в руководящих действиях отпала, поскольку все замелькало очень быстро...

Потерявший управление бронеход нелепо повернул, с маху бухнулся носом в афишную тумбу у Банковского моста. Предмостные позолоченные грифоны крякнули от неожиданности, внутри броневика что-то загремело и зазвенело, двигатель заглох. "Лорин" вовремя затормозил, Василий, словно по инерции взлетел из машины, пробежал по длинному капоту и перепрыгнул в неуклюжий броне-кузов врага. Катрин перебросила бойцу уже дымящуюся химгранату, ловкач сходу зашвырнул ее в бойницу пулемета и мгновенно присел под защиту рубки. Вскинул пистолет, круто выворачивать кисть ему было неудобно, но подготовка сказалась – твердой рукой высадил внутрь броневика остаток магазина...

Из щелей и амбразур бронемашины повалил густой дым. Внутри было тихо, потом надрывно закашлялись, завозились.

– Живьем! – едва слышно предупредила Катрин, готовя автомат.

Василий пятился от дыма, стоять в кузове было уже невозможно. Шпионка, не опуская непривычно массивный "федоров", выбралась из лимузина. Травмированное бедро о себе почти не напоминало, но упускать из вида неполноценность собственного физического состояние было неразумно.

Пятиугольная единственная дверь броневика распахнулась, клубы дыма повалили гуще, среди них вывалилось что-то плотное – Катрин рассмотрела плечо в кожаной куртке, бессильно вытянутую по булыжнику окровавленную руку. На безжизненное тело бахнулось еще одно, с виду пободрее, не очень осмысленно, но торопливо поползло прочь от дыма: шинель задралась, шаровары сползли, белело исподнее. Вот остановился, разразился судорожным кашлем... Василий напрыгнул болезному на спину, ткнул стволом пустого "маузера" между суконных лопаток:

– Руки за голову!

Плененный пытался исполнить приказ, задрал было грабли, но его снова скрутило в кашле. Боец за шиворот поволок задыхающийся трофей подальше от дыма...

Катрин держала на прицеле двери броневика, но удушливое нутро не подавало признаков жизни. Или уже задохлись, или противогазы у умников нашлись. Но, вероятнее, они там еще раньше кончились – Вася внутрь весьма толково пули вгонял.

– Держи колымагу на прицеле! Если что, пали сразу, – приказала Катрин.

Колька ухватил поданный "маузер"...

Давить клиента нужно, пока не продышался.

– Алекс, кончай задохлика, – очень равнодушно сказала Катрин, подходя к кашляющему и его охраняющему. – Все равно не жилец, дуче-кислота легкие выжрала.

– Так хоть в рожу скоту гляну, потом пристрелю, – отозвался Василий, даже не моргнув глазом на манерного "Алекса" и загадочную, но убийственную дуче-кислоту.

– Что там смотреть, все они одинаковые, – шпионка брезгливо ткнула стволом автомата в давно не стриженый, сальный затылок пленника. – Глянь, за ушами уж газовая бурость пошла. Сейчас отмучится.

– Как отмучаюсь? Почему не жилец?! – с трудом выкашлял плененный бронеходчик, и попытался поднять голову.

– Лежи, стервец! Поздно извиваться. Подыхаешь, и в больницу иль на погост тебя никто не повезет. Как окочуришься, в канал спихнем, авось пескари не подавятся.

– Не-не, нада в больничку. То не по-людски выйдет, – умирающий решительно приподнял тылы.

– Не хоца подыхать?! – Катрин наступила на широкий крестец, вновь прижимая страдальца к мостовой. – А ты наших жалел? Вы на площади весь штаб положили и трех генералов! Одной очередью! Сука говенная, ты что себе думаешь?! Пожалеем?! С какой стати тебя жалеть-лечить? Алекс, дай финку, я ему горло до пупа вскрою. Пусть продышится напоследок, свои потроха потискает, прежде чем пескарей угощать.

– За чо?! – возопил пленник, лихорадочно отхаркиваясь. – Меня силком заставили! Я же свой, товарищи! Нижний чин, механик из автороты. Меня в подвале держали. На одной водице! Я пострадавший и заставленный! Посадили, наган в ребра, рули, грят, куда скажем!

– Это какие мы тебе "товарищи"? – уже безо всякой любительской театральщины процедил Василий.

– Так откуда мне знать?! Ну, пущай, господа. Хоть кто. Ваши благородия, я ж невиноватый, чистым русским языком объясняю...

Катрин дважды двинула выдающегося филолога под ребра. Тот вновь зашелся кашлем.

– Впустую время теряем. Бурость уж на затылок лезет, – с отвращением отметила Катрин.

Пленник в ужасе схватился за темя:

– Подохну ведь! Бога ради, в больницу свезите...

– Ты с кем на площадь ехал?! Быстро говори! С кем, откуда, кто послал, зачем рулил? Живо, сдохнешь с минуты на минуту, падаль голожопая!

Заговорил. Спешно, с перепугу почти не кашляя...

...– пулеметчики, они всего два слова по-русски умеют, да и то через пень-колоду. Все "пщел, свыныя" да "пщел, свыныя" А есаул – тот хоть беспалый, но знающий, объяснял как ехать. Грит: "я здесь сойду, заберете по возвращении, а то опять заблудитесь". Ваши благородия, они ж мне говорили, что только панику навести надо. Вот ей богу – что только напугаем, мне грили. И наганом, наганом... Что по штабу, да очередями о том уговора не было. Да ежели бы я знал...

– Где вы есаула забрать должны? Живо, урод, живо!

– Так тут недалече. Как она... Подъячья улочка, что ли...

Катрин и Василий одновременно ухватили убогого за шинель, вздернули на ноги:

– Заводи свой примус. В минуту управишься – жить будешь.

– Так я отравленный, мене в больничку надоть... – зароптал пленник. – Помираю...

Боец-"попутчик" вполсилы угостил "помирающего" по почкам – тот слегка блеванул желчью, но дискуссия по поводу немедленной госпитализации на этом и закончилась.

Выволокли из бронемашины второго пулеметчика – вонял дымом, но новенькая куртка оказалась непоправимо испорчена пулевыми отверстиями – помер не от удушья. Коротковатые рукава задрались, на предплечьях ветвился рисунок знакомой татуировки.

У техники и убитых потихоньку собирался народ. Несмотря на ночь, на набережной откуда-то взялись мальчишки, орали всякое разное – к выдумыванию слухов в Петрограде относились с большой любовью. Но слушать было некогда.

Сволочная бронетехника завелась не сразу. Колька лазил в тесноту моторного, совмещенного с боевым, отсека, помогал с магнето, наконец, затарахтели...

– Дверь не закрываем, – Катрин, забыв о подшибленной ноге, скользнула в ядовитую рубку. – Никола, живо в отдел, опишешь ситуацию.

– Я с вами!

– Поговори еще!

По удобству для экипажа и эргономике броневик сильно проигрывал "лорину". И дышать тут было трудно, несмотря на распахнутую дверь.

– Ежели вы из Общего орготдела, то должны решать по справедливости, – угрюмо указал скорчившийся за баранкой водитель. – Не старое время, нет сейчас таких законов, чтобы умирающих принудивать...

Василий ободрил "умирающего" по шее.

– Добавь ему еще разок и дальше поедем с полным концентрированным вниманием и сугубо умными мыслями, – Катрин попыталась снять кормовой пулемет и улучшить вентиляцию, но разобраться на ходу и практически на ощупь с незнакомой подвеской станка не вышло. Шпионка в земноводной манере обругала негодное вооружение. Броневик продрынчал по Вознесенскому проспекту, вновь свернул... Дело выглядело безнадежным. Есаул Кулаковский – личность весьма безумная, но отнюдь не глупая. Слинял уж наверняка.

– Совсем спятил, – в изумлении пробормотала Катрин, глядя на фигуру в бекеше, торчащую на углу у темной аптеки. Почему-то есаул даже не смотрел в сторону довольно шумной бронетехники, замер, подняв голову вверх, словно подставляя лицо лунному свету, которого, кстати, вообще не было в эту темную историческую ночь.

– А это точно он? – с удивлением уточнил Василий.

– Я его спину недурно помню. Насмотрелась когда-то.

– Так чего он так? Замороженный какой-то. Пьян, что ли?

– Берем, какой есть. Может, протрезвеет.

Броневик остановился, и пан Куля, наконец, повернулся к машине.

Василий подпихнул водителя к двери.

– Вашбродь, у нас все побиты да поранены. Выручайте, – с болезненной достоверной гримасой прохрипел шофер, высовываясь из неуклюжего люка.

Катрин ожидала, что есаул метнется прочь – помнится, резв он был и весьма догадлив. Стрелять придется через бойницу, главное, не зацепить в организме мерзавца чего-то жизненного.

Но пан Куля как ни в чем ни бывало, легкой походкой направился к бронемашине. С лицом его было что-то не так. Контужен, что ли?

Есаул подошел вплотную к люку, ухватился за броню своими неполными ладонями. И только теперь взглянул вглубь боевого отделения...

И встретился взглядом с Катрин.

– Ночь сырая, а вы все гуляете, пан есаул.

Вот теперь есаула контузило. Лицо Кулаковского перекосило. Сильно. Вся левая сторона куда-то съехала, частично оскалились зубы. Катрин испугалась, что с паном Кулей приключилась серьезная неприятность медицинского характера типа инсульта. Онемеет, возись с ним теперь.

Есаул отшатнулся – резво, как в былые времена. Катрин, понимая, что стрелять опасно, достала его тростью – окованный серебром кончик безжалостно уколол врага в просвет меж пол бекеши.

– Ыыы! – утробно ахнула жертва, валясь на колени и хватаясь за пораженные ценности.

– Толковая тросточка, – подивился Василий, выскакивая к добыче.

– Так генеральская. Умели делать.

– А револьвер у него в левом кармане! – проявил из-за руля полную революционную и всякую иную сознательность подвальный страдалец-сиделец...

Пан Кулаковский был жив, относительно цел, но не в себе. Да и на ногах стоять не мог. Пришлось загружать в согнутом состоянии. Впрочем, в броневике изрядно дуло, не задохнешься и лежа на полу. Пленник пребывал в состоянии ступора – от стресса или под воздействием неких веществ, было не совсем понятно...

Взбунтовался пленник через несколько минут. Внезапно судорожно забился, едва не вышиб автомат из рук Василия, рывком дернул к двери, попытался выскочить, а когда не вышло, принялся колотиться о люк головой. Броневик зарыскал, едва не выскочил на тротуар, шофер заскулил и запричитал. Сам бунтарь-террорист членораздельных звуков не издавал, только низко, нечеловечьи рычал. Руки ему Катрин стянула надежно, иначе вообще было бы непонятно, как с ним справляться. "Попутчик" двинул безумца по темени – тот, наконец, обмяк.

– Что-то ты все осторожно и бережно, вполсилы, а сейчас от души приложил. Как бы не случилось непоправимого сотрясения остатка мозга, – отдуваясь, высказала опасение шпионка.

– Бомба жестяная, башка у бандеровца будет куда потверже, – успокоил Василий, цепляя гранату обратно к поясу. – Вот это очевидный, показательный вражина, таких мы еще не брали.

– Это да...

У Аничкова моста навстречу броневику свернул "лорин" с товарищем Островитянской и охраной.

– Управились? – встала в машине завотделом. – Катерина, пересаживайся. Опаздываем мы. Товарищи без тебя этот колесный сундук и остальное отконвоируют...

* * *

– А куда мы, собственно, так летим? – поинтересовалась Катрин хватаясь за сидение

Колька вновь гнал в своем фирменном стиле, благо улицы практически опустели, заграждения были раздвинуты, а пикеты узнавали машину издали и шарахались с проезда заблаговременно. Изредка взвизгивали тормоза, качало как в девятибалльный шторм.

Да, в определенном смысле броневик – неторопливый и малоскоростной, имел свои преимущества.

– Как куда?! – поразилась оборотень. – Я для чего тезисы готовила, умственным потом обливалась? Все эти ваши погони – рутина, тщета и суета, главное ведь сейчас...

– Прости, мне этот бронесарай все мозги растряс.

Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов уже открылся. Лоуд выступает одной из первых, и это тот редкий случай, когда оборотню была необходима моральная поддержка. Конечно, земноводного профессора галетами не корми, дай выступить перед достойной аудиторией. Но сейчас что-то не на шутку нервничает завотделом.

Лоуд придвинулась к напарнице и прошептала:

– А ведь не справлюсь я. Набросала всякой ерунды, не тезисы, а сплошь безграмотная и наивная шмондюковина, сущий дитячий лепет.

– Перестань. Если не ты, то вообще непонятно кто. Тут собрались или теоретики, или практики. Ты из редких практикующих теоретиков. Уникальный опыт, широчайший кругозор. Абсолютная незашоренность взгляда, отсутствие ангажированности и полная непредвзятость суждений.

– Это конечно, тут не поспоришь, обязана я помочь строительству нового мира, – оборотень вздохнула. – А ведь надлежит нам, Светлоледя, сворачивать свою работу. Пора и честь знать. В чистую политику вступаем, тут мигом за жабры возьмут, квакнуть не успеешь.

– Ты же говорила – есть еще временной резерв.

– Есть. Как ему не быть. Но размером он с черноперью какашку, – Лоуд вздохнула, посмотрела в темное небо и сказала погромче, минорно и отстраненно:

– Меня убьют на рассвете. Взойдет солнце новой эпохи, а товарища Островитянской уже не будет под его ласковыми, пусть и жгучими лучами.

– Да вы что, теть Люда?! – ахнул Колька и машину разом повело в сторону. – Разве можно такие суеверия ляпать?! Вот не ждал от вас.

– Ты рули, а то вообще все разом и внеурочно угробимся. Я в широком смысле говорю, аллегорическом, – пояснила товарищ Островитянская. – Ибо строить новый мир, это тебе не бензин втихомолку сливать из полковых грузовиков. В пять минут не управишься. Тут годы и годы упорного труда. Молодые, конечно, дотянут, вволю поживут в новую сияющую эпоху, а те кто постарше годами...

– Вы же совсем молодая, – запротестовал водитель, как и все сопляки (собственно, и не только сопляки) крайне чувствительный к несравненному женско-земноводному обаянию тов. Островитянской.

– Да я в большей степени о Катерине, – пояснила оборотень. – Она глубоко семейная, бытом замордованная.

Колька кинул сочувственный взгляд на рослую шпионку и утешил:

– Сейчас надежнейшую модель электроутюга изобрели. Чрезвычайно полезная и прогрессивная техника. Как у нас начнут производить, сразу случится заметное облегченье в домашней работе, вот увидите.

Даже не поймешь, кто из этих двоих откровеннее глумится. Но домой захотелось сразу и сильно. Катрин попыталась припомнить, когда в последний раз брала в руки утюг. Кажется, случайно в "Померанце". Вышла там смехотворная дискуссия с сильно пьющим представителем местной ретроградной аристократии.

О, боги, как прицепится эта терминология...

– Никола, пистолет сдай.

– Вот отчего это сразу "сдай"?

– Сдавай-сдавай, этот ствол у меня пристрелянный. Тебе другой выдадут, в спец-шоферской комплектации. Морду не морщи, это я тебе как работник орготдела обещаю.

* * *

Революционный улей Смольного жужжал в максимальном напряжении. Открытие Съезда формально состоялось, но пока шли выступления по порядку ведения и выбору президиума. Товарища Островитянскую немедленно пленили какие-то озабоченные функционеры счетно-мандатной комиссии, увлекли в недра здания. Катрин в полной мере осознала, насколько здесь ждали деятельную завотделом. Да, вот так гоняешь террористов, а ведь главные события действительно происходят именно здесь. И хрен переломишь необратимый ход истории какой-нибудь случайной пулеметной очередью или тротиловым зарядом.

С самой Катрин тоже многие здоровались. Пожимая руки знакомым и незнакомым товарищам и кратко информируя о нейтрализации буйного броневика, шпионка дохромала до актового зала. Из аудитории доносился бубнеж микрофона, гул и выкрики оппонентов. Зал был забит до отказа, клубился табачным дымом, любопытствующие тесно толпились в дверях и коридоре. Надо было бы повесить объявление, что при проходе в зал штыки с винтовок уместнее отмыкать и переворачивать, а гранаты сдавать в гардероб – тут явная недоработка орготодела.

Укс сидел на коридорном подоконнике, пил чай из внушительной латунной кружки и скептически прислушивался к происходящему в зале. Кивнул:

– Приехали? Что с дрянью на колесах?

– Наша теперь дрянь. Заступит на службу Советов. Если, конечно, до Смольного сумеет додребезжать.

– Умеете, – сделал сдержанный комплимент Укс, извлек из-за спины вторую кружку. – Будете? Горячий еще. Заварка наша, с пальцебодром.

Катрин взяла тяжелую самодельную кружку из гильзы трехдюймовки. Вкус чая чужого мира в этом коридоре был странен и отчего-то навевал печаль.

– Понимаю вашу увлеченность, – Укс кивнул в сторону зала, – но мальчишку вы загоните. Третьи сутки душится в проводах и микрофонах. Я и сам придерживаюсь принципов строгого воспитания, отнюдь не склонен потакать. Но Логос уже корчит рожи – здравомыслие протестует.

– Я говорила, что столько техники не к чему. Грушеед ваш недурно справляется, но ведь перебор.

– Это все Безголовая, – проворчал бывший дарк. – Непременно ей нужно все в охапку сгрести и сверху водрузить тройную колоннаду коринфского ордера.

– Увлекается. Впрочем, событие уникальное, можно понять. Сейчас выступать будет. Слушать пойдешь?

– Надо. Какой никакой, а друг. Как не поддержать, – без восторга молвил Укс.

Слышать от вечно мрачного легковесного мужика, конченного эстета-социопата, слово "друг" было удивительно. Не замечалось в лексиконе бывшего дарка этого слова и вот, пожалуйста. Истинно исторические дни.

– Наверное, в зал мне уже не протолкаться, – призналась Катрин. – Ногу окончательно отдавят.

– Вы, леди, из орготодела или как? Смысл пропихиваться, если можно войти с другой стороны?

– Гм, тупею. Негативное воздействие гонок за броне-драндулетами.

– Откровенно говоря, я бы к подобному механизму вообще не рискнул приближаться. На редкость неэстетичные устройства, Логос тому свидетель. Весьма запомнилось, как вы его прямолинейно атаковали, – сделал еще один редчайший комплимент Укс.

В зал зашли с другой стороны, здесь тоже было тесновато, в основном толпились балтийцы, но место представителям Общего орготдела нашлось. Укса моряки, кстати, знали.

– Сейчас Дан и Каменев^[48] опять по ведению, а потом ваша об общей ситуации, – разъяснил текущий регламент рябой кондуктор. – Слышь, товарищ Укс, а что верно говорят, что Людмила с десяти лет на шаланде в море ходила, сети ставила?

– Не знаю уж с десяти или нет, мы тогда еще были незнакомы. Но гребец она прирожденный, сети и переметы ставит, дай боги каждому, да и острогой бить весьма привычна. Рука крепкая, того не отнять, – веско подтвердил Укс.

Кондуктор обернулся к своим:

– Так-то вот! А то бубните: "из интеллигенции, из интеллигенции".

– Она и из интеллигенции тоже, – уточнила Катрин. – Баркас судьбы нашей товарища Островитянской взял курс на самообразование, грести там пришлось неустанно, но упорства Людмиле было с колыбели не занимать. До университета догребла. Вы, товарищи, имейте это ввиду, поскольку новая жизнь требует новых знаний. Одними наганами мы с вами явно не управимся.

– Очень верно, – согласился кондуктор. – А вот если взять вас, товарищ Катерина...

Катрин не очень любила, когда ее брали (пусть и фигурально выражаясь) малознакомые любопытствующие граждане, поскольку врать умела так себе, а прямолинейно "посылать" братву вроде бы не за что. Общий орготдел – он на виду, организация публичная, товарищи вполне законно интересуются...

К счастью, Дан, наконец, закончил зачитывать список избранного президиума.

– Слово предоставляется независимому депутату от профсоюзов, заведующей Общим орготделом, товарищу Островитянской! – неожиданно четко сообщили динамики.

Зал ответил одобрительным ропотом – сдержанным, но дружным.

Идя к трибуне, завотделом задержалась, здороваясь с кем-то за столом президиума. В демократичном, но хорошо сидящем жакете, в красной косынке, товарищ Островитянская выглядела утомленной, но уверенной в себе. Милая женщина лет под сорок, хорошо известная и вполне понятная большинству собравшихся.