Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

На кафедру-трибуну, унаследованную от здешних институтских лекций, но уже порядком обшарпанную в своем новом и бурном революционном бытие, завотделом заходить не стала. Оперлась об угол кафедры и глянула в зал.

Зал, белостенный, увешанный сияющими, морально устаревшими, но прекрасными "бальными" люстрами, умолк.

Этот зал, набитый вооруженными и невооруженными людьми, утопающий в табачном удушье, пахнущий казармой, близкой войной и цветами – кроме обильных красных гвоздик, развешанных по стенам, на столе президиума красовались астры и букетище-сноп внезапных огромных ромашек – весь этот зал, не столь уж большой, но и отнюдь не маленький, выглядел плацдармом неопределенного, но однозначно бурного будущего.

В будущее и смотрела женщина у трибуны.

Товарищ Островитянская, даже не пытаясь потянуть к себе микрофон, обыденно сказала:

– Ну, главную новость все уже знают? Социалистическая революция, о необходимости которой говорили мы все, свершилась!

Зал взорвался аплодисментами. Новость, уже не бывшая новостью, но объявленная именно в такой свойской, удачной и лаконичной форме, заставила всех поверить в главное – да, свершилось!

Катрин осознала, что и сама аплодирует. Вот черт его знает, почему. Просто сказано было хорошо. Без перебора пафоса. Конечно, формулировка слегка заимствованная, но раз она здесь не прозвучала, не грех и воспроизвести крылатые слова. Упрекать урожденного оборотня в нарушениях буквы копирайта немного странно.

Товарищ Островитянская повела рукой, прося тишины, и продолжила:

– Народ сказал – Вся власть Советам! И сделал! Без выстрелов, без штыковых, без ненужной и претящей нам крови обманутых солдат, казаков и офицеров. Мешали нам? Мешали! Но с нервами – с нашими, проверенными, стальными, легированными, пролетарскими нервами-тросами – никому не дано совладать! Огромное спасибо Красной гвардии, всем революционным солдатам, матросам и бронеходчикам, всем поддержавшим нас партиям и дружественным фракциям, за проявленную железную выдержку и хладнокровие! Так держать, товарищи! Мы свое гнули и будем гнуть! Да здравствует власть Советов!

Аплодисменты, переходящие в овацию и порчу паркета. Катрин малость оглохла: орали, рукоплескали, бухали о пол прикладами все без исключения. Коллеги из эсеров и меньшевиков, представители всяческих наблюдающих октябристов, кадетов и думцев, даже журналисты, не имеющие ни малейшего отношения к Красной гвардии и к дерзкому ВРК, тоже аплодировали, пусть и не так бешено. Всем хотелось надеяться, что у пролетариата и руководителей ВРК, у большевиков, нервы действительно стальные, что погромов, пулеметной пальбы, арестов и казней не случится, и вообще все как-то само рассосется.

Товарищ Островитянская ослепительно улыбнулась залу, помолодела лет на десять, замахала ладошкой:

– Хорош стучать, товарищи! Дел невпроворот. Страна у нас в таком расхристанном виде, что просто ужас. На фронте непорядок, с продовольствием бардак, работы непочатый край. Кстати, разрешите доложить: броневик-провокатор обезврежен, взяты провокаторы, следствие идет вовсю. Петроград еще чистить и чистить, и мы это первоочередное дело по течению не пустим! А теперь, разрешите по повестке дня...

Завотдела взошла на трибуну. Зал перевел дух, поерзал, начал закуривать, с интересом глядя на ораторшу.

Товарищ Островитянская в легком замешательстве поправила косынку – Катрин уже и сама не могла понять – наигранный это жест или искренний? Наверное, и сами боги далекой Лагуны не могли бы понять, где заканчивается игра оборотня и начинается собственно земноводная личность. А может, и не существовало в Лоуд никаких границ? Игра и есть жизнь. Кажется, Лоуд эту философскую версию неоднократно с Уильямом обсуждала...

Вот завотделом разложила перед собой тетрадные листки с тезисами, посмотрела в них, сложила и с отвращением сунула обратно за борт жакета. Катрин знала, что напарница избрала строго-классическое начало.

– Вот стою я перед вами, простая прибрежная баба, штормами и бедами трепанная, врагами топленная, полицией загнанная, живучая, – негромко начала Островитянская. – Взметнула меня судьба и революционная целесообразность вот сюда, на эту трибуну. Стою я и думаю – зачем я здесь?...

Голос завотделом окреп – талантливый бандюган-звукооператор умело микшировал звук.

... – А здесь я, потому что надо кому-то здесь быть! Ни ради несметных миллионов золотых рублей, ни за славу и терема роскошные, ни из жажды безграничной власти и сладкой жратвы от пуза! За справедливость мы здесь стоим, товарищи! За равенство классовое, природное, и, не побоюсь этого слова, космическое!

...Гремел голос под белыми, пусть и тронутыми махорочной желтизной, сводами. Оседлала глава Общего орготдела волну внимания аудитории. Вот это она умела – продавить своей волей мысль слушателя, рассечь форштевнем земноводной логики, бестрепетно отбрасывая прочь все ненужное, или нужное, но не сейчас.

...– Хлеб в столицу уже идет. Пусть не густо, но идет. И пойдет лучше! Точнее, строже и тоньше нужно в этом важнейшем продовольственном вопросе, товарищи! Не грозить мифическими расстрелами, не кричать, что мы непонятно кого и когда к стенке поставим, а по-доброму, по-хозяйственному: не смог ты пропустить эшелон с хлебом, не хватило паровоза, нет у тебя в лавке муки, гноишь зерно в амбарах – э, видать, не на своем ты месте, гражданин, не справляешься со своим ремеслом. Так начни заново, начни с малого. Выходи на свежий воздух, стройся в колонну, лопаты да кайло разбирай, выходи за ворота, шагай укреплять насыпь у чугунки. Дело очень нужное, и особого ума не требующее, так, дорогой ты наш товарищ ВИКЖЕЛЬ?...

Прыгала мысль товарища Островитянской, по верхам скакала, но скакала чувствительно – по самым болезненным прыщам и чирьям бытия, иной раз нарочито упрощая, вульгаризируя, но глубоко вбивая жало идеи...

Не убивать! Убеждая, мобилизуя, иной раз принуждая, но не убивая. Прочь обманчиво простую идею "шлепнуть!". Не спасет и не поможет. Пусть медленнее, пусть порой отступая и теряя позиции, но сберегая жизни и свое человечье лицо. Много об этом говорили и спорили, сомневались. И вот теперь...

...– Можем ли мы дать слабину, товарищи? Нам мир нужен, а немец вот он – на Невском! Мычит: эй, ступай домой, глюпый Иван, брось винтовку, теперь мы, гросс дойчлянд, над тобою стоять будем. И что мы этому гнусавому гаду с его пулеметом ответим? Тут только одно сказать можно – стой, где стоишь, колбасное семя, только сунься к нам! А лучше повернись, да сам подумай, со своими буржуями побеседуй...

Дальше и выше рвалась мысль завотделом. Бредовые истины? Или истина, изложенная в порядке бреда? Или это вовсе не самонадеянная оборотень несет с трибуны полную ерунду, а наоборот – этот октябрь-ноябрь абсолютно обезумел под крылом черного дракона-хаоса? Что делать? Как не ошибиться? Не имелось ответа у шпионки с двумя маузерами. Слишком грандиозна и масштабна проблема, ту проблему и полноценным бортовым залпом "Авроры" не завалить, хоть сто лет в упор расстреливай.

Не знала ответа на великий вопрос и товарищ Островитянская. Не знала, да и людям не слишком доверяла, но именно потому справедливо считала – кому как не людям их собственный человеческий вопрос решать? Разберутся, никуда не денутся. Потому и опиралась Лоуд на коллективный разум и здравый смысл гомо сапиенсов. Возможно, и напрасно упирала на столь неопределенную и шаткую субстанцию, да как же иначе проверишь? Только практикой. Или разберутся или друг друга перебьют. Тоже, кстати, результат.

...– Что есть для нас, товарищи, созыв Учредительного собрания? Еще одна бессильная и бессмысленная говорильня? Да, говорильня! Переливание из пустого в порожнее? Да, переливание! Но из этого бурления-переливания и нужно нам выстроить практичную и полезную водяную мельницу. Журчит-журчит, а ведь есть толк! Все должно идти на пользу народу. Даже болтуны! Никакого дармоедства, нам способности каждого члена общества важны, каждую пару рук к делу приспособим...

– Серьезно к делу подступает Людмила Батьковна, – пробормотал очарованно слушавший кондуктор. – Это ж какой хозяйственный характер у женщины!

Укс явно хотел скептически хмыкнуть, но сдержался.

Вот на "батьковну" ораторша сейчас совершенно не походила. Светлое, одухотворенно сияющее лицо, нежный румянец, блеск глаз... На вид лет восемнадцать, волшебно хороша. И как этого несоответствия не замечают?

Нет, не замечают. В зале само собой погасло большинство цигарок и папирос. Слушали напряженно.

...– Главное в чем, товарищи? В тщательности подхода, в трудолюбии и нашем природном великодушии! Да вы знаете, какие мерзкие типы попадают по текущим оргделам к нам в отдел? Гады, что аж трясет. Так бы и шлепнула! – товарищ Островитянская внезапно продемонстрировала аудитории "наган". – Вот – пулю в лоб и никаких проблем! Ан нет, шалишь! И суда еще не было, и вообще, какого чертта мы за счет трудового народа их, медуз тухлых, закапывать должны? Нет уж! Пусть возместят наш душевный и материальный ущерб. Честным трудом! Нет, в непримиримом классовом бою, конечно, иное дело. Били и бить будем. Но после?! Нет такого гадского гада, чтоб не мог канавы копать и канализацию чистить. Между прочим, тут на Неве не акватория, а... Но не будем о грустном. Все вычистим и преобразуем. Не старые времена, чтоб кровью умываться и по каторгам жизни понапрасно губить. У нас все по-хозяйственному, по практичному! И наш орготдел настроен оптимистично! Заканчиваю, товарищи. Стратегические решения примет Съезд, ВРК и иные ответственные лица и коллегии. Утром сам Ленин обещал быть! Он все умно расскажет, декреты обоснует. А от нас лично, и от орготдела, одна большая душевная просьба! Давайте-ка без штыков, гранат и иной артиллерии. К чему это шумное и кровавое дело? Живого внутреннего врага можно переубедить, а мертвого только закопать. Товарищи! Граждане! Дамы и господа, я и к вам обращаюсь, отнюдь не игнорирую! Леди и джентльмены! На повестке дня переговоры и компромиссы! Будет сложно, временами муторно, будет тошнить. Но иного курса у нас нет. Закапывать врагов – дело скучное и утомительное, хоронить же друзей дело еще и донельзя печальное. Не пробовавших прошу поверить на слово – я знаю что говорю. Спасибо за внимание, товарищи!

– И ведь не возразишь, – шепнул Укс, но его заглушили аплодисменты.

На этот раз хлопали не так бешено, скорее, задумчиво, зато продолжительно.

– Все правильно, – бахая широкими ладонями, подтвердил кондуктор. – Молодец, Островитянская! Только про ледей напрасно. Ну, какие у нас тут леди?

– Я – леди, – призналась Катрин и улыбнулась. – Так уж вышло, братишка. Теченья жизни непредсказуемы, и курс у нас пока изрядно рыскает.

– Нет, если в этом смысле, то конечно, – согласился балтиец. – Лично мне леди вообще никогда не мешали. Пускай будут.

* * *

Когда шпионка и Укс зашли в отдел, товарищ Островитянская сидела за столом, обхватив красивую голову ладонями, и очевидно, жутко рефлексировала. Прапорщик Москаленко мялся у несгораемого шкафа.

– Прилично, – кратко оценил судьбоносное выступление, Укс, знающий свою родственницу как облупленную.

– Вот и я говорю, – поддержал прапор. – По делу и от души.

Завотделом тяжко вздохнула:

– Такой исторический момент, а я мямлю, мямлю... Гагара безмозглая. Непростительно. Прям хоть топись.

– Ну, эти фантастически-нелепые идеи по утоплению ты отставь, все равно ничего не выйдет, – сказала Катрин. – А речь была глубоко правильной, потому что истинно верной.

– Язва ты, Светлоледя. И угнетательница политически незрелых народных масс беззащитного первобытнообщинного строя, – пробормотала Лоуд.

– Товарищ капитан, к чему тут ирония?! – встал на защиту завотделом Москаленко. – Хорошо ведь было сказано. Я с бойцами и обуховскими красногвардейцами стоял – одобрили единодушно.

– Я тоже одобрила. И тоже единодушно, – призналась Катрин. – Иронизирую из вредности. Правильные были слова. Учитывая ситуацию, видимо, единственно правильные.

Лоуд глянула из-под руки:

– Правда?

– Не дури. Когда я тебя обманывала?

– Ладно, – оборотень как-то очень по-человечески хлопнула ладонями по столу. – Работаем дальше. Время поджимает. Нужно закругляться. Мандатная комиссия проходу не дает: "в протокол данные занести, в протокол занести...". Тьфу, устроили из рабоче-солдатского съезда отвратительную бюрократическую волынку. Что мы тут, сионские мудрецы, сомнительные протоколы бесконечно разводить? Погубит нашу революцию вся эта страсть к бумагомаранию. Кстати, нужно допросы завершить и точки расставить. Катерина, с есаулом беседовать будешь?

– На хрен он мне сдался? Суть мы знаем из трепа Ганна, подробности не интересны. К тому же он на наркотике сидит, ты сама принюхивалась. Нет, он мне еще тогда надоел, с полным набором пальцев. Моя ошибка, признаю.

– Не ошибается тот, кто ничего не делает, – напомнила товарищ Островитянская. – Какие предложения будут? Передавать мальчиков-поганцев ЧЮКе не стоит, эти шмондюки там такого наплетут, а газетчики подхватят...

– Собственно, какие тут предложения могут быть? Обоих кураторов в подвал и пломбу в лоб, – мрачно молвила Катрин. – Заслужили.

– С беззубым я бы еще побеседовала. Что-то я его вообще не поняла, – заявила оборотень и слегка замялась. – К тому же, как-то двулично выходит. Только что я глубоко и исторически вещала насчет аккуратности обвинительных приговоров, и тут же завизирую отправку в подвал.

Укс в полном изумлении воззрился на названную родственницу:

– Ты в своем уме?! Ты теперь гуманистка и противница смертной казни? Сейчас Логос вконец облюется.

– Чего ему облевываться, это же временно, пока я при исполнении обязанностей завотделом, – успокоила Лоуд. – Тут считанные часы остались, а я вдруг сфальшивлю и опущу планку личного уровня политического самосознания? Не будет такого облома! Кстати, ты же, Светлоледя сама талдычила "давай для прикола никого убивать не будем, возвысимся непомерно мыслёй и духом".

– Хрен с ним, с духом. Есаул и Ганн вообще не здешние, они считаться не будут.

– Как член научного сообщества, склонный к исследовательской деятельности, предпочитаю сохранить чистоту эксперимента, – веско сообщила оборотень. – Ганндюка и твоего орла беспалого приберем, больше и ты, и социалистическое отечество их не увидят. Что у нас с неопознанным Ивановым и его расписными хлопчиками? Зачищать их будем?

– Хотелось бы, – призналась Катрин. – Но раз у нас остается менее суток, то попросту не успеем нащупать их базу.

– А, да, забыла сказать, – спохватилась оборотень. – Следующей ночью они нас сами найдут. Они на тебя засаду готовят. Ну, или мы засаду на их засаду, это вопрос диалектического материализма. Место назначено, выясним отношения в культурной и спокойной обстановке.

– Минуточку, откуда такие культурно-диалектические сведенья? И почему засада именно на меня?

– О, разволновалась она! Это, что, товарищ Мезина, первая на тебя засада? Пора привыкнуть. Ты цель неизменно заманчивая, а в данном случае еще и представляющая немалую научно-практическую ценность. Ну, в понимании этих дремучих полудурков.

– Товарищи, нужно же подготовить оцепление, стянуть группу захвата, а то опять уйдут диверсанты, – взволновался Москаленко. – У меня почти весь личный состав в разгоне по гарнизону, связь хромает, типографии сейчас практически без охраны, если воззвания не отпечатаем...

– Не надо никого заранее стягивать, а то вспугнем рыбу. Нам противостоит чрезвычайно чуткий контрреволюционный элемент. Сейчас, товарищ Москаленко, формируй группу по моему...э... увольнению, это первоочередная задача, – Лоуд вздохнула.

Прапорщик тоже завздыхал.

– Потом расстраиваться будете, – призвала коллег к собранности и сосредоточенности бесчувственная шпионка-аристократка. – Давайте пока задержанного в допросную. Нужно завершить хотя бы одну линию нашего хаотичного следствия.

* * *

Итоговый допрос подозреваемого гражданина Ганна вышел кратким, но эмоциональным.

...– Все равно не понимаю, – товарищ Островитянская, прохаживалась по комнате, вновь и вновь оправляя солдатский ремень, стягивающий тонкую талию под распахнутым жакетом. – Значит, ты снюхался с бесхвостым бандерлогом Кулаковским, вместе вы придумали план, нашли заказчика и заявились в Питер. Так?

Сидящий на стуле Ганн снисходительно усмехнулся:

– Ой вэй, упрощаете до смехотворности! Партии нужно финансирование. Возникла идея как поднять бабла. Я знал, что Куля проводил подобные хронооперации и имеет опыт. Почему не попробовать? Изначально о Питере речь не шла. Имелись интересненькие варианты изъятия дорогостоящих ништяков из области искусства. Но схемы по их перепродаже вырисовались абсолютно не кошерными – на аукционах товар зависает, пошли сплошные баги. Восемь крэш-репортов – вздрогнул как неживой. А тут предлагают гонорар самородной платиной. Не "вау-вау!", конечно, зато доступно, ликвидно, вопросов не вызывает...

– И вы за эту говенную платину ввергаете несчастный город в полный террор? Да еще в час незабываемого, пусть и непростого исторического события? Какого шмондеца такое могло в голову бахнуть? – оборотень вновь тряхнула себя за ремень. – Ладно, Кулечка – у него хвост чешется, лютая мстя в башке, да марафет в крови – прям все бурлит-булькает. А ты?

Задержанный глянул на сидящую на столе Катрин и щербато ухмыльнулся:

– Да вы же не хуже меня знаете – это не ваша, и не моя реальность. К чему эти мюзикл-ужасти? Ну, пришли, ну, ушли. Ни моральной, ни юридической ответственности не несем, так в чем пафосный цимес? Объясните, зеленоокая кися, этой заигравшейся в чужую революцию мадам – тут предъявлен масенький вариант из стопятьсот тысяч. Игрушка ни о чем. У нас там своя жизнь. Настоящая. Я за высшую справедливость в своем мире ничего не пожалею! А здесь... плюнуть и растереть три раза. И хватит меня троллить теми жалкими писаками-литераторами – просто смехотворно – ну кто их помнит в наше время? Это же даже не блоггеры второго порядка. Про инженеров и прочих даже не упомяну. Что вы вообще ко мне с этой вербовкой пристали? Не простых же ванюшек было набирать? А так некий квест, забавно, честное спортивный конкурс. Ну объясните, объясните модератору своего фейкового отдела.

Катрин пожала плечами – объяснять оборотню ничего не требовалось, все Лоуд и так поняла. Только не поверила оборотень, все ищет второе дно, не веря в абсолютно плоский и безмозглый, как лист поцарапанного облицовочного пластика, инфантильный цинизм Ганна. Это виновато слишком тесное общение со сторонниками и противниками великой революции – сотни неординарных, ярких и своеобразных личностей, неоднозначных, в большей части далеко не ангелов, но... Они, здешние люди, не знают, что такое виртуал-реальность, они рискуют всем здесь и сейчас, и жизнь у них одна. Они – всерьез. Они срывают горло на трибунах, мерзнут, таскают тяжелые винтовки, кормят вшей. Они сидели по тюрьмам и каторгам, по двенадцать часов махали кувалдами в дымных цехах, жрали тухлятину, хлебали настоящую политуру и настоящее французское шампанское, лечили сифилис после краткого романа на водах, сочиняли стихи на манжетах, поднимались цепью на пулеметы, варили лебеду и ходили по пашне за сохой. День за днем, вдыхая запах керосина, пороха и тонких духов, навоза и церковного ладана. Они удивлялись электролампочке. Смешные ненастоящие людишки. Навсегда ушедшее прошлое. И Ганн – всемогущий и всезнающий сверхчеловек, неразделимо соединенный с Великой Паутиной. Венец эволюции. Практически бог. Он ниспускается в этот мир и восходит на свой цифровой олимп когда пожелает. Он бесстрашен, мудр, мужественен. Месяц в первобытном Петрограде – с ума сойти, какой авантюрист. Он рискует, но всегда выигрывает. Или перезагружается и начинает сначала. Он напрочь лишен фантазии. Воображение отмерло за ненадобностью – в голове все чужое.

Катрин раздумывала, действительно ли у них там, в середине ХХI века имеются резервные копии личности или это Ганн попросту не способен поверить в свою смертную сущность? Наверное, существуют какие-то способы восстановления-клонирования по резервному ДНК или иными технологиями. Впрочем, неважно.

Лоуд частенько бывала в будущем. Видимо, и в относительно отдаленном. Особого восторга оборотень не проявляла, восхищаться и болтать на темы социально-технического прогресса ее не тянуло. Надо думать, не столь уж захватывающе то будущее, уже исследованное пытливой межпространственной путешественницей. Хреноватое оно будущее. Ну и что из этого следует? Катрин была практиком и точно знала – у нас единственное будущее, то, которое создадим именно мы. Остальные варианты... любопытны, но абсолютно ничего не доказывают.

...– Мы обречены на победу, – несло Ганна. – Общество, получившее право на полную свободу информации, неизбежно станет справедливым. Да, нам позарез необходимы деньги и смелые, честные, решительные люди. Признаюсь, я подумывал о привлечении к борьбе и вас, Катюша. Я выше личных обид. Зубы можно вставить, а вы были бы полезны. Но ваши неоднозначные наклонности в личной жизни... Ой вэй, 40-45 пунктов в минусе это не глядя, негатив и отток в онлайн-лайф гарантирован.

– Недотягиваю, значит. Какая жалость, – кивнула Катрин. – Кстати, Ганн, чисто ради любопытства, а как у вас самого с этим самым... со склонностями в личной жизни? Можно без подробностей, общий принцип интересует.

– Да нормально у него, – думая о чем-то ином, заверила Лоуд. – Идет в лич-сеть и коннектится регулярно, по сигналу персонал-мед-планера. У них все централизовано и строго, за здоровьем тщательно следят. Программное приложение не обманешь. Кстати, контактики такие забавные, я как-то хотела тебе такой презентовать, но позабыла прихватить.

– Бесконтактный секс позволил повысить среднюю продолжительность жизни до ста двадцати одного года, – с гордостью напомнил Ганн. – И это не предел. Когда мы придем к власти и введем справедливое распределение трафика эл-пакетных сетей...

– Верю. Так и будет. Взять всё, да и поделить. Особенно трафики. Согласно личных рейтингов и сетевому коэффициенту трудового участия. Интересные вы люди, вот даже прямо малопонятно куда вам стрелять: в зубах у вас контакты, в башке – вентилируемый вакуум и карты памяти, ниже сплошь эл-пакеты и интим-планеры.

– Ой вэй, и к чему вы меня вновь столь минорно пугать пытаетесь? – засмеялся подследственный. – Зачем в меня стрелять? Нет, я верю-верю, но контент-то дешевый. Давайте к сделке перейдем. Что от меня хотите?

– Узнать хочу, – устало призналась Лоуд. – Меня интересуют эксклюзивные выверты человеческой логики. Это всегда крайне познавательно. Хотя и вонюче. Вот ты отчего форт Нокс не отправился обирать или жмурика Тутанхамона шмонать-потрошить? Там же гораздо выгоднее. Так нет, приперся и в ключевом историческом моменте взялся гадить. Ты же марксистом себя называешь.

– Естественно. Наша партия помнит и высоко оценивает идеи родоначальников движения. Мыслили они оригинально.

– А здесь кто? Вот, вокруг нас?

– Но это же лузеры! – с искренним удивлением вскричал Ганн. – Да вы же сами отлично знаете! Они взялись за апдейт и все загубили! Дискредитировали идею. Нет, я понимаю, несовершенство техники, повальная неграмотность, полное отсутствие социальных сетей и умения четко выстраивать алгоритм рейтингов. Но и незачем было браться! Кому нужны столь бездарные и смешные эксперименты?! Они, видите ли, "коммунисты", у них "социалистическая революция"! Откровенные лузеры и пархатые вонючки! Настоящие коммунисты это мы – Сеткомпартия! Я двадцать лет в партии, я тридцать шесть всемирных сетевых конкурсов провел, премиальный фонд создал, я рейтинг на 3,8 пункта поднял! У меня опыт гигантский! Но я до сих пор ужасаюсь этой октябрьской ерунде. Взять власть и через несчастные семьдесят лет так бесславно обделаться. Дауны и ламеры!

Лоуд очутилась за его спиной, ладони ее, наконец, выскользнули из-под жакета.

– Не надо, – попросила Катрин, разглядывая носы своих сапог – левый украшала безобразная царапина. И где это так обувь испохабила? На броневике, что ли? – слушай, напарница, опускаться до его сетевого уровня, это как... Совсем уж детская нелепица. Это как памперсы с собой на рыбалку брать. Да и вообще мы договаривались об эксперименте.

– А если только уши? – большой нож в руке оборотня играл, нервно взблескивал. – Пепел Маркса стучит в мое сердце! Уши отойдут в математическую погрешность. В каждом лабораторном опыте просто обязана фиксироваться доля погрешности. Это нормально и справедливо.

– Брось, была уж погрешность... с хозинвентарем. А сейчас просто испачкаешься. Конечно, наше дело шпионское, заведомо грязное. Приходится и в дерьме ковыряться. Но не своим же личным ножом, – грустно сказала Катрин.

– Ну, бывало, за личинкой блистуна в навоз полезешь... Хотя ты права, конечно...

Нож исчез, на зеленоватую физиономию вернулась человеческая маска-фальшивка.

Ганн, примолкший, втянувший голову в плечи и благоразумно не рискнувший оглянуться, мгновенно воспарил духом и захихикал:

– Ой вэй, все шутите? Серьезный разговор будем вести, а, барышни-шпионки?

– Уже договорились, – Катрин глянула на вдруг успокоившуюся подругу. – Так?

– Как я и утверждала, товарищи и граждане, – время суровое, обязывающее, никаких блатных исключений! – торжественно заверила товарищ Островитянская. – Строго на общих основаниях. Исправработы. По понятным причинам, уход за мертвыми и использование на иных ответственных объектах, отпадают. Так что, остаются стройки народного хозяйства. Под чутким руководством старших, опытных товарищей. Пошли, Катерина, опять мы в цейтнот впадаем.

– Постойте, какая еще стройка?! – изумился осужденный, но Катрин, проходя мимо, подытожила беседу мимолетной затрещиной.

Шпионки вышли из допросной.

– Мне, значит, сдерживайся, а сама... – забрюзжала оборотень. – Рукоприкладство в отделе категорически не могу одобрить! Кто про грязь и прочее провозглашал?

– Я в перчатках, – оправдалась светловолосая следовательница. – И вообще, я это ничтожество из сетевого будущего вот прямо сейчас и забываю. Немедленно и бесповоротно.

* * *

Время, отпущенное следственной группе, истекало. Как говаривала донельзя опытная л-профессор: главное в шпионском деле – вовремя отчалить с чувством выполненного долга, хабаром и памятками. Но как известно, последний бой он самый-самый...

Глава двадцать первая. Конец Общего орготдела

Смольный

Час Х + 14

Драконы не умирают, прав был черный классик, притворявшийся сказочником. Возможно, теперь над Петроградом кружилось два дракона: к неприятно удивленному воцарившейся тишиной ящеру-Хаосу, прибавился упитанный и улыбчивый змей-Политикан. А может, над городом витала все та же бессмертная рептилия, просто сменившая черный роковой плащ на строгий костюмчик с отливом?

Заведомо нелепая версия, конечно. Никаких костюмов с отливом в Смольном не появилось. Все те же мятые пиджаки, кителя и бушлаты, шинели и пальто. Грохот спешащих сапог, роняемых ящиков и пачек листовок, неумолчное бубнение микрофонов и негодующие выкрики и свист из зала заседающего Съезда. Правда, пахло в коридорах поприятнее: неимоверными усилиями орготдела удалось заметно улучшить работу пищеблоков. Нынче каша гречневая на завтрак и кисель. Судя по аромату, уварили, что называться, по ГОСТу.

Шпионка сглотнула слюну, и, опираясь на трость, запрыгала вниз по лестнице. Некогда трапезничать. Будем надеяться, до нормального приема пищи чуть ближе, чем до введения полноценных ГОСТ и явления чиновных пиджаков с отливом.

Общий орготдел надрывался. Товарищ Островитянская пыталась достичь невозможного – успеть в оставшиеся часы доделать всю массу незавершенных дел. В кабинет протянули вторую телефонную линию – армейский аппарат зуммерил непрерывно. Несли на визу проекты воззваний, а телеграфные ленты с пометкой "особо срочно" свисали, кажется, даже с потолка. Киев, Екатеринбург, Харьков, Курск и главное – Москва – в белокаменной было крайне неспокойно. В кабинет непрерывно входили и вбегали делегаты из частей, члены ВРК, представители ЦК эсеров, жалобщики от Бунда^[49] и вздорные требовательные кадеты.^[50] Товарищ Островитянская подписывала, уточняла, не соглашалась, сурово требовала, шутила, ехидствовала, привычно перепиралась с ВИКЖЕЛем, диктовала телеграммы, бегала советоваться с «Яшей и Львом», слала «горячий товарищеский привет братьям-казакам»...

Ничего не кончилось. Скорее, наоборот. Вектор истории временно утерял предсказуемость и никакое мифическое "послезнание" сейчас не могло помочь даже символически. Ставка в Могилеве отвечала на телеграммы уклончиво, Духонин^[51] подал в отставку и замолчал, Чернова^[52] не могли найти. Какая-то сволочь остановила эшелон с зерном у Череповца, гад Керенский требовал немедленно отрядить два батальона для охраны здания ЧЮК, хотя там пока никто из работников свежесозданной комиссии и не появлялся. «Чужие» типографии саботировали печатанье воззваний, категорически требуя предоплату, ликвидация винных складов встретила активное противодействие несознательной части населения города. И Москва, опять Москва...

Товарищ Островитянская, сжав земноводную волю в кулак, делала все возможное и невозможное. На долю Катрин осталось завершать текущие следственные дела...

* * *

В морге пахло свежей известью, печалью и хвоей. Побеленные потолки казались выше, лампы бросали мрачные тени, но давали достаточно света, со двора доносились слова отпевания – там соорудили временный помост и навес для работников религиозных культов.

Бригада штрафников завтракала у конюшни.

– Вы, граждане, – Катрин, не здороваясь, указала на троих, – с вещами на выход.

Вздрогнули все. В штрафной бригаде сейчас числилось около трех десятков подследственных – естественно, отнюдь не все стрелки и террористы – по большей части мирные спекулянты, уличные грабители и прочая аполитичная буйная пьянь. Взятые на порче банковского имущества и за стрельбу по патрулям тоже имелись – ситуация в городе отнюдь не стало благостной.

– Без нервов, – призвала Катрин. – Не к стенке ведем. Допрос и изменение меры пресечения.

Допрос, вернее, заключительную беседу, пришлось проводить в знакомом кабинете патологоанатома. Начали с инженерного состава.

– Полагаю, вы познакомиться и парой слов перекинуться успели? – Катрин глянула в "дела" подследственных и сунула бумаги обратно в общую папку.

– Нам и раньше доводилось встречаться, – признался Грант.

– Неудивительно. Общие интересы: самолетостроение и малообъяснимая, но пламенная любовь к скорострельному оружию.