Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

Катрин вздохнула и вышла за ворота. Андрей – друг дома и вообще хороший человек. Но его внезапное явление наверняка несет новости, а внезапные новости – едва ли хорошие новости. Впрочем, будем надеяться на лучшее.

Хозяйка Медвежьей сидела на перилах моста и смотрела, как сквозь марево на дороге приближается знакомая фигура. Гм, душновато сегодня.

– Привет! Запарился?

– Вы бы замки пониже к реке ставили, – проворчал визитер, пожимая руку старой знакомой. – Уф! Как у вас? Все в порядке? Близнецы стажируются?

– По последним данным, пытаются превозмочь странную систему либерально-цивилизованного образования. С переменным успехом. В остальном, все в порядке. А, еще наша мелкая внезапно научилась плавать. А у вас-то как?

– Если лично у нас, то неплохо. Помидоры уже вызрели, от Мариэтты ваш элитный поросенок удрал, уж недели две бегает вокруг усадьбы, в руки не дается, устрашающе визжит вечерами. Ждем, когда клыки отрастит, будет у нас Секач-охрана. В общем, нормально. Вот в остальном... Короче, не вели казнить, Катерина Георгиевна, принес почту, новости не то что плохие, но неоднозначные.

– Это уж как водится.

Андрей передал казенного вида пакет, качнул вторым, потолще:

– Тут второстепенное, терпит.

– Ты спешишь или зайдешь, дух переведешь? – спросила Леди, с тоской глядя на машинописное "Мезиной Екатерине Георгиевне, лично в руки".

– Зайду и даже чего-то выпью. Ответа подожду. Вы не спешите, там осмысление требуется. Рад видеть, Флоранс!

Вторая хозяйка "Двух лап" стояла в воротах – безупречно свежая, словно и не дремала только что в детской.

– Добрый день, Андрей. Зайдешь?

– Всегда приятно у вас побывать, вот только почта сегодня сомнительная. Извини, пожалуйста, – пробормотал гонец. – Слушайте, налейте пива, а?

Посланник остался в каминном зале, потягивать прохладное пиво и беседовать с Энгусом-управляющим о правильных способах починки частокола – теме довольно скучной, если только ты не по горло занятый дипломат и консул, которому переночевать и повозиться в родной усадьбе – уже счастье.

– Даже не хочу угадывать, что там, – призналась Фло, наблюдая, как взрезается плотный конверт.

– Что тут угадывать? Вид официальный, печать очевидная, серпасто-молоткастая, а из Союза нам только один человек пишет, хорошо, что не часто. Раз вспомнил, да еще срочно, следовательно, нужны мы. Зачем, это, конечно, вопрос. Но войны там определенно нет, ты же знаешь. Не волнуйся, пожалуйста.

– Товарищ Попутный, он вообще не военный. Поэтому всегда на войне, пусть и тихой, шпионской, – напомнила Флоранс.

– Он уже политик куда больше, чем контрразведчик. Да и не в КГБ же он меня зовет, в самом деле. Там профи хватает.

Бумага мелованная, хорошая, министерская...

"Драгоценная и незабвенная моя, Катерина Георгиевна!

Рад, что судьба дала повод лишний раз напомнить о себе вашему давешнему другу, почитателю и поклоннику. Ежедневно вспоминая времена давние, романтичные, смаргиваю слезы и даю себе слово непременно закончить либретто "Степного поезда". Впрочем, к сути дела..."

– Ой, обычно Витюша на страницу троллинг разводит, – занервничала хозяйка Медвежьей. – Раз так лаконично, точно что-то серьезное стряслось.

"...Возникли серьезные проблемы. Не у нас, а в соседней "кальке". Есть веские основания полагать, что это пробный заход и следующие на очереди уже мы. По понятным причинам, интерес к нам со стороны зарубежных "партнеров" только нарастает. Наверняка, ты причины понимаешь, как и то, что даже отголоски коррекции соседней "кальки" на нас могут воздействовать неслабо..."

– Это что ж там такое заваривают?! – застонала Катрин.

"...Вмешались в октябрь-1917. По-видимому, работают две группы, не связанные друг с другом. Воздействие резкое, топорное, методы пакостные и, я бы сказал, любительские. Убиты Калинин, Каменев, несколько иных весьма значимых, хотя и незнаменитых лиц. Цель коррекции неясна – похоже, работают против всех, пытаясь свести ситуацию к полнейшему хаосу..."

– Но там же и так революция, следовательно... – прошептала побледневшая Флоранс.

– Ну да, он так и пишет:

..."делают из хаоса хаос в квадрате – и эта бессмысленность пугает. Если только не допустить мыслишки, что операция направлена конкретно против скромных нас и собственно политические результаты инициаторов не волнуют".

Катрин опустила письмо:

– Витюша допускает, что начата пробная контригра. Он у себя осторожно ведет ситуацию к решительной коррекции в 1973-м, а противник вмешается много раньше и обрушит конструкцию. Вообще-то, такого не должно быть, вектор обязан выпрямиться, но... Черт его знает, что из такого буйного эксперимента выйдет.

– Ваши эксперименты в "кальках" – наиглупейшее занятие, из выдуманных человечеством, – ледяным тоном напомнила Фло.

– Слегка категорично формулируешь, но не буду возражать. Просто, раз разновременные пространства и "кальки" существуют, кто-то должен там шнырять и пробовать это дерьмо на зуб. Поскольку, если не мы там щупаем, пощупают нас.

– Я сейчас сильно ругаться начну, – предупредила подруга.

– Ага, но чуть позже.

"...Нами были посланы три группы. Третья не дошла, сейчас ее ищут. Связи с двумя первыми опергруппами нет. Увы, никаких операций в данных годах нашим Отделом не предусматривалось и не разрабатывалось, специалистов попросту не имеем, результаты спешки и аврала закономерны. Понимаю, что сейчас ты вправе харкнуть мне в морду и это будет справедливо. О реакции драгоценной мадам Флоранс даже не говорю. Готов на кастрацию и сдирание шкуры, прошу только отложить до моей пенсии..."

– Подлец, мысли так и читает, – прошептала Фло, торопливо читая письмо и опираясь подбородком о плечо подруги.

– Да, это у него легко. Тот еще экстрасенс.

"...Помогите, очень прошу. По слухам, у тебя появился чрезвычайно талантливый коллега, и повесть о вашем совместном противодействии малоизвестным нехорошим событиям ввергла меня в искренний восторг и зависть. Впрочем, и возгордился я немало – все-таки довелось с тобой побывать в деле. Может, попробуйте, а? Там всего несколько дней, артиллерией не работают, события в большей степени политические. Ликвидировать никого не надо, только понять "кто и что", да вывести на злодеев группу захвата. Собственно, хоть Красную гвардию или юнкеров выводи – диверсионные группы у оппонентов малочисленные, кто угодно их прищемит. Но как их найти? Откровенно говоря, мы непоправимо опоздали – коррекция начата внезапно, ОВР^[2]-резерва у нас практически нет. Остается надежда на твою личную везучесть и опыт."

– Гм, оказывается я везучая, – поморщилась Катрин. – И у меня опыт. Видимо, предпенсионный, вот-вот шкуру начнут сдирать.

– Не говори так! – вздрогнула подруга.

– Слушай, я все равно не пойду, незачем нервничать. Я бы, может и помогла Витюше, старая дружба, коллеги, всякое такое... В конце концов, он любовником был очень даже недурным. Но в данном конкретном случае, что я в 1917-м буду делать? Петербург я знаю слабо, с событиями знакома... в пределах полузабытого учебника. «Аврору» помню, но, судя по всему, исторический крейсер вне опасности. Так что там делать? Бродить по Невскому и присматриваться к подозрительным физиономиям? Так там в те дни каждая вторая морда – подозрительная. А каждая первая – откровенный террорист. Да и вообще уже поздно события назад откручивать. Проще еще одну революцию устроить, чем исправить подпорченную.

– Полагаю, потому твой Витюша и намекает на "талантливого коллегу".

– Да ладно, не смеши. Революция – предприятие громоздкое, в одиночку его не раскачаешь. Тем более, революция уже идет, временной люфт всего в пару дней. Что можно успеть?

– Не знаю. Давайте сходим. Втроем. Если среди приличного общества придется работать, то у меня неплохо получается, – со сдержанной гордостью напомнила Флоранс.

– Ага. Ты маленькое обстоятельство упускаешь.

– Но что же теперь прикованной к нему сидеть?! Обстоятельство! У нас здесь десяток опытных нянек.

– Нянек много, но доверяем только мамочке. Очень взыскательный и рафинированный у нас ребенок. Папины гены.

– Ты преувеличиваешь...

Сверху, из детской донеслось пронзительное детское завывание.

Катрин усмехнулась:

– Вот это интуиция. Как у нее выходит? Не могла же слышать.

Через минуту Флоранс вернулась с ребенком на руках – младшая дочь зевала и с подозрением хмурилась на стены кабинета.

– Вот – мы абсолютно спокойны, – продемонстрировала Фло.

– Ну, я, когда у тебя в руках, тоже абсолютно спокойна, – согласилась Катрин. – В общем, нужно как-то на письмо ответить. Дипломатично-отрицательно. Хотя он в заключении заверяет что "все сознает и отнесется с пониманием".

– Мне на Витюшу наплевать, – сообщила подруга, отодвигая от дочери охотничий кинжал с заманчивым шариком на навершии. – Но ты сама изведешься. Ставка на судьбоносный 1973-й слишком высока. И ты, и уйма наших знакомых сделали очень много для воплощения этого плана. Придется помочь. Если не пойдешь, то разнервничаешься, а нервная ты весьма опасна для мира и окружающих.

– Ну и перестань тогда смаргивать, – проворчала Катрин. – Я бы сходила и помогла. Но как? Нельзя же переться наобум. Я в том октябре действительно никого и ничего не знаю. Такие тонкие операции годами готовятся.

– Готовятся годами, а в первые пять минут все запланированное идет к чертям. Ты сама это сколько раз утверждала. С другой стороны, если идти с "коллегой", у которой все "наперекосяк" по определению, удвоенные "косяки" могут дать плюс.

– Ты стала очень по-русски мыслить, – отметила хозяйка Медвежьей.

– О, очень странно, с чего бы так, да. Пойдем к Андрею, уточним детали?

Во втором конверте оказалась внушительная пачка пропусков и мандатов, с еще не проставленными датами – скопированы документы были просто шикарно. Еще имелось свежее офицерское удостоверение: МО СССР, капитан Мезина Е.Г., датированное апрелем 1963-го.

– Повысили, – Катрин со вздохом налила себе пива. – Фото только очень юное. Недостоверно.

– Ты почти не меняешься, – заверил Андрей. – И форма тебе все-таки удивительно идет.

– Ну да, все та же дура и опять в форме. Кстати, не факт, что наш "коллега" согласится, – напомнила о очевидных сложностях ситуации внезапный советский капитан. – У нее планов громадье, учебный график, командировки, конференции, просто удивительно загруженная личность.

– Такой шанс попасть в историю и она не воспользуется? – скептически покачал головой Андрей. – Ты ее попытайся сдержать. Там и так две революции было, а так еще третья наметится. Какая-нибудь Декабрьская-Махновская.

– ОНО походило, посмотрело и свой марксистко-анархический пыл поумерило, – заверила Флоранс. – Даже чуть жаль наблюдать такое крушение веры в азартность человечества.

– Увы, кто из нас не разочаровывался в идеальности мироздания, – согласился консул. – Я пойду, пожалуй. Проводники к месту вам, естественно, не нужны, а как определитесь со снаряжением – живо забросим. ФСПП в курсе, все затребованное изыщем незамедлительно. "Коллеге" от нас с Маней пламенный привет! Ой, чуть не забыл...

Младшей наследнице «Двух Лап» был вручен замечательный кукленок с моргающими глазами, и Андрей отбыл по неотложным дипломатическим делам.

– Жуткая жизнь у людей, – проворчала Катрин, – вообще дома не бывают. В этом смысле я, действительно, куда повезучее буду. Собираемся, что ли?

* * *

– ...И кортики достав,

Забыв морской устав,

Они дрались, как тысяча чертей.

Все ленты сорваны,

Тельняшки порваны...^[3]

– напевал гуманоид, энергично шагая по пляжу. Голос у певца (вернее, у певицы, ибо женственное начало угадывалось очевидно и несомненно) был негромок, но не лишен приятственности. Да и сама внешность даркши – легкая и безупречно стройная, лишенная всяких там мясистых излишеств, сомнительных выпуклостей и округлостей, не могла бы не восхитить понимающего наблюдателя. Ровные руки и ноги с утолщениями составов-шарниров, небольшая гладкая голова с аккуратными дырочками ноздрей и небольшими круглыми глазками, обладающими необычайно ясным взором. Все это непомерно лаконичное совершенство было обтянуто плотной, слегка глянцевитой безволосой кожей, уникально приятного глазу, неповторимого оливкового колера. Всякие там ассоциации с прямоходящим чучелом лягушки – абсолютно неуместны! Во-первых, чучела не поют, во-вторых, каждый образованный человек сразу бы понял, что ему посчастливилось лицезреть представителя племени коки-тэно. Знаменитейшие оборотни, способные имитировать любую личину и образ, непревзойденнейшие шпионы, путешественники и исследователи! В своем естественном облике! Ну не редчайшая ли удача?!^[4]

Из одежды на уникальном дарке имелись лишь тельняшка, почему-то в зеленую пограничную полоску, и ремень с внушительным ножом.

– Да что ж такое тяжеленное?! – вопросила оборотень у волн, перекладывая ведро в другую руку. Ведро, мятое, жестяное, в очевидных остатках ярко-красной нарядной краски, наполняли массивные раковины пяточниц. Судя по всему, емкость для сбора моллюсков была позаимствована с иномирового пожарного щита.

Профессор, кренясь под тяжестью ведра, взобралась на песчаный обрывчик и увидела гостей:

– Ого, какие человеки! И с охраной!

Под охраной, видимо, подразумевалась Блоод, которая была скорее проводницей, а не телохранителем.

Дамы-дарки дружески обнялись, Лоуд глянула на двух визитерш-человеков и милостиво разрешила:

– Ладно, можете меня поцеловать. Только без этих... без страстностей.

Флоранс, смеясь, чмокнула, зеленоватую щеку, а Леди Медвежьей проворчала "обойдешься" и подхватила тяжелое ведро.

– Вот! Практичный деловой подход! – восхитилась оборотень. – Уважаю! А что у вас стряслось? Просто так вы же хрен заявитесь.

– Это к Леди, – Блоод указала великолепным когтистым пальчиком. – Проблемы там. Кормить улитками? Будут?

– Вот прямо для вас и собирала, – вздыхая, заверила оборотень. – Чего ж теперь делать, сварим устриц. Но на шампанское не рассчитывайте!

Дамы направились к костру, над которым уже висел котел, испускающий весьма приятный рыбный наваристый аромат. У костра сидело семейство оборотня, оно же шпионско-боевой экипаж, и молча наблюдало за встречей. Невысокий черноволосый мужчина, с вечно-недобрым выражением точеного смуглого лица и именем Укс, и совсем юный парень, тоже худой, поджарый, обветренный-ободранный, хотя и успевший поспешно причесаться при появлении нежданных гостей – этот оболтус отзывался на неофициально-укороченное имечко – Гру. Рядом с бродягами валялся английский бульдожек, на редкость кривоногий, но симпатичный. Гостей он знал, потому беспокойства не проявлял, продолжая бдительно приглядывать за берегом и дюнами.

– Садимся, ложки готовим, раз уж заявились, – радушно пригласила Лоуд. – На первое рыбий кулеш по-речному-морскому, мне Гек рецептик подогнал.

– Гм, это интересно, – признала Катрин. – Авторство рецепта Гека, который с Чуком, или американского происхождения?

– Опять эта въедливость! Ну, вот какая разница с твоим-то аппетитом? – покачала головой оборотень. – Говорю же «по-речному», по-миссисипски. Падайте!

Гостьи расселись – Блоод, понимающая, что будущий разговор ее касается мало, опустилась между мужчин. Хозяйки "Двух Лап" заняли место рядом с оборотнихой.

Супчик оказался весьма недурен. Трактовать приписываемое авторство рецепта следовало осторожно: среди своих друзей Лоуд от вранья отдыхала, но шуточки у нее случались столь многослойными, что лучше не особо вникать. Гек Финн или кто другой придумал, но вкусно.

– Так что там у вас зачесалось? – перешла к делу оборотень, вытирая коркой лепешки опустошенную миску.

– Тебя вербуем, – прямолинейно сказала Катрин. Выделенная на двоих с Фло миска уже опустела, а переходить к сути дела следовало сразу и конкретно.

– Понятно, что меня, не Блекх же вам понадобился, – Лоуд указала на встрепенувшегося пса. – Кобелей у вас и так хватает, а я единственная. Что? Где? Когда? И сколько?

– Петроград, 1917-й. Октябрь по старому стилю. Кто-то влез в революцию и события рискуют поменять курс. Изыскиваем виновников, сдаем компетентным органам.

– Органам на органы, гм... – оборотень почесала ушное отверстие черенком ложки и решительно сказала: – Не пойду! Звиняйте, любы друзи. Во-первых, я там уже была. Во-вторых, это воистину замечательные, интересные дни. Но печальные! Только подумать: такой великолепный шухер, а через какие-то семьдесят лет – полный пшик и импотенция. Как вспомню, так у меня наступает меланхолия и отсутствие аппетита. Этак и до проблем с пищеварением недалеко. Это, кстати, от проклятых галет. Да и главное – погода там отвратительная! Ужасен Петербург в осеннюю пору. Особенно, когда октябрь вообще ноябрь. Меня эта двойственность месяце-наименования всегда возмущала.

– Меня тоже, – призналась Катрин. – И насчет погоды совершенно согласна. "Шухер" я чуть иначе оцениваю, но не суть важно. Тревожит и смущает иное. Слушай, ты ведь когда там изучала революцию и шлялась по митингам, в суть не вмешивалась?

– Катя, это странный вопрос, – кратко отметила оборотень.

– Давай без обид. Это не странный вопрос, а риторический. Я знаю что ты всерьез обещанное всерьез выполняешь. Я с другой точки зрения. Ведь имелись мысли и идеи, как "улучшить и углубить"? Не могли ведь не иметься.

– Что ж я совсем безмозглое?! Конечно, имелись мыслишки и очень даже продуктивные. Но я воздержалась.

– Вот и я воздержалась. Я, конечно, не такой знаток революционного движения, но в свое время имелось желание пойти и вмешаться на ключевом этапе. Прихватить с собой ящик патронов и скорректировать процесс.

– Что ты мне про свою контрреволюционную реакционную сущность толкуешь? – пробурчала оборотень. – А то я не в курсе. Ты с войны вернулась, можно понять. Я поразмыслила и отчасти даже поддерживаю. Конечно, по состоянию хрупкого организма я от фронтов держусь подальше, но пакостное это дело, кто спорит.

Катрин кивнула – оборотень не выносила артиллерий и вообще близкой стрельбы – учитывая тонкий слух коки-тэнов и иные обстоятельства, вполне можно понять.

– Так вот, товарищ Лоуд. Мы с тобой, имея основания и вполне благородные, пусть и противоположные, побуждения, от вмешательства воздержались. А кто-то влез грязными ногами и давай крушить. Убиты Калинин и Каменев...

– Гм, вот же какие шмондюки вредят. Ладно Каменев, я с ним не знакома. Но дедушку Калинина жалко. Он мне как-то орден хотел вручить. Я, конечно, отказалась, но все равно было приятно. А с чего эти, вмешалистые злодеи, вообще туда встряли? С какими корыстными целями?

– Да демоны их знают. В смысле, как раз это и нужно расследовать. Но я тебе сейчас на иное намекаю. Мы уславливались, что не вмешиваемся. Но сейчас как раз нужно вмешаться. Пусть и сдержанно, ограниченно.

– Она мне намекает?! Растолковывай, разжевывай глупому оборотню, – немедля принялась иронизировать многоопытная шпионка. – Обстановка в общих чертах ясна. Но чертт, как известно, притих в деталях. Кстати, а что с гонораром?

– ФСПП оплатит как обычно, плюс зимние командировочные. Глорская гильдия здесь не причем, не их направление.

– В Глоре откровенное жмотье засело, я с ними еще поскандалю, дождутся. Прямо даже не знаю. Дело вроде хорошее, нужное, опять же вы пришли и слезно просите. Но ведь этак, сходу, напрыгом... Мы же с тобой уже не девчушки, этак стрекозками в лампу на огонек лететь.

– Угу, не девочки. Но импровизации тебе всегда удавались.

– Импровизации... Тут Великая Октябрьская Социалистическая Революция! Без всякого преувеличения – событие космического масштаба. Заметь – я без шуток и иронии. Как-то боязно браться, да еще и второпях. Я ведь когда-то конспект набрасывала. Чисто для игры ума. Укс, ты ту красненькую тетрадь помнишь? Куда ее засунули?

– Нет ее. Должно быть, тогда у Скара сгорела, – отозвался вроде бы не слушавший, а шептавшийся с Блоод, соратник оборотнихи.

– Что это вы мою документацию утериваете?! Спасать нужно было!

– Так вас, маманя, и спасали, – напомнил младший член семейства.

– Неужели я не помню?! Правильно, меня, а потом документы. Там же уникальные мысли были! Тьфу, знала же, что могут пригодиться. Еще у меня тогда пресс-папье сгинуло. Екатерининское, очень хорошее, – принялась припоминать Лоуд.

– Не отвлекайтесь, маманя, – попросил мальчик.

– Да что тут отвлекаться, теперь вот придется идти. Дело принципа! Потом зайду в Зимний, пресс-папье подберу, – приняла обоснованный план действий решительная оборотень.

– Ради такого случая позволительно и что-то антикварное присмотреть. Только весь Эрмитаж утаскивать не нужно, – попросила Катрин.

– Куда его весь ваш Эрмитаж, у нас университетский музей не резиновый. Вот каникулы придется продлять, хотя у нас график занятий плавучий, но все равно нехорошо, – озаботилась профессор.

– Это ненадолго. Пять-шесть дней, – заверила Катрин.

– "Пять-шесть", как же. Ходили мы уж с тобой, знаем. Месяц, не меньше.

– Нет, там что-то с Общим временем намутили. В цейтноте работаем.

– Ишь ты, какие хитроумные шмондюки, – удивилась ушлая прыгунья по мирам. – Даже интересно. Ничего, разберемся.

– Спасибо, – подала голос Флоранс. – Пожалуйста, присмотрите там друг за другом.

– Не сомневайся, вернется твоя Светлоледя в целости и сохранности, – заверила Лоуд. – Хотя ее пристойного поведения я не гарантирую. С ее-то пылким темпераментом...

– Если нужно будет, все что угодно, любые постели. Но с учетом аутентичных зараз, – жалобно напомнила Флоранс. – Слушайте, я пойду, наверное.

– Идите-идите, а то ваша младшенькая и досюда доорется, – ухмыльнулась оборотень. – И в кого такая горластая, даже непонятно, да? Малый, ты что сидишь как обезьян на скале в прилив? Передай ребенку грушу, не жадничай.

Катрин отошла с подругой в сторону.

– Удачи! – прошептала Фло, с трудом удерживая три огромных дареные груши. – Если что, вызывайте нас сразу. И поосторожнее, очень прошу.

– Дело политическое, без смертоубийств.

Фло только вздохнула.

Они поцеловались, Катрин с осуждением глянула на груши:

– Похоже, обормот уже практически наш родственник. А ведь я про свадьбу ничего не слышала. И вообще я категорически против. Шпана он откровенная.

– Боюсь, тут слово Леди не решающее. Остается соблюсти приличия. В сущности, он не такой плохой парень. И упорный.

Фло и Блоод исчезли, а революционные шпионки спустились на пляж.

– Я тут подумала: чой-то, ты, Светлоледя, меня вечно в противоречивые коллизии втравливаешь, – провозгласила оборотень, сбрасывая просторный тельник. – То не делай вам революцию, то делай – вот как вас, людей, поймешь?!

– Строго говоря, делать нам ничего не нужно – нужно проследить, чтобы другие не наделали.

– Что ж, следить я когда-то умела, хотя вся эта педагогическая возня в универе порядком притупляет интеллектуальные способности.

– Не прибедняйся. Способности у тебя столь необъятны, что...

– Тоже верно. Но так и подмывает взять хворостину и упростить образовательный процесс. Кстати, что это на тебе за труселя? Манька подогнала?

– Ныряй уж, – посоветовала Катрин. – Это из наших личных запасов, пока без сомнительных модных даров Мариэтты обходимся.

Лоуд – истинная дочь моря – нырнула и исчезла, гостья неспешно доплыла до отмели и обратно. Волны были теплыми, ласковыми – славные края, безлюдные.

Потом сидели на песке и пытались продумать хоть какой-то план.

– Что-то не идет, – признала Лоуд. – Наверное, это от того что нам этих самых... вводных не хватает. Может там уже всех наших постреляли и революцию надоть с самого начала разворачивать.

– "Наших"... Ты эти крены прекращай. Мы за историческое равновесие, а не туповатые подыгрывающие кому-то полубогини с куцыми послезнаниями.

– Да, знаний маловато, – согласилась оборотень. – Я ведь больше на личности внимания обращала, любовалась интеллектуально-революционной игрой ума. На город не очень смотрела. Ну, каналы там любопытные, мосты, кавалерист на изваянии. О, столб еще этакий, примечательный.

– Но Смольный помнишь? Я там и не была ни разу.

– Еще бы я Смольный не помнила?! Очень интересное место. Только кабинеты путано расставлены и часовые привязчивые. Но что там по округе, подходы и где буфет – помнится смутно. Хотя у меня карта Питера есть! Точно! Ее наш Гру почитывал.

– Хм, он карту Петрограда читал?

– Там не только карта, а всякие инструкции, загадочки и прочее. Довольно интересно, я прихвачу.

– Хоть что-то. Я тоже успела в компьютере план глянуть и последовательность событий, – Катрин ссыпала с ладони сухой пляжный песок. – В общем, осмотримся, вникнем, войны там все-таки нет. А для начала пройдемся по верхам и попробуем подправить обстановку на раннем этапе. Упредить, так сказать.

– Что-то я сомневаюсь. Ты задолго хочешь вмешаться, а ведь вектор истории заведомо выпрямится, сама все время о том талдычишь. Да и личностей наподбирала каких-то неинтересных, они непойми каким боком к революции.

– Зато их узнать легко, я их даже по учебнику помню. В любом случае раз ситуация уже не классическая, наведем противнику помехи. Хотя этот самый противник у нас, похоже, придурошный.

– Хитроумно маскируется? – предположила оборотень. – Вот мы с виду тоже не из гениальных, а как до дела дойдет, ого! Отловим шмондюков – хворостиной не отделаются!

Глава вторая. Осенняя капель

Выборгское шоссе, дом 106.

Девять дней до дня Х.

Подмерзшая, невидимая во тьме трава хрустела так, что страшно ногу переставить. Царила глубокая ночь середины октября: осень уже сломана, неумолимо подкрадывается бесконечная зима, холодно и мутно серебрится пустынное шоссе, отрезанное от рощицы шатким штакетником. Ветер неровно трогает ветви берез, и оттуда, с, казалось, обнаженных ветвей, летят бурые листья. В глубине рощицы дом: деревянный, двухэтажный, со сложно-изломанным нелепым мезонином. Окна слабо светятся: словно тлеет дешевое и прогорклое постное масло в грязных мерках базарных торговок. Мерзость!

– Что ж, милостивые государи, пора. Мой выстрел первый, далее по уговору. Будем решительны и беспощадны!

Игорь-Грант хотел что-то сказать, но лишь поморщился и отвернулся в сырую темноту. Третий боевик – Петр Петрович – весело усмехнулся, в темноте сверкнула белизна острых зубов. Поеживаясь, двинулся к позиции – ему предстояло взять на себя фасадную стену дома с застекленной верандой.

Предводитель группы стоял, прикрыв глаза. Шорох травы стих, ветер замер, ждали встревоженные березы. Мертвая тишина.

Алексей Иванович открыл глаза. Дом – это омерзительное даже на вид, чумное строение – дом ждал исполнения приговора. Гости в нем есть – удалось удостовериться. Все ли в сборе? Этого не узнать. Что ж, рискуем, для того и пришли.

Хам уже давно здесь. Петербург набит хамьем – бунтующим и обнаглевшим – словно бочка подтухшей сельдью. Хам вездесущ: на Невском и на вокзале, в гостиницах, магазинах и лавках, на дворцовых площадях, в проходных дворах и на набережных. Все что копилось наглого, темного, противоестественного в несчастной России за последние пятнадцать лет – оно здесь, в гниющей столице.

Хотелось поскорее покончить. Алексей Иванович распахнул пальто и, отчего-то торопясь и оттого совершая лишние, глупые движения, принялся собирать пулемет. Раскрыть приклад, вставить лаконичный пенал магазина... Согревшееся под одеждой железо повиновалось с равнодушной готовностью. Боевик обтер ладонь о пальто, освободил затвор из предохранительной прорези. Оружие – обманчиво-неловкое, похожее на тевтонскую руну, собранную из фрезерованной и штампованной стали – было готово к стрельбе. Да, среди родных осин и берез до столь убийственного механизма додуматься не способны. Дреколье, топоры, ржавые ружья и тупая ярость – вот чем они сильны. О хамье, хамье!

Легкие пулеметы, коробки с патронами и все остальное группа забрала из условленного места десять дней назад. Изучить и испытать оружие, провести пробные акции, проверить себя и соратников – времени хватило на все. Разве что окончательно привыкнуть к псевдонимам, так настойчиво рекомендованным связистом Центра, и перейти строго на нейтральные "Гранд", "Шамонит", не получалось. Ну что это за собачьи клички?! Выбирали новые имена, конечно, сами члены группы, связист лишь обозначил принцип принятых в организации псевдонимов. Сам Алексей Иванович, поколебавшись между именами "Чистый" и "Понедельник" – взял себе имя первого дня недели. Имя казалось символичным, но отнюдь не пафосным. Но тут же выяснилось, что из чужих уст псевдоним звучит ничем не лучше мальчишеского "Гранда" или восточно-манерного "Шамонита". Черт знает что такое!

Вспомнив о перчатках, Алексей Иванович, неудобно зажав под мышкой оружие, принялся натягивать едва не забытый предмет экипировки. Скорострельное оружие требовало тщательного соблюдения осторожности: при пальбе ствол раскалялся так, что голым ладоням ожогов не избежать.

– Глупо, глупо! – сердясь на себя, боевик взялся за оружие – совершенно забылся, взведенное смертоубийство под мышкой зажимал. Это нервы.

Боевик обогнул труп большевистского часового – его сняли из пистолета с глушителем – чудесное оружие, переданное Центром. Хлопок не громче удара в ладоши и лежит "товарищ" как миленький. Петр Петрович выстрелил хладнокровно, точно в голову. Распростерся покойник тихо, если склониться, должно быть, услышишь, как поганая кровь капает на сухую листву из пробитого лба.

Третьего дня Алексей Иванович уже убивал. Нет, не убивал! Очищал мир, отмывал опозоренную Россию. Да, грязное, но неизбежное дело. Совесть чиста. Абсолютно чиста! Те двое легли в грязь, такую же истоптанную и загаженную, как их убогая, вдрызг пропитая матросская судьба. Один из мерзавцев все кашлял, в этакой удивленной, пьяноватой манерой возил в луже локтями. Алексей Иванович добил бандита выстрелом между лопаток. Почему из браунинга, отчего вытащил из кармана именно револьвер, когда начал уничтожение бесов из пулемета? Видимо, что-то бессознательное.

– Я же говорил – проще, чем закурить, – сказал тогда Шамонит, брезгливо подбирая матросскую винтовку и вынимая затвор.

Петру Петровичу-Шамониту следовало верить – он давненько... разговелся. Веселый, талантливый человечек, авантюрист до мозга костей.

...Притихший ветер, маслянистые окна дома, скелеты берез – все ждало. Есть ли в доме женщины? Это неважно. Вырезать нарывы, безжалостно удалить гниль и гной – русская земля милосердна, все впитает. И гной, и грехи врачевателей.

Пора. Алексей Иванович зачем-то сделал шаг вправо, прижался спиной к черно-белому стволу и решительно вскинул пулемет. Сначала угловые окна, потом центральные...

– Дай коры мне, о Береза!

Желтой дай коры, Береза,