Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Лоуд сделала ход элементарный, зато не требующий особой подготовки. В образе говорливого и веселого матросика с револьвером на боку, подкатила на "лорине" к церкви св. Анны, и душевно побеседовала со священниками. Допросом это назвать было трудно: болтун-матрос, конечно, расспрашивал о неизвестных диверсантах, но по большей части трепался об Общем отделе, хвастал своей значимостью, хвалил стиль руководства прозорливой тов. Островитянской. В числе прочего было упомянуто, что новая власть доверила именно заведующей Общим отделом проведение срочной инвентаризации сокровищ Эрмитажа, ибо приноровились оттуда красть "с ураганной мощью". Товарищ Островитянская вот прямо скоро поедет себе выбирать кабинет в Эрмитаже, а главной по охране там будет белобрысая дылда-Катька, та, что в лоб шмаляет сходу и без разговоров. А как же – расхищения нужно пресечь прям немедля, а то самые ценные картинки и штуковины упрут.

Маневр и наживка выглядели простенькими и не очень убедительными. Но! Ганн полагал, что "Иванов" и его "расписные" не местные. От слова – вообще. То есть Пришлые. Насчет самого "Иванова" имелись сомнения – возможно, иностранец, в общем и целом владеющий ситуацией, хотя и дурно знающий город. Связались с ним кураторы довольно оригинальным способом, но это отдельная история. Вот "расписные" казались Ганну глубоко чуждыми. А люди, кажущиеся чуждыми даже представителю счастливого сеть-будущего, видимо, были совсем уж... Впрочем, татуированные бойцы Катрин интересовали в меньшей степени. Важен был сам "Иванов". В какой-то момент приоритеты этого мутного типа практически полностью сместились, перейдя от усердного наведения хаоса в Петрограде к попытке захвата одной малозначимой, хотя и яркой особы. Операция с ранением и дальнейшим похищением тов. Мезиной была разработана мгновенно и достаточно талантливо, и ее удачному проведению помешала лишь случайность.

Такое внимание к собственной персоне льстило, но вообще Катрин не любила навязчивых мужчин. Лоуд была права – наживку стоило закинуть. Купится Иванов или нет, вот в чем вопрос. Взять практически беззащитную девушку в музее – заманчиво. Но, сил для ловли конкретных "практически беззащитных" особ и возможности маневра силами в городе у "Иванова" не так-то много.

Имелись рабочие версии, зачем именно понадобилась таинственному злодею скромная молодая дама. Но лучше бы их, эти версии, проверить. Ну, или пресечь в корне нездоровую деятельность нехорошего "Иванова".

– Ты здесь бывала? – поинтересовался л-матрос, высаживаясь из авто – "лорин" тормознул на Миллионной у подъезда со знаменитыми гранитными фигурами.^[59]

– В детстве. Маман прокачивала обязательную программу культурного воспитания. Помнится, я здорово устала бродить по залам. Собственно, это все что помнится.

– Урывистое у тебя образование, товарищ Мезина. По типу "когда-нибудь чему-нибудь". Нехорошо!

– Да уж чего хорошего.

Катрин повернулась к машине:

– Коля, ставь машину на виду и жди. Появится Москаленко или кто-то из бойцов, скажут, куда дальше. И успехов тебе! Главное, не спеши шею сворачивать.

Шпионки пожали водителю руку.

– Может, тебя чмокнуть на прощанье? – сипло поинтересовался л-матрос.

– Не обязательно, – поспешно заверил пилот. – Счастливо вам в поездках. В разных. Всем.

Машина отъехала, шпионки посмотрели на атлантов.

– Роскошные мужчины, – отметила Лоуд. – Главное – реалистично отраженные! Я как-то с ними лично встречалась – один в один!

– Не надо меня запугивать, – попросила Катрин. – Тут вообще-то открыто?

Двери оказались запертыми, но на стук выглянул солдат в распоясанной шинели и строго сообщил, что "музей зачинен до после-революции".

– Ты, саперская душа, отпирай, – дружески предложил л-матрос, демонстрируя мандат Общего орготдела. – Мы не до экспозиции, а с проверкой остекления. Зима на пороге, а вымерзания ценностей Советская власть допускать не собирается.

Эрмитаж охранял караул 2-го запасного Саперного батальона. Саперов было их не то чтобы густо: выставленные у разных дверей три поста по два штыка. Ходить в залы саперы опасались, поскольку имелся строгий приказ ничего музейного не попортить, да и вообще в темноте среди непонятных картин и статуй было жутковато.

Солдаты были вполне настоящие, не подставные. Предложили кипятку и фонарь, но обпивать-объедать саперных караульных шпионки не собирались, а фонарики имели собственные. Уточнив, не было ли сегодня чего необычного, комиссия Общего орготдела направилась в глубину сокровищницы.

– М-да, в этой плоскости у нас малость недодумано, – признала Лоуд, вновь превращаясь в симпатичную товарища Островитянскую. – Оппоненты попросту могут нас не найти. Эрмитажей тут еще и несколько штук. Хотя, нет, Малый и Старый это, кажется, одно. В общем, все напутано из сложных архитектурных соображений. Может, нужно было на посту сидеть? Завели бы граммофон, пообщались...

– А если оппоненты элементарно вздумают нашвырять гранат на завыванья того граммофона? Всяких звуко-сослепительных?

– Да, тоже не вариант. Я гранаты не люблю как класс и злобную выдумку буржуазного милитаризма. Ладно, придется прогуливаться и ждать. Должны вломиться, мы подманим и поставим точку.

– Хотелось бы поставить. А чего ты опять в завотдельском облике? Я понимаю твою привязанность к руководящему посту, но уже как-то нездорово. Все ж ты слегка мертвая.

– Не надо мне тыкать и попрекать высокими постами! На мне подсох тот мерзкий киношный кисель, да еще лейкопластыря с проводками на шкуру налепили с лихвой. Все чешется, свербит и аллергирует, – объяснила оборотень. – Жакетка-то настоящая, под ней скрестись удобнее. А иллюзия в смысле почесывания отягощает. А что мертвая... В порядочном музее просто обязаны шляться призраки. Товарищ Островитянская – актуальный и идеологически верный вариант потусторонности. Или тут имеются какие-то местные старорежимные граждане-призраки?

Про местных призраков Катрин не знала. Коты специальные, вроде бы должны бродить. Хотя музей-дворец, здесь кругом сложные наслоения культурных и исторических воспоминаний. А какие воспоминания без безвинно удушенных, отравленных и ткнутых кинжалом в спину? Но на память ничего не приходило...

Нынешний Эрмитаж, конечно, порядком отличался от того, что помнился шпионке. Экспозиции иные, не очень-то и привычного музейного вида, самое ценное вывезено в Москву, беспорядок, иной раз приходилось натыкаться на мебельные заграждения и штабеля ящиков. Огромного пыльного буфета на первом этаже Катрин вообще не помнила. Шпионки поднялись на второй этаж, неспешно брели немецкими и голландскими живописными залами – слабый свет падал в щели портьер на высоченных окнах, картины на стенах сливались в единый сюжет. Как справедливо отметила профессор – недостаток освещения склоняет непримиримый спор художественных направлений к абсолютной победе мышастого реализма.

В зале Рубенса засадная группа сочла возможным передохнуть на мягких банкетках. Богатый вишневый бархат, пыль и позолота – подсказала краткая вспышка фонарика. Но сидеть мягко.

Лоуд вслух размышляла о пользе диет и моде на фитнес. Думали шпионки, конечно, об ином.

– Не придут, – предрекла, играя тростью, Катрин. – Уже начало восьмого, если бы комиссия работала, мы бы уже домой собирались. Невзирая на широкоизвестный трудоголизм Общего орготдела, работать беспрерывно невозможно. Особенно ввиду отсутствия наличия работающей столовой или буфета.

– Да, я тоже жрать хочу, – согласилась напарница. – Могут не прийти. Есть мнение, что этот Иванов весьма тертый и хитрозадый шмондюк. Ну что, снимаемся и отзываемся засадные полки?

– Надо бы еще подождать часок-полтора. Логичнее ворогу заявиться уже в темноте и перехватить нас где-то на выходе-входе. Хотя темнота уже давно есть, а признаков вторжения нет...

– Могут тебя на подъезде попытаться подсечь, – заметила многоопытная профессор. – Рисково и шумно, но если они не решатся сюда сунуться... Хотя как они тебя рассчитывают брать в машине? Ты же по-любому маузеры успеешь хапнуть.

– Может, я вообще не такой уж особо ценной считаюсь?

– В понимании Иванова – ты ключ. Умеешь Прыгать без машин, а это, в их замшелом представлении – бесценно. Я так вообще сущий клад, но про меня не знают. Ибо я скромная.

– Ты, конечно, просто эталон скромности и малоизвестности. Но мы все пока домысливаем, а гипотезы спорные.

– Как прикажешь проверять, если лабораторного материала не имеем? – возмутилась профессор. – И вообще не усложняй. Ситуация проста: или придут, или не придут. Поскольку сигналов и вообще шума нет, значит, второй вариант. Не огорчайся. Дома честно скажешь, что туристическая поездка вышла на славу. Все осмотрела, с царем и Ильичом поздоровалась, в лимузине прокатилась, в музеях побывала.

– Угу. Может еще пройдемся? Тут где-то Рыцарский зал должен быть. Надо бы взглянуть. Из практических соображений.

– У тебя фигура для доспехов нестандартная, – напомнила Лоуд. – И вообще они тяжелые. Сама понесешь.

– Как феодалка и известная угнетательница, могу себе позволить изготовление доспехов на заказ, – напомнила Катрин. – Но что толку на месте сидеть?

Действительно, сидеть в темном музее оказалось скучно. Изредка доносился стук копыт по мостовой – проезжали редкие извозчики. Прошагал отряд юнкеров – было слышно, как ругали какого-то Корякина – нижний чин, а при передаче караульного поста придирается будто инспектор генштаба.

– Сработаются, – задумчиво сказала Лоуд, освещая узким лучом фонарика огромную картину. – Ругань – это признак нормальной рабочей обстановки. Хотя не царские времена, и с табуированной лексикой нам необходимо непримиримо бороться! Или хотя бы ее разнообразить. А то музеи вон какие пространные, а ругань наоборот. Слушай, а почему тут написано "Гибельный шторм"? Волна хилая, явно не океанская. Море какое-то мелкообразное. Чего вдруг "гибельный"?

– Потому что это не Айвазовский, а немец какой-то малевал. И вообще нужно было днем засаду делать, при нормальном освещении. Сейчас шедевры рассмотреть трудно. Мы идем в Рыцарский зал или не идем?

– Да на что сдались эти железки? Дома не надоели? Унылая ты, Светлоледя.

Прислушиваясь, шпионки брели по залам. В бесконечных помещениях стояла полная тишина. Никакого сигнала, даже намека нет. Остальные засадные группы – немногочисленные, поскольку большая часть ребят Москаленко была занята и стянуть их к Эрмитажу не представлялось возможным – остальные три группы контролировали торцы здания. Предполагалось, что противник попытается проникнуть в здание именно там. Бойцы заняли позиции еще до полудня и пропустить "расписных" никак не могли. Задержать-захватить врага столь малыми силами в любом случае трудновато, оставалось надеяться на оперативные и скоординированные действия всех групп. Но пока задерживать было попросту некого.

...– Вон они, твои железяки. Ишь выстроились, – входя в следующий зал, осудила Лоуд. – Между прочим, настоящие шпионы не унижаются до размахивания всякой острообразной тяжестью и антисанитарного употевания в доспехах. Если нужно – ткнул ножичком под лопатку, и клиент доволен, и ты достоинство сохраняешь.

– Я на полставки шпионка. А так, просто военный человек и немного леди, – оправдалась Катрин.

– И чего хорошего? Бегаете все взмыленные: дым, лязг, кишки по веткам. Неаккуратная профессия. Вот – даже здесь – самый вонючий зал. Керосином так и прет. Я бы этот военный хлам вынесла в отдельную загородную экспозицию и оградила от несовершеннолетних, – Лоуд обвиняющее указала в сторону двух ближайших стальных фигур. – Поставят вот такого ющеца в культурном месте, а он, может, пожароопасный!

Катрин пожала плечами – Рыцарский зал на то, что помнилось, вообще не походил. Знаменитых конных рыцарей не видно, все как-то мелочно: доспехи, щиты на стенах, несимметрично сбитые в кучки витрины с мечами и клевцами. Но керосином действительно ощутимо пованивало. Чистят им латы, что ли? Странно. И сами манекены странноватые. Этот вот, в миланской кирасе с огромным напузником и странных обвислых портках, он кого изображает? Вольный итальянский крестьянин-партизан, обзаведшийся трофейным железом?

Рука шпионки бессознательно скользнула к рукоятке маузера, но было поздно. "Миланский крестьянин" резко шагнул к стоящей спиной профессору, мгновенно прижал нож к горлу Лоуд, другой рукой приставил к голове пленницы ствол отнюдь не итальянского револьвера банальной системы "нагана". Явно взведенный...

Это было немыслимо. Катрин и с закрытыми глазами могла бы почувствовать присутствие в помещение чужого человека. Или дарка. Опыт, годами наработанное чувство опасности... Но мгновение назад зал казался абсолютно безопасным. Ладно, человек всегда может ошибиться. Но как Лоуд лоханулась?!

– Однако! Два века живи, век учись, – сдавленно сказала профессор, прижатая к стальному нагруднику. – Говорила же – самый дрянной зал!

Зал был не только дрянным, но и чересчур обитаемым. Катрин уронила трость и держала на прицеле маузеров появляющиеся из углов фигуры. Еще трое... шестеро. Оружие держат наизготовку – даже в темноте можно угадать винтовки-трехлинейки.

Катрин рискнула бы – можно снять двоих ближайших, одновременно нырнуть за витрину. Темнота поможет да и удовлетворительную скорострельность маузеров не будем отбрасывать. Но Лоуд... Завалить этого наглого "миланца" ничего не стоит – он лишь частично прикрыт не очень высокой товарищ Островитянской. Но револьвер – механизма простая и бездушная, пружина спуска легко сработает в дрогнувшей, пусть и уже мертвой, лапе. Голова у профессора умная, многоликая, но вполне пулепробиваемая...

– Тифина! – предупредил один из керосиновых призраков. – Леди Катарина, нам лучфе спокойно погофорить. Мы фас ждали здесь, у арсенальный залы и не офиблись. Профу минутку фнимания!

Он. "Иванов". Манера говорить характерная и описание соответствует: невысок, залысины. На боку в кожаной сумке весит какая-то хрень, вроде увесистого цилиндра противогаза. Запасливый какой, вот об этом не упоминали. В остальном все совпадает. Ганн говорил про акцент, не умея идентифицировать оный – псевдо-коммунист и сам наполовину англоязычен, как все детишки Сети, да еще нарочито свою речь замусоривает. А гражданин "Иванов" у нас явно из немцев, видимо, баварец. Спасибо нашим знакомым переводчикам, пусть поверхностно, но насчет диалектов просветили.

– Отпускаем женщину, потом разговариваем, – резко предложила Катрин.

– Не гофячитесь. Эфто не женфина, а тофарищ Остроффитянская. И лишь ее прифутсвие позфоляет нам гофорить, но не стрефлять. Очень скорофалительно стрефлять, – подчеркнул свою мысль Иванов. – Оруфие мы фсе опускаем. Кроме фот того рефольвера. Пусть подстарфует от фашей меткой руфи. Мы с фами хорофо знаем, фто фрау Остроффитянская – персона, фесьма ценная русской рефолюции и лично фам.

Изъяснялся герр Иванов на смехотворнейшем русском, но мысли свои доводил до собеседника исчерпывающе. Пистолет он, кстати, действительно опустил, темные фигуры между витрин, тоже отвели стволы винтовок.

Значит, переговоры. Катрин тоже опустила "маузеры".

– Благорафумно, – одобрил худосочный Иванофф. – Перейду к фути дела. Тофарищ Остроффитянская имеет представлять рукофодящий роль в данной рефолюционной дейстфительности. Фы, как коммунистка и болфивичка, отлично это понифаете. Фариант прост: фаши услуги в обмен на физнь и безофасноть министра!

– С какой стати я вдруг "министр"?! – придушенно возмутилась товарищ Островитянская. – Не будет у нас этого опозоренного историей звания! Требую в переговорах меня именовать "исполняющая обязанности народного комиссара"!

– Как уфодно, – не стал возражать Иванофф. – Не о фас речь. Я обращаюсь фот к этой белокурой фударыне.

Он демонстративно повернулся к вооруженной собеседнице:

– Суть предложения фам ясна, фрау Катарина?

– Не совсем, – призналась Катрин. – Во-первых, вы чересчур "фыкаете", а во-вторых, меня смущает ваше страстное стремление поменять замечательную товарища Островитянскую на какие-то неопределенные "мои услуги". Чудится неприятный сексуальный подтекст и дурной вкус.

– Фексуальный? – явно не понял собеседник.

Так, а Иванофф ведь не совсем то, чем его считали. Несомненно, человечек земного и здешнего происхождения, но какого "года выпуска"? Явно не ХХ век. О сексуальной революции^[60] бедолага вообще не осведомлен. Еще и старательно «сударыня» пытается использовать. Учтив не по-современному герр Иванофф.

– Не суть важно какой подтекст, это я к слову, – пробормотала Катрин. – Просто объясните – какой вам смысл менять видного деятеля революции на мои неочевидные услуги? Вы ведь тут так старательно и прилежно контрреволюцию учиняли, гражданскую войну провоцировали?

– Не фофсем. Мы меняли цефь софытий. Федущую туда, – Ифанофф указал стволом пистолета куда-то далеко вперед, в сторону античных залов. – Нам не нуфна фойна. Та-та, та самая, фы знаете.

– Так он пацифф-ффист! – обрадовалась придушенная, но не утерявшая свойственного земноводным оптимизма, профессор. – Камрад Иванов, у нас с вами много общего...

– Зафнитесь! – холодно приказал переговорщик. – Нам не нуфны политифированные фыскочки-рыбачки. Я разгофариваю с фрау Катариной. Идемте с нами, фударыня. Нам фыжненно необходим специалист по Прыфкам. Об оплате и комфинсации зафраченого фремени догофоримся. Разочарофаны не будете.

– Понятно, – Катрин осторожно потерла пистолетом внезапно занывшую ушибленную ногу. – Герр Иванов, вы не находите, что ваш подход к переговорам напоминает шантаж? От специалиста по Прыжкам, работающего под нажимом крайне мало пользы. Вы должны понимать.

– Мы догофоримся, – повторил собеседник. – И фы не пофалеете. Но пока я фынужден дейстфовать грубой силой. К тому фе я плохо говорить по-русски. Трефуется обстоятельный бесед.

– Требуется убрать от моей головы или наган или нож, – встряла Лоуд. – У меня шею перекосило, а кривошеий ИО наркома – это вообще курям насмех. Кстати, для полного взаимопонимания рекомендую перейти на пантомиму. Будет как в немом кино, что очень стильно. Синематограф вообще чрезвычайно современное и технически совершенной искусство, несомненно, главное для нас...

– Зафнитесь! – приказал Иванофф. – Или ногу профтрелю.

В голосе невыразительного лысеющего человечка проскользнули стальные нотки. И свой кавалерийский "Рот-Штейер"^[61] он держал уверенно.

– Жить кривошеей я не желаю! – злобно объявила оборотень. – Стреляйте, пофлые убийцы! Может, я желаю умереть как в кино. Эффектно и не напрасно!

До Катрин дошло. Она кинула краткий взгляд на напарницу – Лоуд была вынуждена стоять на цыпочках: горло поджимал нож пленителя, в висок упирался револьверный ствол, и голова, обтянутая красной косынкой, действительно крайне неудобно перекосилась. Бесспорно, оборотень могла обратиться во что-то жуткое, способное напугать даже смахивающего на робота "миланца". Но скорее всего, тот с перепугу нажмет на спуск. Профессор совершенно обоснованно ценила и берегла свои мозги.

– Меня душат, режут и висок продавливают. Это нарушает все Гаагские конвенции прям скопом и оптом, – с достоинством напомнила оборотень, уловившая понимание во взгляде партнерши.

– Ефе слофо и ф колено, – кратко сообщил Иванофф, действительно нацеливая пистолет на стройную ногу товарища Островитянской.

– Экий вы фанат стрельбы по женским ляжкам, – пробурчала Катрин. – Оставьте эти садистские фокусы. Мне нужны гарантии, и хотя бы самое общее представление об объеме работ. В общем, надо договариваться.

Катрин знала, что договариваться не о чем. Пристегнуть прыгуна к одному месту гораздо проще, чем это кажется на первый взгляд. Иванофф вполне сообразит как это сделать. Да и объяснять немцу теорию лимитирования личных и индивидуальных прыжковых способностей бесполезно. Ее, эту теорию, все равно никто пока не может понять и объяснить. И вообще шпионов дома ждут – это решающее обстоятельство. Так что заканчиваем переговоры.

– Здесь не мефто уточнять... – начал Иванофф.

Громыхнул выстрел...

Эхо еще катилось под высокими сводами и краткий всхлип-вздох несчастной Островитянской практически утонул в гулком отзвуке коварного выстрела. Но все видели, как из виска пленницы брызнула кровь. Оборотень безжизненно обвисла в полужелезном объятии, из-под пробитой косынки на гладкую щеку густо потекло...

– Фто... – возмущенно открыл рот Иванофф.

Первый выстрел Катрин сделала опущенным пистолетом, пряча ствол за собственные ноги и надеясь, что рикошет и звук уйдут в сторону обреченной напарницы, а пуля никого не заденет. Лоуд сыграла идеально, спрятанный под косынкой сквиб тоже не подвел. Противник ничего не понял и мгновение было выиграно. Теперь Катрин злорадно всадила пулю Иваноффу в колено, с левой руки положила ближайшего стрелка и ушла под защиту витрины. Стреляли "расписные" метко – сразу две ответные пули раскололи витринное стекло. Откатываясь из-под опасного стеклопада, шпионка достала "миланца" – получив пулю в плечо, громила выпустил безжизненное тело Островитянской, пошатнулся, неловко бахнул из "нагана" в потолок зала. Катрин для профилактики добавила великану во второе плечо и сосредоточилась на остальных стрелках. Штабель ящиков поблизости пришелся кстати – вполне себе капонир, хотя и миниатюрный...

...Патронов жалеть не приходилось, "маузеры" грохотали практически непрерывно. Расписные отвечали довольно точно, но в плотности огня явно не могли составить конкуренцию. Вталкивая в пистолет новую обойму, Катрин отметила, что у противника сложности в обращении с "трехлинейкой". Похоже, к иным стволам привыкли...

...Еще четыре пули веером в сторону дальней двери зала... Интересно, где наша засадная кавалерия? Хотя тут всего несколько секунд прошло. Что-то хрипит на немецком наречии герр Иванофф, пытается отползти с линии огня. Ничего, далеко не уползет, скотина этакая. Тела товарища Островитянской на месте нет – воскресла и испарилась, то-то и "миланец" враз притих. С чистотой эксперимента по гуманности не очень получается, да и разгром музеев становится какой-то нехорошей традицией. Не поджечь бы строеньице...

Пуля ударила в пол недалече от колена шпионки. Катрин спешно откатилась за витрину – у "расписных" тоже обнаружился резерв – стреляли с тыла, со стороны соседнего зала, помнится он наречен Западно-средневековым. Хорошо что силы врага скромны – там только два ствола. Но продолжают упрямо бить по конечностям – выходит, нужна им "фрау Катарина" живою просто позарез.

Ситуация усугубилась – под перекрестным огнем всегда трудновато, а тут еще и помещение специфическое. Но из "средневековья" почему-то больше не стреляли.

Шпионка на всякий случай сместилась дальше к стене и за постаментом рыцарского чучела (снизу опознавался как кастенбрустский доспех XV века, но присматриваться некогда) столкнулась с рыжим мальчуганом.

– Начинаю разочаровываться в боевой составляющей Общего орготдела, – скорбно поведал л-ребенок. – Где твой Москаленко со своими шмондюками?

– Щас будут, – заверила Катрин и дважды выстрелила из-под рыцарского меча-"бастарда". Предмет вооружения не удержался и с грохотом рухнул на пол.

– Могло бы и на жопу. Толком экспонат прицепить не могут. Не музейщики, а... – нелицеприятно раскритиковал л-мальчик, стремительно убегая на четвереньках за витрины...

"Попутчики" все же не затерялись в бесконечном музее – в зале итальянской живописи застучали автоматы, кто-то матерно предложил врагу почетную капитуляцию. "Расписные", естественно, принимать предложение отказались, начали отступать в сторону французской классики XVIII века. Дважды бабахнули гранаты, на этом непростительная порча шедевров мирового искусства завершилась.

– Я так и знала, что бомбами кончится, – чересчур громко отметила товарищ Островитянская – она уже вполне в своем, женственном образе сидела на полу, изящно, двумя мизинцами затыкая уши.

– Не стрелять! Мы здесь! – заорала Катрин межвременно-революционным бойцам, и сделала знак напарнице, намекая на достойное преображение. Конечно, "попутчики" догадываются об истинной судьбе героической "ИО наркома", но принципы конспирации нужно соблюдать.

– Постой, а чем воняет? – спохватилась профессор, неохотно принимая облик, славного, но безымянного кронштадца.

По ощущениям Катрин, пахло разгоряченными "маузерами" и опустошенными гильзами. Хотя, нет, еще что-то... озон, как после грозы?

– А этот шмондюк-то где?! – л-матрос резво подскочил на ноги. Катрин запрыгала следом – кувыркание по полу на пользу отшибленной ноге не пошло – травма весьма и весьма чувствовалось.

– Ушел! – в ярости взревел л-матрос, шаркая, растирая подошвой башмака кровавые потеки на полу.

Иваноффа действительно не было. Вот тянулся темный след от простреленной ноги, и все... Дальше чисто. Валялась круглая крышка от чего-то похожего на термос.

– Навонять и смыться вздумал?! – зловеще вопросила профессор, подбираясь как перед...

– Стой! – испугалась Катрин.

Поздно. Лоуд исчезла. Едва чувствующийся необъяснимый отзвук Прыжка мгновенно растаял в пропахшей порохом и озоном темноте.

Катрин подобрала кругляш. Крышка как крышка: добротная, с хорошей пружиной и чем-то вроде часовых шестеренок.

– Живы? – окликнула Москаленко.

– Да как сказать, – отозвалась Катрин в полном замешательстве.

С другой стороны приблизилась невысокая фигура в темной куртке.

– Опять Логос шутит? – осведомился Укс. – Ускакала наша полоумная?

– Да вот как-то на редкость скоропалительно, – пробормотала шпионка. – Это ты там двоих с винтовочками?

– Я в глупых экспериментах не участвую, и нож у меня всегда при себе, – сухо подтвердил дарк. – Кстати, экспозиция по Этрурии произвела на меня весьма приятное впечатление. Слегка несуразно, но в целом чувствуется искреннее уважение к эпохе.

– Ну, хоть что-то. Слушай, а как теперь ее искать? – занервничала Катрин.

– Чего меня искать? – отозвались со стороны евро-средневекового зала, бухая сапогами, подошел л-матрос, сунул напарнице абсолютно внезапную оловянную пивную кружку. – Ушел этот шмондюк. Верткий, хотя и одноногий теперь. Я бы подсекла, но там народу многовато, а бушлат оказался не по темпоральному сезону. А еще бюргерские нравы воистину отвратительны – в меня сардельками швырять вознамерились. Горячий продукт, между прочим. Короче, Германия. Век девятнадцатый. Год не скажу – они там такие нервные, что с датировкой возникли трудности. Может, на кружке что указано.

От кружки пахло пивом – внутри еще болталось на донышке.

– Можешь дохлебать, – милостиво разрешила профессор. – Вроде свежее.

– Воздержусь, – Катрин разглядывала кружку, Москаленко подсвечивал фонариком.

Bamberg^[62] – красовалось готическое на оловянном.

– Значит, все-таки немцы, – сказал прапорщик.

– Связь с германцами несомненно, но те, – Катрин кивнула в сторону тел, которые проверяли бойцы, – на нормальных немцев не очень-то похожи.

– Это понятно. Непонятно как газетчикам это происшествие представлять. Нам бы какой однозначности добавить, – Москаленко уже начал мыслить политически верно и прагматично.

– Есть предложение по порядку введения однозначности в данную ситуацию, – с весьма знакомыми и, видимо, осознанными интонациями сообщил л-матрос.

Москаленко непроизвольно поморщился и отвернулся – все же с непривычки видеть в коренастом балтийце призрак обаятельной завотделом мужчинам было сложно.

– Товарищ Катерина, мы с тобой подсказки предоставим, – уже без всяких игр с интонациями заявил матрос. – Только логово этих разрисованных камрадов найти бы не помешало. Вышло бы доходчивее.

– Нашли мы их логово. Временное пристанище, но, определенно, они тут не в первый раз сидят, – хмуро сообщил Москаленко. – Это тут, в подвале, рядом с кочегаркой. Взрывчатка, даже пулемет запасен. Правда, из доказательств происхождения – ничего. Они, похоже, исключительно сельдью и хлебом питались. Мы случайно схрон нашли – с утра пошли котов эрмитажных подкормить, я рыбки прихватил. Все ж традиция, а время сейчас голодное. А тут гнездо... Только там уже пусто было. Я подумал, что срочно вам докладывать не имеет смысла. Да и сомнения оставались.

– Сомнения, товарищи, нам вечно вредят, – изрек л-матрос. – Диверсанты почти сутки сидели и стерегли товарища Мезину в этой самой железной экспозиции. Отбили керосином запахи и затаились. Нужно отдать должное врагу за выдержку и терпение. Учтем. А товарищу Катерине поставим "на вид" за полную предсказуемость поведения. Доспехи ей, понимаете ли, непременно нужно поглядеть.

– Если бы я не интересовалась историей оружия, мы с врагом вообще бы разминулись, – напомнила Катрин. – Что за предложение с доказательствами?

– Спорное предложение, – признала профессор. – Но исходя из ситуации... В качестве консультанта пойдешь?

* * *

– Это вообще натуральный вандализм, – сильно мучаясь, сказала Катрин.

– Что вы эту несчастную народность все время пинаете?! – вступилась профессор за знаменитое древнее племя. – Вандалы не хуже других они жили. Да, немножко зверствовали, зато радушные. А по данному вопросу я вообще не понимаю. Мы же не все собираемся выгребать. Нам штук тридцать-сорок и хорош. Не обеднеют фондами.

Опять музей, и опять пустой и ночной – идеи в профессорскую голову приходили с закономерной и последовательной логичностью. Шпионка стояли перед низкими витринами, почти доверху заполненными немецкими регалиями. Крестов действительно было много. Тысячи... Среди них утопало некоторое количество автоматического оружия и иных признаков поверженной фашисткой мерзости. Грабить данную экспозицию у Катрин не имелось ни малейшего желания. Варварство и вообще стыдно. С другой стороны, Лоуд права – где еще возможно срочно найти что-то поубедительнее этих крестов?

– Дай пистоль, я тут уголок стекла чуток стукну и все, – разъяснила профессор свой тонкий план по изъятию ценностей.

– Да это вообще абсолютно не те кресты, – нервно зашептала Катрин. – Не той эпохи награды. Эти вроде бы к взятию Москвы чеканили, да драпанули и бросили.

– Вот! Враг раззявил пасть не только на наш Петроград, но и на Москву! Но не вышло, не на тех полезли. Скажи мне что тут неисторичного? Жалкие двадцать с гаком лет? В историческом масштабе – ничто! Имеем полное право приложить данные кресты к материалам расследования. В этом даже есть свой, пусть и непрямой, символизм. Короче, не хочешь доверять пистолет, сама стукай.

– Ты профессор или терминатор, прикормленный стекольной фирмой? Хватит уж, витрин в Эрмитаже с избытком набили. Тут планку открутить сбоку и доступ будет. Только, наверное, на сигнализации, – Катрин со вздохом достала нож...