Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Паровоз! – сказала Катрин в дверь будки.

– Откуда? – деловито уточнила Лоуд, беря железнодорожный фонарь. – Ежели с Пятидесятой, так то одно, а напротив, с Гатчины, так иное.

– С города.

– С города нам никого не надо. Ездют, ездют, сами не знают, чего ездют.

Подруги поменялись диспозицией: Катрин с маузером села у окна, Лоуд, на ходу меняя внешность и деловито помахивая фонарем, двинулась навстречу гостям. Теперь вместо коренастого балтийца по шпалам вышагивал подтянутый поручик в ладной шинели. Вот вскинул над головой фонарь, предупреждающе замахал. Маневровый паровоз, толкавший впереди себя символически блиндированную платформу с солдатами, окутался паром, замедлил ход.

– Диверсия! – завопил с насыпи л-поручик. – Рванули мерзавцы пути и ушли к поселку. Мои орлы за ними кинулись, преследуют. Догонят, чертт бы их взял, непременно догонят. Давайте к станции, ремонтников срочно сюда!

С платформы что-то неразборчиво закричали.

– Верно! – отозвался л-поручик. – Только поживее! И, прапорщик, будьте любезны, оставьте хоть пулемет с расчетом. Не ровен час, опять наскочат...

С платформы спустили "максим", коробки с лентами, маневровый паровоз устремился назад, в сторону Петрограда. Катрин слушала, как бравый оборотень руководит установкой пулемета:

– Туда вот рылом, туда! Насыпь присторожить. Братец, в будку загляни, там мешки и доски есть, можно обустроиться.

Солдат сунулся в дверь, попытался что-то разглядеть в слабом мерцании огня печурки.

– Винтовку в угол поставь, – мягко предложила Катрин.

Солдат увидел маузер, спешно поднял руки – выроненная винтовка бухнула прикладом по шинели, накрывавшей ранних пленных – под ней замычали.

Второго пулеметчика Лоуд приголубила дробяным мешочком, этого обесчувственного пришлось заволакивать в будку собственными силами.

– Хлопотное дело, – прокомментировала оборотень, связывая руки бедняге. – Вот не люблю я этих полков, рот и прочих батальонов: жуткое многолюдье и опять же суета.

– Суета будет, если ремонтники прибудут раньше, чем...

– Не прибудут. Их, ремонтников, еще организовать надо. Да и вон – слышишь! – Лоуд подняла палец. – Идет наш долгожданный, литерный, военно-кавалерийский. Все рассчитано с профессорской пунктуальностью. Занимай уютное местечко у пулемета. Он хоть нужной системы? Управишься? Там у них особого выбора не было.

– Уж как-нибудь.

– Надеюсь на твое профессиональное прикрытие. Да, чуть не забыла, сейчас мы вернемся.

Лоуд сгинула и почти тут же явилась уже не одна – возникли шагах в пяти от "стартовой" точки.

– Сдурела?! – ошеломленно ахнула Катрин. – Она же не готова!

– Чего это "не готова"? – удивилась оборотень, в очередной раз меняя облик. – Мы неоднократно беседовали, обучались, и вот он – славный момент дебюта. Трусить мы не станем!

Эшелон подкрадывался осторожно – предупреждающий фонарь видели издали. Паровоз остановился шагах в двухстах, насыпь там изгибалась, угадывались живо рассыпающиеся из вагонов казаки с винтовками. После паузы трое двинулись по полотну к будке. Одинокий человек с фонарем неспешно шагал им навстречу...

Разглядев встречающего, есаул онемел. Оба казака тоже обмерли, младший чуть не уронил карабин.

– Царь!

Шедший навстречу л-Николай-II повыше поднял фонарь:

– Здорово, станичники! Донцы?

– Так точно, ваше импер.., – есаул, уж немолодой, видавший виды, сбился.

Император махнул дланью:

– Без чинов. Я в отставке, давно корону на гвоздик повесил. Сперли уж небось, демократские мазурики.

Казаки неуверенно заулыбались. Отставной царь одет был легко: без шинели, на кителе блестит одинокий георгиевский крестик, погоны сняты, фуражка лихо сбита чуть на бок – действительно в отставке, по-простому. В остальном – истинный император, как на картинке, даже лучше, проще и веселее. Видать, успел отдохнуть без трона.

– Смех смехом, станичники, а дела-то нехороши, – л-Николай указал фонарем в сторону разодранного взрывом, задравшегося поросячьим хвостиком рельса. – Рванули чугунку, не иначе как по вашу душу старались. Хорошо мы с конвойцами из гостей возвращались, на звук свернули. Джигиты мои следом за мерзавцами, а я гляжу – поезд! Вообще-то, мне на люди показываться нельзя, уговор с новым правительством строгий. Ну, уж тут такое дело, пришлось выбирать, – вдруг под откос слетите? Рискнул я объявиться. Вы уж не выдавайте отставника, я ж под честное слово отпущен, нельзя мне на общество.

– Так точно, ваше... – есаул опять сбился.

– Просто Николай Александрович, – великодушно разрешил пенсионер Романов. – Или "гражданин полковник", звания меня никто не лишал.

– Так точно! – казаки отдали честь.

– А что там, в Петрограде? – осмелился спросить есаул. – Говорят, бунтуют сильно, офицеров и казаков прямо на улицах стреляют.

– Сильно преувеличено, – Николай открыл портсигар, угостил папиросками казаков. – Но неспокойно, это да. Керенский – сопля адвокатская, разве он что может? Эх, дурила! Большевики опять же свое жмут. Наглые, просто жуть. Но и понять можно – хлеб в город завозят дурно, бабы ропщут, детишки скулят, кругом дороговизна и недовольство, все жалуются и плачутся. Спекуляция торжествует, в лавках за селедку как за осетров требуют. Сущее безобразие!

– Это все жиды мутят, – шалея от собственной наглости, осмелился вставить казак постарше.

– И это тоже, – признал бывший царь. – Но если б только иудеи ловчили, оно бы полбеды, управиться можно. Так и свои, православные, мухлюют. "Посулите нашему жулью 300 процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы", – как мне давеча телефонировал патриарх Тихон. Э-хе-хе... На вас, казаков, только и надежда. Не подведите, станичники, нынче умом и хладнокровьем действовать надо.

– Да мы ж разве когда подводили... – есаул от полноты чувств стукнул по рукояти шашки. – Подождем, когда пути исправят, и... Порядок будет!

– Подождете, ты гутаришь... – л-Романов задумчиво пыхнул папироской и решительно отшвырнул окурок. – А чего нам ждать, станичники?! Нечего ждать, прождали уж все ожидания. Кто там у вас атаманит? Дайте ему знак. Скажу последнее слово казачьему обществу. Заодно и ознакомлю станичников кое с кем.

Казаки побежали к эшелону, а решительный л-Романов вернулся к будке.

– И что? – нервно осведомилась Катрин.

– По плану, – кратко ответила оборотень. – Придется речь сказать. Ну, парочка тезисов у меня заготовлена. Татьяна Николаевна, ты как? Готова?

– Нет! – в ужасе пискнула великая княгиня Татьяна. В заштопанном платье и криво сшитых меховых "торбазах" она производила странное впечатление. Впрочем, изъятая у пулеметчика и накинутая на девичьи плечи шинель слегка скрашивала дисгармонию облика.

– К выступлению пред широкими народными массами привыкнуть нельзя, – утешила оборотень. – Это ж наш народ, любимый, ему палец в рот не клади. Ничего, искренность граждане-казаки ценят. Главное, когда на вагон будем лезть, юбки придерживай. А то они отвлекутся от текущего политического момента. Катерина Георгиевна, вы от пулемета не забывайте. Мало ли...

Оборотень повлекла несчастную княжну к эшелону: чадящий паровоз, изогнутая змея темного эшелона, копошащаяся вокруг человечья масса, сейчас казалась единым существом – истинным монстром. Татьяна спотыкалась о шпалы, л-отец (ныне выглядевший повыше своего скромного повседневного роста) цепко придерживал ее под локоть...

Брезентовая увесистая патронная лента легла в приемник, руки шпионки, пусть и с некоторым напряжением, припоминали последовательность манипуляций первого номера...

Речь блудного царя-батюшки Катрин практически не слышала. Ветер разрывал звуки, донося лишь отдельные слова и реакцию казаков. Станичники окружили плотным полукольцом вагон-трибуну, на крыше торчали две фигурки, казалось, их вот-вот снесет порывом ветра. В прицел пулемета Катрин наблюдала серые спины толпы, держала пальцы на гашетке, хотя стрелять в такой ситуации было едва ли разумно. Многоликий ушлый «царь» может и вышмыгнет, но молоденькой княгине определенно конец...

Но строчить в казачьи спины не понадобилось. Судя по всему, говорила Лоуд душевно. Конечно, манерой держаться и жестикуляцией пенсионный царь весьма отличался от дореволюционного, но Катрин вообще не могла вспомнить каких-либо кадров хроники с реальным Романовым-последним, вещающим с публичной трибуны. Надо думать, казаки были не намного осведомленнее, да и лично встречать царя-батюшку им не приходилось...

...– обществу нужен мир, а не грызня с кровушкой! – настаивал л-Романов, потрясая кулаком. – Я для чего ушел?! Для умиротворения! А тут опять за штыки и ревОльверы?! Не бывать!

Истомленный войной казаки отзывались дружным ревом.

...– хлеб, мир, земля, свобода коневодства и рыболовства! Такие вот житейские советы мы давали Временном министрам. И где оно?!...

Сотни одобрительно потрясали воздетыми карабинами:

– Верна! Правильна!

Обращение царя-пенсионера к вольному полковому казачеству не затянулось. Лоуд как-то упоминала, что остроактуальная речь подобна первой кружке пива: глоток на пробу, большую часть залпом, и завершающие маленькие глоточки – для послевкусия. Есть и иные подходы к искусству ораторствования, всяческие уловки вкрадчивого завлекания или тактики многочасового нагнетания или усыпления, но то иной жанр.

Видимо, Татьяна Николаевна тоже сказала несколько слов – до Катрин они не долетели, но казаки ответили на обращение младшей Романовой ни менее одобрительным криком.

– Добро, пущай будет!

Возвращались лазутчики-ораторы по шпалам в добром здравии и не побитые. У л-царя под мышкой была почему-то шашка. Вот он обернулся, снял фуражку и в последний раз поклонился паровозу и воинству – оттуда ответно приветственно махали шапками.

– Трогательно, – отдуваясь, поведала Лоуд, обращаясь в саму себя – миловидную тетеньку средних параметров в лыжной шапочке общества "Динамо". – Любят и помнят нас в народе. Вот – шаблю презентовали. Татьяна тож ничего народу показалась, хотя голос ей надо нарабатывать.

– Спасибо, – прошептала княжна, абсолютно неаристократично присела на корточки и закрыла лицо руками.

– Ничего, приноровишься, поскольку... – оборотня прервал истошный гудок паровоза – эшелон пятился в ночь.

– Куда это они? – с тревогой спросила Катрин.

– Как куда?! Один на Бологое, другой на эту... тьфу, узловая, забыла как ее. Ну, они сами знают. Решено задерживать все продовольственные грузы, особенно с мукой, и перенаправлять в столицу. На нашем полковом сходе толковали о том, что разумнее входить в голодный город опосля подвоза провианта, а не наоборот.

– Ничего из этого не выйдет, – неуверенно сказала Катрин. – Они отъедут и думать начнут.

– Ясное дело, с наскока мало что получится. Но в Питер сегодня наш славный 1-й Донской опять же не доедет, да и альтернативное понимание о происходящем казачки уже заимели. По-моему, мое сравнение "мастеровые, что ерши в верше: и выйти не могут, и подыхать не хотят, оттого станут колоться до последнего вздоху" вполне даже доходчивое.

– Вполне, – подтвердила Татьяна, не открывая лица. – Но папа так бы никогда не сказал. Поймают тебя.

– Чего меня ловить, когда вот она я, сама прихожу? – удивилась оборотень. – А папенька твой мог и измениться. Бытие оно определяет сознание! Вон, нынче рубит хижину, весь такой деловитый, бритоголовый – взглянуть приятно. Ладно, пора тебе в комариную благость возвращаться, не время еще легализоваться.

– Екатерина Григорьевна, можно мне ружье взять? – взмолилась княжна, обращаясь к малознакомой жестокой надзирательнице. – Хотя бы одну винтовку и полсотни патронов? К нам медведи приходили и еще кто-то.

– Винтовку брать бессмысленно, на патроны там надежды не будет, через раз осечки случаются, – с некоторым сочувствием объяснила Катрин.

Отбывающие прихватили снятые с трехлинеек штыки, обнаруженные в будке топор, ведро и лом.

Катрин проведала пленников, подбросила в печурку угля. Военнопленные уныло смотрели на мерзкую бабу и зябко ерзали – от шинелей их освободили: оно и понятно, у Амбер-озера любая одежда на вес золота.

– Сейчас уйду, веревку пережжете и свободны, – заверила невинно-связанных пленников Катрин.

В дверь бухнули кулаком:

– Чего сидим? Пошли! – призвала уже возвернувшаяся соратница.

В городе шпионки оказались почему-то на Калашниковской набережной.

– Это я устала, – пояснила Лоуд пытаясь вытереть испачканные подошвы о поребрик. – Очень насыщенная ночь. Спереди карабинами машут, в жопу пулемет смотрит, паровоз наехать норовит, а ты давай, мысли внятно излагай. Еще Александрыч прослезился, когда ему от казаков шашку передала. Эмоций многовато, оттого с устатку и заносит куда попало.

– Я без претензий, – заверила Катрин. – Ты виртуозно работаешь. Хотя речь толкнула немного популистскую. Впрочем, как отставной монарх имела полное право, тебе все одно не на выборы идти. Лихо вышло. Но нам теперь еще в Генштаб идти, и, желательно, с подлинными представителями от ВРК.

– Сделаем, – бодро отозвалась оборотень – судя по всему, она успела заскочить к своему экипажу или на Лагуну: перекусить, искупаться и выспаться.

Глава девятая. Ночные разговоры и немного стрельбы

Литейный проспект, конспиративная квартира Центра

45 часов до часа Х.

– Барышня, номер 1044, срочно!

– Соединяю, – сонно отозвалась мембрана.

Звонивший придерживал трубку плечом и почти приплясывал от нетерпения. Наконец, отозвались:

– Богадельня общества Филиппа Гартоха прихода церкви святой Анны-Марии, лютеранск...

– Это Гид, – оборвал нетерпеливый абонент. – Господина Иванова, срочно!

– Послушайте, Гид, у вас же есть часы, – возмущенно намекнули на том конце провода.

– Бросьте, он все равно не спит! Передайте, что срочно! Срочно! Promptly!^[15]

Трубка замолчала.

Звонивший маялся у стола, то облокачиваясь о раскинутую карту, то вскакивал, и, оттопыривая зад в галифе горчичного сукна, наваливался животом. Плотнее прижимал ладонью к уху неудобную массивную трубку. Специально тянут, скоты. Специально!

Наконец, в трубку дунули и с чудовищным акцентом сообщили:

– Иванов у аппарата. Что случилось, дорогой наш Гид?

– Случилось! Весьма случилось, весьма! – с яростью зашипел куратор группы. – Она в городе! Я только что ее видел!

– Кто "она"? – с настороженным недоумением уточнил Иванов-с-акцентом.

– Черт вас возьми! Я же рассказывал, предупреждал! Она – служащая конкурирующей фирмы. Это конец! Если они поняли, в чем дело и спустили с цепи эту цепкую суку, она пойдет по следу до конца и...

– Ах, вы об этой мифической особе. Полагаю, вы ошиблись, обознались...

– Я?! – Гид коротко хихикнул. – Обознался?! Естественно, мне ее так трудно запомнить...

На том конце провода помолчали, потом уточнили:

– Что, действительно она?

– Практически не изменилась, – Гид застонал. – Я знал, я чувствовал...

– Не паникуйте! – приказал Иванов-с-акцентом. – Где вы ее видели?

– Контролировал работу в известном вам месте. Утром будет в газетах. И тут смотрю... Она с генералом. Стоит, стерва, скалится...

– Спокойно! Она вас видела?

– Нет! Иначе я бы вас вряд ли потревожил.

– Перестаньте, Гид. Прошло много лет, едва ли она вас узнает.

– Да уж конечно. Полагаете, она своих зарубок не помнит?! Операцию нужно сворачивать.

– Прекратите молоть чушь, – холодно сказала трубка – акцент говорящего выдал смехотворную "цушшь", но Гид закрыл глаз и попытался взять себя в руки – работодатель шутить не любит.

– Хорошо, она здесь, и, видимо, не одна, с группой, – вслух неторопливо размышлял Иванов-с-акцентом. – Что это меняет? Город огромен, знает в лицо она исключительно вас. Каковы шансы, что наши конкуренты выйдут на след? Остается чуть более суток, завершим работы, далее вы благополучно отбудете домой.

– Вы ее не знаете, – тоскливо вставил Гид. – Найдет. Это такая стерво...

– Успокойтесь. Сейчас вы в полнейшей безопасности. Выпейте немного коньяку, отдохните. Вечером займетесь работой по дому с красными колоннами и все. Финал.

– Она меня знает в лицо, – напомнил, утирая лоб, Гид.

– Что с того? В городе два с половиной миллиона людей. Случайная встреча абсолютно исключена. Главное, не делайте глупостей, доведите дело до конца. Со своей стороны мы займемся этой внезапной гостьей.

– Мой совет, господин Иванов, – обезвредьте ее сразу, как только найдете. Издали. Без разговоров. Никаких близких контактов!

– Ну-ну, милейший, давайте без истерик. Отдыхайте, набирайтесь сил. Мы позаботимся о вашей знакомой.

Гид повесил трубку. «Они позаботятся», еще бы. Как будто ему неизвестно что у богадельни Гартоха практически нет агентов, способных исполнить ликвидацию на приличном уровне. Собственно, у них вообще нет людей. Привыкли, мерзавцы, загребать жар чужими руками. Чистенькая Европа в безупречных сиреневых кальсонах. Рюмку коньяку предлагает, урод...

Куратор с трудом открыл золотую плоскую табакерку, насыпал дозу на зеркало. Кокаин в октябрьской России немыслимо дешев. Зажатая между средним и указательным пальцем визитная карточка выстроила ровную дорожку. Действительно, остались сутки, чуть больше. Рассеюшка вздрогнет, а умные люди отбудут с прибылью.

* * *

У казармы фабрики Ерохина

43 часа до часа Х.

Сумрачно шагал Борька по темной улице и досадовал на обстоятельства, особенно на левую руку. Хотя, что рука?! Ну, забинтована. Разве это повод оставлять бойца без дела? Браунинг в кармане готов к делу, а команда к нынешнему заданию все равно с единственным пулеметом вышла, да и тот взяли на всякий случай.

Борька глянул на подпорченную руку – белела повязка, хотя порядком уже замусолилась. Нужно было поверх чем-нибудь замотать, а то, правда, как какой-то больной-увечный.

Шел товарищ Сальков на квартиру к командиру группы, взять дяде Филимону табака, да напомнить Глафире, чтоб не дурила. Последнее, конечно, было главнее, поскольку курево у дяди Филимона явно оставалось. Ну, раз намекнули, так чего в обиде и безделье сидеть. Дело не боевое, но все равно дело.

Улицы были безлюдны, налетал ветер, рвал полу длинной куртки, норовил сорвать натянутую до ушей кепку. Вот же город эта северная столица: улицы просторны, в погожую пору вроде и красивы, а в непогоду разом норовит выдуть человека прочь: катись тогда хоть до Финляндии или кувыркайся кривохвостым воздушным змеем по облакам до самого Ревеля.

Не без облегчения юркнул Борька в знакомую дверь полуподвала, поправил кепку и постучал, стараясь колотить по-воспитаннее.

– Есть кто? От Филимона Кондратьича я.

– Не ломись, узнала, – не особо приветливо ответили за дверью и лязгнули запором.

– Я по делу, – немедля заявил гость, входя в тепло. – Просили табака взять и узнать – ужинала или опять постишься?

– Дурак, что ли? – поинтересовалась Глашка. – Хоть бы "здрасте" сказал. Иди руки мой, накормлю.

– Руки я, допустим, помою, – согласился Борька. – На мне сейчас воды двойная экономия, так отчего не помыть. Ты на вопрос-то ответь. В себя пришла?

– Знаете, Борис, а давайте я вас по башке сковородой приголублю? – с определенной официальностью предложила Глашка. – Чтоб вы не в свое дело не лезли.

– На "вы" не надо, не графья. Сковородкой можешь стукнуть, если тебе легче станет. Но осторожно! Я и так приболел, – гость показал забинтованную ладонь.

– Сунул куда не надо, – догадалась девчонка.

Борька пожал плечами:

– Что скрывать, случаются ошибки. Значит, руки мыть?

Аппетитно шкворчала разогреваемая картошка. Нашелся у хозяйки и хлеб, черный, с сомнительными комками в мякоти, но все равно вкусный.

– Отстояла я в очереди, все равно делать нечего, – пояснила Глашка. – Говорят, скоро в город муки завезут. Казаков с фронта вызвали, чтоб спекулянтов ловили.

– Врут, – заверил гость, старательно присыпая ломоть крупной солью. – Делать казакам нечего, как хлеб рабочему населению направлять. Им бы нагайкой махать, приварки к жалованью считать, да из карабинов в народ палить.

– Вы бы осторожнее, – помолчав, сказала девчонка. – А то и правда, из карабинов...

– Мы-то что? Мы работаем.

– Ага, я-то и не догадываюсь. Отец хоть наврать умеет, а ты...

– Новое дело – что ж, у меня и фантазии нет? Я, если хочешь знать, рассказ сочиняю, – Борька стукнул по нагрудному карману тужурки.

– Про работу? – усмехнулась Глашка.

– Нет. Про будущую жизнь. Как оно все должно стать, когда правда победит, и мы буржуев окончательно выгоним. Но сложно сочиняется. Нужно же, чтобы и правильно, и чтоб верилось. Тонкое дело.

– Куда уж тоньше. Ты в церковь сходи, примерься. Там и правильно, и с верой, и с благостью. Потому ни единому слову и не веришь, – хозяйка поставила на стол шипящую сковороду.

– Сравнила! – Борька сглотнул слюну. – У попов уж тысячу лет все отрепетировано. Только пришли новые времена и вот оно как на ладони: вот мы, вот дорога, а там светлое царство социализма. Понятно, дорога со всякими оврагами, ущельями и болотами. Да и враги не дремлют! Зато путь ясен. Будто зажегся на башне прожектор и врезал лучом на сто верст вперед.

– Как бы мы не ослепли под таким светом, – засомневалась Глашка, подавая ложку.

– Прожектор врага слепит, а не нас, – заверил товарищ Сальков. – Идея мне ясна, но как это отобразить в предложениях, запятых и смысле? Сюжетом это называется. Думаю, нужно с боев начать. Все ж сраженья в основе идут. Вот рабочий отряд. Кругом измена! Жандармы, казаки, царская гвардия пушки выкатывает. Почти все уж в плену. Командир убит...Патронов мало, связник контужен. Знамя на баррикаде сто раз пробито. Дым, грохот! Одна надежда на бомбы! Но отобьемся!

– Начало шумное, – одобрила девочка. – Хоть в рассказ, хоть в синематограф под фортепьяно. Но пока в этаком грохоте светлого будущего не видно.

– Встают заводы, смыкаются шеренги, подошла помощь. Далеко отброшен враг. Строится дорога. Вот мост! Подвозят рельсы, стучит паровой молот. Спеет рожь на полях. Не спят часовые. Движется вперед головной дозор с броневиком. Кавалерия прикрывает...

– Ложкой не маши, все ж не шашка и не бомба. Хороший рассказ, только уж очень боевой. Может, парк какой-то должен быть? Карусель для ребятишек. Квас и мороженое по воскресеньям?

– Квас и мороженое непременно впишу. Карусель, гм... Не, это устаревшее. На аэропланах и дирижаблях будут все кататься. Нам Лев рассказывал – воздухоплаванье скоро станет очень развитое и всеобщее. Вроде трамваев – куда надо, туда и лети. Но про парк и театр непременно нужно вписать. И про людей. Про тебя, к примеру.

– Про меня нельзя, – тихо сказала Глашка. – Я грязная. Напачкаю в вашем светлом будущем.

Борька отвечать не спешил, отскреб от сковороды вкусную корочку-поджарку и лишь потом спокойно ответил:

– Не дури. Какое без тебя светлое будущее? Для кого его строить? Для сказочных Дюймовочек? То вовсе будет глупо. Мы не сказочники. Мы кого надо поубиваем, очистим, отскребем мир от всех гадов. До самого дна отскребем. А про тебя я непременно напишу. Потом, когда научусь.

– Про меня все равно не напечатают. Про порченых никто не пишет.

– Вот странно ты рассуждаешь. Я же говорю – мир новый будет. И книги новые. Чего мы, писатели, правды должны стесняться? Но дело не в том. Ты сама новую жизнь будешь строить. Может, и книги сочинять начнешь. Романы!

– Я?! – ужаснулась девочка. – Вот еще не было печали. Я едва писать умею. Меня отец учил, а он и сам-то...

– Дело поправимое. У меня все же Реальное за плечами, подтянем грамматику живо. Да и не в ней суть. Подумаешь, гласную не ту или кляксу шмякнешь. Ты вдумайся – мир заново отстроим! Неужели в стороне останешься? Буржуев ликвидируем, попов к чертям выгоним, бедность изживем, войны отменим. Электричество светит, паровозы свистят, грузовики несутся, сады по каждой улице – а ты в стороне мнешься?!

– Могу картошку жарить. Похоже, шагая по светлому пути, лопать вы будете исправно.

– Так работы много, силы нужны, – Борька с некоторым стыдом глянул на опустевшую сковороду. – Извини.

– Я не к тому, – улыбнулась Глашка. – Кушай, я на вас с отцом готовила. Сейчас чаю налью. Но вообще этот светлый путь – уж очень сложное дело.

– Еще бы! Было бы пустяковое, без нас бы справились.

И была поставлена перед будущим писателем товарищем Сальковым знакомая чашка с голубым ободком, был разрезан ломоть хлеба, что с крупной солью не хуже любого пирожного. И вернулся разговор к рассказу о будущем. По всему выходило, что написать про светлое, сияющее и очень-очень хорошее мирное будущее, посложнее, чем изобразить сотню героических сражений.

* * *

Конспиративная мастерская

42 часа до часа Х.

– Завтра руководство Центра с вами встретится. Наверное, под вечер, раньше не выйдет – загружены мы по горло, – как обычно скороговоркой зачастил связник. – А сейчас срочное задание. Не хотели вас, боевых товарищей, тревожить, но больше некому. Уж очень новости опасные. Стрелять не требуется, но ехать нужно срочно.

– Чего и куда? Ты толком говори, – постарался не раздражаться Гаолян. Стоящий рядом Андрей-Лев тоже заметно кривился...

Связник Центра – невысокий, чернявый человечек, – был торопыгой еще тем. Имел подпольный псевдоним – Бен Ганн, говором напоминал выкреста откуда-нибудь из Жмеринки или Барановичей. Гаолян ничего против иудеев не имел, среди них тоже достойные товарищи с рабочими руками и ясным сознанием попадались, но нарочито вворачиваемые связником местечковые словечки порядком раздражали. Словно в спектакль играет этот Ганн. Вроде и дела ему серьезные доверяют, и политически подкован – словами из газеты наизусть шпарит – а все одно на комедианта смахивает. Впрочем, Центру виднее кого посылать.

– На Волково поле едете. Груз нужно забрать. Особо важный! Довезти до Смольного, сдать под охрану. Только тихо, только скромно, ой вэй, только без шума. Машина вас ждать на Миргородской будет, там кошерно. Шофер один, но с погрузкой вам на месте помогут.

– Это в Воздухоплавательной школе, что ли? – удивился Андрей-Лев.

– Точно. Ой вэй, ты же там все знать должен, – не очень натурально обрадовался связник, хлопая себя по карманам серого теплого френча. – Пропуска, накладная – вот они!

Было понятно, что Центр знал, кого посылать. Вот только зачем скрывать и наводить тень на плетень? Черт ее поймет, эту конспирацию. Сам Гаолян Воздухоплавательный парк, конечно, знал, учебные полеты аэропланов и шаров-аэростатов порою наблюдал, но бывать на территории не приходилось. Взлетное поле, всякие ангары, эллинги и склады – запутаться легко. Хорошо, что знающий человек проводником будет.

– Что за груз? – уточнил Андрей.

Связник оглянулся, хотя и во дворе, и в подворотне было пусто.

– В том-то и дело, товарищи. Авиабомбы там. И не простые. Есть сведения, что офицерье из Генштаба о них сегодня припомнило. Уже посылали прощупать. Потому и нужно их побыстрее под надежную охрану поместить, – Бен Ганн вновь оглянулся. – В общем, дело такое срочное, что аж синагога дымит и пахнет.

– Зажигательные бомбы, что ли? – подозрительно уточнил инженер. – Так их перевозить нужно с предосторожностями.

– Хуже, – прошептал связник. – Газ там. Ядовитый. Еще при царе экспериментальную партию сделали. Самодержавные душегубы напридумали, проклятье на их зловонную тусовку.

– Да вы с ума сошли?! – чуть не заорал Лев. – А если разгерметизация?! Понимаете, что будет?

– Не кричите, – зашипел связник. – Уж год хранятся эти самые бомбы и ничего. Там все запаяно, закручено, проверено. Везите осторожно. Вот если до них офицерье доберется, да на аэроплан прицепит... Нет у Центра уверенности, что в Гатчине все летчики за нас. Представляете, если на город скинут?!

– Да быть того не может, не рискнут. Мы же их тогда до последнего... Черт, нужно забирать. А если поганые бомбы в машине растрясет?! – пробормотал оторопевший Гаолян.

– Они в специальных ящиках, – заверил Ганн. – Если вдруг течь или еще какая неполадка, так вы на складе противогазы получите. Товарищ Лев наверняка знает, как их натягивать, да и с бомбами как инженер вполне разберется. Поймите, кого нам еще посылать? Если поцев Красной Гвардии снарядить, так какие у нас гарантии что не уронят или не полезут проверять?

– Слушай, Ганн, идите вы в жопу с такими доверительными поручениями! – не выдержал Гаолян. – Тут специалистов, химиков нужно.

– Не ори! – вновь зашипел связник. – "Специалистов"... А вы кто? Он – инженер, ты – бывший бомбардир, вояка, с боеприпасом шутить не будешь. Да и что страшного? Там вроде хлор – газ тяжелый, если растечется, выскочите, да отбежите в противогазах. Если знаешь, что везешь, так и осторожен будешь. Не взорвутся же бомбы сами по себе. Их с аэроплана или хотя бы с высотной крыши кидать надо. Так, товарищ Лев?

Андрей-Лев неохотно кивнул.

– Сдадите под расписку, – вновь зачастил связник. – Подвал для них уже приготовлен. Там пусть хоть как растекается – только мышей потравит. Потом найдем химиков, ликвидируем отраву. Главное, чтоб в руки Временного не попало – там гои в отчаянии чахлые пейсы рвут и вовсе озверели. Да, на грузовике прикрытие маскировочное есть – вдруг кто заглянет? В общем, Центр все предусмотрел, – Бен Ганн нетерпеливо затоптался на месте. – А где ваш третий? Бориска где?

– Руку повредил, – угрюмо пояснил Гаолян.

– Жаль. Толковый паренек, на таких мы и надеемся. Хотел я ему еще раз геройскую руку пожать, – огорчился связник. – Вы не тяните, до рассвета управиться нужно.

Боевики шагали по улице.

– Зря пулемет тащил, – прервал нехорошее молчание Гаолян, щупая под шинелью увесистый корпус германской скорострелки. – Кажись, мы сегодня и без пулемета, тогось...

– Черт его знает, что за ерунда, – мрачно ответил инженер. – Нет, сами по себе бомбы не так опасны – если будем начеку, даже при утечке летальную дозу не вдохнем. Но само по себе... Неужели правительство в Зимнем на такое преступление готово?

– А что им, гадам, остается? Чуют, что последние деньки приходят. Мне тоже не особо верится, но ежели есть опасность и возникли этакие подозрения, лучше прибрать бомбы.

– Но не в Смольный же?! Такую дрянь нужно куда-то подальше от людей отвозить! – резонно возразил Андрей.

– Куда? Видимо, сомневаются в ВРК, раз под надзором решили хранить. А то отвезешь отраву подальше, а враг подхватит, да тебе же на голову и швырнет. Тьфу, навыдумывали гадости. Как ее везти прикажешь?

Грузовик ждал в условленном месте: двухтонный "Рено", груженый не особо тяжело, но неприятно.

– Этого еще не хватало! – пробормотал Андрей, глядя на уложенные в кузове штабелем новенькие гробы.

– Брось, куда нам суеверничать, покойников мы точно не боимся, а здесь их и вовсе нет, – Гаолян направился к нервно курившему шоферу-солдату.

Водитель сходу начал жаловаться, что ждет уже полчаса, что у гаража перехватили, даже поужинать не дали, и вообще, "куда и что" не объяснили. Гаолян сказал, что ехать недалеко и нужно побыстрее заводиться.