Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Не напирай, Федя, – неожиданно мягко предупредила Лоуд. – С залпами успеется. Наша задача: сэкономить патроны, бомбы, солдатскую кровь и стекла дворца. Зимний будет за нами в любом случае. Но беря власть, мы с тобой берем и ответственность за окна Петрограда. Нам их теперь стеклить, понимаешь?

– Ну, стекла, да... Я, Люда, понимаю, – прохрипел товарищ Дугов. – Но сколько можно их, Временных, уговаривать добром уйти? Вон, Чудновский и так, и этак, дипломатично... За нами сила народа или что?!

– Спокойно, Федор, спокойно. Задницы лизать мы никому не будем, а обойтись без большого кровопролития – то, как раз на благо народа, – весьма разумно напомнила Лоуд. – Нас вот порядком беспокоит наглость противника. И вообще что происходит и откуда взялись бешеные пулеметчики? Генерал, между прочим, задается тем же вопросом. Какого чертта наши положили столько юнкеров?

Катрин раскачивалась на аттракционном сидении, слушала, как сзади обсуждают загадочную ситуацию. Судя по всему, Смольный не на шутку встревожила ситуация с терактами. Гибель членов ВРК на совещании на квартире Калинина, конечно, обозлила сильнее, но убийство генерала Оверьянова, начальника снабжения Кавказского фронта и Главноуправляющего турецкими областями, занятыми русскими войсками, – ни к Временному, ни к контрреволюции никакого отношения не имеющего, и пользующегося определенным уважением солдатских комитетов, Смольный порядком удивила. Неудачное покушение на самого Полковникова, дальнейшие хаотичные действия террористических групп запутали ситуацию еще больше. Особых иллюзий по поводу обладания всей полнотой информации штаб ВРК не питал, но кровавый расстрел юнкеров-алексеевцев кардинально развернул ситуацию, оборвав любую надежду на добровольный уход охраны Зимнего – теперь юнкера, ударницы и казаки попросту боялись сдаваться.

– Играет кто-то против нас. Может, это и не "временные"? – осторожно подогнала идею Лоуд. – Может, кто-то из жандармерии гадит? Им-то, бывшим, терять нечего. Собрали пулеметную группу...

– В штабе над подобной версией уже думали, – сообщил Чудновский. – Пока ничего определенного не выяснили. Часа два назад эти пулеметчики объявились у фабрики Ерорхина. В перестрелке двоих-троих террористов убили. Красная гвардия не юнкера, так просто нас не укусишь.

– Оружие на трупах взяли? – обернулась Катрин.

– Возможно, подробностей я не знаю, – уклонился от прямого ответа комиссар. – А что это меняет?

– Система пулеметов редкая, нестандартная, – пояснила Катрин. – Надо бы ее отследить.

– Катерина у нас большая специалистка по оружию, – сообщила спутникам Лоуд. – У нее батюшка коллекционер и большой любитель был, Катюша в детсве в кабинете на коленках отца сидела, револьверами игралась. В техническом плане весьма сведущая мадмуазель.

– Здесь дело не в системе оружия, а в его наглых владельцах, товарищ Мезина, – прохрипел анархист.

Вот так "Федя, Люда", уже образовалась анархистская фракция, а вы остаетесь строго "товарищ Мезина". Придется сколачивать оппозиционное крыло с товарищем Чудновским.

– Само собой, люди, особенно непредсказуемо стреляющие, для нас прежде всего, – сказала Катрин. – Но имеет смысл обратить внимание на то, что ВРК и юнкеров расстреляли из одного оружия.

Автомобиль остановился на заставе для проверки документов, пассажиры примолкли, то ли осмысливая странную ситуацию с пулеметчиками, то ли разумно воздерживаясь от споров в присутствии красногвардейцев караула. Впрочем, машину тут же пропустили, "лорин" рванул на Французскую набережную.

– Мерзавцы эти пулеметчики, – вздохнула обаятельная товарищ Островитянская. – Необходимо этот вопрос с Полковниковым в первую очередь обсудить.

– Вот ты скажешь! – возмутился Федор. – При чем тут эти стрелки? Пусть генерал сдает Зимний безо всяких условий. О мелочах потом болтать будем.

– Зимний – это в первую очередь, – поддакнула Лоуд и коварно продолжила: – Допустим, сдаст генерал дворец и шайку министров-капиталистов, а сам исчезнет вместе с адъютантами, секретарями, прочей канцелярией и сведеньями о тех пулеметчиках. Нет Полковникова, сидит под замком Керенский, хлебают баланду бездельники-министры. А где-то по городу шныряют бесконтрольные банды пулеметчиков. Сколько они нам крови попортят, а? Или, думаешь, у них патроны кончатся?

Порой, переставая кривляться и театральничать, товарищ оборотень умела изложить свои мысли весьма доходчиво. А если при этом еще и вот так мягко улыбалась...

Катрин перевела дыхание. Иллюзия, исключительно иллюзия. К счастью, впереди казачий пост...

Через несколько минут "лорин" покатил к дверям штаба Округа. Лоуд оттянула рукав жакета, глянула на браслетку часов (золотую, чересчур вызывающую для революционной деятельницы":

– Без трех минут шесть. Высаживаемся. Пунктуальность – есть главная целесообразность революционного момента!

Катрин, вспомнив танковые люки, выскользнула на свободу.

– Я замок починю, – заверил водитель. – Тут инструмент имеется.

– Буду весьма признательна. Слушай, а тебя как зовут, товарищ пилот?

– Коля. В смысле, Николай Владимирович.

– Дерзай, Владимирович, – Катрин, озирая штаб Округа, двинулась следом за главными делегатами.

Здание производило малоприятное впечатление. Совсем недавно здесь располагался Штаб Гвардейского корпуса, но сейчас, в темноте и зябкости раннего утра, ничего блестящего и гвардейского от четырехэтажного, похожего на саркофаг, здания не исходило, наоборот, отчетливо веяло тюремным. Во все глаза пялились часовые. Впрочем, это они не столько из подозрительности, как из-за манеры высадки гостьи.

О приезде переговорщиков охрана была предупреждена. Обыскивать делегатов не стали, только попросили товарища Дугова оставить в гардеробе гранаты. Анархист, нужно отдать ему должное, упираться не стал, выложил бомбы, вызывающе закинул на вешалку свою зверскую бескозырку. Остальные делегаты раздеваться не стали – в здании было холодновато, а у Катрин под полупальто имелось еще и два маузера.

В сопровождении штабс-капитана, видимо, порученца, поднялись к кабинету командующего. Генерал ждал. Без шинели он выглядел еще более худым и некормленым. Глянул на часы:

– Вы точны. Благодарю. Слушаю ваши предложения.

– Снимайте охрану, немедленно прикажите войскам покинуть Дворцовую, – незамедлительно высказался товарищ Дугов. – Личную безопасность гарантируем.

Полковников откровенно поморщился.

– Стоп машины, это второй вопрос повестки дня, – вмешалась Лоуд. – Первым у нас идет пулеметный беспредел. Совершено еще одно нападение, погибли мирные рабочие фабрики Ерорхина.

– Как вы догадываетесь, штаб Петроградского военного округа менее всего заинтересован в бессмысленных атаках на фабрику Ерорхина. Кстати, вообще не знаю, что это за фабрика, – сухо признался генерал. – Слушайте, барышня, а вы собственно, кто и кого представляете?

– Барышни остались в дореволюционном прошлом, – так же сухо напомнила Лоуд. – Лично я представляю женский профсоюз Красцветторга, но в данном случае уполномочена участвовать в переговорах от имени ВРК. Вот мой мандат.

Полковников довольно брезгливо глянул в помятый лист, украшенный лиловой убедительной печатью, бегло кивнул Катрин.

Иной раз, если у тебя не спрашивают документов, это хороший знак. Заинтересован генерал в переговорах.

– Итак? – Полковников указал на стулья у огромного генеральского стола. – Прошу.

Все расселись и немедленно достали папиросы. К л-профсоюзной лидерше, открывшей узкий портсигар, потянулись мужские руки с зажженными спичками. Капитан-порученец, кобель этакий, не отставал. Катрин начала нервничать: бесспорно, мило оказаться во временах с еще неизжитыми джентльменскими манерами, но курить однозначно вредно. Особенно когда каждая минута на счету и не у всех есть курево. И главное, как это многоликое Оно способно так точно копировать манеру держать сигарету?! В смысле, папиросу.

Лоуд смысл яростного взгляда несомненно поняла, мило приподняла бровь в стиле "ах, какие мелочи", по положение кисти с папиросой изменила.

– Разрешите, я начну, как младшая по званию, – злобно сказала Катрин. – Ситуация усугубляется. Как известно, ночью совершено еще одно нападение. На этот раз цель атаки не ясна, пострадали гражданские и сами нападавшие. Обстоятельства требуют уточнения, но уже понятно – использовалось все то же оружие.

– Не факт, это еще доказать нужно, – глубокомысленно отметил Дугов.

– Полагаю, при передаче обвинительного заключения в суд, исчерпывающее доказательства будут предъявлены, – процедила, все более свирепея, шпионка. – Пока так, рабочие гипотезы. На карту все уже смотрели. Места "пулеметных атак" расположены далеко от друг друга, общего территориального признака не имеют. Но цели нападения точно определены и подготовлены. Опять же, кроме последнего нападения. С этим все согласны?

– Пожалуй, – согласился Чудновский. – Но что это нам дает? Мы не можем быть уверены, что это не операция агентов Временного правительства. А гражданин генерал Полковников, как я понимаю, наоборот, – подозревает наших людей.

– Предательский расстрел алексеевцев – чудовищное преступление, – генерал стряхнул пепел в бронзовую пепельницу в виде щита поверженного троянца. Или спартанца? Катрин глянула в искаженное лицо раненого воина и вздохнула – сейчас разговор неминуемо забуксует.

– На кой черт нам класть ваших юнкеров? – возмутился Дугов. – Мы вас из Зимнего и так в два счета вышибем.

– Это мы еще посмотрим, – подал голос штабс-капитан.

– Спокойно! – неожиданно повысила голос Лоуд. – Сейчас речь не о Зимнем. И даже не о переходе власти. С властью вопрос решен. Но мы должны смотреть шире, смотреть в будущее!

Профсоюзно-цветочная шпионка поднялась, прошлась за спинами сидящих мужчин, на миг коснулась одновременно плеч анархиста и штабс-капитана.

– Спокойно, товарищи, граждане и господа. Перед нами пренеприятнейшая загадка. Город неумолимо погружается в пучину террора, а мы с вами и понятия не имеем, что происходит. Нехорошо.

Лоуд дошла до напарницы, открыла перед Катрин портсигар:

– Не нервничай, товарищ Катерина. Развей мысль, дай версию, пока мы друг другу в глотки не вцепились. Что, кстати, никогда не поздно.

Катрин кивнула, взяла папиросу. Полковников поднес спичку – глядя на его руку вблизи, шпионка поняла, насколько нервничает генерал. Да, ситуация действительно дурацкая.

– Если по сути, то мы знаем только одно: в большинстве нападений фигурирует одно и то же уникальное оружие, – Катрин коротко затянулась папироской (на редкость невкусной), положила ее на пепельницу-щит и придвинула к себе лист бумаги.

– Разрешите, ваше превосходительство?

– Нет уж "превосходительств", – не замедлил напомнить зловредный Дугов.

Катрин подняла на него взгляд:

– Я тебя, товарищ Федор, "господином" или "сударем" в жизни не обзову. Успокойся и на деле сосредоточься. Или я тебе в морду дам и нос сломаю.

Анархист изумленно сморгнул.

– Извини, нервничаю, – буркнула шпионка. – Итак, пулемет. Вернее, пистолет-пулемет, поскольку патроны пистолетные.

Генеральский карандаш, хоть и не "кохинор", был недурен. Катрин схематично изобразила МР-38/40:

– Ориентировочно вот такое устройство. Магазин на тридцать два патрона, вес около двенадцати фунтов, стрельба автоматическая, но темп невысок, можно отсекать одиночные нажатием пальца. Могут быть модификации, например, с деревянным прикладом, но маловероятно – для терактов удобнее складной-металлический.

Карандаш пририсовал разложенный приклад.

Переговорщики смотрели на изображение, Катрин следила за ними. Похоже, кое-кто в курсе. Товарищ Чудновский не столько на рисунок смотрит, как на рисовальщицу. С подозрением смотрит.

– Допустим. Напрашивается вопрос – откуда вы знаете об оружии? – без эмоций спросил Полковников.

– Я такую машинку держала в руках. Не в Петрограде. Но он мне знаком, особенно по звуку стрельбы.

– Слушайте, Екатерина, вы уж меня извините, но вы вообще кто? – задал законный вопрос Чудновский.

Теперь смотрели с подозрением все четверо, пятое – наглое земноводное Оно – ухмылялось с дружеской насмешкой – давай-давай, выпутывайся.

Катрин улыбнулась:

– Работала в частном сыскном агентстве. В основном за границей. После начала войны – отдельные задания контрразведки. Прошу не сомневаться – российской контрразведки. Понимаю, доверия ко мне вы не испытываете, но оно и не требуется. Не обо мне сейчас речь. У меня, кстати, алиби – с пулеметом явно не я бегала.

– Ну, вот в этом мы как раз уверены, – заверил Чудновский. – То есть, полагаете, это немцы работают?

– Пока мне это кажется наиболее вероятной версией, – Катрин положила карандаш. – Давайте попробуем упростить уравнение. Кому выгоден хаос в столице? Кому выгодно раздуть долгосрочное и открытое вооруженное противостояние? У ВРК на данный момент явное преимущество сил и средств – Смольный возьмет власть в любом случае. Петр Георгиевич, я не подвергаю сомнению мужество и решимости верных правительству войск Петроградского гарнизона, но соотношение сил на сегодняшний день вы знаете. Возможно, прибудут снятые с фронта лояльные части, но это будет не сегодня, и не завтра.

– Ваш Военно-Революционный комитет может временно захватить Петроград, но именно временно, – сквозь зубы процедил Полковников. – Потом мятежники будут вышиблены из столицы.

– Да неужто?! – усмехнулся Дугов.

– Стоп! Опять уходим в сторону, – пресекла ненужный поворот разговора шпионка "от профсоюза".

Сейчас Лоуд стояла, склонив голову к плечу, и смотрела на переговорщиков.

Катрин стало не по себе – дошло, откуда это "стоп!" и наклон головы. Так вот какое впечатление производит подобный тон и неоднозначные манеры поведения на других. Вон – штабс-капитан вообще замер.

– Товарищи и господа, – проникновенно продолжила оборотень. – Время поджимает. Давайте решим что делать в принципе и перейдем к техническим деталям. Кому здесь нужен хаос и пулеметная пальба в городе? Есть такие?

Переговорщики молчали. Наконец, товарищ Дугов разверз уста и объяснил:

– Как анархист, я считаю любое подавление проявлений свободы личности – недопустимым. Но в данной ситуации, когда город сжимает когтистая рука голода, власть преступно бездействует, я голосую за незамедлительное пресечение пулеметного беспорядка.

– Значит, решили в рабочем порядке и единогласно, – резюмировала оборотень. – Задача дня: зловещую Третью сторону подсекаем и отсекаем немедля. Екатерина, ты в розыскных делах разбираешься, набросай план резолюции переговорной группы.

Катрин начала писать, а остальные немедленно принялись собачиться по поводу катастрофической ситуации с подвозом хлеба. Штабс-капитан справедливо указывал, что Округ и вообще военные власти к снабжению продовольствием отношения не имеют, у самих с этим сложно. Представители Смольного так же справедливо указывали, что раз Округ на стороне правительства, то пусть и ответственность разделяет. Полковников не вмешивался, следил за набросками шпионки.

– Стараюсь лаконично, времени в обрез, – пробормотала Катрин.

– А вы ведь действительно умеете формулировать, – отметил генерал. – Сыскное агентство, говорите? Недурные штабисты у пинкертонов.

Проект унесли на перепечатку, переговорщики обсудили план безотлагательных мероприятий. Собственно, с чего начинать было уже вполне очевидно. В следственную группу вошли: от штаба Округа штабс-капитан Лисицын, от ВРК товарищи Дугов и Островитянская, себя Катрин вписала как эксперта-секретаря. Принесли резолюцию, поставили подписи.

– Транспорт вашей группе нужен? – мрачно осведомился генерал.

– Имеем, – заверила Лоуд. – Катерина, что нам еще нужно будет?

– По десять вооруженных человек от Зимнего и Смольного. Дежурные мобильные группы, – Катрин указала куда-то в сторону окна. – Когда мы найдем пулеметчиков, а мы их найдем, брать будем совместно. Дабы не возникло недоверия и обвинений в провокациях, обмане, подлоге и всяком прочем. Товарищ Чудновский, и вы, ваше превосходительство, убедительно прошу выделить людей спокойных, опытных, чтобы друг друга раньше времени не перестреляли. Вот закончим дело, тогда пожалуйста.

– Люди будут, – заверил комиссар Чудновский, с вызовом глядя на генерала. – Нужно будет, и полсотни, и сотню выделим.

– Сотню не обещаю, но от нас будут самые опытные, – дернул углом узкого рта Полковников. – Товарищ, гм, Мезина, задержитесь на мгновение. У меня сугубо технический вопрос по пулемету.

Кабинет огромный, с видом на площадь. Жаль будет Полковникову отсюда уходить. Впрочем, он тут недавно, наверное, еще не прикипел.

– Бог с ним, с пулеметом, – прикрыв красные от бессонницы глаза, сказал молодой и некрасивый генерал. – Послушайте, Екатерина, я расспрашивать не хочу, и заставлять лгать тоже не хочу. Но вы же не "товарищ"? Вижу, что дворянка, и отнюдь не из идейных социал-демократов. Платят? Если честно?

– Не в том суть, Петр Георгиевич. Я – "товарищ Мезина". Ничего с этим не поделаешь. Привыкла к этому обращению. Я ведь из унтер-офицеров.

– Едва ли, – усмехнулся генерал. – Не очень вы похожи на ударниц.

– Специфика иная. А по сути... Тот же германский фронт. И очень мне жаль, что сейчас у мостов Невы нам бодаться приходится. Временно это дело. Как и правительство, что вы защищаете. Понять можно, но... Тупик. Скрутился узел, затянулся, лопнет, кровью умоемся. Потом опять: Днепр, Буг, Прегель, Шпрее. Отступления, наступления, окружения, сидение в окопах и обходы-прорывы на сотни верст.

– Думаете?

– Уверена. Года идут, враг все тот же. Но нынешние пулеметчики русские-русскоязычные, наши, доморощенные... Все время, мля, под ногами путаются, умы смущают.

– Не сквернословьте, вам не идет, – вздохнул генерал. – Берите пример с родственницы. Очаровательнейшая особа.

– Разве родственница?

– Я ничего не утверждаю. Но какой смысл скрывать? Похожи вы, несомненно и очевидно.

– Тогда ладно. Пойду я, ваше превосходительство?

– Желаю успеха. Папирос возьмете?

– Благодарю, обещала семье, что брошу курить.

Катрин сбежала по лестнице. "Лорин" хищно урчал, жаждая сорваться с места.

– Это что вы там за сепаратные переговоры устроили? – возмутился прямолинейный Дугов.

– О личном, Федя, сугубо о личном, – шпионка с ходу запрыгнула в перегруженную машину и лимузин рванул как бешеный.

– Между прочим, дверь я починил, – скромно заметил Колька-Николай, энергично вертя роскошную полированную "баранку".

– Молодец, всем бы так управляться, – Катрин уместила ноги, поправила полы полупальто.

Вот чего не хватало в чуде французской техники, так это печки.

Глава двенадцатая. Накануне. Утро.

Смольный

33 часа до часа Х.

– Дохлый номер, – с досадой признал Гаолян, цедя теплый чай. – Ничего мы нынче не узнаем – вон, суета какая.

– Суета суетой, но и конспирация роль играет, – заметил Андрей-Лев, доедая кашу. – На нас не написано, что мы из боевой группы, так с какой стати с нами откровенничать?

Гаолян кивнул. В Смольном только время зря потратили, ну, это если не считать плотного завтрака. Комиссара дружины Ерорхинской фабрики, которого Филимон знал и на которого крепко надеялся, застать не удалось. Знакомые красногвардейцы пытались помочь, но и сами были несведущи. Беда в том, что центров в Смольном имелось много, но все какие-то не те. Боевиков направили на третий этаж, там был главный штаб Петроградского РВК, должны были знать. Конечно, заявлять "это мы генерала Оверьянова положили, и юнкеров на Ново-Косом, тоже мы" было бы немного нагло и необдуманно. Определенно за провокаторов приняли бы. Приходилось выяснять косвенно, напирая на имена-клички связников. А вот кукиш вам – не знал таких никто. Крепко законспирирована ударная революционная группа. В очередном центре усатый человек, попыхивая трубкой, внимательно выслушал инвалида, сказал, что названных товарищей не знает и про Центр не осведомлен, посоветовал приходить к вечеру – сейчас многие члены комитетов в отрядах и частях. Вдумчивый товарищ дал боевикам свежую газету "Рабочий путь" и посоветовал пойти в столовую, пока там народу не особо много. Совет был дельный.

Столовая располагалась в бывшей трапезной института: низкий широченный зал с длиннющими столами. Выяснилось, что вчерашние щи уже кончились, нынешние только варятся, зато каша выдается щедро-мясная, чая можно брать по две кружки, на одноногий пролетариат талоны выделяются из резерва, а с неопределенных бесталонных сочувствующих посетителей берут по рублю, что по-божески. Усталая раздатчица бабахнула в миски каши с говядиной. Андрей-Лев с сомнением глянул на лежащие в общей корзинке жирные ложки, достал карманный нож со встроенной вилкой. Гаолян только усмехнулся – смелый человек, но со своими щепетильными завихрениями. Хотя оно и верно – рука у инженера твердая, душа насквозь революционная, непримиримая, но брюхо от сознательности малость отстает, имеет интеллигентскую слабость.

Завтракая, слушали бурные разговоры вокруг – по всему выходило, сегодня все и решится – настрой у народа злой, веселый.

– Такие дела, а мы ходим со своим... Не вовремя, – пробурчал Гаолян, дожевывая горбушку. – Пойдем-ка в мастерскую, Андрюха. Что-то на душе нехорошо. Может, приказ какой срочный. В общем, завтра разбираться будем.

Инженер только вздохнул. Двинулись к двери и тут Гаолян столкнулся со знакомым.

– Кондратьич, ты?! А чего здесь? – изумился красногвардеец с вислыми усами.

– Что ж, только вам по штабам таскаться? – поморщился Филимон.

– Да я не о том. Дома-то у тебя... Или не слыхал?

– Что дома?! – Гаолян ухватил знакомца за ремень с подсумками.

– Не перекидывай, – с трудом устоял на ногах рабочий. – Жива, вроде, твоя Глашка. Напали ночью, стрельба была, но жива. В больницу снесли. Кто, чего напал – бес его знает. Я думал, тебе уж передали.

Гаолян молча рванул к выходу.

На деревяшке особо не разбегаешься, догнали в коридоре.

– Щас какой транспорт найдем, раз такое дело, – успокаивал красногвардеец.

– Известить не могли?! Товарищи называются...

– Да как тебя найдешь? Не ори, народ спит.

Вдоль стены действительно густо лежали накрывшиеся шинелями и пальто люди, рядом стояли составленные в козлах винтовки. Ну, солдата ором не разбудишь...

Гаоляна подсадили в огромный как вагон грузовик, наполненный пачками листовок. Инженер крикнул, что в мастерской будет ждать, если что нужно и вообще...

Грузовик заревел двигателем, тяжко, по-бычьи покатил к воротам, с трудом разминулись с пыхтящим броневиком, тут навстречу выскочила светлая легковая машина, впритирку, каким-то чудом ввинтилась между моторными громадами.

– Вот шальной! – заругался шофер грузовика. – Колька-дурень, туда-сюда гоняет как бешеный, доверили сопле мотор...

– Ты меня до больнички-Ушаковки довези, – тихо сказал Гаолян.

Водитель покосился:

– Не бойсь, папаша, тебя первым делом подбросим. Все одно, считай, по дороге...

* * *

Смольный институт, далее везде.

32 часа до часа Х.

– Колька, разобьешь, дурак! – завопила Катрин, глупо зажмуриваясь.

– У меня расчет верный, – усмехнулся юный самоубийца, закладывая крутой вираж.

Видимо, пока была не судьба броню таранить – проскочили мимо угловатого "Остина", впереди здание Смольного невыносимо слепило огнями.

– Братец, ты, бога ради, поосторожнее, – взмолился с заднего сиденья обретший голос штабс-капитан.

– Что вы волнуетесь, у меня глаз точный, – заверил гаденыш-водитель.

– Николай, в такие дни изображать Шумахера – не уважать ответственность исторического момента! – строго указала товарищ Островитянская. – Понял, голубчик?

– Понял. Чего сразу матерно-то да еще по-немецки? – пробурчал обидевшийся мальчишка.

Катрин с облегчением высадилась из безумного лимузина, с усмешкой глянула на развеселившихся зрителей-солдат. Утро выдалось утомительным. Непрерывно гоняли по городу, начав с места происшествия у фабрики Ерорхина. Полуподвал в лужах крови, исклеванная пулями самодельная мебель, эмоциональные, но малосодержательные рассказы соседей. Непосредственных свидетелей происшедшего не имелось. Было понятно, что два тела и раненую обнаружили внутри, еще один труп – снаружи. Но как началось, и собственно цель разборки оставалось абсолютно понятно. Несомненно, стреляли и из пистолета-пулемета: старший красногвардеец передал несколько гильз, да и по характеру и густоте пулевых отметин вполне понятно.

– Еще револьверы у них имелись, – рассказывал красногвардеец. – Ничего особого – браунинги. В отряде оставили.

– А пулемет?

– То есть как? – удивился фабричный вояка. – Пулемет передали в штаб.

Катрин молча глянула на товарища Дугова. Тот пожал плечами:

– Скрывать мы не собирались, но и демонстрировать оружие раньше времени сочли преждевременным. Мало ли... Дознание должно идти упорядоченно.

Шпионка присела у перевернутого стола, пытаясь понять по пятнам крови, где стояли погибшие и могли ли их всех разом расстрелять через окно.

– Мальчишка вон там лежал, – указал красногвардеец. – Документ у него нашли, но как звали парнишку, сейчас не припомню. Он не местный, к хозяевам иной раз заходил. С Кондратьичем они вроде вместе работали. Заместо ученика или подмастерья паренек был.

– Значит, случайно под пули подвернулся?

Красногвардеец покосился на штабс-капитана, неопределенно пожал плечами:

– Выходит, случайно.

– А девочка как уцелела?

– Бомбой ее контузило, ослепило, она под кровать закатилась, да видать, обеспамятела.

Насчет бомбы было странно – никаких следов осколков не заметно. Разбитое окно комнату выстудило, но гарь и запах тротила-аммонала въедливы. Катрин заметила, что напарница многозначительно принюхивается, и смаргивает. Что-то товарищу оборотню понятно.

– Общая картина ясна, так, товарищи и граждане? – Катрин оглянулась на членов комиссии.

– Да черт его разберет, – не стал скрывать своей озадаченности товарищ Дугов. – Грабить тут нечего, люди жили простые. Непонятно, чего в них стреляли. Надо бы на мертвых глянуть. Кстати, ты колено в крови измазала.

– Отстирается. Оглядываем дом снаружи и едем в больницу, – Катрин чуть заметно кивнула напарнице на красногвардейца – потолкуй приватно.

Тов. Островитянская у нас особа насквозь революционная, обаятельная, выяснит, о чем красная гвардия в присутствии офицерства не хочет упоминать.

Снаружи дом был как дом: "бараком" не назовешь, до высокого звания "здания" не дотягивает. Откуда стреляли в окна, вполне понятно, видимо, здесь же стрелка и прихлопнули. Кровь рассмотреть уже трудно: впиталась в сырую холодную землю, но натоптано вокруг изрядно, вот следы от телеги-труповозки, с этим тоже все понятно.

– Прошу прощения, о чем Людмила с вашим дружинником шептаться осталась? – с подозрением и определенной ревностью осведомился штабс-капитан Лисицын.

– О скорбных хлопотах, – мрачно отозвалась Катрин. – Мальчик, вполне очевидно, из местных, рабочих. С похоронами необходимо помочь. Возражать не будете? Тогда вернемся к стрельбе. Не совсем понятно кто убил человека у окна? Товарищ Дугов, пулемет ведь именно при нем был обнаружен? С пустым магазином?

– Да, сказали, что оружие нашли снаружи. А про патроны я не знаю, – признался анархист.

– Что ж вы так? Пулемет припрятали, о патронах умалчиваете. И это называется "совместное дознание", – глядя в сторону, сказал штабс-капитан.

– Откуда мне было знать, что этот пулемет такой важный пулемет?! – возмутился Дугов. – Глянул на ствол из чистого любопытства – штукенция необыкновенная. Брать в руки, в обойму заглядывать как-то не думался. Вот закончим здесь, поедем в Смольный, я вам этот пулемет дам на полноценный осмотр и обнюх. Но вы бы о нем мадам Катерину спрашивали – сдается, она на этих немецких тарахтелках собаку съела.

– Именно на данный конкретный ствол я бы с большим интересом глянула, особенно на маркировку, – призналась шпионка.

Из подвала поднялась энергичная товарищ Островитянская.

– Что так долго? – в один голос спросили мужчины.

– Имя-фамилию хозяина квартирки на всякий случай выяснила. Наверняка, он не при чем, но вдруг у него гостил кто-то из нам интересных граждан. Если по больнице и прочему ничего не прояснится, придется этого хозяина разыскивать, – логично объяснила оборотень.

– Собственно, а почему хозяин квартиры не при чем? – вновь насторожился штабс-капитан. – Где он сам в данные момент? Он, насколько я понял к красной гвардии имеет отношение.

– Несомненно, наш человек, сочувствующий, – заверила Лоуд. – Вы его квартирные условия и барахло видели? Как может такой человек не поддерживать справедливое революционное дело?! Но сейчас он на работе – сдельно трудится, без увольнительных, не то что тут некоторые в фуражках. Но у него алиби.

– Для алиби нужны надежные незаинтересованные свидетели, – возразил Лисицын.

– Он инвалид, такое вот алиби, – объяснила товарищ Островитянская, забираясь в машину.

– Что, совсем инвалид? – уточнила Катрин.

– Вот какие вы, офицерский корпус, жесткосердечные, неизменно пытаетесь к простому рядовому пролетарию придраться! – возмутилась оборотень. – Отвоевался уж несчастный ветеран. Ногу ему оторвало на Цусиме или еще где-то в тех краях. Ковыляет на деревяшке, трудновато ему с пулеметом и бомбами шнырять. Сидит в мастерской, шилом ковыряет, лобзиком жихает.

– Это совершенно иное дело, можно же было и сразу пояснить, – несколько смутился офицер.

– Вы бы сами соседей и пораспрашивали, для полнейшей достоверности, – справедливо намекнула оборотень. – Ответственное следствие ведем, необходимо мобилизовать логику, железно сосредоточиться, а вы встали и дом разглядываете. Федор, я от тебя большей активности и настойчивости жду.

– Я готов. Но уж очень дело непривычное, не знаешь за что тут ухватиться, – пожаловался анархист.

"Лорин" погнал к больничке, Катрин подумала, что с хозяином квартиры действительно надо бы поговорить. Имелись у шпионки знакомые инвалиды – весьма деятельные и прыткие люди. Здесь, конечно, иной случай, но мало ли – вдруг в подвале у этого одноногого явочная квартира? Или какой-нибудь перевалочный склад устроен в мастерской? Красногвардейцы комнату на всякий случай осмотрели, но специфического опыта у них нет. Ухватиться пока, действительно, не за что. Возможно, хотели взять хозяина и что-то вытрясти, но не нашли, в досаде убили мальчишку-подмастерье. Хотя это картину преступления не объясняет.

В больнице никакой ясности не прибавилось. Сначала к пострадавшей вообще не хотели пускать – "нервное потрясение, слепота, имейте совесть". Лоуд заверила, что они "с дамой" имеют фельдшерское образование, а мужчины ничего спрашивать не будут, они для подписания протокола. Неохотно пустили в шестиместную палату, закономерно что никакого допроса не получилось. Девчонка с завязанными глазами – худая и, видимо, жутко некрасивая, балансировала на грани истерики и разговаривать вообще отказывалась. "Да, нет, не знаю", из-под повязки текли слезы, соседки в голос требовали "отстать от несчастненькой бедняжки".