Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Молодой боевик помолчал, потом признался:

– Как палец свело. Не решился. Там всякие обыватели набежали, посыльные, торговки. Мне же видно как на ладони. Опять же дама эта... Бьется в истерике.

– Через дам и пропадаем, – без особого осуждения кивнул Гаолян. – Мог бы и добить вдовицу, глядишь бы и спасибо сказала. Да и офицерья там хватало. Удобный был момент. Ну да ладно. Когда на мосту рвануло, многих положило?

– В машину трое офицеров село, казаки вплотную скакали... С местом я подгадал, лишнюю пролетку лишь одну зацепило. Слушай, я все равно не могу кого попало взрывать.

– Не ты, так другие, – равнодушно напомнил Филимон, берясь за бутыль. – Я не осуждаю, не думай. Раз ты кнопку взял, выходит, тебе и решать было. Вот бомбу жаль. Дорогая штуковина, хитрая.

– Да, миниатюрность радиодетонатора поражает. Не уверен я, что это германское производство, уж очень тонко.

– Нам без разницы. Ты же чуешь, к чему Центр дело ведет? Тут у нас такая рукопашная наметилась, что после бомб непременно за штыки да дреколье возьмемся. Полгорода в могилы ляжет. Колья да дубины – не бомбы, хрен они кончатся. Быстрей бы в Смольном решились. Пора всерьез выступить...

Глава третья. Цветочницы-попрыгуньи

Берег Лагуны

Время переходящее.

– Ну, если ничего не забыли, тогда – вперед! Нас ждут великие возлереволюционные дела! – провозгласила оборотень.

– Хорошо, что ты мирозданье предупреждаешь. Пусть заранее вздрогнет и подожмется. Но я очень прошу – можно поосторожнее? Сосредоточься, не отвлекайся, попадем мирно, спокойно.

– Слушай, Екатерина, с возрастом ты становишься все ворчливее и ворчливее, – намекнула межмировая проводница. – Если знаешь кого-то надежнее по части Прыжков, так не стесняйся, просись к тем таинственным виртуозам. Я ничуть не обижусь. Но помни, что полную гарантию прибытия к месту назначения дает только скромная старенькая коки-тэно!

– Угу, старенькая ты... В том-то и дело, что ты к своей гарантии еще что-то норовишь дополнительно прицепить.

– Так это в тренде! Бонусы, милые сюрпризы и мимишные презенты – ну кто сейчас без них обходится? Не капризничай. Или тут кто-то кота за хвост тянет, побаиваясь Прыжочка?

Прыжков Катрин действительно опасалась. Дом, семья, политика местная, политика континентальная, виды на урожай, а тут вдруг выпадаешь из всего, пытаешься переключиться – это само по себе непросто. А мыслишки о том, что можно и вообще не вернуться... До сих пор, конечно, возвращалась, иной раз глубокими обходами и кругами, но возвращалась. Нет смысла нервничать, Лоуд – действительно прыгунья, как говориться, "от богов". Другое дело, боги эти крайне сомнительные и шкодливые.

– Ты ни о чем не думай, глаза закрой и считай баранов. Или свинок, как у вас в долине заведено некоторыми суровыми личностями, – великодушно посоветовала оборотень. – Я тебя за благородную длань придержу, живо передерну, охнуть не успеешь. Багаж не забываем!

Багажа у шпионок было не чрезмерно: небольшой чемоданчик с оружием и оборудованием, плетеный короб-сундучок с "перекусом" на первое время и здоровенная корзина с цветами. Насчет последнего шпионки немало подискутировали – уж очень объемный и яркий груз. Но Лоуд заверила, что все встречные-поперечные только эти цветы и будут замечать. А это немаловажно, ибо товарищ капитан – дамочка яркая, приметная, натуральный георгин-переросток, причем никакой маскировке не поддающийся в принципе. И как люди с такой навязчивой внешностью пытаются в шпионы наниматься?!

Катрин отвечала, что как раз она никуда не пытается наняться, это ее все время нанимают или мобилизуют. В общем-то, опыта в маскировке и отводе глаз у Лоуд имелось заведомо больше, идея с цветами могла сыграть, хотя возни с ними...

– Померзнут ведь, там практически ноябрь.

– Так укутаем, – заверила оборотень, заботливо расправляя тряпочку на корзине. – А померзнут, я новых прихвачу. У меня знакомцы на мелкооптовой базе, по гроб жизни мне обязаны за одну житейскую ситуацию. Прям рыдают: "возьми, да возьми". Надо же уважить, мне уже неудобно отказываться.

За что оборотню должны "по гроб жизни", где та цветобаза находится – гадать было бесполезно. Оборотень вела столь "прыгучую" жизнь, что любая блоха от зависти сдохнет.

Торчать над берегом моря, среди чистого песка и убаюкивающего шума прибоя с багажом, цветами и брехливой профессоршей – занятие бессмысленное.

– И что? – пробормотала Катрин.

– Да щас. Вот волна временного перестроения накатит...

Шутит или вправду так чувствительна напарница, Катрин осознать не успела – ее цапнули за руку, песок под ногами сменила каменная мостовая, в горле мгновенно запершило от смены воздуха. Дышать стало куда неприятнее, но главное...

– Это что?!

– М-да, даже излишне точно, – озадаченно признала Лоуд.

Шпионки, задрав головы, стояли перед каменным столбом. В смысле, перед колонной розового гранита псевдоантичного столбовидного вида. Венчал ее ангел, придерживающий крест – впрочем, снизу, от подножья скульптура угадывались лишь своей смутно-зеленоватой патиной.

– Почистить не могли? – возмутилась Лоуд. – Политический режим еще старый, а отношение к скульптурам атеистическое как будто...

Критическое замечание было прервано перепуганным воплем:

– Стой! Откуда за оцеплением?!

Вопил юнкер, порядком шокированным необъяснимым явлением двух гражданских лиц женского пола за периметром ограды постамента.

– Солдатик, мы так, одним глазком на красотищу глянуть, – заверила Лоуд.

– Стоять! – юнкер неловко сдергивал с плеча длинную винтовку.

Катрин двинула напарницу коленом пониже спины и шпионки устремились к ограде, стараясь оставить монумент между собой и взволнованным воином. Рослая шпионка взлетела на полутораметровую бронзовую решетку, подхватила заброшенную корзину цветов. Помогать собственно оборотню не требовалась – опыта в убегании профессору было не занимать.

– Стоять, чертовы бабы! – донесся стук затвора.

Нарушительницы спрыгнули и немедля надбавили ходу.

– Стрелять буду! – истошно вопили в спину.

– Не надо! Мы нечаянно! – отозвалась Лоуд, взмахивая здоровенной цветочной корзиной. – Служивый, случаем своей барышне розочек не возьмешь? Недорого отдам...

Юнкер отозвался невнятно, но сугубо неодобрительно...

– Молодой, а грубый, – осудила оборотень.

Вообще-то, Дворцовая площадь практически пустовала. Кроме Александрийского столпа, четырех замысловатых фонарей-стражей по его сторонам и пятого вполне живого и нервного часового, поблизости никого не было. Дальше, вдоль зданий дворцов громоздились то ли недостроенные баррикады, то ли груды стройматериалов, толклись фигуры в шинелях, вот несколько человек двинулись наперерез беглянкам...

– Курс меняем! – прошипела Катрин.

Дамы устремились в сторону Певческого моста, там вояки оказались повеселее – под свист и улюлюканье, шпионки выскочили к Мойке. Задерживать их никто не пытался, но всякие заманчивые предложения высказывались громогласными казачками в изобилии.

По набережной спешили прохожие, мрачные, торопливые, но гражданские, не озадаченные отловом подозрительных личностей. Беглянки замедлили ход, дабы не выделяться.

– А бегать ты не разучилась, – отметила Лоуд, поправляя сбившуюся тряпку на пестрой цветочной корзине.

Катрин не ответила. Свернули на Волынский, проверились – "хвост" не прицепился.

– Не орешь, что даже немножко странно, – продолжила намекать оборотень. В теплом платке, темной юбке, скособоченная дурацкой корзиной она вписалась в городскую атмосферу мгновенно и уверенно.

– Орать я не буду, даже и не надейся, – пробормотала Катрин. – Но вообще ты дура.

– Чего это "дура"?! Вообще какое-то убогое обзывательство. Вот не ожидала от благородной воспитанной дамы...

– А ты ожидала, что мы как прыщ перед Зимним вскочим? Это что, очень смешно было?

– Да чего тут смешного? Я вообще не люблю, когда на меня винтовкой щелкают. Неприятный случился сюрпризец, да.

– А какого... ?!

– Откуда мне знать? В теории перемещения внутри временных пространств зияет уйма белых пятен. Мы в тот тихий проездик у Конюшенной метили? Так вот он проездик. Ничего страшного, чуть прошлись, прогулялись.

– Ну, да, профланировали, – Катрин в ярости перекинула багаж из руки в руку – чемоданчик оказался на редкость неудобным.

– Случайность, она на то и случайность. Кстати, я в прошлый раз на Дворцовую площадь заходила, там атмосферка была как-то поприветливее. Народ бродил, юнкера табунками, все оживленные, общались. Вообще-то я тогда насчет ударниц любопытствовала – так оказалось, они на тебя вообще не похожи.

– Неужели?

– Это к слову. Ты вообще уникальная, тут спору нет. Я о том говорю, что ситуация явно поменялась. В худшую сторону, – озабоченно поведала многоопытная оборотень.

– Именно поэтому мы здесь.

– Вот и я говорю – мы здесь. А с площадью – случайность. Если думаешь, что я нарочно всякие шмондецовые шуточки шучу...

– Не думаю. Но было бы круто, если бы нас мгновенно подстрелили. Так быстро меня на прицел вообще еще не брали.

– А у меня случалось, – призналась Лоуд. – Иной раз так вляпаешься... Впрочем, о чем вспоминать? То было, когда я еще не напрактиковалась. Ладно, идем по плану...

Действительно, без эксцессов пересекли Невский. В скверике Катрин переложила один из пистолетов под одежду – между прочим, носить крупное, почти полуторакилограммовое оружие за поясом юбки, крайне неудобно.

– Ну, вот сейчас тебе-то определенно полегчало, – отметила ехидная оборотень. – Злая, вооруженная, только и ищущая повод пальнуть – нормальная Светлоледя на тропе войны, все скальпы наши! О, помнишь, как мы про ирокезов шпакам втирали?

– Это ты втирала, а я вместе с ними охреневала, – усмехнулась Катрин.

И действительно: обычно начинается все по-идиотски – традиция такая. Но, тем ни менее, успеха мы иногда достигаем. Но сначала нужно добраться до квартиры и позавтракать. Желательно, плотно и незамедлительно. Прыгаем-то мы по старой памяти натощак.

3-й Рождественский. Дом двухэтажный. Первый этаж – конурка прислуги и обивочная мастерская – мастерская ныне пустует, ворота тесного двора заперты наглухо. Второй этаж – квартира домовладелицы и крошечные номера-пансионы, в количестве трех штук. Вход к ним с другой стороны, с хозяевами жильцы не пересекаются, да и вообще номера не пользуются спросом – дорого и вид отвратительный. Зато при желании из номера можно попасть во двор, на хозяйскую половину, на чердак и крышу, с возможностью перехода оттуда на соседний дом – потенциально пять вариантов отхода.

– Как описывали, так и есть, – признала Катрин, озирая многообещающие домовладение.

– Да, удачно подвернулось, – согласилась оборотень. – Полезная у меня память. Да и твои не подкачали.

Подготовку к операции, пусть и скомканную, все же провели. Что-то успело ФСПП, чем-то помогли иные бывшие коллеги. Для начала есть на что опереться.

Невысокая, замученная жизнью, экономка-управляющая, она же «прислуга за все», отзывавшаяся на Лизавету, дважды перечла письмо хозяйки – там сухо поручалось принять давешнюю знакомую Екатерину Олеговну Темпорякову, коя срочно прибыла в Петроград по семейной юридической надобности. Сама хозяйка дома уже год разумно пребывает за границей, перепроверить – она ли автор письма сложно, а почерк недурно имитировала компьютерная программам.

– Темпорякова, вдова, – кратко представилась Катрин. – Дела покойного мужа пытаюсь завершить, насчет пенсии и вообще.

– Да разве ж сейчас чего добьешься, – вздохнула Лизавета, с сомнением вертя письмо.

– Вот и я говорю – все эти хлопоты – безнадега! – немедленно подтвердила помолодевшая и попростевшая Лоуд. – Даром на билеты потратились. Такие деньжищи!

– Это моя племянница, – пояснила Катрин. – Цветочками приторговывает, в оранжерее на паях растит, заказец у нее тут был, завезла с оказией. Времена смутные, страшновато даме в одиночку разъезжать, вот и решили сообща приехать. Знали бы что в Петербурге так... нехорошо, не рискнули бы.

– Совсем плохо в городе, – закивала тщедушная экономка. – Хлеба нет, каждый день стрельба, а сегодня ночью, говорят, и жечь дома принялись.

– Ничего, к нам не сунутся. Я так визжать умею – лошади глохнут! – заверила боевитая "л-племянница". – На Москве-реке с паровым катером соревновалась – у меня гудок громче. Верно говорю, а, теть Кать?

– Люда, ради бога, не позорь перед людьми, хватит глупости болтать, – поджала губы тетушка. – Да вы, Лизавета, не беспокойтесь, мы на три дня, максимум на четыре, и немедля домой.

Из глубины комнатушки, больше похожей на дворницкую, выбралась маленькая тень с котенком на руках и тут же стеснительно спряталась за юбки мамы. Девчушка оказалась крошечной копией Лизаветы, хотя куда уж, казалось, миниатюрнее.

– Ух ты, кто тут есть! – восхитилась "л-племянница", немедля выдрала из корзины огромную розу и одарила обомлевшего ребенка.

– Что вы, куда Ниночке такую редкость?! – испугалась хозяйка. – Это же так дорого.

– Ничего, мы еще вырастим, – заверила великодушная профессор от цветоводства. – Только не уколись, там шипищи, ого!

– Не уколюся, – прошептала девчонка, не спуская очарованных глаз с великолепного цветка.

Катрин отсчитала задаток за комнату.

– Уж не знаю, удобно ли вам будет, – вновь засомневалась Лизавета. – Вы дама из благородных, а у нас скромненько, да и... В первом номере жених-приказчик с девицей проживают. Сомнительные жильцы, вот только...

– Вот только иных сейчас и вообще не сыщешь, понятное дело. Платят хоть исправно? – заинтересовалась л-племянница.

– Как сказать, – вздохнула экономка.

– Ничего, будут безобразничать, я взвизгну, – решила Лоуд. – Верно я говорю, тетя?

– Люда, ты знаешь, я скандалов не терплю, – напомнила Катрин.

Видимо, тон был слишком, гм, не вдовий – Лизавета вздрогнула.

– Какие скандалы?! Откуда?! – л-племянница подхватила корзину и сундучок, устремилась к входной двери. – Я в номер! Самовар-то будет? Ой, сколько дел, а я ж еще в синематограф хотела.

– Вы на Людмилу внимания не обращайте, – доверительно попросила Катрин. – Безотцовщина, воспитание ужасное, но, в сущности, добрая душа, хотя и шумная. Ох, дал бог племянницу. Ах, пусть и троюродная, но все же родная кровь.

– Я понимаю, – робко закивала экономка. – Живите. Не "Астория", но клопов у нас нет!

– Вот это главное, – Катрин вздохнула, погладила девочку по серым волосикам:

– Нина, значит? Хорошее имя. А наша на годика два помладше будет. Скучает, уж, наверное...

Переходя по улице к узкой двери «номеров», Катрин подумала, что мама Ниночки на редкость не подходит характером к хлопотливой должности управляющей мини-гостиницей. Тут в кармане передника заряженный «бульдог» нужно носить, а жильцов пинками периодически воспитывать.

На крутой лестнице оказалось темновато, а стоило начать подниматься, как стало еще темнее. Катрин глянула наверх – на верхней площадке стоял бухой взъерошенный джентльмен – судя по виду, не просохший со вчерашнего.

– У, ты какая... – пошатываясь, отметил абориген.

– Сударь, застегните брючата и свалите в комнату, – посоветовала вдова. – Иначе...

Она пояснила, что будет иначе – слушатель, похоже, понял не все, но счел за благо исчезнуть.

– А что мы так сразу и материмся? – заинтересовалась лежащая на кровати оборотень.

– Сосед мне не глянулся. Удобно?

Лоуд поерзала на кровати:

– Не особо. Но спать можно. Слушай, я как вижу такую койку, так мне сразу хочется шарики с прутьев спинки свинтить. Прям непреодолимо!

– Это нормально. Всем хочется свинтить. Вон – тут на две кровати всего три шара осталось, да и те облезлые.

– Хочешь, все на твою накрутим, будешь лежать и любоваться? – благородно предложила оборотень. – Завтракаем и по плану?

– Да, съездим на место, потом решим.

Позавтракали недурно, хотя обои в пятнах навевали уныние, а меню было странновато: роскошнейшая рыбина из конгерских коптилен, печенье «Юбилейное», хрустальная вазочка с паштетом непонятно из чего, и лоток с сырыми куриными яйцами.

– Накидала из провизии чего под руку подвернулось, мы с тобой все равно не чревоугодницы, – пояснила оборотень, зажевывая ломоть рыбы, зажатый между парой печений.

– Я поняла. Но паштет любопытный. Из чего он все-таки сочинен?

– Понятия не имею. Изъяла исключительно в знак протеста. А то они меня по кухне и чуланам вздумали гонять. Удивительно негостеприимный замок попался, да. Ты не боись, он, паштет, вообще не портится. Даже интересно. Я думала, банка с каким-то секретом необыкновенной хрустальной консервации. Так нет, наживка стухла вмиг.

– Надеюсь, это не та вазочка, не наживочная?

– Нет, ту Блекхук закопал. Он привередливый, вроде некоторых.

На Выборгское шоссе катили довольно долго. От сгоревших остатков дома еще несло дымком, зевак осталось немного – собрались табунком мальчишки, их отгоняли двое унылых милиционеров с неуклюжими винтовками и неприятно-белыми повязками на рукавах. Лоуд немедля принялась строить глазки служителям временного правопорядка, а Катрин обошла пожарище, прогулялась по березовой рощице. Увлекшиеся л-флиртом милиционеры не обратили на даму в черном особого внимания.

Через полчаса шпионки встретились на шоссе и двинулись к дожидающемуся извозчику.

– Что так долго? – поинтересовалась Лоуд. – На мне уж жениться хотели.

– Оба?

– Нет, один женатый. Страшно расстроился, бедняга, осознал, что поторопился и обмишулился. Так чего там? Следы, улики, отпечатки копыт?

– Затоптано все. Многовато народу толклось, да еще подводы подъезжали, видимо, трупы вывозили. Вот нашла, – Катрин показала гильзу.

– И чего это значит? Давай-давай, рассказывай, знаешь же – я в огнестреле не сведуща.

– Да ничего не значит. От немецкого пистолета, я таких гильз порядком навидалась. Здесь "парабеллумов", конечно, поменьше, но тоже отнюдь не редкость.

– А в газетке "расстрел из пулеметов, сотни пуль истерзали застигнутых врасплох жертв еще до охватившего все строение всепоглощающего адского пламени". Брехуны!

– Если и были пулеметы, то стреляли, наверное, с машин, прямо с шоссе. Хотя как-то все странно. Может, жертв прямо в доме убили? Стрельба накоротке, кто-то выбежал, добили снаружи. Там на траве пятна крови остались.

– Если в упор, да за столом, то это чужаки. В смысле, наши коллеги, из пришлых, – авторитетно заявила Лоуд. – Здешние за столом только ругаются, ну, могут по роже двинуть. Консерватизм и партийная дисциплина! Потом-то, конечно, и по-иному приноровятся, но то попозже будет.

– Хрен его знает. Нам бы материалы следствия глянуть, но пока их добудешь... долгая возня. Да и есть ли они, те материалы? В нынешней смутной ситуации могли толком и не оформлять.

– Это да. У вас, у людей, вечный бардак с делопроизводством. Между прочим, я в университете всю эту бюрократию вообще упразднила. Дабы не уподобляться! Ладно, значит, пока здешнюю пальбу обдумываем, а сами по списку упрыгиваем?

– Именно что упрыгиваем, – засомневалась Катрин. – Что-то я нервничаю из-за твоего легковесного подхода к перемещениям.

– А ты не нервничай и все будет хорошо. Главное, мы все продумали, а черный траур так вообще тебе очень к лицу. Что, кстати, будет отвлекать потенциальных клиентов.

– Не в клиентах дело. Безнадежные у нас перспективы. Как на снегу каллиграфией заниматься – придет весна, в смысле, вот эта осень – все истает, одни лужицы останутся.

– Вот совершенно с тобой согласна! Глупейшие и наивнейшие у тебя идеи, – с величайшей готовностью подтвердила оборотень. – Но раз ты думала, напрягалась, лоб свой гладкий морщила, то отчего не попробовать? Убедимся, что глупо и вот потом перейдем на мою тактику.

Глава четвертая. Петр и много тезок

11 лет до дня Х.

Аптекарский остров

12 августа 1906 года

Слегка парило, словно перед дождем, пахло смородиной, пылью и чуть подгоревшими пирожками – как и надлежит на даче. Увы, день приемный, после обеда придется заняться делом. От дома доносились голоса – просители, прожектеры, а вечером еще и приедут гости, опять суета. Старшая дочь – Мария – слегка манерничает, а сама вне себя от счастья – жених как из романа, моряк в белом летнем мундире – красавец немыслимый. И что удивительно, совсем не глуп.

Петр Аркадьевич машинально отряхнул колени собственных брюк – тоже белых, но хозяин их уже, увы, не юн, да никогда и не тяготел к военно-морской карьере. С другой стороны, моложав, подвитые в колечки эффектные усы, в сорок четыре года премьер-министр, семья, возможность повернуть историю России. И повернем! Дайте срок...

Хотя бы десять минут подышать в относительной тишине, отдохнуть от бумаг и неотложных решений. Тропинка под старинными липами уводила от оранжереи к зарослям симпатичной одичавшей малины и глухому забору, за которым тянулась тропинка, выводящая на дачную улицу. Где-то там скучает филер охраны, непременно сунется проверять кто идет. Смотреть на потную унылую рожу не имелось ни малейшего желания и Столыпин повернул обратно к дому. Сельтерской выпить, а потом и в кабинет. Что-то неспокойно на душе, и бог его знает, что ей, душе нужно. Пусть уж минеральной водой удовлетворится.

– Петр Аркадьевич? – окликнули малиновые джунгли. – У вас тут доска на заборе оторвана. Непременно велите приколотить.

Голос, как ни странно, был женским.

Хозяин дачи, как человек счастливый в семейной жизни, всяких там незнакомых и молодых женских голосов сторонился. Этак прицепится неизвестная мамзель из-за забора и жди сюрпризов.

– Не бегите, Петр Аркадьевич. Я у вас две секунды отниму, причем по сугубо хозяйственному, далекому от лирики вопросу, – с определенным пониманием заверила невидимая незнакомка. – Подойдите по-соседски, не кричать же мне на всю округу.

Столыпин пожал плечами. Еще не хватало от дам бегать.

– Что угодно, сударыня?

При ближайшем рассмотрении незнакомка, стоящая за отодвинутой доской, оказалась весьма недурна собой. Да, весьма. Хотя могла бы быть и пониже ростом. Вся в черном, видимо, в трауре. Хотя на голове не шляпка, а косынка, причем, повязанная с определенной долей фривольности. Впрочем, траурный черный креп лишь подчеркивает огромные зеленые глаза. В руке что-то бумажное. Видимо, прошение желает передать.

– Нет, Петр Аркадьевич, у меня не просьба, и не жалоба, – усмехнулась молодая дама.

Столыпин уже и сам видел, что отнюдь не прошение – вела себя незнакомка на редкость независимо, если не сказать, нагло.

– Что же в таком случае? – ответно усмехнулся премьер-министр.

– Пресса, – дамочка помахала свернутой в трубку газетой. – Возможно, вам будет интересно взглянуть. Там и про вас есть немного.

– Опять какая-то гадость? – разочарованно догадался Столыпин.

– Нет, на этот раз не "опять", а действительно гадость, – уже без улыбки пояснила незнакомка. – Сочтете уместным взглянуть, так лучше просмотрите в кабинете, без свидетелей. Семье и адъютантам спокойнее будет.

– Боюсь, любая грязь, выплеснутая со страниц газет, до моих домашних все равно дойдет.

– Случается и иначе. Так ознакомитесь, Петр Аркадьевич?

Премьер-министр отвел колючие стебли малины, принял из заборной дыры газету. Чувство нелепости происходящего только нарастало. Ладонь незнакомки оказалась аристократично-узкой, пальцы ухоженные, без колец, но загорелые почти по-цыгански. Действительно, странная женщина.

– Жаль что не могу предложить более веселого чтения, – красавица вновь улыбнулась, но на этот раз показалась заметно старше возрастом. – Всего хорошего, Петр Аркадьевич.

– И это все? – не скрыл удивления премьер-министр.

– Увы. Возможно, попозже загляну к вам на чашечку чая с коньяком. Если позволите, исключительно по-соседски, без церемоний.

– Что ж, заходите, я предупрежу супругу, – с иронией пообещал Столыпин.

– Благодарю, вы очень любезны, – молодая дама отступила от забора и сказала, уже невидимая: – Да, чуть не забыла. Вы бы, Петр Аркадьевич, детей и посетителей от ворот и калитки отозвали. Сейчас по улице бешеная собака мечется. Я сама видела: шерсть клоками, пена с морды так и капает. Ужас! Запросто может в ворота заскочить и тяпнуть кого ненароком. Я абсолютно серьезно предупреждаю, Петр Аркадьевич.

– Позвольте, но вы-то сами как же? – изумился премьер-министр.

– Так я и поглядываю. Но меня вряд ли покусают: во-первых я сама бешеная, а во-вторых у меня револьверчик.

Послышались шаги, видимо, дама уходила вдоль забора.

Столыпин сунул газетку под мышку и зашагал к дому. Разговор, сначала показавшийся забавным и игривым, закончился странно. Можно бы принять за розыгрыш, но... Не очень похожа на шутницу зеленоглазая гостья. Что-то этакое в ней... «Револьверчик», только подумайте...

Рассердившись, Петр Аркадьевич издали крикнул:

– Михаил, закройте-ка ворота. Сейчас мне такой вздор сказали, что даже не знаю как расценить. Сергей Львович, будьте любезны усадить посетителей на скамейки. И скажите Ольге Борисовне, пусть возьмет детей и идет в сад, там прохладно и спокойно...

Глянули удивленно, но повиновались. Смешной рыжий мальчуган в матроске – чей же это такой? – ухватил Наташу и Леночку за руки, заливаясь заразительным смехом, увлек в сад. Наблюдая, как закрываются ворота, Столыпин поднялся на крыльцо, вошел дом. На лестнице в кабинет задержался. Оттуда он все и видел...

По улице катило ландо: истуканом сидел кучер, в коляске двое жандармских офицеров – тоже замерли деревянными изваяниями. Странные они, не по форме одеты, шлемы старые... Наверняка какие-то дурные новости...

Черная женская фигура возникла дальше по улице, взмахнула рукой – нечто небольшое и цилиндрическое полетело навстречу экипажу. Звонкий хлопок – на бомбу не похоже, но резкий звук напугал лошадей. Рванули вперед, жандармы судорожно вскочили на ноги, у одного в руках портфель, другой выхватил револьвер.

– Назад! – звонко и необычайно решительно крикнула женщина – бесспорно та самая, стройная любительница подсовывать газеты.

Стрелять она начала мгновенно – блеклые частые вспышки, хлопки выстрелов – словно огромной палкой вели по штакетнику. С облучка – раненый или испуганный свалился кучер, ландо опрокинулось, седоки вылетели с сидений. Из рук жандарма выпал портфель, офицер пополз к нему на коленях.

– Не трожь бомбу, сука! – грубо закричала дама, бестрепетно пропуская промчавшихся мимо лошадей.

Пуля высекла искру из булыжной мостовой перед лицом жандарма, тот отпрянул. Его товарищ вскинул револьвер и немедля опрокинулся с простреленным плечом. Маузер безумной дамы не умолкал...

Петра Аркадьевича поразило, как может массивный и тяжелый пистолет выглядеть столь естественным продолжением женской руки. Человек ли она?! Несколько минут назад он мельком коснулся этой ладони, столь обманчиво хрупкой. Боже, что творится с миром?!

Кучер и один из ряженых жандармов, пошатываясь, убегали по улице. Дама пальнула им вслед – явно поверх голов, опустила маузер, развернулась и как-то мгновенно исчезла, видимо, шагнув под прикрытие ограды.

На миг наступила тишина, перед воротами стонал раненый. Потом закричали десятки голосов. Начался хаос.

– Портфель не трогай! Бомба там, – оглушительно вопил кто-то из охраны. Заливались трелями полицейские свистки.

– К воротам никого не подпускать! – опомнившись, закричал из окна премьер-министр.

В саду поднялась беготня, кричали и плакали дети, их успокаивала няня, бледная Ольга успокаивала няню...

Удивительный хаос может создать избыток катастрофически опоздавшего к событиям и стремящегося продемонстрировать свое рвение, начальства. Полиция, жандармерия, чины всех мастей, оцепленная улица, солдаты, казаки, выведенные через заднюю калитку женщины и прислуга... Все чудовищно затянулось. Столыпин еще мог понять минеров, вдумчиво и осторожно разбиравшихся с дьявольским портфелем, но с какой стати необходимо ежеминутно докладывать о ходе работ по обезвреживанию бомбы, о поисках беглецов и иных следственных мероприятиях непосредственно премьер-министру? Прошляпили, идиоты!

О газете Петр Аркадьевич вспомнил уже вечером, когда все утихомирилось. Заперся в кабинете, раскрыл мятый лист и замер.

"Кровавое покушение на Столыпина!" – восторженно кричали огромные буквы первой страницы. "Более тридцати убитых, полсотни раненых. Сын и дочь Столыпина искалечены и при смерти! На самом премьере не царапины! Сами бомбисты партий социалистов-революционеров разорваны в клочья!"

* * *

Повторный визит гостьи, столь сведущей в оттенках уличного бешенства, состоялся через два дня. Почти столкнулись там же, в саду – препятствия в виде забора и раззяв-часовых гостью, естественно, не смутили.

– Вечер добрый, Петр Аркадьевич. Вам надо бы чаще дышать свежим воздухом. Я уже час здесь малину патрулирую.

Столыпин коротко кивнул:

– Здравствуйте. В кабинет или здесь?

– Лучше здесь. Там у вас охраны многовато, навязчивость проявит.

Гостья была все в том же черном наряде, но привлекательной уже не казалась. Теперь премьер-министр догадывался, почему дама в жакетке даже теплым летним вечером.

Безумная дама поняла, коснулась талии:

– Да, господин премьер, я с оружием. Прошу прощения, привычка.

– Пустое, не извиняйтесь, – Столыпин приглашающее указал в сторону садовой скамьи. – Могу я задавать вопросы? Или это вы меня будете спрашивать и требовать?

– Нет, что вы! Я о вас знаю достаточно. Так что, право вопроса у вас. К сожалению, исчерпывающих ответов от меня дождаться вряд ли получится. Но, в общем и целом...

– Что вы хотите взамен?

Она сказала, что ничего не требует, но солгала. Несомненно, гостья хотела повлиять на будущие решения премьера. Собственно, в середине затянувшейся беседы речь об этом пошла откровенно. Говорили долго. Горничная повторно подала поднос с рюмками и чашечками кофе.

...– Полагаю, вас все равно убьют, – безжалостно сказала гостья, назвавшаяся "Просто-Екатерина". – Покушений будет много.

– В этом я не сомневаюсь, – Столыпин отмахнулся от надоедливого комара. – Когда последнее? Можете сказать? Не волнуйтесь, истерики не случится.

– Ну, в вашей твердости я не сомневаюсь, – молодая женщина улыбнулась, вновь показавшись немыслимо красивой. – Человек вы мужественный и упорный. Но дату называть бессмысленно. Во-первых, после сегодняшней беседы события пойдут чуть иначе. Возможно, вы вообще доживете до глубокой старости и тишайше испустите дух в окружении любящих внуков и правнуков.

– Бросьте, рассчитывать на такое везение просто глупо, – премьер, наконец, прихлопнул комара. – Я постараюсь успеть сделать как можно больше. Но ваши сомнения по поводу военно-полевых судов я понять и принять не могу. Третьего дня вы на моих глазах стреляли в людей. Без малейших колебаний. Стреляли и могли убить.

– Могла. Террористов ненавижу. Но к собственно идейными революционерам у меня отношение более сложное. Нам нужен компромисс, Петр Аркадьевич. Как бы нам изловчиться, закончить вешать, стрелять-взрывать и поднимать на вилы. Утрамбовать все это дерьмо в благообразную, бескровную форму парламентских дебатов – пусть там бурлит и смердит. Идея крайне наивная, утопическая, но, видимо, единственно верная...