Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Он прошел к столу, поставил сумку и начал деловито проверять телефонный аппарат.

– Все же гложут сомнения, – сумрачно призналась Катрин.

– У тебя к мальчику предубеждение, – обиделась оборотень.

– У меня предубеждения четко направленного характера. Давай о свадьбе сейчас не будем, в конце концов, у Китти своя мать имеется, мой голос не решающий...

– Вот именно! А ты все про свадьбу, да про свадьбу. Время ли нынче ваше ретроградное долинное мещанство проявлять?! У нас Федя газы вывозит, штабс в Зимнем, мы с тобой сейчас срочно отбываем, а кто на связи останется? Нельзя же отдел без присмотра бросать, нам такое безобразие живо на вид поставят. Вот Гру на телефоне посидит, не развалится.

– Ну, – меланхолично откликнулся новоиспеченный телефонист и принялся прибирать на столе.

– Собственно, а куда мы едем? – поинтересовалась Катрин.

– Как куда?! Я же говорю – они – Пришлые, с хитрыми планами, каверзами и повышенным коварством. Ты об Ильиче думаешь?! Он же на острие удара, они его координаты знают. Бери оба пистоля и погнали.

– Но они могли Ленина раньше убрать, – возразила Катрин, пряча под жакет второй маузер.

– Ты его попробуй, поймай, если "раньше". Точных сведений по перемещению вождя практически нет. Полагаю, они его на совещании у Калинина пытались перехватить и ликвидировать, но не срослось. А теперь однозначная точка рандеву: "около 20:00 Владимир Ильич оставил записку "Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил" и покинул свою последнюю конспиративную квартиру на Сердобольской", – товарищ Островитянская глянула на часики. – Поехали-поехали, вдруг они на Сердобольскую раньше графика вздумают заявиться. И выйдет такое позорное пятно на моей репутации, что хоть на Лагуну не возвращайся.

Шпионки поспешно спустились к машине.

– Куда? – спросил неизменно готовый к подвигам Колька.

– На Сердобольскую. Нас высадишь на ходу и обратно, чтоб не отсвечивал. Там опасно.

– А когда вы мне револьвер выдадите? – поинтересовался шофер, нажимая на газ.

– Куда тебе револьвер? – застонала, вжимаясь в сиденье, Катрин. – Ты и так в Питере самый опасный человек.

Впрочем, до места домчались благополучно. Шпионки спрыгнули в темном, бесфонарном месте, "лорин", взрыкнул, прибавил хода и сгинул во тьме.

– Вон он дом номер один, четвертый этаж, направо. А вон водосточная труба, которую Ильич за запасной выход считал, – указала оборотень.

– Да, рисково. А ты что, бывала тут?

– Условно говоря, вчера заскакивала. Занесла скарских лимонов к чаю, познакомилась еще раз, проверила обстановку.

Задавать уточняющие вопросы было довольно бессмысленно – когда ход событий ускорялся, Лоуд действовала с присущей ей решительностью и воистину гениальной профессорской алогичностью. Безумный земноводный профессор-марксист – мечта Голливуда.

На лестнице Катрин все же спросила:

– Отчего ты тогда вождя не предупредила заранее? Сменил бы конспиративную квартиру, мы бы высунув языки не бегали...

– Ты прямо как ребенок, – с некоторым раздражением высказала оборотень. – Он бы ушел, а после мы бы вообще концов не нашли. Как можно контролировать ситуацию, когда не знаешь, что и где происходит? Его вообще в Смольный пускать нельзя. Взрывчатку мы выковыряли, но возможны и иные сюрпризы. Пришлым точно известно, что пришел он в штаб революции "около 22 часов". Осознают, что с газово-вышибным взрывом не вышло, отчаятся. Подойдут, да в печень браунинг разрядят. Нет, так дело не пойдет. Слушай, а как ты вообще к Ильичу относишься?

– Ты же знаешь. С одной стороны я звездочку с его изображением на груди носила, и это были не худшие мои детские годы. С другой стороны...

– Экая ты многосторонняя, Светлоледя. Но насчет октябрятского детства, это да, тут я завидую. Вот куда угодно могу попасть, но опытное, пожившее, земноводное, грызущее ручку за школьной партой, это уж абсолютный нонсенс. Не видать мне счастливых детских годов, не кричать "всегда готов!", не дудеть радостно в горн на совете отряда, – вздохнула профессор. – Заходим!

Условный стук, после паузы дверь открылась...

– Здравствуйте. Владимир Ильич! – сказала Лоуд, обретшая строгий вид и круглые очки на носу. – Сопровождение скоро будет, а пока мы заскочили, обстановку глянуть. Это вот товарищ Мезина – очень опытный связник. У меня на подхвате работает.

Конечно, товарищ Ленин оказался совершенно не таким как в книжках и кино – бритый, безбородый, в густоволосом парике, определенно нервничающий, порывающийся идти в штаб немедленно. Но все-таки это был он, просто еще не решивший замереть вечным профилем на штампованном алюминии значков, глянцевых грамот и алых вымпелов победителей соцсоревнований. О пулеметчиках в городе и обстановке, он, кстати, был осведомлен исчерпывающе. А пожимая руку, глянул на незнакомую визитершу жизненно – с нормальным интересом.

Товарищ Островитянская извлекла кулек с лимонными пряниками, и они с вождем пошли пить чай в гостиную и дожидаться охраны. Катрин была направлена в маленькую комнатку на "отдохнуть". Мять хозяйскую кровать показалось делом невоспитанным, шпионка прилегла на скрипучий диванчик, явно не рассчитанный на рослых "опытных связников". Катрин сунула под блекло вышитую подушечку один из маузеров и закрыла глаза.

Из гостиной доносились приглушенный разговор – Ленин действительно чуть картавил, но говорил очень четко и ясно. Возможно, в этом голосе и скрывалась тайна обаяния вождя мирового пролетариата? Чуть покачивался желтый свет абажура, едва попадающий в неплотно прикрытую дверь, сквозь оконное стекло донесся далекий винтовочный выстрел. В гостиной говорили о ликвидации безграмотности. Катрин подумала, что жизнь довольно странная штука и задремала.

Тронули за плечо и тут же предупредили:

– Но-но, не надо стволом в живот начальнице отдела тыкать – это явное нарушение субординации. Ты, Светлоледя, похоже, стареешь – ночку не поспала, и все, сопит она в две дырочки, как будто дел у нас нет.

– А что надо? – просипела Катрин, приглаживая волосы.

– "Что-что"... решать надо. Пошли.

Ленин спал, уткнувшись лбом в сложенные на столе руки. Парик чуть съехал, открыв шею.

– И как это понимать? – поинтересовалась спросонок туго соображающая шпионка.

Напарница подала ополовиненный стакан с чаем:

– Взбодрись, это мой, из другого стакана хлебать не надо. А что тут понимать? Рисковать жизнью вождя мы не имеем права, а укротить его энергию и жажду жизнедеятельности можно только медикаментозными средствами. Снадобье хорошее, проверенное. Теперь вопрос, куда девать Ильича?

– А раньше ты подумать не могла?

– Товарищ Мезина, ты не тупи, допей чай и приди в себя. Конечно, я подумала. Можно в квартиру ниже, а можно в квартиру напротив. Туда ближе, зато обстановка бордельная. Ильичу там будет неудобно.

– А хозяева? Им будет удобно?

– Хозяев нету. Они срочно отбыли из Питера. Не волнуйся, деньгами я их снабдила. Ну и объяснила, что дело серьезное.

– Это как ты объяснила?

– Вот что ты до мелочей докапываешься?! Шашку я им показала. Или рапиру. Путаюсь я в вашей классификации. Если сильно интересуешься, могу и тебе показать.

– Не надо, – Катрин допила чай, выковыряла из стакана кружок лимона, сунула в рот. – Хорошо, надо переносить.

– Так беремся!

В коридоре выяснилось, что вождь тяжел.

– Странно, – прокряхтела оборотень. – Не такой уж он габаритный.

– Гений, они вообще на вес золота, что и сказывается, – предположила Катрин.

– Не остри! Мне и так кажется, что преступление перед историей вершим. Со мной такая мнительность, кстати, крайне редко случается. Несем в соседнюю квартиру, а то на ступеньках еще уроним. Что будет непростительно!

На тускло освещенной лестничной клетке оборотень, придерживая ноги вождя, отыскала в своих многочисленных карманах связку ключей и отперла противоположную дверь. Пахло оттуда действительно духами и пудрой.

– Прямо и направо. Там кабинет, все же поприличнее.

Ильича уложили на софу, Лоуд нашарила выключатель настольной лампы.

– Это что, нарочно? – спросила Катрин, глядя на мягкий свет под зеленым абажуром.

– Мода, и ничего более, – оборотень укрыла спящего пледом. Вождь повернулся на бок, отчетливо пробормотал "это шаг вперед, потому что революцию делают не лица, а партии"^[26] и уютно засопел.

– И во сне работает, – вздохнула Лоуд. – Вот честно, меня раздирают противоречия. С одной стороны, мы творим непростительные антиисторические глупости, с другой стороны вдруг его какой снайпер у Смольного встретит? Или мина в кабинете? От этих шмондюков всего можно ожидать. Что для истории более ценно: личное присутствие Ильича или его безопасность?

– Да чего там, пусть отдохнет. Ему еще работать и работать. Да и тебе, в смысле нам, не будет мешать историю... рихтовать.

– Что ж, верно. Когда-то нужно и на себя ответственность брать, – признала товарищ Островитянская. – Пошли.

– Слушай, а если явятся "временные" по наводке и начнут соседние квартиры обыскивать?

– Хорошо же если придут. Ты их на лестнице положишь. Бах-бах-бах, а-а! Бах-бах-бух! Ты бомбы с собой взяла?

– Нет. А с какой стати у тебя вдруг такая тяга к пиротехнике и огневым контактам?

– Шучу. Если придут в ближайшее время, то план будет несколько иной, – Лоуд глянула на часики. – Если, конечно, успеем провернуть операцию за пару часов. Я как раз хотела тебе рассказать...

Специализированный чай Катрин вылила в раковину, тщательно помыла стакан. Налила себе в другой, уже остывший. Зато пряники были хороши – напарница не поленилась, принесла свежайших глорских.

– Идут! – высунулась из коридора репетировавшая перед зеркалом Лоуд. – Не волнуйся, сестру милосердия они вряд ли тронут. Разве что лапнет кто ненароком.

– Я не волнуюсь, – Катрин со вздохом положила надкусанный пряник.

– Вот если с ними и твой знакомец приперся, тогда, конечно, волнуйся, – напомнила оборотень. – Впрочем, что я тебя учить буду. Так, я пошла на позицию...

От входной двери донесся тихий скрежет и поскрипывание – похоже, дверь пытались открыть отмычкой. Весьма неумело.

– Кто там? – выдержав паузу, окликнула Катрин. – Не смейте хулиганить! Я буду звать на помощь!

– Открывайте! – приказали из-за двери. – Или мы взломаем дверь!

– Да как вы смеете?! – ужаснулась шпионка. – Грабители, негодяи, мазурики!

– Это не грабеж, мадмуазель, – подумав, сообщил голос. – Откройте, мы все объясним. Обещаю, лично вам ничего не грозит.

– Как вам не стыдно! Я же слышу, вы приличный, воспитанный человек, и ломитесь в чужие двери, – воззвала к совести пришельцев Катрин.

– Сударыне, отпирайте без разговоров, – посоветовал другой, жесткий голос. – Будет хуже!

В дверь не на шутку бахнули ногой.

– Прекратите, здесь же больной человек! – взвизгнула шпионка. – Боже мой, какой ужас!

– Открывай, профурсетка, – зарычали за дверью и грохнули с новой силой.

– Сейчас, о, господи, сейчас, – Катрин накинула цепочку и отперла дверь.

На нее смотрели четыре револьверных ствола.

– Господа, вы звери! – с грустью сообщила Катрин.

За дверью молчали – присутствие в квартире сестры милосердия – еще достаточно молодой и весьма-весьма привлекательной – оказалось сюрпризом.

– Что вам угодно? – холодно спросила ряженая медработница.

– Мадемуазель, будьте любезны, снять цепочку и впустить нас, – сказал офицер, тактично отводя ствол своего "нагана" в сторону.

– Вы не имеете никакого права...

– Дверь открой, коза! – зарычал плечистый человек постарше.

– А вы, сударь, вообще кабан, – огрызнулась Катрин, снимая цепочку. – Что ж, вынуждена уступить грубой силе.

Да, куртуазности в падшем Петербурге осталось очень мало – мгновенно оттеснили, едва не прищемили к стене дверью.

– Где он?! Говорите! – сверкал глазами высокий поручик.

– Кто?

– Ульянов-Ленин!

– В гостиной. Но господа, он тяжело болен!

Прямо сразу засочувстовали, как же, – кинулись, размахивая оружием в освещенную комнату, забыв о напуганной даме. Даже как-то обидно.

Катрин пошла следом.

Ульянов-Ленин лежал под одеялом – почему-то лоскутным, в прогрессивном стиле пэчворк, и действительно выглядел неважно. Бледный как мел, с компрессом на лбу. Глаза закрыты, нос острый, но бородка и усы на месте. Просто показательный Л-Ленин. Пришельцы – между прочим, все при погонах, как в доброе старое время, в замешательстве смотрели на главного большевика.

– Катенька, кто здесь? – слабым голосом, не открывая глаз, спросил больной.

– Не знаю, какие-то офицеры. Хамски вломились и молчат, – пояснила Катрин. – Господа, кто вы и что вам угодно?

Группа оторвалась от лицезрения лежащего и глянула на нее. Вообще-то шпионка сознавала, что выглядит не очень достоверно: крест на груди слишком красный, платье чересчур приталено, передник кокетлив, а косынка вопиюще белая. Фальшивкой смотрится. С другой стороны, вождь очень убедительный, может и проскочит шпионский тандем?

– Мы – "Офицерская добровольческая дружина имени царевны-мученицы Анастасии", – уже достаточно спокойно сказал широкоплечий подполковник. – Господин Ульянов, вы арестованы!

– На каком основании? – приоткрывая один глаз, поинтересовался лежащий.

– На основании распоряжения министра юстиции, – сквозь зубы пояснил подполковник. – Собирайтесь.

– Что ж, вы могли бы не беспокоиться, через день-два я бы сам пришел в суд. Проклятая гипертония. Катенька, где мои башмаки?

– Владимир Ильич, я вас не пущу! – ахнула Катрин. – У вас постельный режим, вам нельзя.

– Увы, эти господа не успокоятся, пока меня не доконают, – вождь с трудом сел на диване.

– Господа, но так же нельзя! – заломила руки шпионка. – Он же серьезно болен, взгляните сами.

– Действительно, нездоров. Но мы вынуждены его забрать, – сказал капитан, глядя отчего-то не на больного, а на выразительную сестру милосердия. – Не беспокойтесь, у нас две пролетки, доставим с удобством. А в Зимнем есть отличные врачи, помогут.

– В Зимний? – слегка оживился л-Ильич, кутаясь в свое пестрое одеяло. – Э-хе-хе, а Зимний это кстати. Давно нам пора объясниться напрямую с Александром Федоровичем. Катенька, так где башмаки?

– Я еду с вами, Владимир Ильич! – решительно заявила Катрин, доставая приготовленные башмаки. – И не спорьте, господа! Я выполняю свой долг, больному в любой момент может понадобиться инъекция, и вообще я буду визжать в знак протеста!

– Давайте без истерик, – морщась, попросил подполковник. – Хотите ехать с этим... субъектом, езжайте. Поместимся. Только без шума и фокусов.

– Тогда позвольте нам одеться, – потребовала Катрин. – Больной определенно не выпрыгнет в окно и не спустится по водосточной трубе.

Офицерская группа захвата тактично вышла из гостиной, но дверь оставила приоткрытой.

...– Подальше засовывай, подальше, – шипел Л-Ленин.

– Так он их так вообще не найдет, – Катрин запихнула ботинки дальше под диван.

– Чего это не найдет? Принижаешь ты способности Ильича. И не смотри так на офицеров, не наводи их на отвлекающие мысли, нам ехать нужно.

Вообще ситуация с башмаками оказалась в операции чуть ли не самой труднорешаемой. Для правдоподобности больной должен был непременно обуваться и вообще повозиться, а отдельные от иллюзий утепленные кроссовки Лоуд произвели бы на гостей странное впечатление. Пришлось позаимствовать подлинные ленинские ботинки, но их требовалось непременно оставить на месте – судьба революции с разутым вождем вообще непредсказуема.

– Мы готовы! – сообщила Катрин.

Арестованного под руки сводили по лестнице, Катрин придерживала на его плечах одеяло, а Л-Ильич мстительно вис на локтях конвоиров и волочил ноги. Впрочем, талантов у Лоуд хватало, но все они были легковесные – офицеры волокли ее без труда.

Подвели пролетки, подсадили арестанта.

– С богом, товарищи! – видимо, слегка бредя, сказал вождь и плотнее закутался в одеяло – оно было настоящим, не иллюзорным, но откуда, собственно, взялось, Катрин так и не поняла. Переполненный экипаж тронулся: больного с сестрицей охраняли двое офицеров, револьверы так и не убравшие. Да и извозчик, судя по идеальной выбритости, не совсем настоящий, поглядывал с угрозой.

– На прохладе мне даже лучше, – поведал арестованный. – Господа, простите за любопытство, а почему вы "Дружина имени царевны-мученицы Анастасии"? Разве несчастная девица... того? Тело нашли? Или догадки-версии?

– Вам виднее, "товарищ Ленин", – с омерзением процедил подполковник. – Я бы вас вообще пристрелил как собаку. Под забором.

– Нет уж, батенька, вы постойте. "Как собаку", дело нехитрое, это каждый может. Вы мне растолкуйте про царевен. Признаться, я настойчиво обращался к тобольским и екатеринбургским товарищам, просил отыскать, и непременно, непременно! представить царскую семью волнующемуся народу. В этом деле не должно быть темных пятен!

– Лжете, Ульянов, – мрачно сказал капитан. – Ваше же революционные товарищи и утопили царскую семью. Есть этому преступлению свидетели. Лжете и нагло.

– Я лгу?! Мы, социал-демократы про царевен не лгали, и лгать не будем! Знаете ли вы, батенька, что есть следы царевен, есть. Жив ваш Николай с семейством.

– И где же тогда государь император? – слегка оторопев, спросил капитан.

– Проявляет свойственную ему нерешительность, – пояснил Л-Ленин. – Вы же его знаете. "Я отрекся, я не желаю, я не нужен России, идите к чертту". Трудно его винить, всерьез обижен человек. Как понимаете, я далеко не сторонник Николая Кровавого, но понять его могу. Отверг самодержца народ. И армия, кстати, тоже отвергла.

– Значит, это мы во всем виноваты? – с яростью уточнил подполковник.

– Я этого не говорил. Вины с царя и с его бездарного правительства, естественно, не снимаю. Временные тоже хороши – архитупейшая братия! Но и оппозиция не сделала всего возможного. Что ж, будем исправляться, брать власть и исправляться. Но и вы, господин подполковник, вы безгрешны? На подступах к Берлину или Вене стоит наша армия?

Катрин крепко пихнула л-вождя, которого начало заносить.

– Я, конечно, не лично о вас, подполковник, – сдала назад Лоуд. – Я о наших общих недоработках. Думаете, нам, большевикам так уж хочется всю ответственность за страну брать на себя? Вы послушайте наших товарищей по партии, послушайте – нерешительность, шатания и откровенная робость не обошли и наши ряды. Такие шм... шаманы, особенно в эсерах. А все эти каменевы-зиновьевы?! Тьфу, опять у меня голова заболела. Как некстати эта гипертония. А что там у вас? Как Керенский? Здоров ли?...

Нужно признать, пути отхода офицерская группа продумала, пусть в окружную, но быстро докатили до Дворцового моста. Зимний едва светился, низко нависало черное как чернила двоечника, небо. Где-то вновь перестукивались винтовочные выстрелы, выдал короткую очередь пулемет, к счастью, увял. Маузер давил в поясницу шпионки, хорошо хоть конвоиры с другой стороны сидят. Видят боги, добром эта авантюра не кончится...

Глава пятнадцатая. Накануне. Ночь.

Дворцовая площадь. Зимний дворец

19 часов до часа Х.

Вокруг было темновато, тянулась бесконечная стена баррикад из поленьев, где-то звякали лопаты. Пролетка с арестованным проехала мимо вполне уставного полноразмерного пулеметного гнезда. Похоже, гарнизон Зимнего был настроен решительно.

С урчащего двигателем броневика экипаж бдительно осветили фарой – подполковник возмущенно взмахнул рукой – свет убрали. Пролетки прокатили мимо броневого монстра – по серой броне тянулась свежая белая надпись "Памяти Павловцев".

– Приехали, господин Ульянов.

– Что ж, тем лучше, тем лучше, – л-пленник подхватил полы одеяла, спрыгнул на мостовую. Гипертония, видимо, в силу важности исторического момента, отступила.

Под конвоем прошли мимо охраны, впереди раскинулась широкая лестница, украшенная античными барельефами. Арестованный дружелюбно кивнул знакомым богам и героям. У лестницы топталось немало военных людей, в основном офицеров, многие с повязками свежесозданных добровольческих офицерских дружин, но на плененного вождя никто особого внимания не обратил, поскольку не узнал. Л-Ленин действительно стал меньше ростом, похоже, из-за каких-то тактических оборотничьих соображений. Окружающие с некоторым недоумением косились на веселенькое одеяло, и немедленно переключали свое внимание на Катрин. Сестра милосердия из шпионки действительно получилась излишне... накрахмаленная.

Коридоры, двери, лепнина, потревоженные, наспех составленные вдоль стены вазы, статуи, этажерки и шкафы. Еще один многочисленный пост охраны, суета адъютантов...

– Пусть войдут, – донесся из кабинетных глубин решительный голос.

Оборвался треск пишущей машинки секретаря, подконвойных ввели в большую комнату. Навстречу стремительно шел человек во френче, ершисто стриженый, поджарый и напряженный как струна.

– Здравствуйте, Александр Федорович, – с достоинством, но дружелюбно, поздоровался л-Ульянов.

Временный хозяин Зимнего, заложил руку за борт френча и безмолвно сверлил арестованного невыносимо проницательным, немигающим, гипнотизирующим взглядом. Драматическая пауза тянулась и тянулась, переходя из классической мхатовской, в арт-хаузную. Когда напряжение немоты достигло апогея головокружительно-звенящих тишин шедевральнейших эпизодов фильмов Тарковского, плененный вождь высморкался в край одеяла и печально признался:

– Болею.

Керенский обвиняющее выкинул руку:

– Клоун! Ничтожество! Под арест. На общих основаниях. Никаких поблажек. Караул удвоить! Увести.

– Вот-те и пообщались, – буркнул арестант, вскинул из-под одеяла руку и завопил, грозя оппоненту пальцем: – Диктатор! Узурпатор! Позер! Еще пожалеешь, бобрик напыщенный!

Орала Лоуд абсолютно не по-ленински, зато искренне.

Вождя схватили за одеяло, за руки, поволокли прочь.

– Не видеть мне страны родной,

В которой я рожден,

Идти же мне в тот край чужой,

В который осужден...^[27] – угрюмо затянул л-вождь, принципиально отбрыкиваясь от конвоиров. Офицеры поднажали и вытолкнули опытного пленника в дверь.

– Напрасно вы, Александр Федорович, – сказала Катрин. – Сейчас любые переговоры разумнее вооруженной конфронтации.

– Вас не спросили, – резко поворачиваясь, отрезал диктатор. – Вы вообще кто?

– Патронажная сестра Екатерина Олеговна Москворецкая. Нанята для ухода за заболевшим.

Керенский бегло, но подозрительно оглядел сомнительную сестру с ног до головы:

– Ступайте, сестрица, вы освобождены от своих обязанностей. Отныне за гражданином Ульяновым присмотрят тюремные врачи.

– Да? По слухам, у вас и подконтрольных тюрем не осталось, – с печалью сказала Катрин.

Особой симпатии к гражданину Керенскому она не испытывала, но выглядел министр-председатель, он же морской и военный министр, неважно. Явно катастрофически не высыпается, глаза ввалившиеся, весь издерганный. Совмещение должностей – большое зло.

– Ложь! Мы полностью контролируем ситуацию! На подходе ударные батальоны, высланные Ставкой. Кто вам дал право... – Керенский встряхнул головой. – Ступайте-ка отсюда вон, Екатерина Олеговна.

– Как скажете. Но позвольте напомнить: гражданин-товарищ Ульянов-Ленин, он упорный и имеет обыкновение возвращаться. Упустили вы шанс договориться.

Катрин поняла, что на нее сейчас будут кричать. Хозяин Зимнего действительно набрал воздуха и начал по восходящей:

– Договариваться?! С преступной, изменнической шайкой авантюристов-террористов?!..

Но тут в глубине дворцового коридора многоголосо закричали, ударили три револьверных выстрела, закричали еще громче. Загрохотали сапоги, в комнату вскочил адъютант с широко распахнутыми глазами:

– Бежал. Он бежал!

– Как?! – Керенский рухнул на стул – даже сейчас он был порывисто-театрален и явно учитывал, что предмет мебели мягок.

– Его вели... вдруг... исчез, одеяло... одеяло осталось, – прояснил ход катастрофических событий бледный адъютант.

Диктатор застонал, с силой, обеими ладонями пригладил свой бобрик:

– Задержать. Немедленно! Вы слышите?!

Катрин осознала, что лишние свидетели столь драматическому и унизительному моменту ни к чему, на цыпочках удалилась в коридор.

Здесь было довольно оживленно: прогрохотал ножищами полувзвод юнкеров, где-то дальше вновь бабахнули из револьвера, протяжно прокричали команды. Мероприятия неизбежные, но, скорее всего, безнадежные. Лоуд, не возлагавшая особых надежд на попытку экспромт-переговоров, все же не ожидала подобного унижения и сейчас пребывала в откровенном, вполне понятном возмущении. Вон – даже отойти от кабинета Керенского не соизволила, сразу сгинула. Сейчас любой юнкер или офицер, бегающий по коридорам и размахивающий винтовкой, может оказаться очень фальшивым л-юнкером. Возможно, даже проявит инициативу и возглавит одну из команд преследователей. Или примет облик испуганного лакея дворцовой обслуги и усядется пить чай и злословить с коллегами по поводу неумелой новой власти. Хотя нет, слишком разозлена тов. Оборотень, чтобы мирно чаевничать. Маневр с мгновенной мимикрией и подделкой под одного из конвойных технически отточен до идеала, и чем многочисленнее охрана, тем проще бывает этот фокус провернуть. С этим трудностей у Лоуд не возникло, вот как бы не психанула обиженная завотделом и за нож не взялась.

Впрочем, пора было подумать о себе. Сейчас у преследователей пройдет первый шок, поднатужатся умами, начнут сообщников искать. Высокорослая и донельзя сомнительная сестра милосердия на роль козы отпущения вполне пригодна.

Катрин огляделась, подошла к столу у стены: брошенная посуда, лужица пролитого чая, ложечки с вензелями, баранки, самовар. Походно-дворцовая жизнь в период очередной агонии власти. Самовар, кстати, чуть теплый. Шпионка разломила баранку, сунула в рот – пыль мучная, никакого сравнения с глорскими пряниками, страна в кризисе, вообще все плохо.

Она шла по коридору, временами выставляя самовар в качестве щита. Мимо в поисках коварного вождя большевиков пробегали запаленные преследователи, Катрин ахала, заслонялась самоваром. Нужно признать, наличие полуведерного бытового прибора порядком убавляет дамам заметности-гламурности: встречные больше опасаются обжечься, чем вглядываются собственно в самовароношу.

К выходу с барельефами шпионка не попала, вывернула к какой-то лестнице поскромнее, спустилась. Малочисленный гарнизон на выходе был настороже: ощетинились штыками и развернули пулемет во глубину дворца.

– Боже мой, что творится, что творится?! – причитая, Катрин спустилась к внутренней баррикаде. – Отряд капитана фон-Квака здесь вышел?

Выяснилось, что Квака здесь не было, но его действительно лучше снаружи искать – во дворце сейчас небезопасно. Шпионку выпустили в ночной холод – имелись в старой армии определенные достоинства, например, остатки рыцарской галантности и уважения к прекрасным дамам.

Катрин с грустью приобняла остывший самовар и пошла искать проход между дровяными баррикадами. У стен дворца стояли трехдюймовки, у зарядных ящиков возились юнкера расчетов. Изрядно стянули войск. Штурм, видимо, будет жестче, чем в основном векторе. И вообще дело не заладилось. До аудиенции шпионки были более высокого мнения о Керенском, а сейчас министр-председатель взял и взъярил оборотня – попыток ареста Лоуд, по старой памяти, абсолютно не выносила и считала глубочайшим личным оскорблением.

Катрин протиснулась мимо полуготового, обкладываемого мешками с песком пулеметного гнезда. Левее, у баррикады сгрудился военный люд – там слушали агитатора. Вернее, агитаторшу. Молоденькая, разрумянившаяся девушка-ударница, балансировала на гребне штабеля фортификационных дров:

...– потому стоять нам надо до конца! Не большевики, не анархисты опасны. Им самим голову задурили, много ли нужно фабричным и прочей темноте сиволапой. Но немцы уже в городе! Диверсии и провокации кругом. Сегодня на Пушкинской накрыто ихнее шпионское гнездо. Двенадцать легких пулеметов, динамит, полмиллиона рублей. Золотом! Штурмом тайного германца взяли. Юнкера-владимирцы, ай, молодца, со двора ворвались. Я сама видела, раненых помогала оттаскивать. Тамошних шпионов Красная гвардия с улицы прижала, так под дверьми рабочих-точильщиков побило два десятка. Они же необученные, прут на пулемет напролом, никакого понятия о тактики. Господа, немца надо сдержать!

Катрин подергали за рукав:

– Красивая, кипяточку-то нету? Озябли сильно.

– Едва теплый. Плеснуть? На иные сугревы и не рассчитывай, – сказала Катрин лукавому казаку.

– Что ж этак обидно, разом в лоб, – вздохнул служивый. – А поигричать? Ладно, ну, нацеди хоть тепленького.

Потянулись кружки, казаки хлебали, шушукались:

– Неужто про немцев правда? Зверствуют, им что столица, что по фронтовым траншеям "чемоданы" класть. Или заливает молоденькая? Кто такая, кто знать?

– Ударница, они ж еще те... барышни.

– Ты не зуди, – предостерегла Катрин, наливая очередную кружку. – Как могут бабы, так и служат. Достойны уважения. А про немецких шпионов все говорят. Сколько там пулеметов взяли, сказать затрудняюсь, а по сути, верно. По всему городу в эти дни стрельба. Вожаков большевистских сожгли, алексеевцев расстреляли, у Смольного газовую атаку готовили.

– Про то мы слыхали, – признал, закуривая казак. – А не брехня ли?

...– господа, отдавать Петроград на волю шквалу безрассудного немецкого шторма никак нельзя! – звонко призывала милашка-ударница с поленьев. – Власть приходит и уходит, а столица у нас одна! – девица сорвала с головы папаху, стиснула в кулачке. – Смерть чуждым шпионам, вредителям и провокаторам!

Слушавшие одобрительно засвистели, загомонили. Катрин подумала, что Фло лет семнадцати-восемнадцати, стриженная под машинку была бы дивно хороша даже в подобной шинелище на три размера больше нужного. Это, конечно, не ее точная копия, но...

Л-ударница спрыгнула с баррикады, Катрин и самовар двинулись наискось, и шпионки воссоединились подальше от толпы.

– Что так долго? – отдуваясь, поинтересовалась красноречивая оборотень. – Я, между прочим, завотделом, а не рядовой агитатор-горлопан. Без мегафона мне сложно.

– Ну и постояла бы молчком.

– Тогда бы ты меня полночи по площади искала, – справедливо указала "набирающая возраст" товарищ Островитянская. – Знаю я тебя, вечно отвлекаешься: пушечки, пулеметики, солдаты-герои, мужественные полковники. Хотя трофеи-самовары, это, конечно, неожиданно. Приятно удивляешь, растешь над собой.

– Зараза заразная.

– Обидно говорите, гражданка Светлоледя. Ну, чего делаем?

– Раз мы уже все равно здесь, имеет смысл зайти в штаб Округа, – предположила Катрин, пристраивая самовар поудобнее.

– Верно! Телефонируем в отдел, вызовем авто.

– И это тоже. Но недурно бы Полковникову рассказать о последних событиях.

– Можно и рассказать, – Лоуд помрачнела. – Но с переговорами у нас как-то не тем галсом пошло. Не подсеклось, да, бывает. Мутный тип этот Керенский, не ожидала я от него этакого упрямства. Вроде и знакомы они с Ульяновым, а никакого взаимоуважения.