Текст книги "Октябрь, который ноябрь (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Да, от народа правду не скроешь. Детали, конечно, могут и приукрасить, но суть уловлена верно.

В отделе было тепло, пахло цветами и почему-то медом. Товарищ оборотень беседовала с неизвестным человеком в инженерской фуражке, сынуля-телефонист корпел над заполнением какого-то срочного формуляра.

– Ага! – Лоуд мигом оценила задержанного. – Попался, голубчик. Еще и сопротивления оказывал, извращенец.

– Да, были у него такие поползновения, – признала Катрин.

– И чем ты его так? Кастетом? – оценила повреждения опытная товарищ Островитянская.

– Не суть важно, – Катрин огляделась. – Товарищ завотделом, мне и задержанному срочно нужно переодеться. Найдем помещение и какие-то шмотки? Еще нужен твой мешочек, а у Гру испросим губчатый инструмент.

Пугать арестованного заранее было неразумно, а Лоуд и так должна понять суть вопроса.

– Одежда есть, я запаслась, ты у нас вечно то изорвешься, то испачкаешься. Этому креветочному тоже что-то найдется. Гру, ты слышал?

– Ну, – мальчишка с облегчением оторвался от мучений с бланком.

Арестованного завели в какую-то фото-кладовку или лаборантскую – вокруг густо громоздились шкафы с пробирками и ретортами. Гру закрыл дверь, Москаленко и двое бойцов остались охранять снаружи.

– Сел! – Катрин ногой подвинула задержанному табурет. – Вот тебе портки сухие.

– Вы не имеете права, – невнятно, стараясь не шевелить левой частью лица, заявил Ганн. – И освободите мне руки. Я не могу одной переодеваться.

– Сел, я сказала, – процедила шпионка.

Полит-координатор сел, но не замедлил сообщить:

– Так я разговаривать не намерен. Вы обязаны дать мне гарантии...

Катрин кивнула напарнице. Оборотень пожала плечами и приложила разговорчивого умника по затылку волшебным мешочком-глушилкой. Ганн обмяк и попытался рухнуть с табурета – Катрин удержала его за скованную руку и поудобнее прижала голову пленника к своему животу.

– Не, вы интимно играйтесь как хотите, но как ответственная завотделом, я хотела бы знать, что за шмондюк, и когда мы к делу перейдем, – намекнула оборотень.

– Этот дебил – куратор пулеметчиков. Видимо, из иновременного слоя-плюс. В зубах у него чип, – объясняя, Катрин открыла слюнявую пасть безвольному преступнику.

– Теперь понятно. Гру, инструментарий! – скомандовала Лоуд.

Мальчишка открыл футляр с инструментами:

– Есть пассатижи, кусачки, уткоклювы.

Катрин взяла пассатижи, глянула вопросительно.

– Обижаешь, приступай, не стесняйся, мальчонка и не такое видал, – заверила оборотень.

Чип обнаружился в четвертом зубе.

– Красивый, – отметила Лоуд, заглядывая в корень с крошечной разноцветной микросхемой.

– Изумительный, – согласилась Катрин. – Молоток в наборе имеется?

Третий удар превратил чип в неопределенное пятно – словно крупного клопа торжественно казнили.

– Ты, Светлоледя, как всегда, прямолинейна, – с некоторым сожалением молвила оборотень. – Можно было трофей в университетский музей поместить. "Зуб известного межмимрового контрреволюционного агента". Уникальный экспонат!

– Мелкий и невыразительный девайс, – возразил Гру.

– Именно, – согласилась с мальчишкой Катрин и пихнула пленника ногой. – Не окочурился?

–Да что ему будет? Надобно указать, чтобы пасть керосином или водкой пополоскал. Для обеззараживания и во избежание сепсиса. Ему, голубчику, еще рассказывать и рассказывать, – напомнила оборотень.

– Вопрос не в том, чтобы он начал говорить. Он должен нужное сказать. Так-то он болтун просто редкостный.

– Да? А по виду и не скажешь, – удивилась Лоуд. – Ладно, мне нужно к руководству. О захвате этого беззубого свидетеля все уже знают. Эдмундыч ждет новостей. Вопрос архиважный, на контроле у ЦыК!

– И что ты там скажешь? Отдавать-то такого говоруна им никак нельзя. Он такого нанесет, что и сам в психушку угодит, и нас потянет. Скажи, что ранен и без сознания.

– Я товарищам по революции врать не буду! Скажу, что в истерике и рыдает. Так, кстати и будет, когда очухается, – товарищ Островитянская с неодобрением посмотрела на беспамятного полит-координатора. – Отвлек нас от важнейших дел, шмондюк, и отдыхает. А у нас эшелон с ударниками подходит, давить на Временное нужно, Ильич опять же... Дел невпроворот.

– А что с Лениным?

– Нашли его товарищи. Но он спит. Непробудно. Что внушает закономерные опасения товарищам по партии, – оборотень перешла на шепот. – Там еще твои вещички нашли, блузочка, то-се... Ты зачем вождя компрометируешь? Переоделась, так запихни тряпье куда подальше.

– Я вообще не помню, как в ту дурацкую медсестру переоблачалась, так ты торопила, – призналась Катрин.

– И как размер? Подошел? – заинтересовался Гру, видимо, знавший откуда изъят стильный костюмчик медперсонала.

Маманя попыталась призвать мальчонку к порядку, ловкач увернулся и зашипел, поскольку Катрин прихватила его за ухо.

– Пассатижи забыл, – доброжелательно напомнила светловолосая шпионка, слегка раскачивая поганца за орган слуха. – И не надо нам лишних вопросов, не так ли?

– Ну! – немедленно согласился юнец. – Я к телефону. Можно?

Гру, прихватив инструменты, удрал в штабной кабинет. Катрин позвала прапорщика и попросила снять наручники.

– А этот... иллюзионист не удерет? – спросил комвзвода, пристегивая шпиона к себе.

– Не должен, – заверила Катрин. – Но скажи бойцам, чтобы присматривали. Этот тип очень знающий. Кстати, его и какие-нибудь посторонние могут попытаться убрать. Так что повнимательнее, товарищи.

– Кстати, еще один знающий у нас в кабинете сидит, – вспомнила Лоуд. – Который инженер с подпольной кличкой Лев. Сознательный воспитанный человек – сам пришел и мне сдался. Можете побеседовать. Так, а я побежала. Время, время, товарищи!

Обстановка действительно оставалась сложной. Красная гвардия и солдаты ВРК теснили силы Временного правительства по всему городу. На данный момент Смольный прочно овладел Николаевским вокзалом, Центральной электростанцией, Госбанком. Были закрыты редакции центральных газет. Шли упорные переговоры об оставлении юнкерами Варшавского вокзала. Крейсер "Аврора" и тральщики уже заняли место у Николаевского моста.

Переговоры и уговоры, демонстрация военной силы делают свое дело – правительственные войска уступают. Комиссары Смольного упирают на избежание кровопролития – обе стороны помнят о судьбе алексеевцев и опасаются провокаций. Стрельба вспыхивает редко, но у Мариинского дворца офицерами-дружинниками обезоружен и арестован отряд кронштадцев, с десяток упорствующих моряков там крепко избиты. Есть и раненые в различных районах столицы.

Наибольшие волнения вызвал инцидент на Невском. Неизвестный броневик с свежезамазанным названием на броне внезапно открыл дикую пулеметную пальбу. У кинотеатра "Паризиана" даже утром было многолюдно, раненых и погибших насчитали более двух десятков, хотя, по-видимому, сидевшие в броневике стреляли преимущественно поверх голов. Опустошив ленту, броневая колымага укатила по Владимирскому проспекту. Патруль юнкеров пытался преследовать злодеев, но отстал. У Графского переулка броневик обстреляли солдаты ВРК, но колесный провокатор надбавил ходу и исчез. По городу циркулировали упорные слухи о проникшей в город германской разведке – многие свидетели видели, как из броневика выглядывал немец в офицерском шлеме.

В 9:00, заслушав доклад об обстановке, штаб ВРК принял решение решительно требовать сдачи власти Временным правительством. Ленина в Смольном нет, требовать решительнейших мер по скорейшему захвату центра города и немедленному аресту министров пока еще действующего правительства, некому. На Центральную телефонную станцию направлены делегаты связи от противостоящих сторон. Организована прямая телефонная линия между Зимним и Смольным (по предложению тов. Островитянской линия наречена "горячей", особой госважности).

В 11 часов Керенский, отказавшись от мысли лично мчаться за верными войсками в Гатчину, из Зимнего грозит ВРК немедленным вводом в город конного корпуса генерала Краснова, полков 44-й пехотной дивизии и самокатных батальонов – пятнадцать тысяч штыков и сабель! ВРК ответил, что Балтийская эскадра уже вошла в Неву. Высажено семнадцать тысяч решительно настроенных моряков. 305-миллиметровые орудия линкора "Заря свободы", шестидюймовки "Авроры" и шести батарей Петропавловской крепости готовы начать бомбардировку Зимнего, казаков, баррикад и вообще чего угодно, по первому приказу Смольного.

Обе стороны крепко привирали: казачьи полки были еще далеко, 44-я пехотная колебалась и не спешила выступать, "Заря свободы", хотя и дотащилась до морского канала, по своему техническому состоянию здоровья была мало на что способна, а четыре исправных шестидюймовых орудия Петропавловки пальнуть, конечно, могли, но куда попадут снаряды предположить сложно – офицеров, способных управлять огнем, у артиллеристов крепости не осталось.

Стороны знали что блефуют, знали, что и противник поступает так же, но проверять реальные возможности друг друга не спешили. Пока что орать в телефонную трубку и ругаться казалось более естественным делом, чем инициировать сабельную рубку на Лиговском или сожжение артиллерией Зимнего.

Глава восемнадцатая. Собирание камней

Сердобольская улица 1, конспиративная квартира

19 часов до часа Х.

...– Вы, любезная барышня, меня не торопите, – бормотал профессор, взбираясь по ступеням и скептически тыкая тростью в перила. – Тише едешь, дальше будешь. Кто такие крутые лестницы вообще изобрел?! В былые времена...

– Уймись, – не выдержала Катрин. – Все равно никто не слышит, так какого черта бубнить?

– А в роль войти?! Момент непростой, требует полного погружения и концентрированной эмоциональности. Ты, Светлоледя не психуй, я и сама переживаю. Место тут такое нервное.

Катрин кивнула. Лестница была знакома – не так давно отсюда решительно настроенные офицеры-добровольцы конвоировали под наганами л-вождя и сомнительную сестру милосердия. Тогда обошлось. Теперь вот возвращаться, и...

– Главное – спокойствие, – самозванец-профессор, поставил саквояж, поправил пенсне, неодобрительно глянул на ноги спутницы – Катрин в этот ключевой день не сдержалась и сменила нижнюю часть туалета на офицерские галифе, благо авторитет Общего орготдела уже достиг той высоты, где подобные мелочи значения не имели. – Все фасонишь, смущаешь коллег-следователей и водителей. Надо бы дресс-код в отделе ввести, – с некоторым опозданием взволновалась ответственная завотделом. – Ну ладно, извещай о нашем прибытии. Ишь, дверь как залапали проклятые золотопогонники.

Катрин постучала в действительно порядком исцарапанную дверь. Послышались шаги – условного стука ждали.

– Представь меня поприличнее, а то опять какой-нибудь акушеркой-ветеринаром выставишь, – прошипел л-профессор.

– Кто там? – спросили из-за двери.

– Товарищ Фофанова? – приглушенно уточнила Катрин. – Я из орготдела. Доктора привезла.

Дверь отперли.

– Вот – профессор, очень хороший специалист, – неловко представила врача Катрин. – Рекомендовали именно по подобным случаям.

Невысокая женщина с подозрением глянула на л-старичка.

– Вы, милейшая, не сомневайтесь, меня в Берне и Вене знают, на консультации приезжать не брезгуют, – лживый профессор уверенным движением трости отстранил с пути хозяйку, сунул ей шляпу. – Ну-с, где наш больной? Калошки здесь оставлю. Длани сполосну и осмотрим-с.

– Понимаете, доктор...

– Нет, милочка, пока мне понимать абсолютно нечего, – отрезал л-профессор. – Вы, как вижу, вполне здоровы, а понимать и воспринимать мне нужно больного, и на вас я отвлекаться не буду, и не надейтесь. Провалы в памяти, это, знаете ли, дело наиобычнейшее. Но опасное. Ага, а это значит, супруга занедужевшего? Очень хорошо!

Профессор доброжелательно покивал товарищу Крупской.

– Врач? Так пусть же проходит, – потребовал из спальни очень знакомый голос...

Катрин было стыдно. Она оказалась в гостиной – обеспокоенные хозяйки пригласили выпить чаю. Было им, конечно, не до гостей, да и чай был остывший. Но приходилось сидеть и ждать.

– Как он? – пытаясь прогнать неловкость, спросила шпионка.

– Порывается немедленно ехать в Смольный, – убито ответила супруга вождя. – Уверяет, что вполне здоров и его присутствие в штабе восстания жизненно необходимо. У вас ведь есть автомобиль?

– Машина есть, но ехать без охраны неосмотрительно, – уклончиво ответила Катрин. – На улицах изрядно стреляют.

– Но у вас же есть револьвер?! – Фофанова очевидно нервничала. – Вы же из Общего орготдела, так? Мы проскочим до красногвардейцев!

– По улицам проскочим, водитель у нас лихой, – согласилась Катрин. – Проблема возникнет в Смольном. Есть основания считать, что Ильича там ждут не только партийные соратники. О подготовке взрыва вы наверняка слышали. Враг ждал прихода Ленина. Пропускной режим в штабе только налаживается, полной безопасности мы пока гарантировать не можем.

– Но мы Владимира Ильича не удержим. Он рвется в Смольный, – в отчаянии призналась Крупская. – Нужно ехать.

Катрин было неловко – она здоровая, высокая, в дурацких форменных портках, с двумя пистолетами за поясом, сидела между двух не очень молодых, не очень красивых, абсолютно безоружных женщин, лгала им в лицо, и не могла понять, откуда в них такое бесстрашие и дерзость. Поистине, были времена, коих нам уже не понять.

– Надо все-таки выждать, – промямлила шпионка. – Пока идут переговоры, пока ничего определенного не решено. Давайте завтра? Выделим надежную охрану, вот начнет свое заседание съезд Советов...

– Вы не понимаете. Восстание медлит, и мы можем потерять все. Если понадобится, он отправится в Смольный в одиночестве, – упрямо повторила Крупская.

– Товарищи, это будет крайне рискованное решение, – заявила Катрин. – Это я вам как специалист по антитеррору говорю. Мы обязаны обеспечить прибытие в Смольный здорового, полного сил и энергии Ильича. Настоящая работа только начинается. Да, сейчас время винтовок и револьверов, но это короткий период. А потом годы, нет, десятилетия упорного труда. Годы строительства, политического и хозяйственного, годы настойчивого укрепления обороноспособности, упорные битвы за урожай. Пистолеты скоро вернутся в кобуры. Ну, мы крепко на это надеемся.

Женщины посмотрели на выпирающую из-за пояса обманщицы рукоять маузера, Надежда Константиновна вздохнула:

– Только бы он сам не побежал в Смольный. Знаете, давайте все-таки выпьем чаю и перекусим. Просто удивительно – такое тяжелое время, и вдруг такие пряники. Нужно доедать, завтра может быть не до лакомств.

Поставили чайник, а Катрин пыталась расслышать, о чем говорят в комнате.

– Язык ваш меня беспокоит, – признался профессор, кидая в саквояж стетоскоп. – В остальном вполне ничего. Порадовали старика. Я, правда, специалист узкого профиля, но рад за вас вполне искренне.

– Но почему я так долго спал? Это абсолютно ненормально, – сказал вождь, одеваясь.

– Э, батенька, не смешите. Серьезнейшее нервное переутомление – вот и вся разгадка. Нужен отдых. Краткий, но абсолютный.

– Об этом не может быть и речи! – решительно заявил Ленин, хватая галстук. – Ситуация архисложнейшая.

– Я, дорогой вы мой, вне политики, – заверил профессор, извлекая из кармана отличную пеньковую трубку. – Но это не значит, что окончательно выжил из ума, ничего не понимаю, не знаю и вовсе не читаю газет перед обедом. Узнать вас не так сложно, господин-товарищ Ульянов. Паричок, кстати, недурной. Стильно и весьма.

– Благодарю. Выпишите мне каких-нибудь порошков и микстур, и я пойду.

– Выпишу, отчего же не выписать, – заверил, пожевывая незажженную трубку, доктор узкого профиля. – Но куда изволите так спешить, если не секрет? Впрочем, молчу-молчу! Несомненно, в Смольный, руководить красными гвардейцами и отчаянными кронштадтцами. А между тем, если позволите старику словечко сказать – не тем вы, дорожайший Владимир Ильич, заняты. Нет, не тем! Мельчите-с!

– Вы полагаете? – заинтересовался вождь. – У нас тут, знаете ли, вооруженное восстание намечается. Неординарное событие, прошу заметить.

– Несомненно! Серьезное, увлекательное дело. Но для молодых, горячих! – профессор воинственно выставил бородку, сверкнул пенсне, по-пистолетному наставил на собеседника трубку. – Я ведь в юности тоже... ого... "смит-вессоны" в серебре, с памятными зарубками на рукоятях... Впрочем, что я хвастаюсь. Мы с вами видали виды, дорогой Владимир Ильич. А сейчас вдруг изволите бежать, спешить. Романтика ночных улиц, да-с. Между тем, главное начнется потом. Не сомневайтесь, Зимний будет взят решительными силами большевиков. Вчера было рано, послезавтра будет поздно, совершенно верно.

– Эту формулировку вы откуда взяли, профессор? – прищурился Ленин.

– Как откуда? – удивился лукавый доктор. – Вы только что и прошептали. Тихо, но энергично.

Вождь в некоторой растерянности сел на диван.

– Я это вслух сказал?

Доктор покачал головой, присел рядом и сочувственно сказал:

– Это, батенька, ситуация нередкая. Нечто вроде потрясения основ нашего сознания. Летит наш разум возмущенный на всех парусах, скрипят мачты, гудят ванты, тут внезапный шквал в борт – бац! Захлестнуло палубу на миг пенным валом, закрутило, отяжелели потекшие трюмы, сдвинут балласт. Что в таких случаях делает опытный капитан или врач? Носом к ветру, воду откачать, снасти проверить, экипаж взбодрить оплеухами. Потом полный вперед – курс на опасность! Скажете – не логично?

– Отчего же. Но в данный момент долг и обстоятельства требуют немедля поднять все паруса...

– Да справятся там без вас, – профессор доверительно пихнул локтем пациента. – Революционную ситуацию мы с вами создали, взять власть теперь дело техники. Возьмут! Товарищ Троцкий в своей стихии, ВРК твердо стоит за штурвалом, Чудновский активно ведет переговоры, нажимает – талантливейший человек. Практически дело в шляпе. Красная гвардия отжала почти все мосты-телеграфы и, заметьте, практически бескровно. Стычки с немецкими шпионами не в счет.

– Не преувеличены ли эти слухи о германских пулеметчиках? – засомневался вождь.

– Отнюдь! Сам Керенский, скрипя зубами, но подтверждает. Готов к переговорам наш адвокат. Куда он денется, сдаст власть! И ведь власть, Владимир Ильич, идет в руки сама, практически легитимно и по любви. А это дорогого стоит, уж поверьте старому человеку.

– Хитрят! Вы не знаете эту мелкобуржуазную психологию. Сейчас мы можем сделать широкий, решительный шаг к социализму. Нельзя давать запугать себя криками запуганных буржуа. Необходимо действовать на опережение. Немедленно!

– Да, и необходимо, и немедленно! – подтвердил иезуит-профессор. – Смольный, смею вас заверить, не дремлет. Надежда Константиновна вам рассказывала об обстановке? И о действиях Общего орготдела, я надеюсь?

– Да, несомненно. Однако же...

– Власть ВРК возьмет. Удержать ее – вот ваша задача! Это ведь не рабочие батальоны на баррикады пихать. Тут дело поинтереснее. Тут такое громадье задач... Взять власть, утихомирить оппонентов. Один ВИКЖЕЛЬ^[32] чего стоит. Чугункины дети!

– Да, редкостные мерзавцы, – горячо согласился вождь.

– О том и говорим, – профессор похлопал пациента по локтю. – Завтра с утра в Смольный, и за дело. А пока отдых и никаких! Абсолютно серьезно вам говорю – повторные провалы в памяти и слуховые галлюцинаций в ближайшие часы не исключены. Шторм стихает, но тем не менее. Как политик вы не можете себе позволить демонстрировать всякие странности. Злые языки подхватят, о-хо-хо... Подумайте о революции, о жене, семье. Как, кстати, племянники?

– Старший беспокоит, – признался Владимир Ильич. – Был ранен под Барановичами, получил "георгия", выздоравливает трудно, еще невеста вдруг откуда-то появилась. В его-то годы...

– Ничего-ничего, образумится. Видимо в отца: бескомпромиссен, но хладнокровен. Что ж, передавайте поклон юным Александровичам, а я, пожалуй, пойду. Пациентов много. Такие дни – все питерцы на нервах, буквально все!

Шпионки спускались по лестнице. Катрин не выдержала:

– И как?

– Поработает на квартире. Подправит декреты, пока времечко есть. Имеются там слабоватые места. О свободе водопользования почему-то вообще всецело упущено...

– Да причем тут водопользование?! Он что, согласен дома сегодня оставаться?

– Что значит "оставаться"?! Работать над законодательной базой будет наш Владимир Ильич. Великий аналитический ум, думает на два шага вперед, о завтрашнем дне. Что абсолютно верно и дальновидно! – л-старичок помолчал, потыкал тростью в завитушки перил. – А вообще ты была права. Не тот уже Ильич. Сбавил в политической свирепости и партийной непримиримости. Племянники – это сильный ход. Признаю.

– Ход?! Да откуда мне было знать?

– Мы с тобой тетеньки старые, многодетные, интуитивно проницательные. Ну да ладно, что-то я перехваливаю нас сейчас. Что революционные дамы? Про меня выспрашивали?

– Еще бы. Вы, товарищ Островитянская – загадка. Удивляются вашей внепартийности. Завотдела, и с такой не определившейся платформой.

– Поздно удивляться, – со сдержанной скромностью заявила знаменитая функционерка. – Ко мне уже анархисты подкатывали, и левые эсеры. Маша Спиридонова^[33] дважды лично заходила. Душевная тетка, между прочим. Но я принципам внепартийного цветочно-лодочного профсоюза не изменю! Да и времени уже нет. Так, действуем по плану?

– Угу, ждут уже. Ганн заговорил, наплел порядком, будем проверять. Слушай, а ведь тебя в Смольном в ближайшее время за жабры возьмут. Завотдела без роду и племени, без партийной поддержки, без тюремного стажа – действительно ни в какие ворота.

– Не успеют. И вообще все уже залегендировано. И с чего это появляются сомнения в моем тюремном стаже?!

Катрин помогла старичку-профессору загрузиться в "лорин", довезли медика до Акушерского института, а на Боткинской подхватили товарища Островитянскую с багажом. (Проходной двор там был короткий, да еще Лоуд выкроила хронологически миг перевести дух, перекусить и выспаться, отчего заимела донельзя возмутительный, цветущий вид).

– Так, время не ждет, грузимся и едем! – провозгласила завотделом, суя Кольке здоровенный лепешечный бутерброд.

– Это что, змеюка!? – изумился юный пилот, глядя на свисающий из "гамбургера" хвост.

– Сам ты змеюка. Это угорь, приморской копчености, – пояснила Лоуд, забрасывая в машину мешки. – Ты вот что – прогуляйся вокруг, сжуй угря не торопясь. Гастриты нам не нужны! А мы пока с товарищем Катериной слегка переоденемся.

Колька отошел зажевывать экзотический бутерброд, а оборотень распотрошила увесистый мешок.

– Напяливай!

– Угм-м, – запротестовала Катрин, рот которой так же был занят угриным бутербродом.

– Никаких возражений! У нас в отделе дисциплина, а сейчас вводится еще и военное положение, – Лоуд встряхнула бронежилет. – Скрытого ношения, не особо стопроцентный, но качество мне гарантировали. Не хватало еще, чтоб тебе ненароком шкуру продырявили. Меня тогда ваш злопамятный замок вообще со свету сживет. Знаю я ваши гуманистические ухватки.

– Слушай, это нехорошо будет. Парни без брони, а я в кирасе, – промычала Катрин, пихая в себя сочный бутерброд.

– Их дело военное, а твое следовательское и шпионское. Разницу все понимают, – оборотень ерзала по сиденью в весьма странном виде, поскольку разумно надевала защиту прямиком на видавшую виды толстовку, а не на иллюзорный костюм завотдела. – Чего там на спине цепляется?

Катрин помогла подогнать липучие застежки. Пришлось надеть и самой – бронежилет был незнакомый, не армейский, довольно удобный.

– Винтовочную пулю держит, я определенно узнавала, – с облегчением сказала упаковавшаяся Лоуд. – А если я под картечь или пушечную гранату попаду, то требую признать эту версию революции – тупиковой! Колька, хватит жрать! Поехали!

Катрин высадили у Таврического сада. Бойцы "попутного" взвода уже ждали у машин. Катрин увидела и Гру – мальчишка не особо выделялся среди фигур в шинелях, но делать обормоту в штурмовой группе было абсолютно нечего.

– Э, товарищ завотдела, а с какой стати тут этот... женишок?

– Катя, не взбрыкивай, – укоризненно глянула Островитянская и перешла на шепот: – У мальчугана нет опыта участия в современных армейских операциях. Нет, стрельбы он слышал предостаточно, и под пулями бывал. Чай, не младенец. Но правильного дисциплинированного опыта у него не хватает. Не будь свинской коровой, приобщи парнишку.

– Я, конечно, отказать не могу. Но стоило и заранее предупредить, – сумрачно указала Катрин. – Кстати, ему бы тоже бронежилет.

– Обижаешь. Он еще в Смольном в кираске парился. У меня с этим строго! – товарищ Островитянская встала на сидении, вскинула не совсем аутентично, но очень революционно сжатый кулак и обратилась к бойцам штурмовой группы: – Успеха, товарищи! Никакой пощады гадам! Но пленных берите побольше. Нам их, паразитов, до конца раскрутить нужно.

"Лорин" взрычал и укатил, увозя предельно загруженную завотделом, а Катрин пошла к бойцам.

Окончательные коррективы плана захвата уточняли внутри грузовика – "кунг" грузовика "Лесснера"^[34] бойцы спешно переоборудовали под мобильный КП.

Командиры звеньев штурмовой группы склонились над столом, покачивалась подвешенная к низкому потолку керосиновая лампа, прапорщик Москаленко пояснял нюансы сложившейся оперативной обстановки:

– Телефонную линию проверили – функционирует. Богадельня Фридриха Гартоха на своем месте, ничего ей пока не сделалось и связь держали именно через нее. Но! Сама богадельня находится на Пискаревке, место удаленное, отсиживаться там, в принципе можно, но как штаб и центр координации богадельня не подходит. Собственно, и отсиживаться диверсантам там не очень...

– Чего так? Думаешь, их близость кладбища смущает? – уточнила Катрин.

– Там, товарищ капитан, уж очень того... мрачно, – пояснил один из сержантов-унтеров штурмовой группы. – Я сунулся на разведку под бухим видом. Типа хулиган-дезертир. Но пришлось срочно трезветь и выскакивать. Иначе неестественно бы вышло. Там приют на двенадцать коек – и все умирающие. Заведение небольшое: конторка, кухня, палаты. Негде там террористам размещаться. Юдоль скорби, как принято тут говорить.

– В общем, получили подтверждение своим предположениям, – кивнула Катрин. – Скорее всего, тамошний телефонный абонент использовался в качестве посредника. Так что, логичнее искать в самой церкви?

– Вы, товарищ капитан, не местная, – намекнул Москаленко. – Церковь святой Анны, хоть и лютеранская, но размерами на иезуитский монастырь никак не походит.

– Ну, иезуиты вообще, а здешние особенно, не слишком лютеране, – проворчала Катрин. – Впрочем, это к делу не относится. Так говорите, негде в этой кирхе злодеям прятаться?

– Человека-двух спрятать можно, но... Вообще я это здание хорошо знаю – мы пацанами туда в кино ходили. "Спартак" киношка называлось, хорошие фильмы крутили – признался Москаленко. – Сейчас, конечно, другое дело – все еще действующий религиозный центр. Но там эти... прихожане толкутся. Наверняка утечки бы пошли, слухи. В общем, на месте диверсантов я бы не рискнул там ютиться. Хотя, опять же, тамошний телефон можно использовать, но как базу... Вот дом рядом – другое дело.

– Гм, потому что рядом?

– Он ведомственный, – пояснил сержант-унтер. – В статусе доходного дома указанной церкви. Имеет телефонную связь с кирхой, хотя там два шага пройти. Правую парадную недавно от жильцов освободили и вроде как она пустует. Хотя шныряют туда какие-то личности. Сведенья получены от дворника дома на противоположной стороне Фурштатской – он неправославных сильно не любит, а как брата на фронте убили, так и вообще. Бдит, в общем. Собственно, рядом с кирхой и школа Аннешулле, и еще что-то ихней подведомственности. Можно считать – сплошь шпионская застройка. Но указанный дом – самый подходящий и подозрительный.

– Понятно. Что ж, вы, товарищи местные, раз имеете уверенность, едем и проверяем, – Катрин попыталась разогнуться во весь рост. – За богадельней кто-то приглядывает?

– Обижаете, товарищ капитан. Четверо там в засаде. Наш ефрейтор и трое приданных красногвардейцев.

Общий орготдел и сам Москаленко времени не теряли – полувзвод ощутимо усилился местными кадрами. Красногвардейцев, водителей машин (и гужевого транспорта) подбирали тщательно, с определенными видами на будущее. Вообще бойцы "призыва тов. Попутного" командировались в семнадцатый год в один конец, сплошь добровольцы, не отягощенные семьями и влюбленностями. Да, в 1963-м году идеалистов-хронодобровольцев хватало. Идеологическую подготовку член ЦК товарищ Попутный не упускал, уделял должное внимание и развитию советской фантастики. По слухам, в Москве, в Нескучном саду, еженедельно проходили чтения и обсуждения фантастических рассказов, научно-фантастические дискуссии и состязания военно-исторического театра "Червонный меч" – мероприятия по популярности конкурирующие с поэтическими вечерами на площади Маяковского.

Ехать было недалече, Катрин тряслась на жесткой лавке, размышляла над тем, что сама о легендарных 60-х почти ничего не знает, а здесь, в революционном 17-м расследование безнадежно и систематически отстает на шаг-два от действий противника. Инициатива по-прежнему у врага, кто такой "Иванов" абсолютно непонятно. Времени по-настоящему допросить Ганна не имелось, да, похоже, и не знает этот шмондюк об истинной подоплеке проекта дестабилизации Октября-17. Кстати, складывалось впечатление, что гражданин Ганн вообще неадекватен. В смысле, и до лишения зубов и чипа был весьма придурковат. Хотя, может в будущем все такими будут. Лоуд об этом аспекте развития общества как-то уклончиво говорит. Впрочем, оборотень о гомо сапиенсах, как о биологическом виде, вообще не лучшего мнения.

– Дурим мы, топчемся, – сказал Москаленко в тон мыслям шпионки. – Наверняка опаздываем. С другой стороны, пусть и немцы занервничают, почуют что на пятки наступаем. Глядишь, и тоже ошибку допустят.

– Слушай, а ты уверен что это немцы? Даже если евангелисты-лютеране в дело втянуты, это мало о чем говорит.

– А кто? Немцам выгоднее всего. Англичан с американцами я бы тоже подозревал, но тут и общая обстановка, и "шмайсеры" намекают. Все сходится. Да я фрицев и так носом чую. У меня отец от Белгорода до Вены сапером прошел.

И это тоже было верно – иногда самая простая версия самая правильная.

Короткая колонна: два грузовика, прикрывающий тыл броневик, свернула на Фурштатскую. Целесообразность привлечения к операции бронетехники была немного спорна, но Москаленко считал необходимым проверить экипаж "Остина" в настоящем деле – с дисциплинкой даже у проверенных местных кадров было не очень. Нужно думать о будущем, в этом прапор прав.

– Приехали. К машине! – приглушенно рявкнул Москаленко.