Текст книги "Малиновые облака"

Автор книги: Юрий Артамонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Оклина ходила по квартире вслед за сыном, удивляясь: «И зачем на двоих столько комнат?»

Иван Петрович показывал квартиру с удовольствием. Раньше они с женой жили тесновато, в коммунальной квартире.

В большой комнате сноха накрывала на стол. Оклина примостилась на краешке дивана, оглядываясь кругом.

– Сноха, а где ты работаешь? – наконец спросила она.

– Вместе мы работали, – ответил за жену Иван Петрович, – на одном заводе. Да потом решили, что не нужно этого. Зарплата у меня не маленькая, на двоих хватает. Зачем ей еще работать? Два года уж, как дома. Хозяйством занимается.

– А не скучно? – спросила Оклина. – Какое хозяйство здесь? Огорода, скотины нет. Скучно небось день-деньской одной куковать, пока муж на работе?

Лида ничего не ответила, только увидела Оклина, что слова ее не по душе пришлись снохе.

– Вот я, например, – продолжала Оклина, – работала, работала; а вот вчера на пенсию вышла, и оборвалось что-то во мне. Не знаю, как жить дальше без работы буду. А вам. молодым, как? Нет, не понимаю я. Ты, Лида, не обижайся. Детей у вас нет. Не хотите, Иван говорит. Так что же мешает тебе работать и учиться? Женщина ты молодая, неужто с таких лет решила на покой уйти? Рано тебе о покое думать.

Лида ушла на кухню, долго громыхала там тарелками, тем самым давая понять, что разговаривать на эти темы не желает, потом показалась в дверях с хозяйственной сумкой в руках.

– За хлебом я, – сказала она, не глядя на свекровь.

Хлопнула входная дверь. Негромко, но все же со значением. Звякнул от сотрясения звонок.

Иван Петрович минуту помолчал, потом со скрытой досадой в голосе сказал:

– Зря ты это, мама. Она ведь всего второй год не работает. Что тут такого?

– А я что, я ничего, – оправдывалась Оклина. – Чего обижаться-то? Я ведь так говорила. Только не понимаю я, как она без работы может. Что она целый день-то делает?

– Что? – Иван Петрович почесал в затылке. – Квартиру убирает, в магазин ходит, книжку читает, ну, вообще-то не знаю я. Я ведь целый день на работе.

– Вот видишь, – Оклина неодобрительно покачала головой. – Не знаешь. Портится человек без дела. Особенно молодой. Хоть бы детей завели, тогда бы понятно. А так что? Книжку читает. Это, конечно, хорошо, что читает. Мне всю жизнь читать было некогда. Только книжкой одной не проживешь.

– Ладно, мама, давай чаю попьем да город смотреть поедем. Разговор это долгий, сразу все не переговоришь.

Неделю погостила Оклина в городе у сына и стала собираться домой.

– Не могу больше, Ванюша, – извинилась она перед сыном. – Воздуху мне здесь не хватает. Дом снится ночами. Видать, не получится из меня горожанки.

Иван Петрович прекословить не стал: был непреклонен характер у матери.

– Ехать так ехать, – сказал он. – Завтра тебя отвезу.

Со снохой расставались по-доброму. Поцеловала Лида свекровь, подарила отрез на платье.

– Вы уж простите, мама, если что не так, – сказала она. – Не сердитесь.

– Да на что мне сердиться, дочка, на что обижаться? Это ты сама себя не обижай. Народи мне внуков, в гости приезжай. Приедешь?

– Обязательно, – сказала Лида. – Обязательно приеду.

– Ты, Ванюша, поддержи ее, – сказала Оклина в машине сыну. – Не дай устать душой. Если смолоду душой устанешь, так всю жизнь без радости и проживешь.

Иван Петрович, хоть и не очень понял, о чем говорит мать, согласно кивнул.

К обеду Оклина была уже дома. Мыла полы, стирала пыль, полола огород Устала Оклина, а все равно хорошо ей. Все здесь родное, знакомое. Под вечер так намаялась, что прилегла отдохнуть. Минут пять полежала, а потом вскочила.

– Ой, что это я? – сказала Оклина вслух. – Никогда днем не лежала, а тут завалилась. Только лентяи днем разлеживаются, – и пошла на двор искать себе работу. Полила Оклина помидоры и огурцы, порадовалась, что подросли они за неделю.

Под вечер, вконец умаявшись, села на лавку перед домом и стала глядеть, как народ домой с работы возвращается.

Мало кто проходил мимо Оклининого дома, не остановившись, не расспросив про сына, про городскую жизнь.

Посидела Оклина, поговорила с людьми – да пошла в избу. А утром чуть свет отправилась в контору совхоза просить работы.

– Работу? – удивился молодой бригадир. – Ты ведь, тетка Оклина, только на пенсию вышла.

– Ну и что, что на пенсию, я еще работать могу.

– Нет, тетушка Оклика, – сказал бригадир. – Ты уж отдыхай. Человек ты у нас заслуженный, тебя беречь надо. Так что отдыхай, отдыхай.

– Да не могу я отдыхать, – сказала Оклина. – Что, уж совсем я ни на что не гожусь?

– Я не пойму, – развеселился бригадир, – тебе что, пенсии не хватает?

– Да нет, хватает, – обиделась Оклина. – Не в деньгах дело. Я могу от пенсии и отказаться. Мне нужно что-нибудь делать, понимаешь?

– Ну уж если обязательно работать хочешь, так потерпи до осени. Двести гектаров картошки убирать придется. Я еще приду просить тебя помочь, кланяться в ноги буду.

– До осени… – Оклина махнула рукой и пошла домой. – До осени. До осени еще дожить надо.

Тоскливо стало Оклине. Дома все прибрано, огород прополот, нечего ей делать. Ходила она по дому, разговаривала сама с собой, думала вслух, как дальше жизнь свою строить. Разговаривала с фотокарточками на стене, у мужа покойного совета спрашивала, только молчал он, ничего не советовал. Незаметно пришел вечер. Стемнело, и тетушка Оклина, недовольная собой и всем на свете, легла спать. И приснился ей яркий, как явь, сон. Будто ходит она по школьному коридору с медным колокольчиком в руке. Вокруг детишки бегают, играют. В окна солнце веселое глядит. А сама она молодая, сильная, во всем теле радость играет. Посмотрела Оклина на часы, что над учительской висят, – пора. Зазвенел ее колокольчик, и, послушные этому звону, ребятишки разбежались по классам, расселись по местам.

И понесся звук ее колокольчика над деревней, долетел до города, во всех городских школах дети, послушные его звуку, тоже разошлись по классам, притихли. И услышала Оклина, как звук ее колокольчика отозвался во всех городах и деревнях огромной страны, и увидела посерьезневшие лица ребятишек, рассевшихся по своим местам. И услышала голоса учителей, начинавших уроки. Голоса эти слились в один гулкий набатный звук, от которого Оклина проснулась.

Кругом было тихо. В окошко заглядывала луна.

«Господи, господи, – подумала Оклина. – С ума так сойти можно. Не получится, видать, из меня пенсионерки. Завтра в школу пойду, назад проситься».

Утром, с первыми лучами солнца, Оклина быстро оделась и, даже не попив чаю, пошла в школу. Дверь директорской квартиры была заперта.

– Спит еще, – подумала Оклина и присела на крыльцо. – Не будить же человека в такую рань.

Мимо школы пастух, щелкая бичом, гнал на выпас совхозное стадо.

В директорской квартире отворилась дверь.

– Ты что здесь сидишь, тетушка Оклина? – спросил Александр Сергеевич удивленно. – Дело какое срочное? Тогда чего не разбудила?

– Да какое срочное? – сказала Оклина. – Какая у меня срочность? На работу вот проситься пришла. Не могу я без работы. Ты уж возьми обратно, сделай милость.

– Да зачем тебе работа? – удивился директор. – Ты ведь пенсию хорошую получаешь.

– Не нужна мне эта пенсия. Дайте мне работу технички. Больше не могу без дела маяться, сил нет.

– Вот оно что, – директор улыбнулся, – тогда понятно. – Он на минуту ушел в квартиру, вернулся со связкой ключей в руках. – Бери, приступай к работе. Со следующей недели школу ремонтировать начнем.

Оклина взяла ключи и пошла к школьному крыльцу. Долго возилась с замком – от волнения не слушались руки. Наконец дверь открылась, и она вошла в школу, как входят в родной дом после долгой и тягостной разлуки.

НЕМОЙ

Перевод А. Шавкуты

В деревню к Алиме приехала из города на каникулы ее подруга Катя, с которой вместе учились в техникуме.

– Ах, какие красивые ваши места! – радостно вздохнув, промолвила Катя. – Луга, леса – глаз не оторвешь. Покой… Как хорошо жить, наверно, здесь.

– А ты живи, не торопись домой, – обняла ее Алима.

Они только что выкупались в речке, мокрые волосы повязали платками, надели легкие платья и долго бегали по широкому лугу, собирая цветы. На склонах оврагов, среди кустарников, искали малину, смотрели, как в пруду ребятишки ловили рыбу.

Возвращаясь домой, Алима спросила:

– Как доехала? Ты же еще не рассказала об этом.

Катя улыбнулась:

– Вез меня сюда очень интересный шофер из вашего колхоза. Всю дорогу болтал разную чепуху.

– С кудрявыми волосами, в белом картузе? Да это же Саша, наш щеголь. Привязывается к каждой девушке, но никого не любит. Со многими дружил, только ничего не вышло.

– А ты с кем теперь дружишь? С тем же Алексеем?

Алима ничего не ответила, взглянула в окно и зарделась. По улице шагал красивый парень.

Катя поймала взгляд Алимы и все поняла.

– Какой ладный… Уж не Алексей ли? Познакомь меня с ним.

Парень посмотрел в их сторону, улыбнулся. Кате захотелось остановить его, она порывисто выбежала к нему, поздоровалась, но вдруг застеснялась, сама удивилась своей внезапной порывистости.

– Извините меня… Я знаю вас заочно, со слов Алимы. Решила сразу же познакомиться.

Алексей широко улыбнулся, из горла его вырвались какие-то странные звуки.

– Ых-гы, мб-мб, оп-оп, – бубнил он густым голосом, размахивая руками. Потом положил голову на ладонь, закрыл глаза, ткнул себя пальцем в грудь, шагнул по направлению к своему дому и захохотал во все горло.

Катя поняла, что он – немой. Ее испугал его голос, этот нелепый смех. Алима почему-то утаила от нее этот недостаток Алексея. Кате стало до слез обидно за подругу, страшно за нее. Она бросилась в дом.

Вслед Кате раздался свист. Она еще больше испугалась, со слезами бросилась на постель, сквозь мокрые ресницы с трудом разглядев, как Алима махала рукой Алексею, чтобы тот поскорее убрался и не пугал гостью.

– Катя… Катюша… – обняла ее Алима. – Не сердись. Не знала, что ты так испугаешься.

Алима с трудом сдерживала смех.

Катя быстро села на постель, обиженно посмотрела на подругу.

– Почему ты раньше ничего не сказала? Ой, как он посмеялся надо мной. Да дело не во мне. Неужели он в самом деле твой жених?

– Да, а разве плох?

– С ума сошла! Посмотри на себя! Какая ты красивая, изящная, привлекательная. Сколько парней в городе бегали за тобой… Сейчас еще краше стала. Давай уедем отсюда, ты тут пропадешь. Зачем тебе такой жених? На свете много красивых, умных парней.

– Сейчас хоть куда беги, ничего уж не поправишь.

– Может, ты в положении?

– Что ты говоришь? Не помню, чтобы он меня хоть раз поцеловал…

– Тогда что тебе мешает?

– Полюбила… Теперь мне кажется, будто во всем свете только он один. Единственный. Только Алексей. Никого не вижу, никого не слышу. Кроме него. Что со мной, ничего не понимаю… – Алима упала на койку.

– Успокойся… Скажи, как это случилось?

– Никогда не думала, что полюблю его. Не то чтобы поговорить с ним, даже сторонилась его, боялась. Встречу – перейду на другую сторону. Как будто он понимает мои мысли, в тот же миг появляется передо мной, помогает во всем… Если бы можно, все делал бы за меня. Очень жалеет меня, бережет… Нет, он нисколько не возражал, чтобы я вела дружбу с другим парнем. Смотрит на меня издали, головой качает, вздохнет глубоко, уйдет… Однажды ко мне привязались трое парней из соседней деревни. Не знала, как вырваться от них, пристают и пристают. Он прибежал откуда-то, схватил одного, бросил в реку, потом другого, а третий убежал… Никому не давал меня обижать, а потом парни сами боялись подходить ко мне. Очень сильный он. Однажды в поле начался грозовой ливень. Испугалась я. И Алексей был тут же…

Алима замолчала, как будто и сейчас видит это. Потом погладила горячую щеку, стеснительно продолжила:

– Взял меня на руки, как ребенка, донес до самого дома. Нисколько не промокла…

– Как же учился в школе?

– Из класса в класс тянулся за мной, два года нигде не сидел.

– Как же сумел?

– Он все понимает, только говорить не может. Он ведь нормальный родился. Заметила? Хотел объяснить, сказать тебе что-то. Только ты ничего не поняла, даже испугалась… А читает сколько… Много книг прочитал. Больше тебя и меня. Классное сочинение всегда писал на пятерку. Мы у него даже переписывали… Люди не знают его и считают дураком. Он совсем не такой.

– Это от него ты каждый день получала письма? О нем рассказывала? Почему же утаила, что он немой?

– От него. Только сама никогда не отвечала. Потом он стал писать, что приедет на встречу со мной в город. В первый раз вышла к нему, сказала, чтобы больше не ходил, выругала его. Не послушался, опять приехал. Целый час заставила его ждать, думала, он уехал давно, пришла на условленное место – сидит, ждет. Пожалела и стала встречаться. Вместе учились, вместе играли в детстве. Как оттолкнешь товарища детства? Да и самой хочется узнать, какие новости появились в деревне.

– А как он стал таким?

– Его мать говорит: когда он был маленьким, во время грозы сидел у окна. Очень близко ударил гром, он испугался, потерял речь.

– Красивая девушка полюбила немого! Ой, как это романтично! Такого еще не слышала и в книгах не встречала… Алима, а дальше-то что будет?

– Вероятно, буду его женой. Только одного боюсь: как бы мои дети не стали такими.

– Господи помилуй… Один-два месяца еще можно жить вместе, но всю жизнь… И день, и ночь ни одного слова не услышишь от него. Не знаешь, о чем он думает, что ему хочется… Ой, страшно…

– Ты что? Мы очень хорошо разговариваем, хорошо понимаем друг друга. Только о своей любви никогда не говорим. Но я знаю, давно знаю: он любит меня. Очень.

Алима чувствовала, что время уходит, девичья жизнь постепенно остается позади. Но Катя думает о любви совсем по-другому. Она хочет, чтобы всегда была цветущая весна. Парни любят таких девушек, но никогда не свяжут с ними свою жизнь.

– Ну, не будем говорить больше об этом… У меня своя дорога, у тебя – своя, – промолвила Катя.

Обе задумались. Алима думала об уходящем времени, мечтала о будущем и перебирала в памяти предостережения Кати. «Ну и что ж, коли нет у него языка? Это еще не самое большое горе. Другие, имеющие язык, говорят девушке «люблю», а свою любовь, чувство разбрасывают по ветру. Любовь Алексея настоящая. Она всегда будет рядом со мной, всю жизнь буду ее чувствовать. Пусть другие не понимают Алексея, я понимаю его лучше всех, чувствую его лучше всех».

Вечером подруги надели нарядные платья, примерили модные туфли, расчесали волосы и отправились к Дому культуры, на гулянье. Здесь уже было шумно.

Начинались танцы. Какой-то парень схватил Катю за руку, потащил в середину круга. Алима тихонько толкнула ее в спину. Катя не сразу узнала шофера Сашу, который утром подвозил ее. Парень лихо кружился. Она невольно увлеклась быстрым ритмом танца.

Когда Катя оглянулась, Алимы на месте уже не оказалось.

– Где же Алима? Вот беда!

– Да вы не беспокойтесь! Она ушла, наверное, с Алексеем. Он не любит плясать.

– Надо их найти. Еще могут потеряться, – сказала Катя и взяла Сашу под руку.

Конечно, потеряться в своей деревне Алима не могла. Катя просто хотела знать: как они будут разговаривать, как понимать друг друга? Говорить о любви мимикой, жестом? Да это же кощунство!

– Я не пойду. Боюсь Алексея… – заупрямился Саша.

– Идите за мной! – сказала Катя строго.

Он послушался, пошел вслед за ней.

После долгих поисков они вышли на большую поляну и увидели, как по высокой траве шагали, обнявшись, Алима и Алексей. Вот они остановились, прижались друг к другу, поцеловались и прошли дальше, не заметив ни Катю, ни Сашу.

Катя закрыла лицо. Все было ясно. Они даже не разговаривают. Да и зачем, в сущности, слова о любви?

Больно стукнуло сердце. Этакое, пожалуй, Катя еще никогда не переживала. «Растаяла, растаяла где-то моя любовь, – горестно думала она. – Не сберегла, даже не заметила, как потеряла…»

Катя зло, ядовито позавидовала подруге, впервые почувствовала, что ее сердце совсем пустое.

С мокрым лицом, не вытирая слез, Катя побежала в деревню, нашла дом Алимы, упала на постель.

А утром, не позавтракав, не предупредив никого, уехала домой.

Алима встала поздно, поискала Катю и крайне удивилась словам матери о внезапном отъезде подруга.

В этот день был субботник на стройке жилого дома для доярок. Строители торопились – с юга надвигалась грозовая туча, черная, тяжелая.

Алима и Алексей работали рядом. Алексей был очень весел, без устали разговаривал жестами с Алимой. Хорошо, что люди не понимают значения его «слов», только одной Алиме все ясно и понятно. Она снова угадывает слова о большой любви, сказанные впервые вчера вечером. Алексей показывает на скворечник:

– Алима, посмотри, как любуется скворчиха своим домом, своей семьей, как ждет своего хозяина, дружка? И я в саду поставлю дом. Придешь туда жить? Буду вставать рано-рано утром, буду ходить на работу. Будешь ли ты ждать меня, как эта скворчиха? Я очень тебя люблю. Будешь ли ты любить меня так же? На земле каждое живое существо разговаривает своим языком. Только у меня нет языка. Не будешь укорять меня за это? Не пожалеешь, что станешь моей женой?..

У девушки замирает сердце, по телу пробегает горячая волна. Она смотрит на небо, на приближающиеся грозовые облака и сладко думает, что в грозу Алексей опять возьмет ее на руки и понесет до самого дома.

Алима, сдерживая волнение, сверху подала Алексею доску, да так неловко, что Алексей вдруг потерял равновесие и полетел со стропил.

Ока закричала во весь голос, посмотрела вниз, увидела лежащее на песке тело. Алима кубарем покатилась по доскам вниз, подбежала к Алексею, обняла его и зарыдала.

Когда Алексей очнулся, он ощутил на лице горячие слезы девушки. Ему захотелось сказать, что ничего с ним не случилось. Он стал показывать руками, но вдруг, заикаясь, начал говорить протяжно:

– А-ли-ммаа…я…

– Скажи еще раз, – умоляла его Алима, вся просияв. – Сто, тысячу раз повтори!..

– Я-я те-бя люблю! – радостно тянул слова Алексей.

Он впервые услышал свой голос, вздрогнул от неожиданности, оглянулся вокруг.

Алима бросилась ему на шею, обняла, поцеловала при всех.

– Смотрите, он разговаривает! – кричала она сквозь слезы радости.

Все смотрели тихо, удивленно.

– От испуга снова заговорил, – сказал дед Придон. – В жизни всякое бывает…

И все согласились с дедом, что в жизни всякое бывает, и нечего удивляться тому, что вот сейчас случилось на виду у всех. Жизнь преподносит нам много неожиданных радостей.

ЗВЕЗДНОЕ ОЗЕРО

Перевод В. Муравьева

Рыба перестала клевать. Мы вытащили плоскодонку на берег. Мирон Семенович разжег костер, я сходил с котелком за водой, повесил котелок над огнем.

Теперь больше делать нечего, остается только ждать.

Мирон Семенович вынул из кармана кисет, трубку, неторопливо набил ее, потом выкатил палочкой из костра красный уголек, подхватил голой рукой, прикурил.

Я лежу на спине. Хорошо. Комары и мошки, весь вечер евшие нас поедом, теперь не беспокоят, дым разогнал их.

Небо чистое, светлое. На земле уже тень, а в небе еще светло, и пока не видать ни одной звездочки.

В эти яркие мгновения перехода ото дня к ночи, от света к темноте все в природе затихает в каком-то напряженном ожидании. Умолкают птицы, и даже самый легкий ветерок не шелестит камышом.

Но эта тишина стоит недолго: как только погаснет луч солнца, в кустах начинает петь соловей.

Я люблю соловья. В его пенье слышатся мне голоса родной земли, наших песен, звуки гуслей и шювыра… Мне кажется, что соловей поет о любви.

Я повернулся на бок. Мирон Семенович сидит тихо, покуривает свою трубочку, то ли, как я, просто слушает соловья, то ли о чем-то задумался.

Мирон Семенович – бобыль, работает сторожем при пасеке и там же, в маленькой сторожке, живет зиму и лето. В его сторожке круглый год стоит острый и пряный запах сушеных трав, в которых он понимает толк и знает, какая трава от какого недуга помогает. Когда ни придешь к нему, обязательно увидишь в сторожке какого-нибудь лесного гостя: зайца, ежа, лису или птицу. Однажды, помню, у него была даже цапля, которая уныло стояла на одной ноге, повесив раненое крыло. Он подбирает всех раненых и больных животных, выхаживает их, а потом отпускает на волю.

В небе зажглись звезды. Они горят, то словно притухая, то разгораясь, как будто приближаются к земле, чтобы лучше разглядеть ее, и опять удаляются.

– Мирон Семенович, расскажи сказку, – прошу я.

Старик откликнулся не сразу. Помедлив немного, он проговорил:

– Ты разве не знаешь, у нас, марийцев, говорят, что летом сказки нельзя рассказывать. Их можно рассказывать только когда снег ляжет на пенек. Обычай старинный, не нам его рушить. Ежели хочешь, расскажу я тебе одну давнюю историю про это вот озеро, мне ее дедушка еще рассказывал. Это озеро у нас называется Звездным озером…

И Мирон Семенович начал свой рассказ.

Лишь только наступит ночь, на всем бескрайнем небе загораются звезды. Проходят годы, тысячелетия, а звезды горят все так же ярко. Они вечно молоды.

Красив, но холоден свет звезд, они дали клятву Хозяину Неба никого не любить и никогда не выходить замуж.

Иногда бывает, что звезда полюбит какого-нибудь юношу и, забыв клятву, устремится к нему вниз, на Землю. Но все они погибают в пути, не долетев до Земли.

И вот одна Звезда полюбила пастуха-марийца по имени Яктанай.

Был Яктанай круглый сирота, был беден, но вырос сильным и выносливым юношей. С первой травы до поздней осени он пас деревенское стадо, а зимой охотился на дикого зверя. И сколько лет прошло, ни одной коровы не потерял он, ни одной овцы, а с охоты, бывало, возвращался и с убитым медведем.

Одевался Яктанай небогато: холщовая рубаха, штаны из самотканого крестьянского холста, на ногах лапти (лапти-то он сам плел). Да и откуда у сироты богатство? Все его богатство заключалось в одной-единстве иной дудочке-свирели.

Но зато, надо сказать, играл он на ней, как никто не умел играть. Хорошо поет соловей, а свирель у Яктаная пела еще лучше. Говорят, что соловей научился своим песням у Яктаная.

Заиграет пастух на своей свирели, и все сходились слушать его. Коровы переставали пастись, дикие звери сбегались со всего леса, птицы умолкали, застыдившись своих песен, пролетающий ветер останавливался – и все это для того, чтобы только послушать игру Яктаная.

Великую силу имела его игра: злой человек становился добрей, в несчастном пробуждалась надежда, что когда-нибудь и к нему постучится счастье.

А односельчане-то Яктаная хорошего видели в жизни мало, потому что поблизости от деревни, в болоте, жил злой болотный Керемет.

На мольбище марийцы усерднее всего молились не Матери белого Солнца и не Матери Земли, а этому злому Керемету, ему приносили жертвы, его упрашивали, чтобы стал он добрее, чтобы унял свой гнев. Давали ему в жертву домашний скот, охотники уделяли часть добычи – лисиц, зайцев, кабанов – ничего не жалели для злого духа.

Но ничего не могло умилостивить болотное страшилище, любое приношение было для него мало. Принесенных зверей и домашний скот он проглатывал разом и требовал новую жертву, завывая, как сто голодных волков. В неуемной злобе вырывал он с корнем столетние сосны, ломал их в щепки, учинял бурю на озере, поднимал воду вверх и обрушивал на избы, заливал поля, топил скотину в болотах. Но и этого ему было мало: он превращался в комара и пил человечью кровь…

Вот он был каков, злой болотный Керемет. Марийцы очень боялись его и не знали, как от него избавиться.

Один Яктанай не боялся Керемета.

Бывало, возвращается он из лесу с добычей, а люди спрашивают его:

– А ему оставил что-нибудь?

(Марийцы боялись даже имя Керемета поминать, поэтому о нем говорили только «он», не называя по имени.)

– Ничего я Керемету не оставил, – отвечает пастух. – Пусть сам себе пищу добывает.

– Что ты! Что ты! Не говори так! Он рассердится, хуже будет и тебе, и нам! Не замолишь такого греха…

– Не молиться ему надо, а сразиться с ним, – говорит Яктанай.

– Никто не посмеет против него выйти. Не родился такой человек. Видно, будет он всегда властвовать над нами и нашими детьми, – уныло вздохнули люди и замолчали.

Многие девушки в деревне засматривались на красивого пастуха, но самому Яктанаю была мила только одна – юная красавица Яштывий, жившая в соседней деревне, дочь бедной, слепой вдовы.

Всем сердцем любил Яктанай юную Яштывий, но она была еще слишком молода, чтобы думать о замужестве.

У марийцев прежде был обычай: когда девушка достигала возраста невесты, она выходила в сад и трубила в тютрет-пуч – длинную берестяную трубу. Это значило, что теперь женихи могут свататься за нее. А пока девушка не брала в руки тютрет-пуча, юноши не смели даже близко подходить к ней.

И вот однажды летним вечером, после захода солнца, пастух вдруг услышал призывный звук тютрет-пуча. Этого тютрет-пуча Яктанай никогда прежде не слышал, но почувствовал сердцем, кто трубит в него сегодня.

Далеко разносится сильный звук берестяной трубы, отдается эхом в окрестных лесах.

Услышав тютрет-пуч, Яктанай поспешил на его зов.

В своем саду стояла стройная, как березка, Яштывий в белом вышитом платье.

Яктанай поклонился ей и сказал:

– Здравствуй!

– Здравствуй, Яктанай, – ответила девушка и тоже поклонилась.

– Яштывий, три года ждал я этого дня.

Ничего не ответила девушка, только зарделась, опустила глаза к земле.

Яштывий и Яктанай сели на мягкую, как пух, траву.

– Сыграй мне на своей свирели, – просит Яштывий.

И парень заиграл.

Никогда он не играл так хорошо, как в этот вечер. Деревья приклонились, слушая его, а у Яштывий радостно замирало сердце.

– Смотри, Яктанай, даже звезды ярче разгораются, слушая твою игру, – сказала Яштывий. – А особенно ярко горит вон та звезда, возле Большой Медведицы.

Это была как раз та Звезда, которая полюбила молодого пастуха.

Всю ночь до алой утренней зари просидели вместе Яштывий и Яктанай, и ночь показалась им мгновеньем.

– Ах, мне пора домой. Мать, наверное, уже хватилась меня! – воскликнула девушка и поспешила в избу.

– Что-то уж очень хорошо играл сегодня пастух на своей свирели, – сказала мать. – Уж не нашла ли ты, дочка, сегодня свое счастье? Ну что ж, дай бог. Выйдешь замуж… А там, может, выпадет мне радость внучат понянчить…

– Что ты говоришь, мама… – смущенно перебила ее Яштывий.

– Ладно, ладно, не буду… Подои корову, пора уж, наверное, выгонять…

Яштывий подоила корову, принесла молоко в избу и говорит:

– Мама, у нашей коровы опять вымя в крови, и молока она сегодня дала еще меньше.

– Ох, ох! Что случилось с коровой, ума не приложу, – разохалась мать. – Третий день вымя в крови! Отчего? Может, ее ведьма мучает? Сходи, дочка, на пастбище, пригляди за нашей буренкой, может, и узнаешь что.

Яштывий выгнала корову в стадо, а управившись с домашними делами, пошла сама на пастбище.

Пришла, смотрит: нет их коровы. Пошла ее искать в лес.

Идет, кличет – корова не отзывается. Потом слышит треск в кустах, гладит – а это корова забралась в самую непроходимую чащу и еще дальше куда-то лезет.

Вдруг из леса выползла большая черная змея. Змея подползла к корове, обвилась вокруг задней нога, поднялась к вымени, захватила сосок и стала сосать молоко. Корова тотчас успокоилась и перестала мычать.

Яштывий схватила крепкую палку, тихонько подкралась к змее, размахнулась, хочет ударить змею по голове, убить ее, а та ей говорит человеческим голосом:

– Не убивай меня, красавица, а за доброту твою я дам тебе живой воды. От этой воды твоя слепая мать прозреет.

– А не обманешь? – спрашивает Яштывий.

– Иди за мной, будет тебе живая вода, – сказала змея и вдруг пропала из глаз.

Оглянулась Яштывий вокруг: со всех сторон ее обступила лесная чаща. Шагнула вперед – на пути толстое дерево стоит; шагнула направо – гнилой кряж под ноги бросился, споткнулась об него, упала; шагнула налево – перед ней поднялся стеной колючий кустарник.

И вдруг видит она и глазам своим не верит: деревья сами собой расступились, и прямо перед ней далеко-далеко пролегла прямая дорога. А там, вдали, виднеется просвет, конец леса.

Пошла Яштывий по дороге. Идет, а за ней лес вырастает. Идет-идет да оглянется: впереди дорога, а сзади – чаща темная. Страшно ей стало, подумала она: «Уж не вернуться ли?»

И только она это подумала, как почудился ей голос матери, будто просит ее мать:

– Принеси мне живой воды, доченька. Дай хоть раз еще взглянуть на белый свет…

Забыла Яштывий о своем страхе, повала дальше.

Лес поредел, началось болото. Черные скрюченные деревья растут на кочках, пахнет гнилой водой, под ногами дрожит трясина. Яштывий идет по колено в холодной черной воде…

Впереди то ли большая кочка, то ли бугор.

Вдруг бугор с громом разверзся, открылась черная дыра.

И из черной дыры показался сам Хозяин болота злой Керемет.

Был он страшен и мерзок. Весь оброс черной, слипшейся от грязи шерстью, морда у него – козлиная, большой живот до земли свисает, ноги маленькие и кривые. Узкие глазки-щелки и маленький острый нос еле видны среди шерсти. А изо рта, вместо языка, – змея. Не дай бог даже во сне увидеть такое страшилище!

А за ним из дыры, будто черная туча, лезет целая свора простых кереметов – все грязные, мокрые, один противней другого.

– Ха-ха-ха! Живой воды захотела! – смеется Хозяий болота страшным смехом, а изо рта у него, извиваясь, шипит на Яштывий змея-язык.

Кереметы окружили Яштывий, схватили ее за руки, за ноги, поволокли и бросили в глубокую мокрую и вонючую яму.

Сидит Яштывий в яме, горюет.

Пришел к ней Керемет и говорит:

– Мой род хиреет, а людской крепнет. Но если обновить нашу кровь людской, то креметский род снова воскреснет. Ты будешь моей женой и родишь мне много крепких детей-кереметов.

– Нет, никогда не буду я твоей женой! – отвечает ему Яштывий.

– Даю тебе сроку три дня. Подумай хорошенько. Откажешься выйти за меня замуж – сгниешь в этой яме. На спасение не надейся, никто сюда дороги не знает, никто не придет тебя выручить.

Наступил вечер. Давно уже стадо пригнали в деревню. И корова Яштывий пришла домой, а девушки все нет и нет.

В горе плачет мать:

– И зачем только я послала дочку в темный лес! Сердцем чую: стряслась с нею беда. Недаром видела я прошлой ночью страшный сон, будто дочка провалилась под землю…

И Яктанай горюет.

Уже темнота окутала землю, а он все бродит по лесу, по лугам, ищет свою Яштывий.

Не нашел парень девушку, сел на берегу озера, заиграл на свирели печальную песню.

Вдруг стало светло как днем. Поднял Яктанай глаза к небу и видит – в небе прямо над ним сияет девушка-Звезда.

Ах, как она была красива и нарядна! На голове сверкающий убор, на шее золотое ожерелье, сама одета в блестящее платье, расшитое вышивками, украшенное драгоценными камнями, на каждом пальце серебряное колечко, на каждой руке – серебряный браслет. Если такая красавица мимо юноши пройдет – закипит у него кровь, если взглянет – от того взгляда ослепнуть можно, заговорит – будто ручеек ласковый зажурчит.