Текст книги "Багратион. Бог рати он"

Автор книги: Юрий Когинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Глава четырнадцатая

Главное – это половчее поставить одну ногу. Чтобы, не дай Бог, не попала она на глину или на какой-нибудь округлый камешек-окатыш. Затем, ухватившись рукою за выступ скалы, подтянуть другой сапог.

Нет выступа в скале – упрись штыком. Но помни: ни мелкого крошева камней, ни тем более ошметка глины не должно оказаться под подошвой.

Коли не углядел и случилось такое – хана! Тогда сапог соскользнет, и только единое чудо может тебя спасти, – если грохнешься всем прикладом на тропку, по которой за тобою гуськом такие же, как ты, солдаты.

То ли подхватит кто тебя, бедолагу, то ли ты сам, раскровенив при падении локти и лоб, удержишь себя от неминучей погибели. А не успеет сосед или сам ты в последний момент не ухватишься, не зацепишься за что ни попало – гибель! Ухнешь вниз, в теснину, и только эхо на сто ладов вознесет над ущельем твой предсмертный крик.

– Держись, сердешный. Вон за тот валун хватайся.

– Сам с головой! Знаю, за что хвататься. Коль вниз понесет, первым делом за твой огрызок ухвачусь.

– Ну балагуры! Ну насмешники! – стараясь остановить хохот, пригрозил фельдфебель Мурашкин. – Вам бы все хиханьки да хаханьки. А помочь товарищу – первейшее дело. Вон, Николушкин, назади тебя неловкий такой ковыляет. Кто таков? А-а, Семенов? Ты что ж, так-растак тебя, опять мокрые подвертки в сапоги сунул? Остановимся – я т-т-тебе покажу, как портянки беречь, чтоб всегда пару сухую в запас иметь.

– Ти-ха! В голос не шуметь – опасно! – вдруг от одного к другому, уже в шепот, передавалась команда от головы колонны. И сразу громкий говор и смех стихли. Только – шелест шагов да шелест каменьев из-под ног. И через каждую, должно быть, сотню иль полторы шагов – этот вот самый раздирающий душу предсмертный человеческий вскрик.

– Стой! Вон видишь? Еще один пошел вниз – душа распростилась с телом.

– А как закричал! Я сам чуть от страха не грохнулся за ним следом…

– Опять смешки? Человек с жизнью расстался, а вы… Царство ему небесное!.. – Опять фельдфебельский строгий голос. – Смотреть в оба. Друг друга – страховать!.. Скоро дойдем до места…

Чем выше поднимались, тем меньше оставалось сил. И тут не то чтобы острым, ядреным словом поддержать дух, даже просто перекинуться словом с соседом не хотелось. Когда же кончится эта мука? И куда идем – не прямиком ли в ад, в урочище Сатаны?

Нет, никто в целом войске не представлял себе такого похода, чтобы час от часу – к самому небу. А чем выше ступает нога, тем дальше и дальше до неба. Кругом – космы тумана, и сверху – вновь холодные струи дождя.

Откуда и как заполз тот туман и полил дождь? Теперь и не скажешь себе: гляди в оба. Только как слепец, пробуй дорогу ощупью, смиряй шаг. А как смирять, коли сказано самим князем Багратионом: «Поспешай, ребята! Сил не беречь, себя не жалеть, а чтоб на самой вершине быть к сроку…»

Князь Петр знает горную войну. Там, на Кавказе, и в самом деле немало исходил по горам. Но нынче особенно очевидно, что те горы, по сути дела, просто склоны Кавказского хребта. И не горы – горушки, если сравнить их с тем, что следует сегодня взять штурмом, – главный Альпийский хребет.

Не ведала тетушка, княгиня Анна Александровна, когда пророчила своему родному племяннику судьбу орла, достигшего самых поднебесных вершин. Они же теперь вот – под подошвами его ботфортов. А вниз посмотреть – дух захватит, кругом пойдет голова…

Одолели! Забрались на самую седловину, откуда все пути теперь – лишь вниз. Выше уж некуда – светлеет, как чистый хрусталь, купол неба. Туман уже внизу и уж сплошной пеленою, что мешает разглядеть ту узкую козью тропку, что привела их сюда, в поднебесные выси.

Нет, гляди, и пелена сия пошла враздрызг, стала расползаться, как старое одеяло. И открылись постепенно внизу, как какие-то игрушки, – каменные дома и церковь.

Багратион собрал командиров, указал место на карте:

– Госпис. Монастырь капуцинов. Пришли куда требовалось. Теперь Лекурб аккурат промеж нас и главными нашими силами. Там вот французы, обочь, как раз на сен-готардской дороге. Ударим сейчас на них и очистим путь Суворову. И самое верное – в штыки!..

Нет, спускаться не легче, чем карабкаться вверх! А все же ближе к привычной земле, где, кажется, все тебе помогает…

Не ждали, не ведали французские горные стрелки, что окажутся русские у них в тылу, за спиною. Точно порывом бури смело их пикет и бросило на дорогу, к их главным отрядам. А на них уже насели русские егеря и гренадеры, спешенные казаки. И пошла рубка – штыками, пиками, саблями…

Гнаться за неприятелем, чтобы до конца его извести, как привыкли всегда, здесь несподручно. В самом деле, куда в теснины нестись, чтобы на дно очертя голову? Главное дело теперь – сбить неприятеля с дороги, очистить ее для прохода собственных главных сил.

А вот и они! Впереди, на косматой лошаденке, – фельдмаршал. Два казака норовят удержать его в седле.

– Пустите! Я сам, – отбивается от них Суворов.

– Сиди, отец родной, – успокаивает его казак, что и сам в летах. – Аль забыл, сколь по дороге сюда сбилось наших солдатушек с ног, полегло да сорвалось в теснины? Сдадим вас настоятелю монастыря – будем спокойны. Вон и приор навстречу. Легок на помине. А с ним – и князь Багратион. Ловок, ловок князь! То ж надо – в обход, под самое поднебесье, и ему, хранцу, на загривок – раз!

– Теперя легче пойдут дела! – отозвался другой казак, что держал под уздцы лошадь.

Со всех сторон бежали солдаты, крича «ура!». Суворов сорвал с головы каску:

– Слава! Слава вам, герои! Лиха беда начало. А мы, русские, – уже в Альпах!

Таков закон войны, а может, любого трудного предприятия: собрать все мыслимые и немыслимые силы будто для последнего дела. Дальше, мол, все! Далее ничего похожего по сложности и жертвам не будет.

Да только в жизни как раз наоборот. И, разумеется, в первую очередь на войне. Превозмог, преодолел препятствие, что виделось неимоверно огромным, и перед тобою – уже новое, которое с тем, пройденным, по тяжести и не сравнить.

Встав рано поутру и пройдя всего какую-нибудь версту, гренадеры Багратиона вдруг услышали впереди себя необычный грохот. Словно невидимый отсюда богатырь враз накренил огромную скалу и столкнул ее вниз, в ущелье.

Грохот усиливался с каждым шагом. И вот идущим впереди открылось зрелище, от которого захватило дух и, казалось, кровь застыла в жилах. Внизу, в глубокой теснине, с неистовым ревом мчался горный поток. А над этим бурлящим потоком на головокружительной высоте виделся узкий двухарочный мост. Однако дорога к нему упиралась в отвесную скалу.

– Река на дне ущелья – Рейса. А мост над нею зовется Чертовым, – показал рукою вдаль Антонио. – По нему проходят лишь редкие местные жители и охотники. Да Иногда и мы, таможенники, когда выслеживаем контрабандистов.

– Там, где проходят охотники, пройдет и русский солдат. – ответил Багратион. – А что в скале – туннель?

– Урнер-Лох. Урненская дыра, – разъяснил Антонио. – Примерно сто лет назад его пробили в скале, чтобы соединить два края ущелья. Длина туннеля – восемьдесят шагов. По ширине – как раз чтобы прошли плечом к плечу два человека. А за Урнер-Лохом до Чертова моста еще шагов четыреста – сначала краем пропасти, затем круто вниз. Только теперь, принц Пьетро, видите…

Багратион поднес к глазам подзорную трубу и увидел, как у входа в туннель сменился караул. Двое французских солдат в длиннополых синих шинелях ушли в глубину туннеля, двое других, вышедших из темной дыры, заняли место на посту рядом с небольшой пушкой.

Решение созрело мгновенно: послать сотни три смельчаков в обход, над туннелем, и ударить по французам там, где они пока не ожидают, – возле Чертова моста.

– В обход я поведу людей сам, – произнес Багратион и велел своему адъютанту корнету Дирину перевести его слова провожатому, чтобы в разговоре не случилось ошибки. – Над туннелем можно пройти, есть там хоть какой-либо след?

– О да, принц Пьетро, – охотно подхватил Антонио. – Есть след – козий. Но вы же сказали: там, где пройдет охотник за оленем или дикой козой, пройдет и русский солдат. Я провожу вас. И дальше вместе с вами пойду – до самого Люцернского озера, что будет вскоре за Чертовым мостом. А дойдете до озера – вы уж внизу, на равнине. И – все позади.

Под ногами вновь острые камни, глина. И словно в горло забился кол – с каждым шагом вверх перехватывает дыхание. Но вот уж и спуск. А там, внизу, – синекафтанники. Их не менее двух батальонов! Но куда отступать? Только вперед, в штыки!

В правой руке у Багратиона – шпага, в левой пистолет. Он стреляет в бегущего к нему, тоже со шпагою в руке, французского офицера и вонзает клинок в прицелившегося в него солдата.

– Ваше сиятельство, возьмите мой пистолет, – слышит он голос Дирина. – У меня – два.

Нет, лучше – клинком. Вот так, как орудует штыком гренадер, что впереди, в самой круговерти схватки.

После боя надо его отметить. А теперь – вперед, вперед, к Чертову мосту!

А сзади, сквозь туннель, уже ломятся свои. Ура! Молодцы ребята!

Князь Петр обернулся к ним и помахал шпагой. И тут громкий и резкий вскрик заставил его вновь посмотреть вперед.

– Ваше сиятельство, ложись! Граната! – услышал он в самое ухо, и какая-то тяжесть придавила его к земле.

Взрыв рванул рядом, да так звонко, что заложило уши и потемнело в глазах. И тяжесть, которая придавила его сверху, стала еще тяжелее.

«Человек! На мне – человек. И потому он тяжелый и обмякший, что его убило. Убило гранатой, о которой он мне кричал».

Багратион сдвинул с себя тело. Спина и грудь у солдата – сплошное месиво. Пальцы Багратиона слиплись от чужой крови. Он повернул солдата навзничь и тотчас его узнал: Лукин!

Господи! Да это же он, Лукин, минуту назад храбро врубился в колонну французов.

«Да-да, – пронеслось в его голове. – Надо его отметить. – И тут же: – Так он же своею смертью провинность свою искупить хотел! Но нет, не нужна была никому его смерть. Господь видел, как смело дрался сей солдат. Герой! Однако смертию своею он отвел смерть от меня. Чем я, генерал, искуплю теперь гибель рядового солдата Лукина? И чем – смерть других, целой, должно быть, тысячи, что случилась уже здесь, в Альпах, за каких-нибудь два дня?»

Его подхватили под руки, помогая встать.

– Не меня… Поднимите его, Лукина. И всех других, как он, предать земле, когда перейдем мост.

– Ваше сиятельство! Вот уж воистину – мост чертов, – дошли до него слова. – Францы его повредили – подожгли малую арку. Слава Богу, большая цела.

Немедля – на тот берег! Переброшены бревна, связанные тем, что попалось под руки, – обрывками веревок и даже чьим-то офицерским шарфом. Перескочил один, второй солдат. Кто-то следом, не рассчитав, поскользнулся и рухнул в бездонную пропасть.

Вперед, вперед! Не ждать – за ними, первыми, – вся суворовская армия. Если не зацепиться там, за мостом, не пробить дорогу к Люцерне, – погибнут все, идущие следом.

Но на том берегу – подмога. Это Архангелогородский полк генерал-майора Каменского. Сын знаменитого фельдмаршала, он прибыл к Суворову всего несколько дней назад. И хотя молодой, всего двадцать три года, хорошо себя показал. Посланный еще с вечера в обход долины Рейсы, он успел к штурму туннеля в самый раз – французы попали меж двух огней, с того и этого края ущелья.

Как и Каменский, в обход идут отряды Дерфельдена, Розенберга и Ребиндера Максима, Михаила Милорадовича… Лекурб бежит. Он побросал даже свои пушки, чтобы быть налегке. Но, убегая, появляется преградою на пути русских. Вот почему на кольца, которые Лекурб делает, чтобы накинуть их на шею неприятелю и так его задушить, Суворов набрасывает свои петли. Только Лекурб встал на дороге, а у него за спиною уже Розенбергов авангардный отряд под командованием Михайлы Милорадовича!

Так и движутся русские полки и батальоны: впереди, как таран, отряд Багратиона, за ним – Суворов, а по краям, в обхват, – войска других генералов.

Пятнадцатого сентября. Багратион уже в Альтдорфе. Вот оно, Люцернское озеро. Но что за напасть – на озере ни одной лодки, чтобы, переправившись, оказаться у Швица, в расположении корпуса Корсакова! Меж тем гофкригсрат обещал и переправу, и наличие дорог вокруг озера. Ни того, ни другого!

– Принц Пьетро, чтобы выйти на север, в нужную вам долину, и притом обойти французов, остался один путь. – Антонио посмотрел в лицо Багратиону.

– Снова в горы? Вверх, ближе к Богу?

– Всего один подъем через хребет Росшток. А за ним – Муттенская долина. Там, внизу, в Муттене – и харч. А у солдат – уже ни сухарей, ни ложки муки.

Снова – глина и голые скользкие камни. И Дождь. Уже со снегом. Одна радость – нет глухих и бездонных ущелий. Но если не на дне каменного мешка, то здесь, на узких охотничьих тропах, оставляют солдаты тела своих выбившихся из сил товарищей.

В пять утра шестнадцатого сентября Багратион начал подъем на Росшток. В пять вечера стал спускаться. А там, внизу, обнаружился французский пикет. Как доложила разведка, около ста пятидесяти солдат.

Если сразу отрезать им путь к отходу в долину, французы сами окажутся в мешке. Вокруг горы, которые перестанут быть для них защитой, а обернутся западней.

Багратион приказал гренадерам с казаками, прячась за леском на склонах, обойти пикет и ударить с тыла и флангов. Сам с егерями пошел на противника в лоб.

Более ста солдат после короткой схватки подняли руки вверх. С ними – и офицеры.

Но страшная весть обрушилась на головы Суворова, Багратиона и всех других подошедших войск: корпус Корсакова, к коему они спешили, разбит.

Никто вначале не поверил в это. А более всех – Суворов. Как может случиться такое, ежели у Корсакова не менее штыков и сабель, чем у Массены?

– Нет, такого не может произойти! – Суворов даже вскричал и велел привести к нему местного жителя, который только что прибыл из Цюриха и сам видел русских солдат, которых французы толпами гнали в плен.

– Клянусь пресвятою Девой Марией, – осенил себя крестом вошедший. – Я делаю сыр и сам отвожу его на продажу в долину. Так вот, в тот, говорят, день, когда вы, ваше высокопревосходительство, штурмовали Урнер-Лох и переходили Чертов мост, французский генерал Массена напал на русского генерала Корсакова. Я сам слышал: Корсаков разбит наголову. Это говорили и французские солдаты, и ваши русские офицеры, кто знает языки, на которых мы говорим.

Мертвенная бледность покрыла лицо фельдмаршала. На лбу выступили капельки пота.

– Проклятый гофкригсрат и проклятые мулы! Из-за них я подарил Массене целых пять дней. Не будь моей задержки – мы бы успели. Но Корсаков, Корсаков!.. Как угораздило его против равного ему числа солдат – и так опозориться, так проиграть?

Он остановил свой гнев, глянув в лицо сыродела:

– Ты все мне сказал? – И увидев, что тот мнется, что-то недоговаривая, приказал: – Говори как на духу, ничего не утаивая!

– Да я как пред Господом, ваше высокопревосходительство… Разве только, слышал я, Массена бахвалится. Через несколько дней, обещает он своим солдатам, к тем сотням и тысячам русских пленных у него в руках окажется сам фельдмаршал Суворов и сын русского императора, что идет вместе с Вами…

На заседание военного совета Багратион явился перовым. Суворов, вопреки обыкновению, был при полном параде-в фельдмаршальском мундире со всеми регалиями. Однако странное дело: Александр Васильевич даже не повернул головы в сторону вошедшего, словно не только не узнал в нем своего любимца, но вовсе его не заметил.

Да и как было заметить, коли взгляд – куда-то в сторону, а сам – из угла в угол, быстро выговаривая отдельные слова. Багратион едва сумел разобрать.

– Парады!.. Разводы!.. Превеликое к собственной персоне уважение… Выйдет из дворца – шляпы долой… Помилуй Бог, и это нужно, да вовремя… А нужнее знать, как вести войну. И сие умение требовать с подчиненных – от генерала до нижнего чина. Наипервейше – только это! Уметь бить, знать местность, уметь расчесть, уметь не дать ввести себя в обман. А битому быть – искусства и мудрости не надо. Да они, плац-парадные генералы, к сему привыкли – их всегда били. Я ж не бит и привыкать к сему не хочу!..

Не было случая, чтобы вот так – лицом к лицу – и не обратился! И Петр Иванович, стараясь не помешать, вышел.

У дверей – добрый круглолицый Дерфельден.

– Знать, еще почивает?

– Какое, Вильгельм Христофорович! Мечется из угла в угол и говорит сам с собою.

– То – беседа с Богом, любезный князь Петр Иванович. Еще с турецких войн знаю за ним такое: когда все ставится на кон, особливо самое наиглавнейшее – честь и достоинство державы и монарха, к нему, нашему Создателю, – его первые слова. Они – обращение за поддержкою и укреплением сил. А нынче…

– Нынче Александр Васильевич всех нас созвал. С Господом – совет, а главная надежда все же на нас. На тех, кто поклялся идти с ним, нашим фельдмаршалом, до конца, – горячо произнес Багратион.

– Святые чувства вы, князь, изволили выразить, – поддержал его Вильгельм Христофорович. – Не было у Суворова еще такого трудного, ежели не сказать, безвыходного положения, в кое его поставила глупость и чистое предательство союзников. Вокруг – горная непролазь. А единый выход на равнину перекрыл Массена. Сердце подсказывает – только назад, по уже пройденному пути! Но разве Суворов ведал когда-либо позор ретирады? Тогда – гибель всей армии? Упаси Боже, такое ему и в голову никогда не придет.

– Никогда и ни за что на свете! – воскликнул Багратион. – Что ж это – под закат своей доблестной жизни, осененной славою громких побед, – да вдруг разгром? Скорее я и все мы умрем, закрыв своими телами знамена наших полков, чем дозволим обесчестить седины нашего любимого военачальника! Но знаю: он собрался явиться пред нами тем, кем был в наших глазах всегда, – несокрушимым, знающим путь лишь к победе.

Суворов встретил своих сподвижников поклоном. Но – молча. Не проронили ни слова и военачальники.

– Корсаков разбит и прогнан за Цюрих, – заговорил Суворов, – австрийские генералы, коих мы также надеялись встретить в Швейцарии, рассеяны, прогнаны или сами ушли. Итак, весь операционный план изгнания французов из Швейцарии – исчез!.. Отчего сие произошло? – задал вопрос Суворов и сам на него ответил, перечислив причины страшного конфуза: – Первая из них – хитроумие, а по-русски – предательство Австрии, которой русские войска нужны были лишь для того, чтобы вернуть под свое владычество герцогства в Северной Италии. Предательство сие послужило и причиною задержки нашего похода через Альпы – не было ни вьючных животных, ни продовольствия, ни зарядов в должном количестве. И уж наша, русская вина – самонадеянность, чванство, зазнайство и неумение воевать генерала Корсакова. Он, сей бездарный генерал, погубил себя и поставил нас, спешивших к нему с помощью, на край неминучей гибели.

Суворов остановился и оглядел своих сподвижников. Прямота его слов взволновала всех. Но особенно потрясло генералов, когда фельдмаршал вдруг упал на колени и обратил свой взор на Константина Павловича, воздев к нему руки:

– Спасите же честь России и государя! Спасите сына нашего императора!

Первым бросился к фельдмаршалу великий князь и, красный от смущения, со слезами на глазах, поднял его и стал обнимать.

На глаза присутствующих навернулись слезы. Багратион почувствовал, как закипела в нем кровь и сердце готово было вырваться из груди. Все поняли вдруг, как предельно серьезна трагедия, которая всех их постигла, и что отныне каждый должен взять на себя груз высочайшей ответственности. Поистине, слава и честь, жизнь и смерть сплелись воедино. И теперь от тех, кто находился в маленьком доме в Муттентале рядом со своим главнокомандующим, действительно зависело настоящее и будущее России, ее государя, их самих, а также жизни сотен и тысяч русских людей с ружьями в руках, вверивших им, генералам, свою судьбу.

И каждый из собравшихся понимал: не чудо, а их собственные усилия, их подвиги должны сотворить невероятное. Но что же скажет Суворов, какое он сам принял решение?

– Теперь идти нам к Швицу, куда выводит дорога, нельзя, – произнес Суворов. – Там ждет нас Массена. У него – более шестидесяти тысяч солдат, у нас нет полных и двадцати. Один путь – к северо-востоку, на Гларис. Там, в долине озера Кленталь, – конец горам и конец испытаниям. Там – провиант, там – дрова, чтобы обсушиться, там найдем все свежее и теплое, чтобы переодеться. Но чтобы достигнуть желанного, потребен еще один, но последний переход через гору Брагель. И определенно – не один еще бой с преследователями. Готовы ли вы, мои товарищи, к сим трудностям, в кои я вас поставил?

Дружные возгласы одобрения были ответом.

– С тобою, отец, мы хоть в ад!

– Нет, не в преисподнюю – я поведу вас к новой славе! – воскликнул Суворов. – Русский штык прошел сквозь Альпы. Верю вам и всем нашим солдатам: орлы русские облетят орлов римских! Кто там у меня сегодня в дежурных? Велю писать диспозицию.

Первым в путь на Гларис Суворов назначил идти Ауфенбергу с бригадою австрийцев. Его задача – выгнать французов с горы и ущелья при озере Кленталь и, если сможет, взять Гларис.

– Ты, князь Петр, со своими выступаешь завтра. Даешь пособие Ауфенбергу и гонишь врага за Гларис. За князем Багратионом идет Вильгельм Христофорович – и я с ним. Корпус Розенберга остается здесь. К нему в помощь полк Ферстера. Зачем, спросишь, Андрей Григорьевич? Когда передние части Массены начнут атаковать – гнать их до Швица, не далее! Все вьюки, все тягости Розенберга отправить с нами, под прикрытием. Тяжко раненных везти не на чем: собрать всех, оставить здесь с прислугою, лекарями и офицером, знающим по-французски. Он смотрит за ранеными, как отец за детьми. Снабдить оставленных деньгами на первое содержание. А Массене написать: тяжко раненные, поручаются по человечеству покровительству французского правительства.

Фельдмаршал остановился и глянул на Милорадовича.

– Тебе, Михайло, в корпусе Андрея Григорьевича быть впереди, лицом к врагу!

И, переведя взгляд на Ребиндера:

– Тебе, Максим, слава! Все, все вы русские! Не давать врагу верха! Бить и гнать его по-прежнему. С Богом! Идите и делайте свое дело.

И вновь – поход и бои. Семитысячный отряд встретил у Глариса Багратиона. Подошвы ботфортов разбиты вдребезги, ноги его обернуты обрезанными полами мундира. Но – в штыки, в штыки! И в одной из атак – рана в бедро левой ноги.

И все же Гларис взят! Но сей марш – не последний. Сил драться более нет. И выбран маршрут дальний, но безопасный – через последний горный хребет Панике, где на вершинах уже снег и лед. Но за ним – долина Рейна. Там – и пища, и дрова, и во что переобуться…

А Милорадович и Розенберг держались против войск самого Массены все четыре первых дня октября. Последний бой был особенно жестоким. И в том бою чуть не попал в плен сам французский главнокомандующий.

Когда соединились с Суворовым, Андрей Григорьевич передал золотой эполет.

– Чей? – спросил Суворов.

– Унтер-офицер Махонин выбил французского офицера из седла, – объяснил Розенберг. – Но тот в свалке изловчился и все ж удрал. А эполет остался. Видать, генеральский.

– А это мы проверим. Пригласите Лекурба!

Генерал Клод Жак Лекурб, взятый в плен после разгрома его дивизий, всмотрелся в трофей.

– Эполет Массены, – твердо сказал он.

– Вот! – воскликнул Суворов. – Вам, генералам Франции, следовало бы выучить русские слова, прежде чем вступать с нами в сражения. У нас есть поговорка: не скажи гоп, пока не перепрыгнешь. А Массена уже видел меня у себя в плену. Как бы не так! У меня в плену вы, Лекурб. И в моих руках – сей знак отличия главнокомандующего целой вашей армии, который он потерял на поле брани. Ну да теперь спор окончен – я свершил все, что мог. А смог, что и человеческим силам не поддавалось…