Текст книги "Дети победителей (Роман-расследование)"

Автор книги: Юрий Асланьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Григорий Христофорович Засс начинал службу на наиболее опасном участке кубанской линии. Главный принцип его тактики: «Лучше подвергнуться ответственности за переход через Кубань, нежели оставить хищников без преследования… Казаки как бы воскресли духом, снова видя успех оружия, долго перед тем остававшегося в оборонительном положении, и получив надежды, что, наконец, прекратятся беспрестанные вторжения в их край хищнических партий». Нанеся ошеломленному противнику поражение, Засс обычно сжигал для острастки несколько аулов, захватывал скот, лошадей и стремительно уходил на русский берег Кубани. Повторение «горской тактики» оказалось весьма эффективным. Из его донесений: «Солдаты и спешенные казаки бросились на горцев, почти всех истребили штыками и шашками, а разграбленный аул сожгли», «Я сжег запасы сена и проса… чем лишил их возможности кормить и скрывать скот в своих крепких ущельях». «Аул истреблен до основания», «сопротивляющиеся вместе с аулом преданы огню и мечу», «в пламени аула погибли жители». 1834 год, итог первого года службы: «Враждебные горцы наказаны были потерею многих знатных хищников, взятых нами в плен, истреблением их аулов и запасов хлеба и фуража, они перестали делать беспрестанные набеги на нашу линию».

А. Розен, «Записки декабриста»: «Никого из предводителей русской армии не боялись так черкесы и ни один не пользовался у них такой известностью, как этот оригинальный курляндец. Его военная хитрость была столь же замечательна и достойна удивления, как и его неустрашимость». «Он был рожден для партизанской боевой жизни». В 1835 году Засс был награжден золотой саблей, он основал несколько станиц, из одной вырос Армавир.

Яков Петрович Бакланов, ученик Засса. Донские казаки пользовались на Кавказе неважной репутацией, но, взяв в 1845 году 20-й донской полк, Бакланов преобразил его. Перевел на трофейное обмундирование и вооружение. Также, как Засс, создал систему агентов из горцев, тратя на них почти все свое жалованье. Также постоянно совершал набеги. Сам подсчитал, что угнал за время начальства в полку 12 тысяч коров и 40 тысяч овец. На его лице «как будто отпечатана такая программа, что если он хоть четвертую часть ее исполнил, то его десять раз стоило повесить». Рост 202 см, синеватое лицо, изрытое оспой, кустистые брови, огромный нос, длиннейшие усы, переходившие в бакенбарды. Летом воевал в красной рубахе, зимой в огромном тулупе, на личном значке из темной бронзы изображен череп с костями и цитатой из символа веры: «Чаю воскрешения мертвых и жизни будущего века. Аминь». «Где бы неприятель не узрел это страшное знамение, высоко развевающееся в руках великана-донца, как тень следовавшее за своим командиром, там же являлась и чудовищная образина Бакланова, а нераздельно с нею неизбежное поражение и смерть всякому попавшему на пути». Награжден золотой шашкой с надписью «За храбрость». Шамиль однажды: «Если бы вы боялись Аллаха так же, как Бакланова, давно были бы святыми». Умер в бедности в 1873 году, похоронен за счет войска Донского.

Генерал Николай Николаевич Раевский (младший), (в 11 лет сражался под Смоленском против Наполеона, самый юный участник Бородинской битвы): «Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край»…

Журнал «Родина», 1994 год.

ЧЕРНЫЙ ПИАРЩИК

О, я понимал, что любой мой текст – это всего лишь катализатор времени. Конечно, я не делаю судьбу, но значительно ускоряю процесс личностной реализации.

Поэтому меня прозвали черным пиарщиком. Наверное, за мою необыкновенную человечность – я хотел сказать, за людоедскую тягу к человеку, ближнему моему. Что поделаешь: трудолюбие, талант и нравственность – вещи друг от друга не зависимые. Как слова «Малевич» и «малевать».

А дело было так. Я попил чайку – и вспомнил, что редактор газеты полчаса назад пригласил меня в кабинет. Ну я пошел, пришел, он сказал: надо написать заказной очерк об одном пермском бизнесмене, который с детства мечтает стать депутатом Законодательного собрания области. Со своего далекого, сиротского детства…

– Кстати, – заметил редактор, – он твой тезка… Я хотел сказать, что откликается на то имя, которым ты подписываешь свои материалы, – Паша. Я имею в виду псевдоним… У вас есть что-то общее.

– Плевать, – ответил я, – если бы у нас бизнес общий был, доход одинаковый… или хотя бы мировоззрение.

– Будешь писать – изменишь доход и мировоззрение.

– Ну, это вряд ли… А написать? За какое время? – спросил я, что-то подозревая – и не зря.

– За два дня, – ответил он.

Понятно, я, как человек разумный, отказался, но редактор пообещал заплатить по двойному тарифу.

– По тройному, – поставил я условие.

Деньги, всё деньги – жадность журналиста погубит, а не фраера. Деньги так дорого стоят.

– Он дает интервью? – спросил я, открывая блокнот.

– Он все дает, – ответил редактор, – у него ориентация такая. А главное – он дает нашей редакции деньги.

В субботу, ровно в восемь часов утра, минута в минуту, я был в офисе бизнесмена по имени Паша Алохин. Президент финансово-промышленной компании запаздывал.

«Богатый человек может себе это позволить, он может совершать ошибки, – с завистью подумал я, – может – подлости… Он может! Но резать это священное животное нельзя…»

В аквариуме, будто гипертрофированные рыбы Босха, сидели охранники в униформе, с пистолетами Макарова. Возможно – с автоматами и гранатометами – РПГ-7. Я поискал взглядом БТР-60ПБ, но не нашел – куда они могли спрятать такую большую машину? На ней же стоит крупнокалиберный пулемет Владимирова… Охрана должна быть хорошо вооружена!

Я пошарил своими шарами вокруг – и вдруг увидел БМП! Она улыбалась мне ровным боевым оскалом. Боевая машина пехоты, референт делового человека, с которой мне довелось учиться на одном курсе университета.

– Здравствуй, Оксана Шамильевна, – легко выдавил я из груди – и содрогнулся собственной непритязательности. Ну и работа – с кем только не приходится общаться…

Мы поднялись на второй этаж: мягкая мебель, тонированное стекло, белая оргтехника. Передо мной сидел человек примерно тридцати пяти лет, с большой и голой головой, подвижными, скользящими глазами. Внешность бизнесмена вызывала симпатию – кроме одной детали, которую я уловил не сразу… Точнее, не сразу смог определить эту деталь осязаемым словом.

Мы сели в кресла, за длинный лакированный стол для оперативок, человек на пятнадцать-двадцать.

Я поставил на стол диктофон и спросил:

– Сколько у нас времени?

– Пятьдесят минут, – ответил он энергичным голосом, похожим на хруст свежей капусты.

«Какая точность!» – вспомнил я, что Паша только что опоздал на встречу с журналистом на пятнадцать минут.

Оксана Шамильевна поставила на стол чашки с напитком зеленоватого цвета. Я попробовал, но не смог определить сорт отравы и подумал, что в чашке какой-то уникальный чай, доставленный на Урал чартерным рейсом из района Золотого треугольника, где выращивается продукция, удовлетворяющая необычные, экзотические прихоти русских миллионеров. Вообще-то мне все равно, что Магадан, что Мадагаскар, но чай – святой напиток. А за такой чай принято в хороших домах душить веревкой в чулане. Или в люльке, чтоб никого не успели угостить, напоить или отравить.

– Ты что принесла такое? – возмутился, к моему удивлению, бизнесмен.

И я, конечно, обрадовался, что человек не извращенец какой-нибудь…

Мы начали разговор, который очень скоро стал душевным. Павел Владимирович рассказал мне, как в шестилетнем возрасте очнулся в коммунальной комнате один, после тяжелого гриппа, как увидел ведро апельсинов – и съел все, до самого последнего. Апельсины в доме были редкостью. Отец ушел, мать воспитывала троих детей одна. Потом я представил себе, как он стоит на коленках у ведра и торопится, с усилием сдирая желтую кожуру… Так вот запомнилось ему начало этой жизни, полной болезнетворных бактерий, смертельных опасностей и непобедимой жажды вечной жизни на планете Земля.

Я еще раз обрадовался: человек знает, что такое коммунальная квартира.

Мы проговорили полтора часа. Я, как опытный пиарщик, пропустил мимо ушей фразу олигарха: «Я, как и десятки других умных людей, считаю…»

После чего Павел Владимирович вышел проводить меня. В холле появилось несколько хорошо одетых в кожу парней – похоже, из охраны и шоферов. Они весело и преданно смотрели на своего хозяина, который стоял над ними в черном, как у бандита, костюме и черных блестящих туфлях.

Охранники хором начали рассказывать ему, что внизу, в гараже, как я понял, стоит автомобиль, капот и стекла которого покрыты губной помадой – от поцелуев, оставленных фанатками «Иванушек Интернэшнл», музыкального ансамбля, привезенного на этой машине из Кунгура, с концерта, видимо, организованного финансово-промышленной компанией «ДАНАЯ», президентом которой был Павел Владимирович Алохин. Бизнесмен повернулся ко мне – в глазах его сияло счастье, религиозное восхищение чудом.

– Павел Владимирович! Пойдемте смотреть!.. – начали звать его темпераментные водители – и вся компания устремилась по коридору вглубь офиса.

Ну, я подивился забавам олигарха – и пошел-поехал в свою коммунальную квартиру пахать и ваять биографический очерк о смелом интеллектуале, покорившем вершины бизнеса.

Потом я долго пытался ответить на вопрос: почему он так любит артистов, особенно эстрадных? И классических, впрочем… Ответ оказался не таким сложным.

Я вернулся домой, сел за стол и за двое суток написал очерк на целую полосу. В названии вспомнил любимый фильм Андрея Тарковского.

Сталкер, шагнувший на минное поле

Напротив офицера сидел двадцатилетний парень – здоровый и красивый.

– Так ты хочешь служить в Афганистане? – произнес подполковник, разглядывая молодого человека.

Дед Павла по матери начал войну лейтенантом, а закончил генералом. Как Григорий Мелехов из «Тихого Дона». Дед по отцу, капитан, погиб в 1943 году.

И Павел решил поступать в воздушно-десантное училище. Но семейный совет, возглавляемый матерью, дочерью генерала – Петра Ивановича Зайцева, был суров и неумолим. Мама сказала: «Твой прыжок – моя похоронка».

Подполковник в военкомате попался толковый, похоже, повидал не только жизнь, но и смерть.

– Да, – ответил молодой человек.

Подполковник, надо думать, понял, кто перед ним сидит.

– Иди, продолжай учиться, – сказал он студенту Пермского политехнического института.

Павел Алохин, будущий президент финансово-промышленной компании «ДАНАЯ», выполнил приказ офицера и закончил строительный факультет на одни пятерки – с красным дипломом. Более того, он поступил в московскую аспирантуру и защитил диссертацию.

Вероятно, подполковник догадался тогда, что именно этому парню придется решать важнейшую задачу современности, связанную с безопасностью миллионов людей, когда взойдет пустынная звезда Чернобыля.

Он выполнил приказ подполковника в двадцать восемь лет. И вернулся в Пермь, чтобы преподавать студентам сопромат – теорию сопротивления материалов.

Потому что Павел хорошо знает суть предмета – сам постоянно сопротивляется посягательствам на свою личную независимость.

В десять лет он начал заниматься греко-римской борьбой, которая в то время называлась классической. Ползал на коленях в партере и учился правильно падать.

– Падать? Чтобы победить, нужно уметь проигрывать?

– Не проигрывать, а падать, – ответил Павел Владимирович на мой вопрос.

«И еще, наверное, хорошо прыгать», – подумал я.

Например, с парашютом или с балкона второго этажа… Было. В шестом классе ученики решили саботировать урок физкультуры – все, кроме Павла Алохина. Он вышел на лыжню один, пробежал свои два километра и получил зачет. Одноклассники, как волчья стая, две недели ловили его и мстили за то, что он решил жить по своим законам. За то, что испытывал страх, но не боялся.

– А как окружающие относятся к вам сегодня, когда вы стали богатым человеком?

– Друзей стало больше, – сказал президент компании. И почти незаметная тень усмешки прошла по его лицу.

Он убегал от стаи – и спрыгнул с балкона, когда узнал о засаде в подъезде. Со второго этажа. А потом вылавливал своих обидчиков по одному – и возвращал долги. До тех пор, пока они не поняли, с кем учатся в одном классе.

Он не только убегал и прыгал с балкона. Занимался боксом и накачивал мускулатуру. Готовился к службе в воздушно-десантных войсках. Но прыгнуть с парашютом не удалось.

Павел не стал перечить матери. Мать – не тот человек, которого можно обижать. Как сказал поэт Иосиф Бродский, «родители – слишком близкая мишень; дистанция такова, что вы не можете промахнуться».

У Павла Владимировича положительный склад ума – он убежден, что выход есть из любой ситуации. Его предками были казаки, офицеры, с другой стороны – строители, созидатели. Прадед – прораб, дед – десятник на стройке, отец – профессор Воронежского инженерно-строительного института.

Кому-то надо возрождать разрушенное и поднимать новые здания.

Когда учился в Москве, часами ходил по тому центру столицы, где стояли старинные, полуразрушенные дома. Он испытывал радостное изумление от мысли, что по этим улицам ступала нога Пушкина.

А в центре Перми можно было увидеть кирпичное здание, которое, на взгляд, имело столетний возраст. Компания «ДАНАЯ» не стала сносить его – отреставрировала, сохранив стиль, как дань минувшему времени.

Сначала Алохин возрождает, что еще возможно, а потом уже строит новое здание.

Мать одна воспитывала троих детей. Старшая сестра Павла стала профессором, доктором медицинских наук. Он учился в политехническом и одновременно работал – то дворником, то сторожем, то истопником.

То в студенческом стройотряде, где по совместительству был казначеем. Однажды мастер обвинил его в краже общественных денег – публично, на собрании. Павлу трудно было выдержать такой удар – он упал. Точнее, он ушел в лес и лег на землю. Он лежал до тех пор, пока мастер и бойцы отряда не нашли его, пока не извинились: общественные деньги обнаружились.

Мать воспитывала дочерей и сына так, что даже чужую авторучку в голову не приходило взять, даже на время.

Павел упал, но поднялся. Еще тогда, когда занимался боксом, он был потрясен трагическим случаем: товарищу по рингу на соревнованиях в Киеве нанесли удар в сонную артерию. Без умысла. Подросток два дня пролежал в коматозном состоянии, а потом умер.

– Понимаете, человеку много лет надо заниматься боксом, колотить грушу, чтобы однажды нанести решающий удар и стать чемпионом мира. А другой может пропустить один прямой – в самом начале пути. И навсегда покинуть мать, отца, Землю, свое бесконечное будущее. Какой же уровень подготовки требуется человеку, чтобы ввязаться в рисковое, серьезное дело? Когда тебе каждый день говорят об одном и том же, когда ты сам начинаешь постоянно думать и работать в одном направлении, только тогда можно на что-то надеяться.

Чувствуется, что Павел Владимирович не раз думал о том, что говорит.

После получения диплома он два года преподавал в родном институте и все это время пытался вырваться в московскую аспирантуру. Но не было связей, поддержки. Тогда он сказал: «Не отпустите – уйду». Отпустили.

В жизни есть и должны быть люди, которые идут не в ногу, отрываются, сначала уходят в сторону, потом – в голову колонны.

«Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить», – напевает Алохин свою любимую казачью песню.

С атаманом!.. К тому времени, когда приходилось прыгать с балкона, к 12 годам, он уже прочитал «Живые и мертвые» Симонова, а также «Войну и мир» Толстого. Сегодня почти наизусть помнит «Тихий Дон» Шолохова – раз десять прошел его от корки до корки.

– Впервые прочитав этот роман, я, убежденный коммунист, не почувствовал никакого расположения к красным. Я понять не мог, в чем дело, но все симпатии были на стороне казаков. Поэтому особенно люблю первые два тома, где описывается казачья жизнь до революции. Когда еще не рубили друг друга шашками.

Любимый герой Павла – Григорий Мелехов – метался между красными и белыми. А сам Алохин двигался постепенно, шаг за шагом постигая суровую истину самостоятельно.

– Я не верю, что Мелехов вышел к красным, – он правильно прожил жизнь, ему не в чем каяться, – рассуждает Павел Владимирович. – Кстати, я не бедный человек, но к «новым русским» себя не отношу. «Новые» – это те, которые крутые, навороченные, отмороженные, – становятся посреди улицы и начинают курить, а ты должен объезжать их…

– Такие приезжали к вам?

– Они? Ко мне? Надеюсь, у них хватит ума не делать этого.

Не все фронтовики любят рассказывать о войне, а если делают это, то детские уши ничего не пропустят.

Дед рассказывал Павлу, как он в сорок третьем, будучи командиром полка, принимал участие в форсировании водной преграды, реки, в неудачном форсировании. Он, видимо, шел впереди, если раненный остался на том берегу, когда наши отступили. Двое суток, рискуя жизнью, его скрывала в погребе местная женщина, пока село не освободили.

Наша жизнь держится на таких людях, как эта женщина и этот офицер, а не на тех, которые курят на проезжей части.

Такими рассказами создается семейная традиция. Воспитание, полученное в детстве, в пять-десять лет, – как частокол, через который нельзя перепрыгнуть: там темно, а здесь светло, здесь можно ходить, а там – нельзя.

– Нельзя, потому что темно?

– Человек должен испытывать чувство страха – оно как миноискатель в руке сапера. Существует конкретная задача: пройти из пункта А в пункт Б по минному полю. Я пройду, если буду действовать осознанно. Как сталкер. Который знает, как обойти ловушки… Помните фильм Андрея Тарковского?

Свою кандидатскую диссертацию Павел Алохин писал после возвращения из Чернобыля. Решал предельно серьезную задачу: расчеты конструкций саркофага, который прикрыл сквозняк смерти из четвертого энергоблока. Вот когда он испытал чувство страха – за людей, которые подвергались радиационной опасности. Вернее, высшую форму страха – ответственность за последствия своих действий.

Расчеты необходимо было сделать в кратчайший срок. Без права на малейшую ошибку. В стрессовой ситуации. Он думал, думал и думал: 99 процентов мыслей вращались в одном направлении, чтобы один процент, последний, пришелся на озарение. Как решающий удар боксера, кандидата на чемпионское звание.

Последний раз проверил – расчеты сошлись. Павлу Алохину предложили остаться в Москве, но он отказался.

– Зачем вы взялись за эту работу?

– Чтобы у других волосы росли, – ответил президент компании.

Кандидатскую он защитил досрочно.

Время экономики, которая находится на уровне криминальных разборок, проходит. В бизнесе остается элита – люди с хорошим образованием, обладающие дисциплиной ума, рассчитывающие на долгую перспективу. Обладающие «нравственным законом внутри нас».

– Если бы речь шла о перепродаже водки и сигарет, то я бы вообще не стал заниматься предпринимательством. Меня интересуют только серьезные проекты, которые позволяют производить новую продукцию, направлять большие торговые потоки и реализовывать научные идеи.

И в бизнесе Павел Алохин придерживается своего основного правила: подниматься вверх постепенно, шаг за шагом. Кто высоко взлетает, не имея крыльев и соколиной зоркости, тот низко падает.

– Мы пришли в бизнес не для того, чтобы хапнуть и смыться. Мы не собираем средства у населения – строим жилые дома, а не пирамиды, не берем кредиты в банках. Сегодня как воздух нужны законы, которые позволят нормально жить товаропроизводителю, а следовательно – всем нам.

Кто выведет страну из кризиса? Кто пройдет через минное поле? На одной из картин Сальвадора Дали, любимого художника Павла Алохина, изображены часы, стекающие со скалы. Как наше тикающее время. Нельзя терять ни минуты.

– Приведется прыгать с парашютом, страшно будет? – спросил я у Павла Владимировича.

– Страшно, – ответил он, – но все равно прыгну.

После публикации Алохин заплатил редакции сумму, от которой мне досталась примерно одна тридцатая. В то время газета находились в тяжелейшей финансовой ситуации, поэтому нуждалась в заказных материалах. Как, впрочем, и потом.

– Алохин – великий человек! – сказал я жене. – Он строит будущее России!

– Ты также восхищался Ахмедом, – ответила она. – Он защищал свободу Чечни, кажется… Теперь ты без ума от Паши. Он строит будущее России. До каких пор ты будешь верить этим людям?

– До тех пор, пока не встречу человека, который меня не обманет, – ответил я после паузы. – Думаю, он станет моим другом.

– «Долог путь до Типперери…» – пропела жена.

– «Но зато красотка Мэри в Типперери ждет меня», – нагло ответил я.

За окном наступал мой любимый август, наваливаясь на город тьмой, спелым воздухом и воспоминаниями о лучшем времени жизни, когда меня еще никто не успел обмануть.

Я лежал на кровати и писал стихи. Я вспоминал службу в армии, учебу в университете, работу социологом на заводе. Всю жизнь меня окружали люди – в казарме, в общаге, в коммунальной квартире. О, как мне хотелось отдохнуть от этих настырных венцов природы! Но они лезли в двери, щели, проходили сквозь стены, как тараканы. Двигались нагло, колоннами, под барабанный бой. Бум, бум, бум, бум, бум, бум, бум…

Это включил свой там-там-бум-бум соседский подросток, сын маломерной Людки. Метрономные удары вбивали в мою голову гвозди. Ни мелодии, ни текста не было. Только громкие, ритмичные, бесконечные удары. Наверно, эта музыка является одним из элементов невербального манипулирования сознанием, разработанного политтехнологами западной цивилизации и взятого на вооружение нашими недоносками. Эту музыку не просто пропагандируют – ее навязывают, всучивают молодым вместо Чайковского и Глинки. Я вспомнил «Колыбельную» Петра Ильича – и чуть не заплакал от тоски и злости. Писать я уже не мог, думать – тоже, только ненавидеть. Я встал, вышел из комнаты, надел тапочки и постучал в соседскую дверь. Моего стука, похоже, не слышали, поскольку его забивали удары. Я постучал громче. Не помогло. Тогда я открыл дверь и вошел. На кровати сидел подросток, а в центре комнаты стоял его тридцатипятилетний дядя – Толик-алкоголик, брат сумасшедшей Людки. Точнее, он не стоял, а танцевал языческий танец, дергался в разные стороны, будто робот, объевшийся мухоморов.

– Сделайте музыку тише! – перекричал я звук, бивший в пространство из двух мощных колонок.

Подросток перестал лыбиться, а дядя – дергаться. Пацан скинул громкость. Толик-алкоголик, невысокого роста, жилистый, кудрявый, с невероятно бессмысленным лицом, остановился, повернулся ко мне и несколько секунд соображал, потом спросил:

– Что ты сказал?

– Я сказал: сделайте музыку тише!

– Ты слышал? – повернулся он к племяннику, мокрогубо улыбнулся, играя растерянность, и двинулся ко мне.

– А ну пошел отсюда, козел! – завизжал он, пытаясь нанести мне удар кулаком в скулу.

Я машинально оттолкнул его двумя руками, и Толик-алкоголик отлетел назад и тут же выхватил из кармана ножик. По тому, что он не бросился в бой сразу, я понял: пугает. Худое тело мужичка напряглось так, будто ему сапожной подковкой на ногу ступили и давят уже три минуты.

– Придурок! – попрощался я и вышел.

Через несколько секунд звуковые удары возобновились. Я оделся и пошел прогуляться по темным улицам Перми, которая так и не стала мне родным городом.

Из обзора

Шамиль.

У юного Шамиля был только один друг – Гази-Мухаммед, будущий первый имам Чечни и Дагестана. Друзья жили в аварском ауле Гимры и были неразлучны. О своем друге Шамиль, сам молчаливый, мечтательный и своенравный, говорил: «Он молчалив, как камень». Гази-Мухаммед готовил себя к духовной службе, а Шамиль, хоть и начал читать Коран с шести лет, поначалу стремился к физическому совершенству. Ненавидел пьянство; еще мальчиком пригрозил любившему выпить отцу, что если он не перестанет пить, то Шамиль себя зарежет. Отец пить бросил. Постепенно религиозные убеждения Гази-Мухаммеда, а под его влиянием и Шамиля, привели их к мюридизму. (Мюриды, сторонники движения Ибн-Абд-аль-Ваххаба, реформатора ислама XVIII века, «пуритане ислама»; ваххабизм – то же, что протестантизм в христианстве). Из стихов Гази-Мухаммеда: «Как же можно жить в доме, где не имеет отдыха сердце, где власть Аллаха неприемлема? Где святой Ислам отрицают, а крайний невежда выносит приговоры беспомощному человеку? Я выражаю соболезнование горцам и другим в связи со страшной бедой, поразившей их головы, и говорю, что если вы не предпочтете покорность своему Господу, то да будете рабами мучителей».

«Аварские ханы не хотят признать законы шариата, значит, необходимо лишить их власти над правоверными Дагестана», «Лишь религиозный закон правит людьми – все правоверные равны перед Богом. Не может быть чьих-то рабов или подданных». «Христианский царь хочет владеть правоверными, как владеет своими мужиками, значит, нужно и с ним вести войну за свободу»…

…при взятии аула Гимры Шамиль притворился мертвым и тем спасся, после отыскал тело своего господина Кази-Муллы и придал ему позу человека, умершего во время молитвы. Иными словами: имам умер, но не мюридизм.

…Чечня обратилась к Шамилю с просьбой или защитить ее, или разрешить покориться русским. Чеченские послы, зная, что за такое предложение им грозит смерть, убедили мать Шамиля передать их просьбу имаму. Пораженный отступничеством матери, Шамиль три дня провел в молитвах. Наконец он услышал решение Аллаха: «Кто первым высказал свои постыдные намерения, дай тому сто ударов плетью». Он ударил мать пять раз и свалился без чувств. Когда же встал, то объявил: «Я просил Аллаха о помиловании, и он приказал, чтобы остальные 95 ударов я принял на себя. Бейте меня, и если кто пропустит хоть один удар, того я заколю тотчас!» Посланников Чечни он отпустил домой… «Среди местного населения сохранялось поверье, будто существует международное правило, согласно которому, если мятеж длится четверть века и его не удается подавить, государство прощает восставшим грехи и отпускает мятежников на все четыре стороны. Шамиль воевал уже 24 года одиннадцать месяцев и семь дней и думал отсидеться в Гунибе, надеясь на прощение».

М. Буянов. Комментарий к «Кавказу» А. Дюма.

* * *

26 августа 59 года, Шамиль – Барятинскому: «Я тридцать лет дрался за религию, но теперь народы мои изменили мне, а наибы разбежались, да и сам я утомился. Я стар, мне 63 года. Не гляди на мою черную бороду, я сед. Поздравляю вас с владычеством над Дагестаном и от души желаю государю успеха в управлении горцами, для блага их»… Шамиль, уже в калужской ссылке, сказал: «Если бы я знал, что Россия так велика, я не стал бы воевать»…

Шамиль боялся, что его везут в Сибирь, и сверялся с компасом всю дорогу, приходя в волнение при отклонении стрелки. (Сибирь в представлениях горцев была адом)…

В Мекке за Шамилем ходили толпы поклонников. Умер он вскоре после переезда в Медину – неудачно упал с коня. Восемнадцать ран, половина из которых получена в грудь, не помешали ему прожить до 72 лет…

«Независимая газета», 1991 год; журнал «Родина», 1994 год.

Все крупные события XX века Порошин объяснял сексуальной мотивацией политических деятелей: ни Троцкому, ни Ленину, ни Сталину бабы не давали, поэтому они брали силой. А про страну конца XX века: «Поменяли шило на мыло». «Во гонит…», – улыбался про себя Сергей Бородулин, слушая старшего товарища.

Правда, во время первой Чеченской он тоже стал думать о том, что ликвидация банковских счетов граждан, инфляция и нищета – неадекватная цена за претензии убогих демократов. Порошин читал лекции, например, по еврейскому вопросу, и про раскулачивание крестьян писал, но только для себя, в стол, а куда с этим в те бездумные годы? Всю жизнь выписывал много литературы. У Николая Сергеевича были отдельные подборки по Китаю, Японии, Вьетнаму и всем остальным странам планеты. Он жил с женой Ретой в квартире из двух комнат, одна из которых целиком была отведена под газетный архив и закрывалась на ключ, чтобы случайный человек не увидел полки с подозрительными папками.

Когда началась первая Чеченская война, Бородулин понял, что песочный замок рухнул… До 1993 года ему казалось, что все в стране идет бурно, буйно, но, по большому счету, правильно. Война внесла знобящее чувство разобщенности – с властью, так называемой демократией, сильной частью общества.

– Что это было – щель, трещина? – спросил я его.

– Какая трещина, – усмехнулся он, – пропасть. Настроение ушло… Я думаю, это пережили многие. Как только началась бойня, между демократами и большевиками сразу исчезла разница.

Классику – Пушкина, Толстого, Бестужева-Марлинского – Сережа взял в библиотеке, а потом пришел к Порошину. Тот с улыбкой выслушал его и вынес двухкилограммовую стопу вырезок по кавказским войнам. Так Сережа и сделал свой первый дайджест.

– Я хотел посмотреть, что это за война такая, – объяснял он мне, – чего они хотят, чего мы. Я не стремился сделать какой-нибудь категоричный вывод – и не сделал его. По крайней мере, в тексте. Конечно, я запомнил высказывание Пушкина о том, что черкесы нас ненавидят, убийство для них – простое телодвижение. Но при этом я не забываю «Повести временных лет». И когда думаю о русских X–XI веков, не вижу разницы между нами и язычниками. Только с принятием христианства, из века в век, мозги русских начали становиться на место. Посмотри, все рабовладельческие цивилизации исчезли, абсолютно все. Уж насколько была мягкой работорговля в США – и то: унесенные ветром.

– Через полтыщи лет христианство выдало Руси рабство – крепостное право. И это называется православным развитием? – как всегда, быстро завелся я.

– В конце концов, его отменили.

– И ввели ГУЛАГ – через тысячу лет после принятия христианства. ГУЛАГ – это работорговля?

– Конечно, если есть рабы, значит, существует и торговля ими… Даже в Древнем Риме, насколько я помню, рабовладельческий сектор в экономике составлял 30 процентов, как у нас – в XX веке.

– Что получается, XIX век – работорговля, XX век – самое гигантское работорговое государство в мире – Россия. И кто это сделал – интеллигенты, которые учились в семинариях, изучали христианской культуре… А стали тиранами и убийцами.

– Но они же отреклись от Бога!

– Не только они, миллионы отреклись, в одночасье… Почему? Отречение – результат тысячелетнего существования православия в России.

– Я думаю, что революция – это наваждение, затмение разума, влияние потусторонних сил. Есть Бог, а есть Дьявол.

– А вторая Чеченская война – это тоже Дьявол?

– В средние века кочевники Дикого поля совершали набеги на южные территории Руси, уводили в полон наших людей. Что делали князья? Они собирали рать, шли в Дикое поле и выламывали кочевников, уводили своих людей домой. Именно так я воспринял вторую Чеченскую войну – мы пошли туда, чтобы освободить попавших в рабство солдат, строителей. Я думал, мы заберем их – и уйдем обратно.