Текст книги "Дети победителей (Роман-расследование)"

Автор книги: Юрий Асланьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Ничего, Русь триста лет была под татаро-монгольским игом, но освободилась.

Наступило 9 июля. Бой начался в центре Гехи, у дома Доки Махаева. Погиб подполковник Дорофеев и несколько спецназовцев. От офицера осталась одна рука и горстка пепла.

«Ура!» – и смолкло. – «Вон кинжалы! В приклады!» – и пошла резня».

Откуда такая непримиримость? Помнится, в военной прокуратуре, что в аэропорту «Северный», я стал свидетелем одного случая. Туда зашел чеченец и стал буквально умолять, чтоб ему помогли: солдаты под командованием офицера по кличке «Грек» увели брата и угнали машину. Чем дело кончилось, я не знаю, но догадываюсь, поскольку через несколько дней мы с этим чеченцем встретились. Он узнал меня, подошел и тихо сказал: «Всех вас, собак, перестрелять надо!»

Подоспевший полк оперативного назначения никакой помощи оказать не смог, и войска из Гехи были отведены.

10 июля. Утром удалось договориться об обмене тел наших погибших на живых боевиков. Вернувшийся из Гехи разведчик привез останки и рассказал, что там находятся и женщины – все в «разгрузках», в магазинах, вооруженные до зубов. И даже дети – с гранатометами.

В этот день бой развязался уже у первого дома. И войска отошли, потеряв еще несколько человек и три БМП.

Мрачное утро, черное солнце. На управляемом фугасе подорвался БТР Николая Васильевича Скрипника, объезжавшего позиции. Генерал-майор, командовавший ТГ-1, погиб.

Мирным жителям было предложено покинуть Гехи.

А я вспомнил другое: когда группа сибирских СОБРовцев приехала в село Побединское и остановилась перед зданием местной администрации, автоматный огонь по ним был открыт с крыши средней школы. СОБРовцы развернулись и ответили – в результате, как объясняли бойцы, был убит 12-летний мальчик, труп которого привезли в прокуратуру. «Он напал на нас! – утверждали они, выворачивая карманы пацана. – Вот патроны, а вот автомат!» «Да вы что, – возмутился я, – хоть бы смазку со ствола стерли…»

Поэтому смею утверждать, что героев на Чеченской войне не было – ни с той, ни с этой стороны. А порядочные остаются такими везде.

Одна из засад в Гехи находилась за стенами сельской бани, перед окнами которой погиб не один российский военнослужащий. Старший лейтенант ВВ рассказывал мне позднее, как подростки подносили туда гранатометы.

«Стрелять по мальчикам? Ты возьмешь грех на душу? Я – точно нет», – закончил он. Все как у Лермонтова: «И слезы капали с ресниц, покрытых пылью…»

После того как исход мирных жителей был завершен, начался авианалет на село. Кроме обычных, пятисоткилограммовых, сбрасывались и бомбы, называющиеся вакуумными. После парашютного спуска такой штуки из баллонов начинает выходить газ, заполняющий пространство вокруг, особенно низкие места – подвалы, окопы. А затем происходит объемный взрыв. Парашют одной из таких бомб не раскрылся, и при ударе о землю она разломилась пополам. На следующий день я сфотографировал обе части. Дело в том, что 10 октября 1980 года в Женеве была принята «Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие».

Вечером, после налета, жители Гехи вернулись к своим домам. А на следующее утро снова начался исход.

Люди шли по дороге к блок-посту. И в это же время боевики Махаева двинулись на прорыв: впереди шла «Нива» и УАЗ, в котором был сам чеченский майор, за ними – автобус и медицинский УАЗ-фургон. Машины мчались по обочине дороги – вдоль колонны, сознательно подвергая стариков, женщин и детей смертельной опасности. Поскольку солдаты не могли не открыть огонь – из всех имевшихся в руках видов оружия.

Что и произошло. «Нива» взорвалась от детонации боеприпасов, находившихся в машине.

На месте водителя медицинского фургона был обнаружен труп чеченца, которого не раз видели на блок-постах в форме чеченского милиционера. Машина под крышу оказалась набитой оружием.

Прорвался один автобус, в котором, похоже, находились только мирные жители, возможно, родственники боевиков.

А еще больше запечатлелось в памяти, которая не раз, быть может, явится ко мне в будущем, открываясь, как дверцы раскореженной «Нивы». Мне показалось тогда, что из машины выкатились на землю обжаренные глазные яблоки.

Двоих раненых боевиков тут же затолкала в машину «Красного креста» женщина-француженка, не раз встречавшаяся мне на чеченских дорогах. Спецназовцы, на глазах которых это было проделано, только зубами скрипнули.

В дипломате Махаева были обнаружены два зеленых знамени, две печати, а также секретные документы.

Я вспомнил, что одного из военнопленных из Гехи отпустили – с письмом к казачьему атаману Всевеликого войска Донского, под которым стояла печать с изображением волка в центре. И подпись: «Командир 4-го батальона Юго-Западного фронта Республики Ичкерия Д. Махаев». Чувствуете знакомую лексику? При этом используются погоны и звезды Российской армии. Похоже на психологическое самоутверждение: мы не бандиты, мы армия! И не какая-нибудь, а та, о которой сегодня говорит весь мир. При этом никто из полевых командиров не желает носить звание ниже майорского. И чтоб телекамеры были, и письма атаманам, и волк на печати! С одной стороны – неприхотливое тщеславие кавказского народа, с другой – очень похоже на череп с костями над убогим зданием федерального фильтра. А за всеми этими играми воинствующих племен – бесчисленные детские трупики, вертикальная безответственность перед народами. Перед российской женщиной, поднявшей своих сыновей из пеленок.

О чем думал великий поэт здесь, у Гехи? «И с грустью тайной и сердечной я думал: «Жалкий человек. Чего он хочет!.. Небо ясно, под небом места хватит всем, но беспрестанно и напрасно один враждует он – зачем?» Очень жалко, что наши политики не знают школьного курса русской литературы. Впрочем, как и курса отечественной истории.

Кстати, и чеченские генералы могут получить двойку по географии – они думают, что Чечня находится в Европе. А сами ненавидят тувинский СОБР и контрактников. Поскольку воевать с «азиатами» считают ниже своего достоинства – мы же европейцы! Не догадываясь, вероятно, что нынешние европейские методы решения проблем ничего общего с резней не имеют. Такова одна их граней проявления первобытного национализма.

При этом я не согласен с утверждением, что наши военнослужащие не должны нести ответственность за все, что сделано в республике. Что это издержки войны. К сожалению, пока ответственности не понес вообще никто.

Мне, как следователю прокуратуры, известны факты, которые, считаю я, надо знать всем. После взятия Гехи в «зиндан» был брошен Эдельби Горчханов, которого наши фээсбэшники пытали прямо в яме, подвешивая на проволоку.

При допросе другого чеченца, Ибрагима Усторханова, применялось электричество: провода присоединялись к пяткам пленника, а потом жертву бросали в воду, чтобы человек пришел в себя после болевого шока.

Создавалось такое впечатление, что УФСБ, МВД и Российской армии предоставили свободу действий – вне закона, вне права. «Пусть она не права, но это моя родина!» – приходилось слышать в Чечне от россиян. Вероятно, россияне забыли, что этим тезисом оперировал адвокат нацистов на Нюрнбергском процессе. Не ведают, что дружбу народов не скрепляют кровью, тем более детской.

Так, оказывается, восстанавливается конституционный строй.

Когда я ехал в Чечню, предполагал, что прокуратура создается формально. Но сегодня я не могу сказать: мы работали для терпеливой бумаги. Поскольку собран громадный материал – в папках уголовных дел. Машины КМП постоянно обстреливались. Десять сотрудников ранены.

Однако заместитель министра внутренних дел Павел Голубец отказал в охране и сопровождении следственных групп. Как и бывший комендант Чеченской Республики П. Андриевский. Мало того, нам постоянно ставили в колеса палки, которые оказывались чеченскими стволами.

После Гехи начальник штаба ТГ-1 Охотников не выдал оперативной группе оружие, изъятое у банды Махаева, для проведения баллистической экспертизы. И заявил, чтобы следователи «не лазали по расположению группировки». Несмотря на шифрограмму, данную ему командующим ГВВ Рыбаковым. Пришлось объяснять зарвавшемуся полковнику, что следователи «не лазают», а проводят расследование уголовного дела.

Тогда же военнослужащий отдал журналисту жетон с надписью: «Дока Махаев». За звонок домой по сотовому телефону. Такая игра.

После гибели одного пермского офицера мне пришлось отбирать вещественное доказательство у полковника ТГ-1. Пришлось отбирать с матом, поскольку другого языка полковник не знал.

А что кроется за грабежами в Грозном, которые совершались людьми в защитной форме под командованием офицеров? К домам местных жителей подгонялись машины – и вывозились вещи, мебель, ценности. По этим фактам нами открыты десятки уголовных дел.

Прокуратура, пытавшаяся следить и следившая за соблюдением закона всеми, не устраивала никого. Наши военнослужащие и сотрудники МВД вернутся домой – как они будут охранять правопорядок? Я опасаюсь, как бы беспредел Чечни не стал беспределом России.

Вдруг однажды утром мы проснемся и увидим: над «белым домом» развевается черное знамя – «веселый Роджер». Напечатанный с чеченского негатива.

Из обзора

Справка (сделана автором по тексту Дюма).

Кавказ – два ряда гор, с более высокими на севере (белые горы), менее высокими на юге (черные горы). Только два природных прохода на этом большом пространстве: Дарьяльское ущелье и Дербентское (ворота Македонского). Кавказ – пастух, по неосторожности преградивший путь Хроносу и убитый им после сражения Хроноса со своим сыном Зевсом. За 2348 лет до Р. X. к Арарату причалил Ноев ковчег. В 40-м году от Р. X. на Кавказ пришли проповедовать апостолы Андрей и Симон.

А. С. Пушкин. «Путешествие в Арзрум».

* * *

Оглядев Кавказ, прежде всего видишь гигантскую цепь гор, ущелья которых служат убежищем представителям всех наций. При каждом новом приливе варваров: аланов, готов, аваров, гуннов, хазаров, персов, монголов, турок – живые волны омывают горы Кавказа и потом спускаются в какое-нибудь ущелье, где они остаются и закрепляются. Некоторые из этих народов, как, например, удью, говорят на таком языке, которого не только никто не понимает, но и корень коего не приближается ни к одному из известных языков.

А. Дюма. «Кавказ» (Эта книга издавалась на русском языке дважды: при Александре II, порезанная цензурой, и полностью – в 1988 году. Оба раза в Тбилиси).

* * *

За юго-восточную свободу.

Под влиянием просьб Грузии и Армении царь Федор Иоаннович поторопился принять титулы «государя земли Иверской, грузинских царей и Кабардинской земли, черкесских и горских князей». В Тифлисе после подписания очередного акта о присоединении Грузии к России тост за Екатерину II сопровождался 101 залпом, за царя же Ираклия – 51; такова примерно и была тогда пропорция нужды друг в друге.

А. Сабов. «Литературная газета», август 1995 года.

Я прочитал первую часть текста и покинул здание ЗС. У чекиста должны быть чистые руки… Я пришел к мысли, что «должны быть» – это модальность не социалистического реализма. Тем более – холодная голова и горячее сердце. Я стоял перед бронзовым бюстом Дзержинского, который был припорошен снегом так, что за плечами чекиста появилась белая бурка. Вероятно, от этой холодной головы произошел современный неологизм «отморозок». Горячее сердце стало металлом – после того, как «железному Феликсу» отрубили руки, чтоб не распускал… Венера Дзержинская.

На площади стоял памятник одному из основателей главной банды. А тут, рассказывал следователь Бобров, подвыпившая тетка топором зарубила насильника – и ее забили в камеру, как в могилу, на всю оставшуюся жизнь. Никто не желает думать, что одно конкретное преступление может готовиться годами, столетиями, всю историю человечества. К одному убийству человек может идти всю свою жизнь. Или от него. Разве император Николай I не отвечает за тех чеченских детей, трупики которых лежали на зеленой траве летом 1995 года?

После очередной поездки на Вишеру мы обнаружили, что в мире произошли чрезвычайные события: границы стали прозрачными. «Глобал» перестал действовать – и военные подразделения тараканов-антиглобалистов перешли в очередную атаку. Что возмущало – это отражало параллельную геополитику с точностью до наоборот. Требовалось радикальное решение проблемы. Немедленное. Спец-средства иссякли. Силы – тоже.

Кому нужна эта война? Эта Чечня? Эта московская мозговня? Мировым лидерам, миллиардерам, возомнившим себя вожаками, Бессмертными Кащеями реальности?

Помню, как мой Сашка увидел в музее скелет какой-то рыбы, остановился, долго разглядывал и изрек: «Рыба-кащей!» Несколько белых косточек, горсточка праха – это все, что останется от всесильных гадов – акул капитализма, социализма и гедонизма.

Конечно, я уже дожил до того возраста, когда грех дергаться. Но что делать, если наличные средства, грубо говоря – деньги, иссякали стремительнее, чем Аральское море. Впрочем, чему там иссякать… Зарплаты не хватало на еду. И мне пришлось согласиться на предложение редактора сделать рекламу. А это тебе не Танька на танке, юнкор Юра Турбобуров… Потому что противно, а писать надо шелковым языком. При этом смотреть на самодовольные морды заказчиков, с которыми даже за деньги говорить не хочется. Они все время принимают профессиональную выдержку журналистов за отражение своего блестящего ума. Да, а кто детей кормить будет? Об остальном не говорю – чтобы купить портфель книг, нужен чемодан денег. Вот я и согласился.

Правда, на прощание зашел в буфет. Посчитал оставшиеся монеты и взял на все – две порции пельменей и двести граммов водки.

Нет, нет, я не пал – просто опустился до рекламного агента. Кончилось тем, что я занял у коллег денег, поехал домой, а ночью пошел за вином в круглосуточный магазин. На всякий случай взял с собой толстую палку от «шведской стенки», всегда стоявшую наготове – в коридоре, в углу, у входной двери. Спрятал ее под куртку. Благополучно миновал самый опасный участок – двор и школьный стадион, на котором не было ни одного фонаря, оставил палку у ствола тополя – далее начиналась освещенная улица, где стояли киоски и магазинчики. Взял красного сухого, затолкал бутылку во внутренний карман куртки и, не встретив ни одного человека, вернулся к тополю. Подошел к подъезду и остановился, вглядываясь в темноту. Лампочки там никогда не держались – их просто разбивали. Я достал из-под куртки палку, открыл дверь – и пару раз нанес колющий удар в темноту. Потому что лучше встретить врага лицом к лицу, чем получить по голове железным прутом. Тьма оказалась пустой.

Я достал из кармана ключ, зажал его в правой руке и рванул по ступеням, которые знал наизусть, вверх, воткнул ключ в скважину и услышал за своей спиной тяжелые слова:

– Бабки ставь!

Страх пронзил меня, как электрический ток, по позвоночнику. Я одним движением повернул ключ и одновременно развернулся лицом и корпусом к площадке между этажами, откуда шел голос. И выставил палку вперед, зажав оружие как копье – под мышкой.

Наступила тишина, в которой замерли грабители. Свет в квартирном коридоре я оставил включенным, поэтому, надо думать, мой силуэт в проеме выглядел готовым к бою. Но я не дурак испытывать судьбу – я сделал два шага назад и моментально захлопнул дверь. Выключил свет и прошел на кухню, к окну, откуда был виден выход на улицу. Раздались тихие и быстрые шаги – двое, а возможно, и трое выскочили на крыльцо и сразу свернули направо – так, чтобы быть из моего окна в мертвом секторе. Они убегали – правильно, а вдруг у меня дома телефон! Могу вызвать милицию.

Трясущимися руками раскупорив бутылку, я сделал несколько глотков вина и начал анализировать ситуацию. Не может быть, чтобы бандиты были из нашего дома. Здесь меня все знают. Скорее всего, из соседнего, что стоит напротив. Когда я вышел в освещенный двор, они увидели меня из окна и догадались, что я иду в круглосуточный магазин. Значит, у меня есть деньги, а будет еще и вино. Или только вино – но будет. Они вышли, забежали в подъезд и стали ждать меня.

Они не знали, что я близорукий, но хожу без очков, поэтому наловчился за годы вставлять ключ в замочную скважину не глядя. Так наловчился, что сделал это моментально – в темноте. Близорукость меня спасла от грабежа, избиения, инвалидности или смерти.

«Добрые наши люди», – говорит мой Сашка, просмотрев очередную криминальную телепередачу.

На следующий день я проснулся с мыслью, что гораздо лучше недоедать, чем перепивать. Но встал и поехал в телекомпанию «Веда», где должен был взять интервью у генерального директора. Кроме того, мой редактор попросил написать материал об одном из сотрудников. Надо было поднять рейтинг телеканала.

Генеральный директор Василий Лаптев осточертел мне через пять минут – и я спросил его, почему в компании такая текучесть кадров.

– Откуда вы знаете? – удивился он.

– Знакомые у вас работали, – равнодушно ответил я. Он резко осклабился.

– Это происходит потому, что я предъявляю свои сотрудникам повышенные требования.

Я сидел в кресле напротив и смотрел на него безо всякого интереса – они все довольно одинаковы. А вот второй, Роман Демьянов, которого я нашел в мастерской, оказался совершенно необыкновенным человеком.

На обратном пути в троллейбусе услышал диалог двух женщин.

– Я бы в вашем возрасте постыдилась! – заметила одна по поводу неосторожного мата другой.

– Да ты знаешь, кто я? – мгновенно ответила та.

– Знаю – пенсионерка! – парировала собеседница на весь салон.

Я закрыл глаза, опустил руки на колени, замедлил дыхание и отключил мозги – включил энергосберегающий режим.

Из-за этого материала все и началось. Я назвал текст:

Тайна Романа Демьянова

Было время, рассказывал Роман, мне нравилось тушить пламя в горящей ванне с бензином. Когда занимался спортом в ЮДПД – юношеской добровольной пожарной дружине.

И с детских лет мечтал стать летчиком, чтобы летать на реактивном огне. Однако поторопился – школу закончил в шестнадцать лет: для летного училища – рано, для политехнического института – в самый раз. Но и тогда он знал, что все равно поднимется в небо.

Отец Романа служил военным медиком на подводной лодке, уволился в запас полковником. Машиностроительный факультет политехнического института он закончил с красным дипломом. За «машиностроением» в нашем случае скрывалась авиация. А за дипломом – прибор для измерения изменений вертикальных градиент силы тяжести.

В монтажной студии телекомпании «Веда» я увидел небольшую модель космической ракеты. Достаточно поджечь шнур или крутануть ручку магнето, чтобы она взлетела на сто метров вверх и с легким хлопком раскрыла парашют, как крохотный цветок подснежника в синем весеннем небе.

Два года отслужил Роман в ракетных войсках, завершил «срочную» старшим сержантом, командиром стартового взвода. Такое ощущение, что у этого молодого человека в биографии не было ничего лишнего. Как в конструкции самолета.

В школе он строил радиоуправляемые модели, оборудованные микродвигателем и аппаратурой, которую в семидесятых годах купить было невозможно. Теперь о законе вакуума: отсутствие необходимой литературы на русском языке потребовало от Романа чтения технических журналов на польском, болгарском, чешском, а также на английском, который он знает лучше славянских.

Радиоуправляемые модели – не только сложные схемы, но и знание основ аэродинамики, умение действовать головой и руками, способными выполнять тонкую, как папиросная бумага, работу. Одна модель делается три-четыре месяца. А бывает так, что через пять минут полета она разбивается вдребезги о бетон какого-нибудь аэродрома, почти вертикально сорвавшись с двухсот метров – из-за того, что заклинило руль высоты.

Летать Демьянов начал в институте – на дельтапланах. Потом были полеты на спортивном «яке» в частном аэроклубе, где он работал инженером по авиационному оборудованию.

В телекомпании «Веда» он контролирует вход и выход материалов. Оценивает качество изображения, ремонтирует видеоаппаратуру, а в свободное время сидит за компьютером. И при этом постоянно получает более выгодные предложения, но отказывается, занимаясь благотворительностью, если говорить о зарплате.

Когда-то он занял первое место на соревнованиях в Вологде. В так называемом футуристическом классе авиамоделей. Надо было быстрее и оригинальнее других сделать из бумаги, используя ножницы и клей, копию самолета будущего, способную взлететь с помощью резиновой катапульты. Он победил, потому что никогда не пренебрегал мелочами.

– Что же ты делаешь в свободное время на компьютере?

– Рисую, – ответил он с почти незаметной улыбкой.

– Рисуешь? – удивился я.

– Ну черчу, – уточнил он.

– А что чертишь? – не унимался я.

– Конструкцию модели, – вежливо произнес он.

– Самолета? – совсем обнаглел я.

– Да, – кратко закончил он разговор.

– А какого? – не смог я заткнуться.

– Настоящего, – не выдержал Роман и добавил после паузы: – Из будущего времени…

После этого я добился своего – Демьянов в нескольких словах рассказал мне о свей задумке.

«Я вынес идею из индийских сказок», – объяснил он мне собственную смелость. И попросил никому не рассказывать об этой научной фантастике.

И я, как видите, сдержал слово. Я раскрою читателям другую тайну Романа: на самом деле, оказывается, Демьянов вовсе не инженер, а агент с инопланетного космического корабля. Вы мне не верите? Понятно. Тогда к чему вам чужие тайны?

Моя зарплата за месяц составила столько, что при сильном желании смог бы купить себе тридцать буханок хлеба и столько же пакетов молока. В бухгалтерии я попросил дать мне подшивку газеты с материалами, расписанными редактором – кому за какой текст сколько причиталось, на его пристальный взгляд. Зарисовка о технике компании была перечеркнута жирным крестом.

В кабинет редактора я не вошел, а ворвался, как чеченский бандит. Олег Владимирович Пантелеев меня ждал. Так мне показалось.

– Почему вчера не вышло интервью с директором? – спросил я.

– Потому что он не подписал текст, который ты ему переслал факсом.

– Что этому уроду не понравилось?

– Все, а особенно твой вопрос о жесткой кадровой политике – так он объяснил по телефону.

– Хорошо, почему не оплачен мой материал о технике компании?

– Потому что он директору тоже не понравился.

– При чем тут директор, когда я договаривался о нем с тобой, ты этот текст принимал…

– Мне понравился, а ему – нет. Ты не согласовал рекламный материал с директором!

– Ты забыл, – заорал я, – что он должен был быть оплачен как обыкновенный материал, а не рекламный? Как я понимаю, сделка была бартерной – они обещали обзор нашей газеты!

– Это тебе в качестве санкции – ты расстроил наши отношения с компанией! Кроме того, ты здорово навредил самому Демьянову…

– Как это? – изумился я.

– Его уволили.

– За что?

– За твои слова о том, что техник, работая в телекомпании, занимается благотворительностью, если судить по зарплате…

Я все понял – я понял смысл сказанного, а суть происшедшего доходила дольше, секунд пять. Плечи опустились от усталости: в любой сфере деятельности, в любой корпорации, организации, банде России царят одни и те же нравы, правила, уставы, будто списанные с негласного закона зоны особого режима.

– Где приказ о наказании? Почему не оплачен еще один материал – «Последняя зачистка в Гехи»?

– Потому что он подписан Александром Бобровым, а не тобой…

– Ты что, идиот? Неужели ты думаешь, что молодой следователь прокуратуры может написать такой текст? Ты отлично знал, кто автор! Ты решил сделать так, чтобы я ушел из редакции. Правильно я говорю?

Конечно, я хлопнул дверью. Мой редактор всегда гордился тем, что в его семье не было коммунистов, уголовников и евреев. Однако сам-то в партии побывал – пролез…

Но я был без денег, без должности, без квартиры. Вот это жизнь – ни любви, ни благодарности. И что мне, Господи, делать, если я оптимист – человек, у которого нет выбора?

Сережа Бородулин сидел и смотрел в окно – он любил животных. Еще год назад из подъезда дома напротив выглядывал трехлетний мальчик, чтоб узнать, где эта злая собачка. Побаивался. Потом мальчик начал подходить к собачке, гладить и даже трепать ее. Прошло время, и теперь уже собачка выглядывает из подъезда: где этот злой опасный мальчик?

Сережа думал… Он не любил людей с подростковым сознанием разрушителей. Что бы подростки ни начинали делать, в конце концов все другие двуногие становились для них «массой».

Сережа следил за этими мягкими, элегантными, полными доброжелательности жестами людей – бизнесменов, депутатов, реформаторов и просто бандитов, вслушивался в тихие слова сострадательного наклонения и думал о том, что неожиданная угроза благополучию, жизни или просто здоровью любого из них мгновенно слижет с аккуратного лица улыбку. Во всей своей наготе – он видел это не раз – предстанет миру двурукая суть, которая начнет сжимать пальцами твое горло, глазные яблоки, разрывать рот, чтобы самому остаться на этой земле, а не распасться на невидимые молекулы и атомы. Чтобы самому не стать зэком, солдатом или вшивым бичом, а столкнуть в эту пропасть тебя, полузадушенного, с выдавленными глазами.

Для Сережи это был тяжелый пермский период. В «Пармских новостях», где в то время работал, он начал безбожно пить. Заказные материалы – это тебе не конезавод, не орловские рысаки, Полканы и Лебеди. Безграмотные рекламодатели с высшим образованием и без образования угнетали претензиями и гуманитарной убогостью. Да и время было какое-то мертвое: Чеченская война лишила его последних иллюзий. Пил он так много, что пришлось уйти из дома, снять квартиру. Он регулярно падал, попадал в медвытрезвители и уже совсем не мог работать. Он смотрел в газету – и не видел в ней ни букв, ни смысла.

Все это Сережу достало, в конце концов, а главное – даже не его… Однажды он зашел к родителям и увидел, что мать лежит пластом на кровати, как мертвая, уткнувшись лицом в подушку Сережа с невероятно ясной болью увидел ту пропасть, в которую падал и тащил за собой родных. Он стал перед матерью на колени: «Мама, я вернусь домой, буду жить с вами, пить не буду…»

– Что с этим делать? – спросил его Андрей Соколов, кивая на рукопись.

– Давайте я буду расшифровывать и перепечатывать на машинке – в таком виде ее легче предложить издательству.

Сережа, конечно, представлял, за что он берется… Он даже на машинке печатать не умел, персональных компьютеров тогда в редакциях еще не было. Обычно журналисты сдавали рукописный текст машинисткам.

Но он решился.

Его мать, Фаина Ивановна, работала бригадиром в трикотажном цехе Дома быта «Алмаз». Она ожила, когда сын начал каждый вечер печатать на пишущей машинке, которую притащил от друга, фотокора Горки Холмогорова. Машинка была стара, хорошо хоть, что ни одна буква не западала. Сережа научился печатать двумя пальцами – так двумя и простучал до конца первого тома, но научился делать это быстро.

Сережа сходил в церковь, крестился, исповедался, начал новую жизнь. Бывало, еще выпивал, но уже значительно меньше, без темного увлечения в пропасть.

Он с любопытством рассматривал общие тетради производства 1920-х годов с лозунгами на обложках: «Пионер – друг рабочего класса!», «Пионер не ругается, не кладет руки в карманы». Каждая тетрадь – по семьдесят страниц. Все исписаны большим округлым почерком Якова Бутовича. А что, довольно ясный почерк – Сергей вчитался в него уже через пять страниц. Надо было привыкнуть к букве «i» с точкой наверху, к старославянскому «ъ» в конце слова после согласных, к букве «фита» в именах собственных. Слово «Месяц» писалось с большой буквы, а ЕЕ как ЕЯ. Выпускнику исторического факультета университета все это далось легко. Каждый вечер, каждую субботу и воскресенье, все свое свободное время он сидел за машинкой. Ему нравилась эта бескорыстная работа. Кажется, впервые в жизни он был по-настоящему счастлив.

– Как будто я был рожден для того, чтобы расшифровать рукопись Бутовича, – сказал Сережа мне.

Первое время он делал по 4–5 машинописных страниц в день. Позднее настолько втянулся в работу, что стал выдавать по 15–20 за вечер. Текст, написанный чернильным пером, был перенесен на бумагу, за два с половиной года он напечатал 1100 страниц, за что ему ни тогда, ни позже никто копейки не заплатил.

Тюремные тетради Бутовича были написаны карандашом, более мелким почерком. С одной стороны, автор оригинала экономил бумагу, с другой – не только писать в переполненной камере, рассчитанной на 15 человек, где сидело 60, было трудно даже дышать.

Барин Бутович вершил в тюрьме молчаливый, классический подвиг русского человека. И верил, что его книга будет опубликована, о чем свидетельствовали обращения в тексте к будущему редактору. Неожиданно Бородулин понял: это к нему, к Сереже, обращался из прошлого, из тюремной камеры великий человек.

Больше всего Сергея поразило в рукописи отношение Бутовича к своим противникам, в том числе и к тем, кто фабриковал его «дело», клеветал, и к тем, которые оказались просто неблагодарными людьми. Яков Иванович многих выручал из беды, в трудную минуту – во время Гражданской войны и до нее, давал деньги, помогал устроиться на работу в ГУКОН – главное управление коневодства страны. Кто-то его предал, кто-то испугался. В тюрьме он остался один, ни разу ни от кого посылки не получил. При этом в тексте чувствовалось: автор относился к отступникам по-христиански. Он описывал факты предательства, называл вещи своими именами. Самая крайняя степень его осуждения – фраза: «Я оставляю это без комментариев». Только после того уже, как его достаточно помучили в тюрьме, он позволил себе несколько резких слов по отношению к тем, кто выжил его из Прилеп, посадил в тюрьму. За словами этими чувствовалась невероятная усталость.

Поразительно, но Бутович относился к своим врагам лучше, чем они к себе. В нем было религиозное спокойствие – не равнодушие, а ясное виденье вещей.

– Известно, если человек стал на позицию праведника, тогда берегитесь все – и разбегайтесь, – вспомнил Сережа истину минувшего века. – Бутович любил лошадей, и знал за что. Собака смотрит на человека немного иронично, кот – требовательно, корова – забито, а свинья – насквозь. Лошадь взирает на человека, как на равного себе, – уважительно. Я сотни раз проходил мимо левад – то лопушок подам лошадке, то травку – она глядит внимательно, серьезно, с мыслью в башке. Взгляд прямой, ясный, доверительный.

Из обзора

Парад в Тифлисе в честь победы над Шамилем. Впереди маршировал полковник князь Орбелиани на деревяшке. Граф Н. И. Евдокимов был изранен как решето, А. Е. Врангель получил почти смертельную рану под Ахульго, Д. И. Святополк-Мирский был прошит пулями в грудь крест-накрест. Не отличался от подчиненных и главнокомандующий – князь А. И. Барятинский…