Текст книги "А дальше только океан"
Автор книги: Юрий Платонычев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Пикировка неуступчивых друзей, как всегда, имела бы продолжение, но тут спуск кончился и откуда-то из-за скалы вынырнул плотный мичман в валенках, полушубке, с деревянной лопатой. Он быстро отыскал глазами Павлова и, отбросив лопату, стал докладывать, что и как у него хранится. Доклад получился не очень складным, но можно было понять, что здесь хранятся лишь старые торпеды, что давно пора починить отопление и что совсем не дают матросов откапывать снег.
Неподалеку от скалы, прямо на берегу, белел громадный сугроб: наверное, пурга облюбовала себе это тихое место, чтобы побить все свои рекорды. Но, приглядевшись к этим несметным тоннам снега, можно было заметить поверх сугроба какие-то твердые полукружья, а снизу некое подобие навеса. Выходило, что тут не только снежная куча, но еще и засыпанное по уши творение рук человеческих.
– Товарищ Чулков, – выделил Павлов одно место доклада мичмана, – а почему у вас только старые торпеды?
– Сыровато, товарищ командир. Электроника этого не любит.
Пробитая в сугробе узкая щель вела к массивной двери с двумя рядами заклепок, напоминающими пуговицы на старом мундире. Пока Чулков возился с амбарным замком внушительных размеров, Павлов прикидывал, как козырек над входом мог выдерживать такую снежную тяжесть.
За скрипучей дверью начался низкий коридор с овальными сводами, он вывел к длинному отсеку – зал не зал, но что-то в этом роде. По обеим стенкам отсека доверху размещались и уходили вглубь торпедные гребные винты, походившие на старые самолетные пропеллеры. Склад освещался редкими тусклыми лампочками; пахло холодной сыростью, известкой и машинным маслом. Каждый шаг сразу отдавался глухим, быстро затухающим эхом.
Павлов осмотрел торпеды и, указывая на объемистые, притулившиеся к стенке ящики, спросил:
– А тут что такое?
Чулков часто заморгал глазами, затоптался и, как бы через силу, вымолвил:
– Оборудование…
– Товарищ командир, – поспешил объяснить Малышев, – тут у нас оборудование для осушения, вентиляции… в общем, полный комплект.
– И как же долго этот полный комплект стоит у стеночки? – холодно осведомился Павлов.
Чулков кинулся к настенному календарю, поводил по нему пальцем, пошептал что-то и с уверенностью заявил:
– Вчера, в аккурат, три месяца стукнуло.
Павлов старался сдерживать возмущение: как новому человеку, ему все думалось, что он чего-то не знает, чего-то не видит, чего-то не принимает во внимание.
– Василий Егорович, – сухо спросил он, – в чем причина?
Малышев умоляюще целился в Рыбчевского, как бы призывая того в свидетели, потом уперся виноватыми глазами в темный угол и мрачно проговорил:
– Оружие задавило, товарищ командир. Лодкам давай – и никаких гвоздей! Вот мы и давали. А свои прорехи на завтра, на послезавтра… Вот так три месяца и пробежали. Скоро сами увидите…
Где-то хлюпко стучали капли, доносилось слабое шипение – похоже, травил пар или воздух.
– А что хочет сказать старпом? – По въевшейся корабельной привычке Павлов нет-нет да и называл так Рыбчевского.
– Помогать надо Малышеву, – ответил тот после небольшой паузы. – Помогать людьми. Один он не вытянет.
– Гм-м-м… – Павлов почесал затылок. – Слышали, товарищ Городков?
Городков смерил Малышева долгим взглядом:
– Слышал, товарищ командир! Только почему я ни у кого не прошу помощи? Готовлю себе торпеды и готовлю. А тут еще Малышев!
– Выходит, – вступил в разговор Ветров, – выходит, ваша дружба – это когда чаевничаете или когда друг друга подначиваете?.. А когда начинается служба, тогда дружбе конец?
– Да я разве против! – Городков потупился. – Только окно нужно. Окно в приготовлении. Хотя бы на неделю.
– Все обещаю, только не окно, – сразу отверг эту просьбу Павлов. – Постарайтесь помочь Малышеву навести здесь порядок за месяц. Сделаете раньше – ругать не будем, наоборот, спасибо скажем торпедистам и их командиру!
Городков засветился, будто его погладили по шерстке; было видно, что он уже подумывает, с чего начинать.
– Да, Юрий Владимирович, – напомнил Ветров, – завтра у вас комсомольское собрание, вот давайте вместе и призовем ваших людей. Им придется жертвовать свободным временем.
Городков очень любил самостоятельность, а тут сказал:
– Будем рады, если поможете.
К концу дня Павлов с Ветровым, Рыбчевским и Малышевым побывали почти всюду, где хранилось оружие. Отступления от правил хранения нет-нет да и встречалась и в других местах – то холодно, то дышать нечем; то вентиляторы не крутятся, то, наоборот, выдувают все тепло… Сразу на месте старались сообразить, как лучше исправить упущения, прикидывали, какую помощь оказать. Ветров, где было надо, тут же приглашал коммунистов, комсомольских активистов, нагружал их заданиями, рекомендовал меры контроля.
Но помощь помощью, а основные заботы все равно ложились на Власенко, Винокурова и, конечно, Малышева. Им-то и ставились жесткие сроки на всякие доделки и исправления.
В итоге получилось то самое, что называют: поднять людей. А Павлов знал, что дают такие подъемы!
Уже поздно вечером, когда подходили к городку, он спросил Рыбчевского:
– Вениамин Ефимович, все же почему тянулась такая резина?
– Вы имеете в виду эту кочерыжку? – Рыбчевский прибег к одному из излюбленных своих сравнений. – Если честно, мешает она заниматься приготовлением. Ох как мешает! Потому, наверное, и довольны были, когда нам за хранение ставили тройки и не очень беспокоили.
– Понятно ваше кредо, – с явным сожалением произнес Павлов. – Худо, что и вы, мой старпом, так смотрите на «кочерыжку». Надо же – название придумали! – Он устало повернулся к Ветрову: – Валентин Петрович, а как партийный актив, как все коммунисты к «кочерыжке» относятся?
– Чего уж там! – взволновался Ветров и резанул ладонью воздух. – Многие понимали, что хранение у нас действительно с «кочерыжкой». И даже на бюро говорили, да, видно, плохо с людей спрашивали.
– Вениамин Ефимович, – не успокаивался Павлов, – а как вам тройки-то ставили?
– Очень просто, – отозвался Рыбчевский. – Во-первых, подавляющее большинство нашего оружия хранится вполне нормально, вы тоже сегодня в этом, по-моему, убедились. А во-вторых, наши темные места мы старались не показывать…
– Хитрецы… – покачал головой Павлов. – А если в переводе на русский язык, пожалуй, ленивые дяденьки!
– Сказать по правде, последняя комиссия тройку нам поставила авансом. Мы с Николаенко поклялись, что в этом году все закончим, – откровенничал Рыбчевский.
– Бот как! Даже клятву дали? Молодцы! Только все с тем же переводом. – Павлов помолчал, всматриваясь в бухту, и добавил: – Значит, старпом, вам первому и слово держать. Ну а мы с Ветровым, если надо, подсобим.
Неожиданно приехали Панкратов, Терехов и Жилин.
Выслушав рапорт, Панкратов сразу устремился к сопке – «по малому кругу», как любил он говорить. Узкая дорога, опоясывающая лаборатории, цехи и площадки, то взбиралась на самую вершину сопки, то ныряла в рощу из низкорослых кривых берез, еле угадываемых в снежной толще, то вела к обрывам, что зависли над бухтой. Панкратову такая дорога нравилась, после вынужденного сидения в машине этот моцион он принимал как благо.
Сегодня адмирал, сцепив руки за спиной, особенно споро и уверенно семенил короткими ногами и совсем не скользил. Даже длинноногим Терехову и Павлову поспевать за ним было затруднительно, а грузный Жилин, со своей приседающей походкой, вскоре начал отставать, и его хриплое дыхание постепенно отдалялось.
«Чего он так спешит? – недоумевал Павлов, пытаясь унять одышку. – Уж лучше бы перейти на бег!»
Но вот дорога выровнялась, замелькали кривые деревца.
– Пробежка закончена, – одними глазами улыбнулся Панкратов, должно быть догадываясь, как чувствовали себя его спутники, и, поджидая Жилина, остановился. – Скажите спасибо за физминутку, а то сидите по кабинетам да по машинам!
– Ну ты и живчик, Евгений Власович! – посетовал Терехов, сбивая с ботинок снег. – Если по ранжиру, тебе положено на левом фланге бегать. Иначе всех уморишь.
– Дого́ните! – усмехнулся Панкратов, переключаясь на деловую волну. – Пурга понравилась?
– Не скажу, что в восторге, – не зная, куда гнет адмирал, ответил Павлов, – но терпеть можно.
– Не торопитесь с выводами. Бывают страсти-мордасти и похлеще… О цунами слышали?
Павлов о цунами, конечно, слышал, даже знал, в какую сторону бежать от этой страшной волны.
– Предупрежден, – ответил он, – но еще не видел.
– И дай бог, чтобы дольше не увидели! – Панкратов сразу посуровел, но тут же стряхнул какое-то неприятное воспоминание, снова улыбнувшись одними глазами в смешливых желтых крапинках. – Мы заехали, собственно, кое в чем вас сориентировать. – Он привычно завел руки за спину, придерживая шаг. – Только что вернулись из штаба флота… Ближе к осени вам придется осваивать новое противолодочное оружие, о чем подробнее потом расскажет Жилин.
Жилин наклонил голову, на лице его изобразилась значительность.
– Многое предстоит в этом году, – продолжал Панкратов. – Очень многое. Но я бы выделил два пика: первый – учение, на котором будете подавать кораблям оружие прямо с голого берега, и второй – новая техника.
– Это как два горба у верблюда, – пояснил Терехов, рисуя пальцем по воздуху. – Только у верблюда между горбами ложбина, даже соснуть недурно: покачивает и покачивает. Сам пробовал. А у вас ложбины не предвидится.
– Очень важно, – Панкратов покосился на Терехова, – чтобы эти пики не получились горбатыми, как у того верблюда, на котором катался Иван Васильевич.
Терехов рассмеялся, одобряя неожиданное истолкование адмиралом его сравнения, но Панкратов оставался серьезным:
– Я слышал, у вас работают над какими-то санями и плотиками для оружия. Неплохо бы испытать их на учении. Правда, – он на мгновение замолчал, словно подошел к неудобному месту, – Петр Савельевич меня отговаривает, дескать, рискованно… – Он вскинул голову и приподнял козырек: – А мне думается, стоит! Без риска в серьезном деле не обойдешься.
Жилин кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание.
– Вы что-то хотите сказать?
– Да, раз уж вы, товарищ адмирал, вспомнили об их санях… – осторожно начал Жилин. – Все же нет смысла тратить усилия на эти, так сказать, новинки. У нас и так всего напланировано – только успевай раскручиваться! Выгоднее внедрять то, что проверено, а прожектами пусть занимаются ученые, институты. На то они и есть. А Павлову надо еще крепче взяться за службу. И впредь ведь, что ни пурга – будут сплошные вводные.
– Согласен с Петром Савельевичем, – как-то трудно произнес Терехов, – и не согласен. Да, организацию нужно поднимать и поднимать. Как пурга, так пропал Иванов, у Петрова лопнули швартовы, Сидорову труба на голову упала! Так дальше нельзя. А не согласен с тем, что вы, Петр Савельевич, не поддерживаете своих подчиненных.
– Ну, может быть, не совсем так, Иван Васильевич, – попытался сманеврировать Жилин. – На всякое новшество требуется разрешение.
– Разрешение не забор, – бросил Панкратов, – за него не спрячешься!
Березки заканчивались, дальше намечался спуск, а что за спуском – пока не видно: то ли обрыв к океану, то ли новые сугробы… Панкратов опять пошел скорее, будто его очень интересовало, что там, впереди. Прибавили шагу и другие.
– Думаю, – Павлов докладывал, стараясь не отставать от адмирала, – на учениях сможем доставлять оружие не только в любую погоду, не только при любых заносах, но и с любого, самого пустынного, берега.
– Это уже мужской разговор. Только чтобы за думами последовало дело. Обещаю все, что в моих силах. А вы, – обернулся адмирал к отставшему Жилину, – вникните получше и через неделю доложите, в чем мы сможем помочь.
Павлов, ободренный поддержкой адмирала, тоже посмотрел на Жилина, но наткнулся на его недобрый взгляд исподлобья. Невольно шевельнулась мысль: разве могут помогать те, которых заставляют помогать?..
– Да, отвечу на ваше старое предложение, товарищ Павлов, – перешел к другому Панкратов. – Хотите расширяться – расширяйтесь сами. Опоздали. Командующий отказал. Так что, – он сожалеюще развел руками, – строить вам придется самим.
– Что ж, и на том спасибо, – невесело промолвил Павлов, не отрываясь от своих размышлений о помощниках поневоле.
– Вообще, почаще вспоминайте наш первый разговор. – Панкратов остановился, прислушался: где-то вдали выла корабельная сирена. – К концу года все ваше хозяйство должно быть уже другим, более сколоченным, приспособленным к выполнению задач сегодняшнего дня. Поняли меня?
– Так точно! Понял и прежнего разговора не забыл, – твердо доложил Павлов.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Настал день, когда Павловы перебрались к себе. На переброску двух чемоданов, сумки и прочей мелочи хватило одного вечера. Без вещей только что отремонтированная квартира казалась просторной, высокой. Нежно-палевые обои, не зря выбранные Велтой, как бы раздвигали стены.
Но вскоре прибыл контейнер, и с ощущением простора пришлось проститься. Коридор и одну комнату завалили разобранной мебелью, всякими узлами. Началась обычная суматоха новоселов, которой, казалось, не будет и конца.
Но вот вешалка заняла свой угол в прихожей, обрели пристанище кухонный стол с табуретками, на правах привилегированной персоны привольно обосновался между окном и диваном телевизор… Постепенно все расставилось, развесилось, раздвинулось, и квартира приобрела вид, будто целую вечность все в ней так и стояло. Недоставало разве что каких-то штрихов.
– Велта, я еду в город. У меня будет там свободный час-другой. Есть поручения? – однажды утром спросил Павлов.
– О да! Конечно. – И Велта стала перечислять: – Зеркало купи непременно большое и круглое. Светильник лучше плоский, молочного цвета. И чайник не забудь…
Вдогонку Велта наказывала еще что-то, но Павлов, спешивший к машине, не расслышал ее.
Замелькали придорожные сугробы. Газик катился вязко, переваливаясь и пробуксовывая. На повороте он обогнал Рыбчевского и Городкова, спускавшихся с откоса.
«Рыбчевский, Рыбчевский…» – вздохнул Павлов. Вспомнился вчерашний с ним разговор.
Павлов стоял на цеховом мостике, опираясь грудью о надраенную медяшку поручней. Отсюда было хорошо видно, что творится внизу, где вдоль окон длинным рядом разлеглись торпеды: с утра моряки Городкова начали готовить большую их партию для подводников. У каждой торпеды хлопотал свой расчет.
Отсюда до торпед не близко, но Павлов хорошо отточил в морях свое зрение и потому различал все до подробностей. Матросы проверяли механизмы, подходили к мичманам, что-то им говорили, часто вместе возвращались к тем же механизмам и вместе их смотрели.
«Порядок. Готовят по-новому», – с удовлетворением было отметил Павлов. Но что это? В дальнем конце мичман Молоканов сидел в сторонке, перелистывал какую-то книгу и совсем не обращал внимания на торпедистов. Павлов спустился с мостика и подошел к нему.
– В чем дело, почему не следите за работой расчета?
– Матросы же сами хорошо делают, товарищ командир. – Мичман поспешно вскочил, закрывая альбом с чертежами, а после заминки продолжил: – Да и не пойму, что от меня требуют. Я начал принимать, как Городков учил, а капитан третьего ранга Рыбчевский возмутился: что за парад, говорит, только мешаете друг другу…
– С капитаном третьего ранга Рыбчевским я разберусь, – отступился Павлов. – Должно быть, вы чего-то не поняли. Вам надо готовить так, как требует Городков.
Потом было неприятное объяснение с Рыбчевским.
– Вениамин Ефимович, почему отменили мое указание?
Рыбчевский недоуменно сморщил лоб, приподнял плечи и всем видом показывал, что не знает, о чем идет речь.
– Я о расчете Молоканова.
– А-а… – Рыбчевский облегченно вздохнул и слегка покраснел. – Просто я сказал, чтобы матросы не шумели, а докладывали по-человечески. Чем так горланить, лучше работать по-старому.
– Молоканов вас по-другому понял. Разберитесь-ка лучше.
– Есть! – Рыбчевский подобрался, хотя его выправка и так была безупречна.
– Ну, а вы сами, Вениамин Ефимович, как оцениваете новую организацию приготовления?
– Да как сказать… – Рыбчевский потупил взор. – Непривычно как-то. Утверждать, что я ее ярый приверженец, – не могу.
– Почему?
– Если моряков учить хорошо, – Рыбчевский упрямо выпятил подбородок, – можно готовить при любой организации.
– Не так! – не скрывая осуждения, сказал Павлов. – Совсем плохо, что старпом не учитывает разницы, когда готовят одну торпеду, а когда десятки или сотни. Постарайтесь это понять и относитесь к новой организации дела не как к благому пожеланию, а как к моему приказанию.
В городе, в перерыве совещания, Павлов устремился на центральную улицу. В книжном киоске он, к своей радости, увидел свежий журнал «Вокруг света» и уже расплачивался со старичком-киоскером, как вдруг на его плечи сзади легли чьи-то тяжелые руки. Обернувшись, Павлов с удивлением воззрился на сияющую физиономию своего однокашника Игоря Алтайцева.
– Ты здесь? А я считал, что после демобилизации твои координаты давно уже где-то в белокаменной… – Павлов искренне обрадовался встрече.
– Я как тот воробей, – смеялся Алтайцев. – И там, и здесь. Восемь месяцев по морям, по волнам, четыре – в столице.
– Слушай, где мы с тобой поговорим? – Павлов хлопнул однокашника по плечу.
– Завтра отчаливаю, а свободного времени… – Алтайцев провел ладонью по горлу. – Пожалуй, Витя, пойдем прямо сейчас в «Золотой якорь». Там крабы бывают, да и самое время перекусить.
– Мне бы только выполнить заказ «домашнего адмирала», – замялся Павлов.
– А ты поручи кому-нибудь. В кои-то веки еще увидимся!
– Пошли. Только давай подскочим к машине.
Они свернули за угол. Напротив сквера, почти уткнувшись в дерево, стоял припорошенный снегом газик.
– Рогов не подходил? – спросил Павлов у Владислава.
– А вон, из универмага идет…
К машине приближался старший лейтенант с раздутым портфелем и внушительным свертком под мышкой.
– С чем поздравить? – улыбнулся Павлов.
– Да вот, чашки купил. Вроде ничего… – Рогов в отпуске сочетался законным браком и теперь, ожидая приезда молодой жены, старался навести в своей комнате уют.
– Валерий Иванович, не в службу, а в дружбу. Если не затруднит, конечно… – И Павлов перечислил то, что просила купить Велта.
– Это лучше поискать в «Электроне», – вмешался Алтайцев. – Там и народу меньше, и выбрать можно свободнее, и хозяйственный отдел большой… – Он стал подробно объяснять, что там есть и как туда короче проехать.
Сбросив все домашние заботы, Павлов с легкой душой двинулся с Алтайцевым в «Золотой якорь». Впереди у них был целый час.
В полупустом зале ресторана они облюбовали себе место у окна и с удовольствием утонули в мягких, с удобными подлокотниками, креслах за хрустящей, накрахмаленной скатертью.
Как же давно они не виделись!.. Алтайцев погрузнел, раздался в плечах. Темно-синяя куртка с четырьмя золотистыми нашивками сидела на нем весьма солидно. Гладко выбритое, задубелое, обветренное лицо морехода показывало, что он еще в полной форме. Серые глаза с хитринкой и большой улыбчивый рот хорошо дополняли портрет рыбацкого капитана, четверть века бороздившего воды Тихого океана.
Павлов смотрел на Игоря Алтайцева, и с каждой минутой ему все больше вспоминался худощавый юноша курсант, стриженный ежиком, с лихо закушенной папироской, шахматист, весельчак, занимавший друзей всякими забавными историями.
– Ну что, Витя, – Алтайцев заговорщицки потер руки, – по случаю встречи не грех и пропустить малость?..
– Даже полагается. Только через час меня ждет адмирал. Так что табу в чистейшем виде. Перенесем до твоего возвращения. А сейчас давай чисто символически. Минеральной водичкой.
– Ну куда это годится? – воспротивился Алтайцев, делая кислую мину. – Еще засмеют!
– Ты, я смотрю, совсем забыл военную службу, – весело, но неуступчиво проговорил Павлов. – Раз нельзя – значит, нельзя. Да и потом, какая разница, что вливать. Неужто не вспомним былое?..
– Убедил, – нехотя выдавил Алтайцев, закуривая сигарету. – Военную службу я не забыл!
Из-за разлапистого широколистого деревца, торчавшего из деревянной кадки, павой выплыла официантка в кружевном кокошнике.
– Что, мальчики, будем пить? Чем закусывать? – Она подняла карандаш над длинным блокнотом, способным вместить, наверное, все меню ресторана.
– Салат из крабов, яблок и… боржомчику. – Павлов перехватил инициативу у открывшего было рот Алтайцева, не будучи уверенным, что окончательно убедил того обойтись без рюмки.
Официантка смерила «мальчиков» прохладным взглядом, но, видно, тут же поняла, что «приговор окончательный», и скрылась за лимоном в кадке так же быстро, как и появилась.
И начались воспоминания. Помянули добрым словом училище, своего начальника курса. «Наш кот», – называли его курсанты за щегольские черные усики и красивые, в самом деле очень похожие на кошачьи, глаза. Беспредельно строгий, но справедливый, беззаветно любящий морское дело, с каким-то обостренным чувством юмора, он оставил неизгладимый след в душах своих воспитанников. А судьба раскидала их выпуск по всему белу свету. Где только они ко плавали!
За разговорами час пролетел как минута. Пришло время расставаться. Обоим взгрустнулось. Запавшее в сердце смолоду не может не радовать, не может не печалить, когда потом, через много лет, прикасаешься к нему снова, когда ворошишь его, когда тревожишь себя воспоминаниями…
– Велта! – Павлов еще с порога окликнул жену, затаскивая в дверь объемистую картонку. – Принимай покупку!
Велта, в жилетке, скроенной собственноручно из пушистого шарфа, в пестро расшитых, тоже самодельных, домашних туфлях, с жемчужинами в ушах, радостно засуетилась.
– О-о-о! Какая большая! В прихожую втиснется?
– Не втиснется – так втиснем, – шутливо заверил Павлов, с трудом проталкивая картонку сквозь узкую прихожую.
– Ладно. Потом распакуем, – захлопотала Велта, – сейчас иди умывайся. Ужинать будем. – Однако сама не утерпела и, пока Павлов полоскался под краном, развернула покупку. Когда он вошел в комнату, Велта только повела глазами в угол, где распростерлось нечто весьма внушительное. – Театральная люстра?! – нерешительно спросила она, откидывая в сторону оберточную бумагу.
Павлов смущался недолго.
– Смотри-ка, украшение на весь городок! – проговорил он с наигранной бодростью. – Светить будет, как маяк!
– Вот именно, как маяк. – Велта сразу расстроилась, забыла даже про ужин. – С таким «маяком» будешь словно в аквариуме… Подожди! – Она вдруг с живостью вскочила с места, не сводя глаз с «маяка». – Угадай, что я придумала?
– Всегда знал: ты непременно что-то придумаешь.
Велта решила середину люстры оставить по ее прямому назначению, а восемь плафонов развернуть кверху, задраить их заглушками и посадить туда плющ или еще что-то в этом роде.
– Не знаю, удастся ли достать. Вот разве что Наталья Сергеевна поможет. Это ее хобби… Представляешь, Витя, клумба на потолке!
– Представляю… – без особого энтузиазма сказал Павлов. – А она не трахнет по голове, эта клумба?
– Если и трахнет, то по заслугам, – рассмеялась Велта, довольная, что нашла спасительный выход.
«Пронесло», – успокоился Павлов и чуть погодя с усмешкой заметил:
– Богатая у тебя фантазия.
– У тебя богаче! – парировала Велта.
– Вообще-то, комплимент ив по адресу, – продолжая усмехаться, сказал Павлов и тут же решил внести ясность: – Скажи спасибо Валере Рогову.
– Между прочим, я так и думала. – Велта снова уселась перед будущей клумбой. – Не понимала только, зачем ты приписываешь себе чужие заслуги.
– Слушай, Велта, идем-ка лучше ужинать, а то у меня от крабов живот прилип к спине!
За ужином Павлов во всех подробностях рассказывал о встрече с капитаном Алтайцевым, но Велта слушала рассеянно.
– Извини, Виктор, – прервала она мужа, возвращаясь к больной теме. – Все же не понимаю, почему Рогов так плохо выполнил твою просьбу?
– А при чем здесь Рогов? – Павлов с досадой махнул рукой. – Это Алтайцев вклинился и заморочил нам голову: где, да что, да как. Про люстру вообще чуть не забыли. Кстати… Позвони Рогову, поблагодари. Парень старательный !
Велта улыбнулась и послушно направилась к телефону.
