Текст книги "А дальше только океан"
Автор книги: Юрий Платонычев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– Учеников принимаете? – вопросительно улыбнулся Жилин, не дослушав до конца доклад Павлова о том, чем занят личный состав.
– В каком смысле?.. – Павлов не понял вопроса неожиданно нагрянувшего начальника.
– В самом прямом. – Жилин, покряхтывая, снимал плащ-пальто, аккуратно, даже любовно, складывал белое кашне. – Решил натаскаться по новой торпеде. Ваши готовят практические торпеды, вот я и поприсутствую. Так сказать, приятное с полезным…
– Учиться никогда не поздно, – осторожно откликнулся Павлов, сомневаясь, что Жилин найдет для себя какую-то приятность в подготовке торпеды. Сомнительно было ожидать и пользу от того, что начальник будет здесь целый день. – Наверное, по чертежам вы уже добрались до каждого винтика?
– Какое! – Жилин сипло вздохнул, изображая огорчение. – Разве дадут? Потому и сбежал сюда.
– Понятно. Кабинет к вашим услугам…
– Нет-нет, – Жилин замотал головой, – мешать не буду. Занимайтесь вашими командирскими удовольствиями, а я уж у торпед.
– Ваша воля, – не стал настаивать Павлов. – Вы знаете, что этими практическими торпедами скоро стрелять, потому не будете очень отвлекать расчеты…
– Разумеется, – прервал его Жилин.
Жилин называл себя специалистом широкого профиля, любил говорить, что широту кругозора он вообще ценит превыше всего. Он совершенствовался на разных курсах, даже в академии, однако знания, что давали слушателям те почтенные учебные заведения, в его памяти то ли растворялись, то ли оседали настолько глубоко, что уже не всплывали, и в его теоретическом багаже обо всем оставались разве что самые общие сведения. Очередную учебу Жилин никогда не стремился закреплять практикой, оттого многое забывал, что, впрочем, философски причислял к весьма полезным свойствам человеческой головы, ибо «голова – не бездонная бочка, всего не уместит». Тем не менее Петр Савельевич оперировал массой технических характеристик, при большом начальстве всегда называл много цифр, создавая о себе впечатление как об эрудированном специалисте.
В познании торпед он, однако, окончательно остановился на «тридцатьдевятке». Была раньше такая торпеда – образца тысяча девятьсот тридцать девятого года. Для своего времени она считалась лучше зарубежных, отличалась простотой, надежностью, успешно применялась в Отечественную войну и еще оставалась на вооружении несколько лет спустя. На курсах и в академии Петр Савельевич изучал и более новое морское оружие – самонаводящееся, неконтактное, с программным управлением, но в его памяти так и задержалась только «тридцатьдевятка», только она оставалась для него неким фундаментом, хотя на этом фундаменте давно уже не возводилось никакой надстройки. Может, теперь он сдвинется с мертвой точки?..
Петр Савельевич сидел на стуле в отдалении от торпед довольно значительном, многое плохо видел и лишь догадывался, что делают матросы. Через час ему стало скучно, через два неудержимо захотелось прикрыть глаза, он то и дело клевал носом, тут же встряхивался и незаметно озирался. Чем, однако же, прогнать сонливость?..
– Ну-ка, молодой человек, – Жилин поманил к себе пальцем курчавенького парня, явно из первогодков.
– Матрос Топорков, – бойко представился тот, поедая глазами капитана второго ранга.
– Скажите, пожалуйста, – залюбезничал Жилин, – какой ход золотника в рулевой машинке?
Топорков начал что-то усиленно вспоминать, в его памяти плясали три каких-то числа, но какое из них нужное – хоть убей! – не вспоминалось. Мичман Серов, командир расчета, выписывал головой сложные зигзаги, выразительно шевелил губами, но Топорков ничего не улавливал, только хлопал ресницами и заливался румянцем.
Петр Савельевич, казалось, наслаждался, что загнал парня в тупик; он насмешливо поглядывал на Серова, на Самойленко, который застыл в той же позе, что и Топорков, Невдомек было Самойленко, Серову, тем более Топоркову, что Петр Савельевич и на сей раз воспользовался своим излюбленным приемом: подобрал вчера две цифры – ход золотника рулевой машинки и толщину стенок масляного баллона – и сегодня решил проверить, знают ли их торпедисты. Петр Савельевич, когда отправлялся к торпедам, непременно запоминал то, что не особенно запоминается, и тут же пускал сие в ход. Надо сказать, это почти всегда срабатывало: те, кто помоложе, начинали думать, что капитан второго ранга дока, знает тонкости – не приведи господь! А те, кто постарше, кто был лучше знаком с Жилиным и так не думал, тоже срочно заглядывали в книжки или в чертежи, чтобы не попасться на каких-нибудь миллиметрах или миллиамперах.
– Я дождусь ответа? – Жилин искрился насмешливостью, наблюдая растерянность Топоркова. – Самойленко, передайте Городкову, чтобы провел дополнительные занятия.
Петр Савельевич был в душе очень собой доволен и больше никого не терзал. После обеда ему стало вовсе невмоготу: его глаза слипались, как створки раковины, он уже безо всякого смущения дремал, облокотившись о спинку стула, ежеминутно рискуя с него свалиться. А торпедисты все продолжали готовить…
– Алло, Виктор Федорович, вам известно, что не могут найти торпеду?.. – От сухости голоса, каким говорил по телефону Панкратов, у Павлова сдавило грудь. – Кто ее готовил?
– Как всегда, – стараясь умерить свое волнение, ответил Павлов, – Городков с матросами, товарищ адмирал…
– Неполадки были?
– Не было. Все шло нормально.
– Почему же торпеда пропала?
– Будем разбираться…
– Быстрее разбирайтесь. Скоро и мне зададут такие вопросы.
Звучали отбойные гудки, а Павлов все прижимал трубку, все не верил: может, ошибка? Может, и звонка адмиральского не было?.. Он крепко тер лоб, в памяти всплыли добрые глаза Петра Мефодьевича и с удивлением вопрошали: «Как же это вы так?..»
«Действительно, как же так? – с горечью думал Павлов. – Были конструкторы – торпеды нас слушались, уехали – не слушаются!..»
– К сожалению, не могу сказать: «С добрым утром», – хмуро ответил он на приветствия Ветрова и Рыбчевского, которые были за стенкой и сразу пришли на вызов.
– Что так? – встревожился Ветров, откидывая со лба свою седую прядь.
– Торпеды нет, – мрачно объявил Павлов. – Лодка стреляла ночью, до сих пор не найдут.
– Может, еще найдут?.. – Услышав слова командира, Городков так и застыл в дверях.
– Кто знает? – Павлов тоскливо глядел в окно. – В океане штиль. Если бы плавала – давно бы нашли. Что скажете, Вениамин Ефимович?
– Что вчера докладывал: приготовлено как по нотам. – Рыбчевский озадаченно наморщил лоб и высоко приподнял покатые плечи. – Ума не приложу…
За окном тревожился автомобильный гудок. Может, машина просто спускалась с сопки и просила посторониться, но теперь все звуки казались тревожными.
– Надо разбираться с лодками, – твердо заявил Рыбчевский. – У нас в порядке.
– С ними можно толковать, когда вернутся, но все равно сперва заглянут под рубашку к вам, Юрий Владимирович. – Павлов бросил взгляд на Городкова. – Ясно?
– Куда яснее…
– Тогда – не задерживаю, – сухо, даже суше, чем хотелось, сказал Павлов. – Помните: все, что найдут плохого, все к нам приложится.
Городков ушел. Воцарилось долгое молчание. Каждый думал о неприятностях и мысленно к ним готовился.
– Марцишевский говорит, – прозвучало где-то очень далеко. Голос, в котором рокотали начальственные нотки, был незнаком, но Павлов вспомнил, что это заместитель Терехова, недавно прибывший после академии. – Как это получилось? Новейшее оружие! Знаете, перед кем придется отвечать?!
– Знаю, – жестко ответил Павлов, который уже настроился отвечать перед кем угодно.
– Передайте Ветрову, чтобы позвонил.
– Он здесь.
– Не сейчас. У меня с ним разговор длинный.
«Началось… – Павлов жалел, что Терехов уехал в отпуск, а теперь за него Марцишевский. По молодости лет ни опыта, ни рассудительности у него не было и быть не могло. – Эх, жаль, нет Ивана Васильевича!»
И в самом деле, посыпались запросы, требовались справки, уточнения. Кто готовил, по какому году служат, сколько имеют взысканий, можно ли им доверять? Узнавали, который раз торпедой стреляли, как ее хранили, какие с ней были шероховатости. Беспокойство начальников понять было несложно: утеряно новейшее оружие! Конструкторы научили, натренировали, признали, что здешние спецы в опеке не нуждаются, и вот…
Больше всех суетился Жилин, но весть о потере дошла и до центра. С неожиданной оперативностью оттуда пожаловали заинтересованные лица.
Первым вынырнул из самолета симпатичный капитан первого ранга с благородными сединами и умными глазами. Прежде Павлов видел Горина на сборах, на совещаниях. Тот выдвигал смелые идеи, занятно рассказывал о всяких новшествах, но в качестве проверяющего с Павловым он не встречался. С Гориным приехало еще несколько офицеров.
– Здорово, аварийщики! – полушутя, полусерьезно воскликнул Горин. – Значит, вслед за полным освоением торпеды начинаем дополнительное?
– Надо разбираться… – смущенно ответил Павлов.
Горин оказался человеком дела. Еще пока ехали из аэропорта, он расспросил обо всем главном.
– Значит – для вас туман. – Горин как бы подытоживал сказанное Павловым. – Что ж, пошарим… Начнем с вас. Придут лодки – возьмемся за них.
Чего только не проверяли!.. Горин самолично проникал в такие «тайники», в такие «святая святых», что Павлов с Рыбчевским диву давались. Вот когда добрым словом помянули они Федотова с Бучинским! Не будь их жесткости, их непреклонности и настырности, теперь пришлось бы худо: в содержании оружия, умении с ним обращаться сейчас наверняка нашлись бы более крупные недостатки.
Но проверялась не только техника, но и весь уклад жизни личного состава. Отмечались даже слабости в строевой и физической подготовке иных мичманов и матросов. Если поразмыслить, и удивляться не стоило. Разве о здоровье человека судят только по целости зубов? О готовности воинского коллектива к выполнению боевых задач только по состоянию оружия тоже судить невозможно.
Специалисты со стрелявшей лодки и катеров-торпедоловов прояснить причины утраты торпеды тоже не могли: дефектов в ней перед стрельбой не обнаружили, цель она поразила, а вот пропала. Горину об этом поведал приехавший Жилин.
– Ваши предложения? – спросил его Горин.
Жилин наклонил голову и, недобро посматривая на Павлова и на Рыбчевского, возбужденно заговорил:
– Вот у кого причины надо искать! Наготовили, понимаешь, добра! В океане мучаются, ищут эту, с позволения сказать, продукцию. Так дальше не пойдет! Занимаются всякой всячиной, а тренироваться забывают. Ничего, скоро парткомиссия…
– Да-а-а, – с иронией прищурился Горин, – но ведь они же люди-то ваши. По-другому сказать: они – это вы, Петр Савельевич.
– К сожалению, – сразу обмяк Жилин. – Вот и приходится краснеть за этих «моих».
Павлов с Рыбчевским с недобрым чувством слушали своего начальника.
– Заключения делать рано, – Горин холодно покосился на Жилина. – Давайте лучше разбираться.
Разводил руками и Малышев, выходивший в океан на лодке. Горин с коллегами, как Малышев появился, подвергли его перекрестному опросу, но света он не пролил, кроме, пожалуй, того, что торпеду после встречи ее с целью некоторое время слышал акустик и ясно видели на экране. Горина это утвердило в мысли, что она была исправна и лишь потом… Для того чтобы выяснить, что же могло случиться потом, проверяющие досконально разобрались, как моряки готовили приборы всплытия, сигнализации, однако это снова ничего не дало.
Зацепки нашлись там, где их меньше всего ждали. Предположили, что оружие хранилось не в той атмосфере, какая полагается даже для торпед старых образцов. Прямого отношения к пропавшей торпеде этот предположительный вывод но имел, но он отразился на расследовании в дальнейшем. Неспециалисты или «специалисты широкого профиля» вполне могли за него ухватиться, и это окончательно затуманило бы всю картину.
Павлов выразил Горину свое несогласие с таким обобщением.
– А вы права голоса не имеете, – шутливо отмахнулся тот. – Да мы и не говорим, что все от хранения. Только обращаем внимание.
– Но из вашей бумаги можно сделать иные выводы, – возражал Павлов.
– Не беспокойтесь, – убеждал его Горин. – Для того чтобы документы читались не между строк, и существуем мы, способные их разъяснять…
Павлова это заверение не успокоило, однако настаивать на своем он не стал, полагая, что прав у него сейчас и в самом деле маловато. Потом ему пришлось пожалеть, что не отстоял свою точку зрения.
«Вот и наработали… – с грустью размышлял Павлов. – Трудились, трудились, а теперь, как сказал бы мичман Щипа, «все на выкидачку». Теперь снова будем отстающими…»
Днем ему еще удавалось службой отгонять мрачные мысли, держаться, не подавать вида, как сильно все это его гнетет. Зато дома тормоза спускали, дома раздражало все – телевизор, тихая музыка, которую раньше любил, скрипящая дверь, абрикосовый цвет дивана… Все казалось недосоленым, пересоленым, остывшим. Он сидел с газетой, но не читал, водил вилкой в тарелке, но не знал, что ест, порой отвечал невпопад. Велта боялась его спрашивать, она знала: пока сам не отойдет, сам не скажет – выяснять причины его раздражения бесполезно.
Уныние поселилось не только у Павловых. Не лучше было и у Городковых. Торпедист осунулся – одни скулы торчали, досада не оставляла его ни на минуту. Даже во сне он постоянно что-то искал, тяжко ползая в лабиринтах с давящими сводами, из которых никак не мог выбраться…
Рыбчевский держался лучше. Тот верил, что приготовители ошибки не сделали, что разгадку надо искать в чем-то другом. Стойким оказался и Ветров, он всюду насаждал мысль: торпеду не вернешь, панихиду надо кончать и делать все, чтобы впредь панихиды не случались. Мысль была единственно верной. Ею проникались торпедисты, проникался Павлов и Городков. Шок постепенно проходил, жизнь входила в свою колею.
Приглашение в политотдел оказалось для Павлова и Ветрова неожиданным, тем более что встретили они там не только Марцишевского, но и Жилина, членов партийной комиссии. Секретарь партийной комиссии Ручейников и открыл заседание:
– Сегодня у нас один вопрос… – Голос Ручейникова высокий, с переборами. Сам Ручейников тоже высокий, стриженный под бобрик. – О работе коммунистов товарищей Павлова и Ветрова.
Ручейников сидел во главе длинного стола, за столом – члены комиссии, среди них Карелин; все перелистывали блокноты – для солидности, что ли, а может, чтобы лишний раз не встретиться глазами с Павловым или Ветровым, расположившимися по правую руку от секретаря, у стены комнаты. У противоположной стены, на которой развешена большая карта мира, примостился Жилин; ему, видимо, все было ясно, и он ничего не перелистывал.
Павлов, дожидаясь начала разговора, успел подробно рассмотреть на карте Африку, хотел было перейти к Австралии, но ее закрыл своей головой Петр Савельевич. «Хоть бы сдвинулся немного», – почему-то досадовал Павлов, словно нужен ему сейчас был этот зеленый континент.
– Надобность в этом, – бесстрастно продолжал Ручейников, – возникла в связи с потерей новейшего противолодочного оружия. Так сказать, гордости нашей морской техники… – Голос секретаря прочищался, становился тверже, как у певца, который распелся. – Готовили торпеду подчиненные товарища Павлова. Проверка показала, что наиболее вероятной причиной потери является плохое хранение. Другой предпосылкой считают слабую тренированность матросов. Более подробно о существе дела расскажет коммунист товарищ Жилин…
Ручейников провел рукой по своему жесткому бобрику и стал отдуваться, будто в знойный день долго взбирался на крутую гору.
– Товарищи, случайно ли мы пришли к этому партийному разговору? – начал Жилин с риторического вопроса. – Он сделал паузу, соответствующую важности слов, и сам же ответил: – Мне представляется – не случайно!.. Полгода добиваюсь, чтобы Павлов изменил стиль, начал заниматься тем, чем полагается по уставу. Могу доложить – воз и ныне там. Ему, наверное, кажется, что он где-то в институте, что ему подчинен испытательный полигон, где проверяют весьма сомнительные новинки. Убежден, именно это не дает ему по-настоящему заниматься прямым делом. Теперь конкретно… – Жилин вынул блокнот, заглянул было в записи, но махнул на них рукой и продолжал: – На прошлой неделе я зашел к Павлову посмотреть тренировки по специальности. И что вы думаете?.. Не было никаких тренировок! Спрашиваю матросов: «Почему?» Отвечают: «Командир велел делать новые сани для торпед». Вместо тренировок!.. – Жилин воздел указательный перст. – Было такое, Виктор Федорович?
– Было. Только не совсем так…
– Детали! Важна сущность, а она в том, что тренировками вы не занимались. К сожалению, товарищ Ветров мирился с этим, а может, и потворствовал… Так разве можно теперь удивляться потере торпеды? Ответ, по-моему, ясен. Заканчивая, прошу по-партийному требовательно оценить, достаточно ли ответственно выполняют свои служебные обязанности коммунисты Павлов и Ветров и почему они медлят с наведением уставного порядка? – Раскрасневшийся Жилин тяжело опустился на стул.
– Пусть Павлов и Ветров сами объяснят положение, – забасил Карелин, обращаясь к Ручейникову.
– Конечно, конечно, – поспешно согласился секретарь.
Павлов встал, окинул взглядом присутствующих. Все люди пожившие, послужившие, лиха хлебнувшие, а многие и теперь несли на себе нелегкую ношу – командовали кораблями, руководили политической работой. «Эти поймут!» – успокоенно подумал он и стал говорить:
– Впервые мне приходится держать ответ в партийной комиссии, для меня это не так легко и просто… О самом факте. Отчего потеряна торпеда – пока неизвестно, даже если говорить о косвенных или предположительных причинах. Увязывать же происшедшее в океане с хранением оружия на берегу по меньшей мере нерационально. Это может только отвлечь от выяснения истины. С отклонениями у нас хранились лишь некоторые торпеды старых образцов, подлежащие снятию с вооружения. Со мной здесь материалы расследования комиссии Горина… – Павлов достал из портфеля кипу листков и показал места, отмеченные красным карандашом. – Прошу ознакомиться…
Ручейников, видя, что члены комиссии с интересом принялись читать листки, неодобрительно, как показалось Павлову, заметил:
– От вас ожидают не аргументов в защиту, а самокритичной оценки.
– Будет и оценка, я еще не кончил, – спокойно продолжил Павлов. – Утверждать, что мы недооцениваем тренировки, значит не знать, что у нас происходит. Именно мне пришлось налаживать тренировки, так как раньше они планировались от случая к случаю. А тренировки с новой торпедой мы проводили каждый день, о чем, кстати, говорится в выводах комиссии Горина на листе четвертом…
Карелин, только что ознакомившийся с этим листком, передал его Ручейникову.
– Что касается факта, с которым несколько дней назад встретился у нас товарищ Жилин, – Павлов сузил глаза, как от яркого света, – то не могу понять, зачем об этом говорить? Да, в конце дня мы не тренировались, так как делали это с утра, что вы, Петр Савельевич, отлично знали.
Жилин снова достал свой блокнот, сделал вид, будто разыскивает в нем какую-то запись.
– Здесь упоминали, что мы со своими новинками якобы отклоняемся от устава, – продолжал Павлов. – Но устав как раз и предписывает каждому командиру внедрять все новое. Поэтому с уставом у меня и Ветрова расхождений нет. Трогать устав не надо. – Павлов поглядел в сторону Жилина. – Что до «сомнительных новинок», как вы сказали, то ведь при вас, Петр Савельевич, командующий флотом и адмирал Панкратов их поддержали. И сами вы тогда, нам казалось, тому радовались…
Жилин морщился, переводил взгляд с Марцишевского на Ручейникова и вяло, будто его оставляли силы, проговорил:
– Отсюда надо понимать, что у вас все в порядке и к потере торпеды вы отношения не имеете?
– Да, мы пока не слышали обещанной объективной оценки этого факта, – поддержал его Марцишевский.
Павлов, видя, что еще не все члены комиссии просмотрели бумаги, с ответом не торопился, а когда листки с заключением Горина Ручейников ему возвратил, закончил:
– Мы не снимаем с себя ответственности. Не буду говорить за Ветрова, но свою вину я вижу в том, что редко проверял хранение торпед, хотя, повторяю, не в нем надо искать причину потери. Как командир, вполне сознаю свою вину и за эту потерю. В технике чудес не бываем. Какая-то ошибка в действиях наших приготовителей несомненно была, и я несу за это ответственность. У нас уже много сделано, чтобы впредь подобные ошибки не допускались.
Взявший слово Ветров сказал лишь, что целиком разделяет мнение командира, а за промахи несет бо́льшую ответственность, чем он.
– С Городковым и его приготовителями я работаю уже не один год, мне и ответ держать. Могу добавить, – заключил он, – что таких инициативных командиров, как Павлов, партийной организации надо всемерно поддерживать, а не выискивать у них несуществующие отступления от уставов или другие мнимые грехи.
Наступило недолгое молчание. Ручейников вытащил расческу, но, видно, вспомнил, что недавно коротко подстригся, и с удивлением ее рассматривал.
– Кто желает выступить?
Первым встал Карелин.
– Дело ясное… Обвинения против Павлова и Ветрова считаю бездоказательными. Их самокритику одобряю, вижу в ней проявление партийности. Выяснению подлинной причины потери торпеды только повредит торопливость, о какой товарищ Жилин выдвигает свои обвинения.
Павлов слушал своего «соперника», и на душе у него теплело. Поддержали Карелина и другие члены парткомиссии.
Марцишевский, по указанию которого было проведено это обсуждение, рассчитывал, конечно, совсем на другое и вынужден был на ходу перестраиваться.
– Некоторые товарищи считают наш разговор чуть ли не разбором персонального дела Павлова и Ветрова, оперируют тяжелым словом «обвинение». – Марцишевский многозначительно воззрился на Карелина. – Это не так. И очень хорошо, что товарищи Ветров и Павлов это поняли и подошли к оценке своих служебных дел принципиально, не дожидаясь партийного расследования… В самом деле, давайте посмотрим внимательно: просчеты в хранении были? Были. А есть вина, скажем, Павлова в потере оружия? Есть. Он сам признал. Когда мы прививаем такой дух самокритичности, стремление осознать и исправить недостатки, – это и называется воспитанием коммуниста…
Слушая Марцишевского, наверное, не один Павлов подумал, что молодой политработник достаточно гибок, умеет принять во внимание мнение других, если оно и расходится с собственным. «Ну что ж, – рассуждал Павлов, – под влиянием Терехова он со временем может стать настоящим воспитателем, знаний ему не занимать. Только бы он не упивался своим начальничеством…»
После заседания парткомиссии Павлов с Ветровым в ожидании машины – Владислава отпустили ужинать – сидели в пустом конференц-зале. Здесь гулял сквознячок, было прохладно, возбужденность спадала, появлялись более спокойные, более взвешенные мысли.
– Как говорят в народе, – задумчиво изрек Ветров, – что ни делается, то к лучшему. И все же разбирательство выглядело каким-то натянутым…
– Валентин Петрович, переживем! – Павлов успокаивал своего зама, хотя совсем недавно то же самое приходилось делать тому. – Главное, мы сами к себе подошли строго, Марцишевский правильно увидел в этом корень. Ну, а обижаться, – Павлов кивнул на стол и аккуратно расставленные стулья, где только что сидела комиссия, – видно, не следует.
– Так-то оно так, – Ветров глубоко вздохнул. – Но как понимать жилинские обвинения?
– Пусть они и останутся на его совести! – Павлов сдвинул брови. – По крайней мере, многие увидели его лицо. А это тоже чего-нибудь стоит!
