Текст книги "Галерные рабы"

Автор книги: Юрий Пульвер

Монах ставит ступни параллельно на расстоянии в два раза шире плеч, приседает так, что его бедра идут параллельно земле, выпрямляет спину и шею, подтягивает сжатые кулаки к поясу. Мальчики повторяют его движения. Послушник тем временем укрепляет на каменной плите свечку из ладана высотой в чи [22]22
  Чи (кит.) – мера длины, 32 см.


[Закрыть]и поджигает.

– Будем стоять, пока не сгорит эта курительная палочка. [23]23
  Курительные свечи – палочки различной длины и толщины из прессованной рубленой соломы, бумаги или опилок с добавлением ароматов (сандала и др.). Употреблялись для курения перед изображениями божества.


[Закрыть]

Хуа То внутренне содрогается: такая палочка будет гореть четверть стражи. Хорошо, что он знал про это испытание и заранее к нему готовился, упражнялся. Но все равно выстоять в позе мабу полчаса в самое жаркое время дня на солнцепеке – истинная пытка.

Под бдительным взглядом жреца нельзя ни на секунду выпрямить ноги, шевельнуться. Ступни, голени, бедра дрожат, раскаленный воздух железным обручем давит на череп, пот со лба разъедает глаза. И тогда мальчик вызывает из глубин памяти то, чего не позволял себе вспоминать, – свое недавнее прошлое, свое счастливое детство и его страшный конец. Душевная боль помогает преодолеть боль физическую.

Когда свеча почти догорает, двое ребят падают. Трое, выдержав испытание до конца, валятся на землю с криками ужаса и удивления – они не могут разогнуть колени. На помощь приходит монах: пальцами давит какие-то точки на пояснице, массирует ноги. Судороги прекращаются, боль ослабевает, хотя и не проходит совсем. Ноги делаются ватными.

Затем жрец подходит к тем, кто не выдержал испытания. Они уже оправились и растирают себе мышцы.

– Вы слишком слабы, – сурово говорит он. – Это полбеды. Но вы не до конца честны, не полностью искренни в своем желании учиться у братьев нашего храма. Ваши души и сердца не вложены целиком в стремление стать монахом Шаолиня. Вы подобны девушкам, которые уже закололи волосы шпильками, но не умеют шить. [24]24
  Девушки закалывали волосы шпильками в 14 лет, это считалось совершеннолетием. Неумение шить – один из самых серьёзных упрёков женщине, ибо шитьё и вышивка в Китае были неотъемлемой частью женского воспитания.


[Закрыть]Отправляйтесь домой! А для вас троих двери храма открыты.

Хуа То долго ждал этого момента, но приступ непонятного замешательства вдруг опутывает его, как брошенная сверху сеть. Шаолинь внушает трепет. В него нельзя просто так взять и войти – это предел стремлений тысяч людей. Это миллионы несбывшихся мечтаний, легендарная Страна Утраченных Иллюзий из народных сказок.

Ощущение страха и неуверенности быстро проходит, когда вслед за жрецом То оказывается в прохладе каменного строения. Он идет по слабо освещенному коридору с отполированным гладким полом. Разверзается дверь – и перед ним просторный зал. Маленький столик в центре. Свеча на нем – единственный источник света. Рядом видна фигура сидящего монаха. Мальчики выстраиваются в линию.

– Вы перед настоятелем нашего храма достопочтенным Као Минем.

Тайпан – верховный вождь Шаолиня еще крепок, но уже наверняка познал волю Неба, перейдя полувековой рубеж. Минь изучает ребят, сидя на высоком стуле, скрестив ноги, каждая ступня покоится на противоположном бедре.

На взгляд мальчика, в позе «лотос», самой лучшей для медитации, сидеть очень трудно. Однако Као Минь явно не испытывает неудобства. Его спокойствие помогает То держаться увереннее, ведь в зале все пронизано напряжением. На мгновение у мальчика подкашиваются ноги под грузом вдруг навалившейся усталости: сколько сил ушло у него за последний месяц. Он не может оторвать глаз от чайного подноса и чашек на столике.

По жесту настоятеля юные гости садятся на пол. Маленький жрец наливает душистый зеленый чай в чашки и ставит их перед Минем и каждым из ребят. Главный монах протягивает руку, показывая мальчикам, что можно пить. Хуа То сидит спокойно и не берет чашку, как остальные.

– Пожалуйста, идите домой, – вежливо говорит маленький жрец.

Ребята, уже поднесшие чай ко рту, в ужасе обмениваются взглядами. Один из них в панике спешно ставит чашку на место, обжигает ладонь горячей жидкостью, вскрикивает. В слезах оба удаляются. Настоятель пристально смотрит на Хуа То.

– Почему ты не стал пить?

– После вас, высокочтимый, – кланяется мальчик, вскакивая. – Простите, что я без шапки, не сочтите это за неуважение, просто у меня ее нет. [25]25
  В китайских правилах вежливости головной убор играл особую роль. При церемонии приема китайцы надевали шапку даже в доме в знак особого почтения к гостю или хозяину.


[Закрыть]

Усадив его мановением ладони, Минь берет чашку и отхлебывает чай. Тогда и мальчик пьет, наслаждаясь каждым глотком душистой жидкости, впитывая каждую каплю в иссохшее тело – он не прикасался к воде почти целый день.

– Кто научил тебя хорошим манерам?

– Дедушка.

– Он отличный учитель!

– Благодарю вас! – снова кланяется Хуа То, чувствуя, что в этот миг решается его судьба. Полтысячи мальчиков потерпели неудачу, быть может, он разделит их участь. И все же он будет бороться до последнего.

– Почему ты отказался резать кролика?

– Белый кролик – священное животное, его нельзя убивать, тем более есть.

– Расскажи об этом подробнее.

– Достойнейший государь древности Вэнь-ван, отец основателя династии Чжоу [26]26
  Династия Чжоу – XII–III века до н. э.


[Закрыть]У-вана, был удельным князем западных земель при последнем императоре предшествующей Шанской династии Чжоу Сине. Недовольный возросшим авторитетом Вэнь-вана среди удельных князей, Чжоу Синь заключил его в тюрьму, а сына его Бо Икао велел живьем сварить и поднести на обед отцу под видом кроличьего мяса. Так записано в исторических книгах. Легенда же гласит: когда Вэнь-ван узнал, что потребил плоть своего ребенка, он отрыгнул съеденное, которое превратилось в белого кролика и убежало в лес.

– Ты много знаешь для своего возраста. Но ведаешь ли ты, что ждет тебя у нас?

– Кун-цзы [27]27
  Кун-цзы Конфуций (551–475 гг. до н. э.) – основатель конфуцианства, этико-политического учения, главной теории государства и общества в Китае.


[Закрыть]сказал: «Если знать заранее весь свой жизненный путь, стоит ли его проходить!»

– Раз ты такой великий знаток Кун-цзы, перечисли мне основы человеческих отношений согласно его учению.

– Их пять: между государем и подданным, отцом и сыном, старшим братом и младшим, супругами, друзьями. Вместе они называются у лунь.

– Учти: став одним из нас, ты разорвешь навеки три из этих отношений и лишишься четвертого. Как гражданин и как член семьи каждый ханец обязан беспрекословно подчиняться законам страны и рода. Обрив голову и став монахом, ты превратишься из частицы семьи и империи в ш'иу-шиа, слугу богов, который не принадлежит этому миру. Он признает властелином Сына Неба, однако не входит в семью, не подчиняется ее традициям. Многие считают бесчестьем, что человек оставил родных ради монастыря. Его могут вычеркнуть из фамильных списков, где прослежена история его рода, а это самое страшное наказание для мирянина. Его могут изгнать из семьи. Его потомки, потомки его потомков будут отсечены, как сухая ветка, от родового древа, лишены той семейной взаимопомощи, которая была основой нашей цивилизации пять тысяч лет. Вот что может произойти с тобой! И ты не сумеешь основать свой род, монахи Шаолиня не имеют права жениться. Слыхал про пять буддийских запретов: не убивать живых существ без причин, не грабить, не блудить, не лгать, не пьянствовать?!

– Мне это не грозит, сяньшэн. Вся моя семья пьет из Желтого источника, текущего в подземном царстве, фамильные списки уничтожены. Я не знаю даже, где похоронены мои почтенные родители, не могу совершить обряд обметания могил, посадить на месте их последнего пристанища, как того требует обычай, грибы линчжи, дарующие благополучие и долголетие. Моя душа сожжена, и мне не пристало думать о продолжении рода. Я уже сейчас если не ш'иу-шиа, то отверженный.

– Выходит, ты не можешь внести денежный вклад в казну обители?

– Увы, нет, тайпан!

– Ты должен понимать, что содержание храма требует больших средств…

– Я понимаю, все понимаю… Даже то, что я отвергнут, ведь в храм никого не принимают бесплатно, каждый отдает все, что имеет… А я могу отдать лишь себя…

– Оставь знания, себе, похвалу другим. Хоть ты и рассуждаешь, как взрослый, но всего не понимаешь, на это способен лишь Верховный Владыка. Пониманию надо учиться многие годы. Вот тебе первый урок: в любом деле должен быть начальный шаг, в любом правиле – место для исключений…

Облегчение, которое испытал Хуа То, охваченный отчаянием, явственно отразилось на его лице. Минь улыбнулся:

– Когда ты родился?

– В первый год Вань-ли. [28]28
  Соответствует 1573 – первому году правления императора Минской династии Шэнцзуна, который царствовал по 1620 год. Со II в. до н. э. по 1911 год царствование каждого императора проходило под определённым девизом, символизирующем счастье, процветание, благополучие и т. д. Имя самого владыки воспрещалось произносить и писать. У Шэньцзуна был девиз Вань-ли.


[Закрыть]

– Какие небесные и земные знаки сопровождали твое рождение?

– Родители рассказывали, что в тот день облака были окрашены во все пять основных цветов, – с гордостью сказал То.

Настоятель и наставник По обменялись многозначительными взглядами. Гадание по облакам – один из самых верных способов предсказания будущего. По тому, в какой из пяти основных цветов (синий, желтый, красный, белый или черный) окрашены тучки, можно судить о благоприятности или неудаче какого-либо предприятия, предвидеть засуху или наводнение, определить судьбу человека. Одновременное появление облаков всех пяти цветов, на которых, как известно, путешествовали небожители, – знак необычности происходящего.

– Каково твое детское имя? [29]29
  У жителей средневекового Китая постоянной была только фамилия – син, а личное имя, часто двусложное – мин – трансформировалось с течением лет. Первое – маленькое, детское или «молочное» имя (сяо мин, жу мин, най мин) ребёнок получал при рождении как ласкательное, для него подбирались поэтические слова. При поступлении в школу отец или учитель давал большое, «книжное» или школьное имя (гуань мин, шу мин, да мин, сюэ мин), которое сохранялось за человеком всю жизнь и употреблялось во всех официальных случаях. Его указывали после фамилии, Кроме того, друзья, учителя, ещё чаще родители присваивали юноше второе имя – имя совершеннолетия – цзы (типа прозвища). Образованный человек имел литературный псевдоним – хао, у знати было излюбленным почетное имя – ши.


[Закрыть]

– Дедушка уже дал мне школьное – Хуа То.

Тайпан удивленно поднял брови:

– Ты знаешь, в честь кого назван?

– Да, досточтимый. Тринадцать веков назад [30]30
  Хуа То жил в 190–265 гг.


[Закрыть]так звали одного из предков нашего рода, богоравного мудреца и врача-целителя, основоположника многих стилей цюань-шу. [31]31
  Цюань-шу (кит.) – дословно «искусство кулака», комплекс воинских искусств Китая, ныне известный как у-шу (на Западе – кунфу).


[Закрыть]

– Даже это тебе ведомо! Поистине, твой дедушка вырастил жеребенка, способного стать тысячеверстным скакуном! А может, ты лис, оборотившийся мальчиком? Дай-ка я посмотрю тебе в глаза, а ты мне расскажи, зачем я это делаю…

– Мэн-цзы [32]32
  Мин-цзы (ок. 372–289 гг. до н. э.) – древнекитайский философ, последователь Кун-цзы.


[Закрыть]завещал: «Из всех частей человеческого тела нет ничего более прекрасного, чем зрачок. Зрачок не может скрыть зла в человеке. Если в груди человека все прямо, зрачок блестящ. Если нет прямоты в его груди, зрачок человека тускл. Вслушивайтесь в слова человека, всматривайтесь в его зрачки. Разве он сможет тогда скрыть свой характер?»

– Верно! Глаза есть зеркало человеческой души… Твои зрачки ясны, но в них проглядывает стремление совершить жестокость…

– Всегда правы люди, находящие в чем-либо несовершенство, ибо ничто не совершенно, – неожиданно вмешался в разговор маленький жрец.

– Ага, наставник По уже на твоей стороне, – усмехается Минь. – Ничего, жестокость – не помеха тому, кто вступает в храм, ее можно перевоспитать. Приблизься и посмотри на это, – продолжает главный жрец, закатив рукава халата и обнажая руки по локоть. На внутренней стороне запястий багровые шрамы, выжженные, по всей видимости, раскаленным железом, сливаются в рисунки – тигр и дракон.

– Каждый вступающий в храм обязан знать заранее: или он выйдет из этих стен с такими вот знаками, или не выйдет вовсе. Твое слово?

Благоговейный страх овладевает Хуа То. Он падает на колени и упирает лоб в пол.

– Я покорнейше прошу принять меня в обитель Шаолинь.

Это случилось в десятый год Вань-ли.

Южная Африка, 1603 год

Мбенгу, подумать страшно, не позволил забить себе колышки в зад! Для народа зулу этот вопиющий поступок навеки остался примером бесстыдства и неблагодарности.

Разве горбатая Тетиве, которая из-за своего безобразия осталась нетронутой мужчиной и потому сделалась более желанной для духов, не была самой могучей ворожеей в окрестностях? Разве не ее скрюченные руки, смахивающие на птичьи лапки, поддерживали в клане равновесие между добром и злом, жизнью и смертью?

И разве не Те-Кто-Пришел-В-Этот-И-Ушел-В-Потусторонний-Мир-Раньше-Нас поведали ей: Могучий Слон и его слонята пытаются разрушить древние обычаи, значит они – отъявленные колдуны. Ведь нельзя осквернять лес, дарующий нам тень.

И разве не должен разоблаченный чародей с радостью отдаться в руки палачей, чтобы устранить зло, которое он причиняет роду?!

…Стада зулу начали редеть от неведомой болезни, как группа антилоп, попавшая в засаду, под ударами охотников. Тетиве потеряла сон. Словно корешки перед изготовлением священного снадобья, она перебирала и взвешивала каждый прожитый год, отыскивая в накопленных знаниях ответ: кто причинил мор? Что колдун, это ясно, но кто он? Приглядывалась ко всем, даже к детям. Если ты презираешь маленьких, наступи на скорпиона и сразу поймешь свою ошибку.

Вечерней порою спала жара, и зулу занялись привычными домашними делами. Решила знахарка сотворить обычный обход по окрестным кустам, посмотреть, как наслаждается молодежь «прелестями дороги». В юности, смертельно разочарованная равнодушием, которое оказывали ей парни, ревнующая ко всем девушкам-одногодкам. Тетиве возненавидела этот обычай. Старость притупила остроту чувств, и сейчас она относилась к традиции благосклонно.

Законы племени запрещают рожать детей вне брака. Но пока молодой зулу пройдёт инициацию – обряд посвящения в воины, станет защитником рода и накопит скота на лоболу, выкуп за невесту, пройдет немало лет. Если не допускать похотливых бычков к телкам, и те и другие взбесятся. «Прелести дороги» приходят на выручку: и обычай соблюсти позволяют, и напряжение в паху снять. Каждый юнец, не добившийся еще права жениться, может по согласию выбрать себе подружку, удалиться с ней на всю ночь в кусты и заниматься чем угодно – при условии, чтобы девушка не затяжелела. Иначе смерть нарушителю закона!

В таких ночных встречах складывались будущие супружеские пары, да и присмотреть за горячими юнцами и юницами не мешает. А ну как не сдержат себя – и племя лишится хорошего воина?! С плохим-то, кого не жалко, ни одна красотка не пойдет в кусты! И потом не зря зулу говорят: когда два слона занимаются любовью, они вытаптывают всю траву. Ни один отец не допустит, чтобы сын сам выбрал себе невесту.

Поэтому старая Тетиве по просьбе вождя и старейшин проверяла, как ведут себя любовники, не слишком ли резво сходятся. Быстро полюбить женщину значит быстро разлюбить ее.

К ворожее привыкли, ее не стеснялись…

В тот вечер пар оказалось мало. В деревне знахарка заметила десятка два одиноких девушек. Толстенькие – аж глазу приятно, ведь дородность – первый признак красоты зулусок. Чистые, искупанные в реке и умащенные животным жиром. Волосы украшены сияющими коронами из жучков-светлячков. Широкие бедра завернуты в ткани излюбленных ярко-алого и голубого цветов. Но почему на всех такие странные бусы? Нет ни белых стекляшек, означающих любовь, ни зеленых, символизирующих возбуждение, ни желтых, приносящих удачу… Только розовые – бедность, черные – тоска, красные – печаль, полосатые – сомнение, бурые – разочарование… Влюбленные обмениваются ожерельями, в которых сочетания цветов переводятся на язык сердец. Каждое украшение зулуски таит в себе пословицу, пророчество, намек. Что же они хотят сказать своими бусами? Почему у некоторых заплаканные глаза?

Заклинательницу охватил гнев. Это Мбенгу виноват! В набегах на соседей, которые он постоянно устраивает, его воины захватили немало пленниц. На них законы племени не распространяются, владельцы делают с рабынями, что хотят, пренебрегая будущими невестами-соплеменницами. Конечно, наложниц не надо часами ублажать, как зулусок, чтобы завоевать их благосклонность, с ними проще – удовлетворил похоть и отдыхай!

Впрочем, даже отдыхать не дает своим приспешникам презренный Мбенгу, подумала ворожея, увидев, как на окраине крааля Могучий Слон обучает своих избранных сподвижников новому, изобретенному им способу боя копьем и щитом. Тетиве осуждающе покачала головой: неизвестный предкам прием, сколько горя и бед он принес и зулу, и их соседям. Сколько крови пролилось! Не только в битвах! Вон, ноги у всех боевых бычков окровавлены. Проклятый духами чужеземец заставил воинов ходить босиком, без сандалий! Обувь, видите ли, мешает быстро бегать и прыгать. И неразумные телята слепо идут за ним, как за буйволицей – предводительницей стада.

Человек не бежит через колючий кустарник без причины: либо он гонится за змеей, либо змея за ним. Зачем они бросили невест, проливают пот, разбивают ступни, учатся, как их вожак, сеять смерть? Чтобы отбивать у других племен весь скот и не отдавать за выкуп, как приличествует, а оставлять себе! Чтобы добывать наложниц! Чтобы жить не по обычаям, завещанным предками!

Вот чем он их приворожил…

Приворожил?

Приворожил!

Как же я раньше не видела! Поистине заяц становится мудрым только в котелке.

…Следующим утром, после того, как Небесный Рыбак вытащил Солнце из-под горизонта невидимой удой, на площадке перед хижиной вождя забили тамтамы, играя сигнал сбора. Личный клан вождя, крупнейший в племени, поставляющий лучших бойцов в полк-импи, мгновенно слетелся, как рой черных гудящих пчел в улей.

Воины встали отдельно от стариков, женщин, детей, юношей и женатых мужчин, которые по возрасту или по здоровью не состояли в войске. Все были в боевом облачении. Бедра каждого облегал передник из высушенной кожи. К широкому, в ладонь, поясу из шкуры леопарда или сервала прикреплялась юбочка, доходившая почти до коленей. На шее и запястьях – браслеты из хвостов антилоп, на ногах сандалии, в левой руке большой щит, в правой – три ассегая – метательных дротика.

Даже среди этого стада отборных буйволов Мбенгу резко выделялся размерами. Он и его дружки имели иное вооружение: щиты настолько громадные, что за ними можно спрятаться целиком. Вместо ассегаев одно большое, в три локтя длиной, толстое копье с крупным листовидным наконечником. Сандалий они не носили.

– В нашем здоровом мясе завелась гниль, – коротко и мрачно объявил вождь племени Ндела. – Ее надо вырезать и выбросить! Найти ее помогут Те-Кто-Все-Видит.

На середину площадки проковыляла Тетиве. Соплеменники испуганно ахнули: ворожея оделась для вынюхивания колдунов.

Старуха натерлась смесью прогорклых животных жиров, бычьей крови и спермы, выкрасила лицо и руки белой глиной, засыпала волосы красным порошком. На шее подпрыгивало и стучало при каждом шаге ожерелье из костей, на поясе висели желчные и мочевые пузыри животных, надутые воздухом, какие-то кожаные мешочки. Тело она обернула черным покрывалом. В руке горбунья держала магическое оружие – метелку из хвостов водяных козлов, внутри которой запрятан змеиный скелет. Страшнее его нет в саванне, против него бессилен даже самый искусный чародей.

– Я принесу вам слово из мира теней, о зулу! – завыла заклинательница. – Много ночей зрачки мои не закрывались веками, пока я просила предков указать мне нечисть, которая портит наши стада. И Те-Кто-Ушел-От-Нас откликнулись на мои мольбы.

Ворожея затанцевала, подпрыгивая и кружась. Соплеменники начали подпевать ей, задавая ритм, чтобы защитницу рода скорее услышали духи предков и передали через нее своим потомкам накопленную тысячелетиями мудрость народа зулу, чтобы поскорее разверзлись ее уста и из них полились указания Тех-Кто-Живет-На-Небе-И-Кого-Надлежит-Слушаться-Беспрекословно.

Танцуя, Тетиве достала из кисета на поясе чихательный порошок, глубоко им затянулась – и так зачихала, содрогаясь всем телом, что, казалось, сейчас ее горб отвалится и упадет. Зулу приветствовали ее ликующими возгласами: духи мертвых обитают не только в потустороннем мире, но также в телах живых, громкое чихание освобождает и усиливает мощь предков.

Порошок помог быстро. Горбунья истерически захихикала, забилась, медленно опустилась на траву. Полежав и обретя чувства, она присела на корточки, сняла покрывало с плеч и положила перед собой. Открыв кожаный мешочек. Тетиве выдохнула в него наркотический, дурманящий запах трав, которые не переставая жевала с полуночи, вытащила оттуда священные амулеты – посредством их духи должны подтвердить свои указания. В таком деле, как поиски колдуна, ошибаться нельзя, не лишне удостовериться, правильно ли поняты Те-Кто-Все-Видит-Сверху.

Каждому амулету заклинательница воздала хвалу:

 
О лапа Свирепого Льва,
Погубителя тварей земных…
А вот в руке моей коготь
Орла, покорителя неба…
Кора Баобаба. Необъятного Древа,
Коего не сломят ни ветер, ни время…
Зуб Мамбы, Зеленой Ползучей Смерти.
От укуса ее никто не спасется…
Покажись, кусочек Слоновьего Бивня,
Принадлежал ты сильнейшему в мире…
 

Резким движением кисти Тетиве бросила священные предметы на покрывало. Зрители затаили дыхание: расположение реликвий должно окончательно подтвердить, что заклинательница верно поняла духов.

Горбунья долго смотрела на амулеты. Да, без сомнения, признак Толстошкурого-С-Длинными-Клыками лег как-то по-особенному. Колебания оставили ее. Она поднялась с земли и повернулась к вождю.

– Предки уплывают в воду, уходят в джунгли, уносятся в синие небеса, прячутся в камни, горы, холмы, деревья, животных. Но они помнят о нас, смотрят на нас, думают о нас и помогают нам. О предводитель! О совет индун-старейшин! Духи назвали мне главного колдуна, но у него оказались сообщники. Я должна их вынюхать первыми, чтобы они не вступились за своего главаря.

– Нюхай скорее, о Мать-Со-Всевидящими-Глазами-Всеслышащими-Ушами-Всечувствующим-Носом!

Тетиве побрела по рядам, принюхиваясь и присматриваясь к соплеменникам, испытывая злобную радость и несказанную гордость от того, что при ее приближении потели лбы и подмышки, подкашивались ноги, дрожали руки, даже непроизвольно опорожнялись мочевые пузыри. Такие мгновения полнейшей, ничем не ограниченной власти стоили всех благ и наслаждений, которыми обделила ее природа: «прелестей дороги», радости сжимать в объятиях законного мужа и зачать от него, счастья кормить младенца собственной грудью…

Но даже беспристрастный свидетель не имел бы права объявить, что заклинательницей двигали эгоистические чувства. Ни допрос «третьей степени», ни «детектор лжи», ни «сыворотка правды» не заставили бы Тетиве признаться, что она сводит личные счеты, объявляет колдунами людей, которые не нравятся ей, имеет от этого какую-то выгоду.

Зулусская ворожея действительно наслаждалась своим могуществом, но она была лишь рупором общественного мнения, выразителем коллективной воли. Управляло ею все племя и делало это очень простым и эффективным способом. Вынюхивание колдуна сопровождалось тихим низким стоном всех присутствующих. Когда искательница зла приближалась к человеку, который, по мнению большинства, был опасен для рода, стон усиливался до рева. Это был сигнал заклинательнице: смерть стоящего перед тобой встретит всеобщее одобрение.

С помощью таких вот нехитрых психологических приемов первобытное общество очищало себя от скверны, от плохого – а попутно зачастую и от нового, передового, непохожего на привычное. Не здесь ли секрет столь долгого развития прачеловека в кроманьонца, возникновения тупиковой ветви – неандертальцев? Цивилизации, государства, народы, племена, кланы, сообщества, которые чересчур увлекались самоочищением, уничтожали оппозицию, застывали в развитии, становились архаичными и в конце концов вымирали или делались добычей менее консервативных соседей.

Льву Толстому принадлежит образное высказывание, что 1825 год сыграл роль магнита, который вытащил все железо из русского народа. Речь шла о нескольких сотнях декабристов, казненных и сосланных за попытку заменить царя. Что же тогда можно сказать о сталинском терроре, эпохе застоя, уничтожавших и пресекавших всякое проявление инакомыслия?

Вот истории намек, добрым молодцам урок!

К несчастью, как верно подметил кто-то из великих, единственный урок истории заключается в том, что из нее не извлекают уроков.

* * *

Грязная, запятнанная противоестественным грехом старческой девственности Тетиве, страшила, возомнившая себя спасительницей зулу, подпрыгнула, завыла и коснулась метелкой Дингисвайо, преданного друга Мбенгу. Могучий Слон сразу понял, что предстоит. Сначала непокрытая самка гиены занюхает до смерти всех моих последователей, потом объявит меня главным колдуном.

О горе: понимание бессильно отвратить неизбежное. Воины импи, которое Мбенгу водил в набеги, набирались из всех кланов и сейчас разбросаны по десяткам селений-краалей. И кто знает (у Могучего Слона вдруг с тоской забилось сердце), не вынюхивают ли их сейчас в родных их селениях точно так же, как здесь… Теперь поздно что-либо предпринимать. Сам виноват: поставивши жабу вождем над собой, нечего пенять на то, как она прыгает.

Радостный крик толпы огласил окрестности, и люди, стоявшие рядом с Дингисвайо, отпрянули от него. Четверо стражей с нобкерри, дубинками с утолщением на конце, которые использовались для казней, схватили обнаруженного колдуна, обезоружили и подвели к вождю.

– Почему ты навлек заразу на наш скот?

– О Ндела! Если я и сделал это, то по неведению, волею злых сил!

– Змею боятся даже тогда, когда у нее нет дурных намерений. Признаешь ли ты, что в твоей душе затаилось уМниама, красное зло?

– Если так свидетельствуют добрые духи устами Тетиве, смею ли я утверждать обратное?!

Мбенгу заскрежетал зубами от досады и бессилия: конечно, Дингисвайо, глупый буйволенок, не может отрицать или даже сомневаться в своей виновности, коль его обвиняют предки. Раз ворожея объявила, что он – колдун, значит, так оно и есть. И не важно, сознательно он творил зло или против своей воли.

– Пусть свершится праведный суд! – возвысил голос Ндела. – Те-Кто-Пришел-В-Этот-Мир-И-Ушел-В-Другой-Раньше-Нас – указали на тебя, Дингисвайо, как на вредоноса. Заслуживаешь ли ты смерти?

– Да, о вождь…

– Что скажете, зулу?

– Погибель колдуну! – взревела толпа.

– Пусть губы, которые шептали заклинания, больше их не шепчут. Пусть язык, который толкал воздух, извергая злобу, ненависть и зло, больше его не толкает. Пусть уши, которые наслаждались предсмертным мычанием наших коров, больше не слышат. Пусть глаза, которые видели оскудение клана, больше не видят. Мсусени! Возьмите его, – подал вождь ритуальный сигнал начала казни.

Палачи схватили осужденного, подняли на руки и понесли к загону для скота. Перед забором из тяжелых крепких столбов торчали вбитые в землю тонкие колья с заостренными концами. Раздвинув жертве ноги, исполнители приговора с силой насадили не сопротивляющегося Дингисвайо на один из них.

Ту же участь разделили остальные сподвижники Мбенгу, командиры десятков и сотен в его импи. Никто из них не отбивался. Их родители, жены, дети, близкие, друзья не проронили ни слезинки, не то чтобы пытались протестовать при виде распятых, похожих на чучела фигур, нелепо торчащих на жердях.

А чего им, собственно, протестовать и плакать? Чародеев уничтожили для всеобщего блага. Скот не будет больше дохнуть, а колдун, очищенный пытошными муками, придет в потусторонний мир как обычный мертвец, и никто из предков не станет пенять ему на грехи. Жаловаться на несправедливость ему нечего, смерть на тонком колу – самая легкая, какая только может быть уготована зловреду. Час мучений – детская игра по сравнению с истязаниями, которым подвергают себя юноши при обряде инициации, так что терпеть боль зулу умеют. Всего-то надо сцепить зубы на часок-другой – и благопристойно затихнуть. Тогда трупы, колья и землю у их основания, куда стекала нечистая кровь, сожгут, пепел бросят в быстротекущую реку Умфолози, чтобы ничто не осталось во владениях племени.

И когда пройдет положенный срок траура, можно будет даже пожалеть о том, какими примерными членами клана были Мпеле, Матубене, Нксумало, Дингисвайо и прочие, покуда не сделались колдунами…

Взгляд из XX века

Зададим себе вопрос: почему в средневековье и новое время (да и в древности) рабовладельцы так любили покупать негров? И в особенности почему испанцы, португальцы, потом англичане и американцы именно африканцев привозили для заселения Нового Света?

Ведь можно было заставить работать на шахтах, рудниках, плантациях местное население Южной и Северной Америки, это обошлось бы куда дешевле, чем привозить работников из-за океана.

И пытались заставить! Не получалось!

В некоторых ученых исследованиях походя объясняется этот феномен: аборигены островов Карибского моря, южноамериканской сельвы и пампы, североамериканских прерий и лесов были частично уничтожены конкистадорами и пионерами «освоения» Дикого Запада, частично оттеснены в джунгли, болота, скалистые горы и бесплодные резервации. Те, кого обратили в рабство, быстро вымерли, так что пришлось на их место привозить негров.

А почему, интересно, африканцы не вымерли в тех же скотских условиях да еще в чужом для себя климате?

Еще один стандартный, никем не подвергаемый сомнению ответ: храбрые индейцы предпочитали гибель рабству. Действительно, попробуй приведи к покорности хозяину смельчака из североамериканского племени сиу, который бросался в бой один против ста с кличем: «Сегодня славно сразиться, сегодня славно умереть!»

Да неужто африканцы были трусами?! Масай, выходивший против льва в одиночку с копьем? Пигмей, подкрадывавшийся к слону и вспарывавший ему брюхо или подрезавший поджилки? Зулусы, громившие отборных английских «томми», хотя у них были лишь метательные дротики-ассегаи, у белых же – пулеметы и винтовки?

Нет, дело не в нехватке мужества…

Вся жизнь африканских племен, как тело на позвоночном столбе, держалась на сложнейшей системе обычаев, традиций, запретов, главным законом которой было – беспрекословно повиноваться воле предков и тех, кто говорит от их имени, – вождей и ведунов. У индейцев, несмотря на столь же сложный конгломерат верований и табу, касики и шаманы не имели такой власти. У них вообще не было вождей в прямом смысле слова, только совет старейшин, в который можно было выбрать любого храбреца.

Судьба бросала чернокожих рабов под ярмо белого человека по-разному. Редко их захватывали в плен с боя, куда чаще корольки и жрецы продавали подданных, давая наказ слушаться новых владельцев во всем. И привыкшие к повиновению бедняги подчинялись – как и тогда, когда их казнили по обвинению в чародействе…

Не было случая, чтобы касик или шаман индейского племени продал сотни своих соотечественников в рабство, предателя сразу прикончили бы соотечественники. В Африке же эта трагедия повторялась тысячи, если не десятки тысяч раз.

Нечто схожее наблюдалось (хоть и не в таких масштабах и не с такими крайностями) в средневековой Европе, в помещичьей России. Вилланов, сервов, холопов, крепостных обменивали на собак, проигрывали в карты целыми деревнями, продавали за тридевять земель, отрывая от родины. Бунтовали лишь единицы. И непротивление злу вызывалось не столько страхом перед вооруженным феодалом, сколько христианской догмой покорности господину, убеждением, что любая власть от бога.

Когда сила обычая ослабевала в новых условиях, черные рабы бунтовали не хуже прочих. Достаточно вспомнить восстание зинджей (чернокожих), потрясшее Арабский Халифат в 869–883 годах, или борьбу американских негров за освобождение, начатую мятежом Ната Тернера.

Ограничения, старые традиции, консерватизм, слепая привычка верить власть имущим без рассуждений тяжеленными каменьями тянули и сейчас тянут человечество в пучину рабства, в омут собачьей послушливости, лошадиной готовности скакать хоть рысью, хоть галопом по указке того, кто сидит на твоей спине, вонзает тебе в бока шпоры и рвет губы удилами.