Текст книги "Галерные рабы"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

– Противники румского Отца – не восставший народ, а другие законные христианские государи…

– Не понимаю…

По горестно вздохнул:

– Понять порядки в Стране металла труднее, чем попасть в гости к фее Хэнъе, живущей на Луне в Просторном Холодном Дворце. Во Вселенной существует образцовый порядок. В пяти категориях животного царства – перистых, поросших шерстью, покрытых раковиной и панцирем, чешуйчатых, безволосых – высшими существами являются феникс, единорог, черепаха, дракон и человек. Людьми управляют государи различных стран, которые, в свою очередь, подчинены Сыну Неба. Он правит непосредственно Чжунго, а через Срединную империю – всем остальным миром.

В нашей Хань, как полагается у культурного народа, все устроено логично и просто. Император одновременно и правитель, и верховный жрец. В полуцивилизованных варварских странах, тщащихся подражать Поднебесной – Чаосяни и Японии, Вьетнаме и Сиаме, – цари тоже имеют и духовную, и государственную высшую власть. У непросвещенных маньчжуров и татар, мусульманских, индуистских и буддийских владык Индии и Индонезии их шаманы, верховные жрецы и муллы существуют отдельно от светских владык. Неразумно – зачем разделять власть религии и власть государства? Да что взять с диких племен? Но и у них духовные пастыри склоняются перед троном. Так и должно быть, потому что Небесное Соизволение осеняют лишь того, кто сидит на престоле, и никого больше. Остальные властвующие светят лишь отраженным светом могущества верховного владыки…

А вот у хусци все не как у людей. Где начинается Запад, там кончается порядок. Есть много больших и мелких стран, которыми правят цари и ваны. Главой верующих во всех них является Отец из Рума. Именно ему подчиняются первосвященники этих государств, он и есть второй после Владыки Пяти Сфер [235]235
  Владыка Пяти Сфер – по даосским поверьям, властитель судеб людей, зверей, демонов, обитателей неба и ада.


[Закрыть]распорядитель человеческих судеб, перед которым все должны падать ниц! Не тут-то было! Эти ваны и царьки, хотя и исповедывают религию Христа, признают Отца из Рума своим духовным пастырем, в государственных делах ему не подчиняются.

Так можно понять по рассказам португальцев. А на днях пришли еще более поразительные сведения! Японские корсары вступили в связи с нашими пиратами и некоторыми из ханьких да син – сильных домов. К ним примкнули и португальцы, отколовшиеся от своего племени. Недавно они вместе напали на город Чжанчжоу. В их числе был морской разбойник Чжан Лянь. Настоящее его имя – Жуан де ля Консепсьон. Он – бывший португальский монах!

Среди пиратов немало членов «Байляньцзяо». Трое из них по заданию секты подружились с Чжан Лянем. Он поведал им, что многие ваны в Краю металла не признают Румского Отца, даже воюют с ним и теми царями, кто его поддерживает. И побеждают, так как у них лучшее оружие!

Выходит, тебе не обязательно стремиться именно в Рум. Ты должен просто попасть в Страну Запада, найти там повелителей, независимых от Отца, договориться с ними о закупке оружия.

Завтра ты отправишься к пиратам, будешь плавать на одном корабле с Чжан Лянем. Заведи с ним приязнь, обучись у него португальскому языку и способам боя. Заодно получше освой морское дело, тебе предстоит провести на водах немало лет. Через год добровольно пойдешь в христианскую школу, примешь их религию, окропившись водой, изъявишь желание отдать земной поклон самому великому Отцу. Они тебя непременно отправят в Рум. Мало кто из ханьцев, даже обращенных в новую веру, соглашается ехать в Страну металла с риском умереть и быть похороненным в чужой земле – ты знаешь, нет ничего страшнее для нас. Некоторые из истинно уверовавших в распятого бога решились на этот шаг. Но они были слишком знатны, ведали много секретов, и их не пустил юйши. У тебя есть все шансы!

Я завидую тебе, сын мой. Твой джосс сулит тебе стать самым великим из чиен-чиа. Если вернешься из чужих краев с успехом – сразу станешь цяньху, начальником отряда в тысячу человек под знаменами «Белого лотоса». А главное, шошуди – сказители будут слагать о тебе песни и легенды, как о героях великих романов «Троецарствие» и «Лесные заводи» или Хуа Мулань. [236]236
  Хуа Мулань (VI в.) – китайская Жанна д'Арк, пошла на войну вместо своего престарелого отца и двенадцать лет провела в боях и походах.


[Закрыть]Все это, конечно, суета, – спохватился По. – Самое важное вот что. Погибнешь ты или выживешь – все равно тебе обеспечено лучшее перерождение. Не исключено, что в следующем воплощении ты станешь Сыном Неба или бодхитсатвой. Твой подвиг будет заслуживать даже такой награды!

Средиземное море, 10 января 1607 года

О происходящем снаружи Сафонка судил только по звукам, доносившимся с левого борта. Треснули, как щепки, весла. От носа к корме пробежала волна диких вскриков, заглушая хруст ломающихся позвоночников, ребер и конечностей: вальки придавливали к бортам несчастливцев, не сумевших вовремя поднырнуть под комли. Раздался сильный удар, остов каторги тряхнуло: корабли столкнулись. И начали расходиться по касательной, но с обеих сторон небо прочертили сотни веревок с абордажными крючьями на концах. Со звоном и треском железо впивалось в дерево. До окаменелости напряглись людские мускулы и пеньковые волокна, скрипом выдали натугу свою канаты и ремни, молниеносно обмотанные вокруг мачт, лееров, столбиков. Несколько турецких анкладжей и испанских такелажников, не успевших закрепить абордажные шнуры, сорвались вниз с вантов и разбились о палубы, став первыми жертвами начавшегося морского боя.

Корабли остановились на расстоянии двух локтей, как два огромных продолговатых паука, которые выплюнули друг на друга паутинные сети и сами в них застряли.

И вот тут-то по команде Искандара нацеленные вниз османские пушки захлестнули вражеский экипаж мелко рубленными железными и свинцовыми горошинами. Христиане не применили артиллерию в ответ, пожалели портить будущий трофей. Стволы их пушек смотрели чуть выше уровня первой гребной палубы галеры, и ядра повредили бы корпус каторги. Испанцы ограничились выстрелами из аркебуз и пистолей.

Оба залпа почти совпали. Результат оказался куда страшнее для христиан: картечь просекла ощутимые бреши в их рядах. Сидевшие на вантах анклоджи, разрядив в ошеломленных гяуров ручное огнестрельное оружие, держась руками за канаты, с клинками в зубах перелетели на испанский корабль. С грот-мачты каторги на палубу галеона шлепнулся «ворон». По абордажному мостику затопали йени-чери. Галионджи, размахивая пиками и саблями, попрыгали с высокого борта вниз, на головы христиан. Пушкари под командой Мурад-паши спрятались за набитыми порохом орудиями правого борта, держа в руках зажженные факелы.

Какофонию боя с левой стороны заглушил гром нового удара справа: к каторге жадной пиявкой присосался второй галеон. Ребра шпангоута выгнулись, по боковым доскам побежали трещины. Рабы в ужасе отпрянули к центру, насколько позволяли цепи.

На приготовившихся к абордажу испанцев повалились нашпигованные взрывчаткой орудия вместе с лафетами, открытые бочки с порохом и смолой, а вслед за ними – факелы. Взрывы сотрясли палубы. Высохшее на солнце, просмоленное дерево вспыхнуло не хуже лучины. Столбом выросшее пламя облизало жадными языками галеон и борта каторги. Испанцы никак не ожидали, что мусульмане пойдут на верное самоубийство, решатся поджечь оба корабля, и не были готовы к такому обороту дела. Их растерянные крики прозвучали унисоном ликующему визгу османских пушкарей, перепрыгивающих с галеры на палубу первого галеона, и отчаянному истошному воплю гребцов, увидевших клубы дыма и проблески огня сквозь отверстия для весел. Рабы поняли с ужасающей ясностью: сейчас родившийся среди моря огневой дракон сожрет их, беспомощных, прикованных к проклятой каторге…

Вот что имел в виду Искандар, предрекая неизбежную гибель всех гребцов, мелькнуло в голове Сафонки. И тут же его охватила паника: как выбраться из печи, где вместо дров пылают корабли?!

– Растянуть мои цепи! – требовательно приказал Хуа То.

Сафонка и Джумбо напрягли мышцы в неимоверном усилии, и маленький китаец вывернулся из кандалов.

– Ждать, я принесть ключи!

Бывший жрец Шаолиня птицей полетел к ведущей наверх лестнице, у которой дежурил дрожащий от страха надзиратель. Только строгий приказ Мурад-паши оставаться внизу и следить за рабами, пока ему не дадут команду уходить, удерживал надсмотрщика на гребной палубе. От злости и отчаяния он стегал кнутом по тянущимся к нему рукам, по молящим о снисхождении ртам. Дикие крики до смерти испуганных гребцов, шум боя заглушили бег Хуа, и осман увидел его уже в пяти локтях от себя. Турок прислонился спиной к столбу, служившему опорой лестнице, схватил рукоять торчащего из-за пояса пистоля. Собравшись в комок и оттолкнувшись, мастер цюань-шу взлетел в прыжке, нацелив ребро правой ноги прямо в горло надсмотрщику. Голова врага откинулась назад и стукнулась затылком о столб. Боли он не почувствовал, так как умер секундой раньше. Приземлившись на носочки в позу «пустой шаг», Хуа То стащил с шеи убитого связки ключей, забрал оружие и побежал к своим товарищам, не обращая внимания на мольбы невольников дать им спасительные ключи, увертываясь от мятущихся дланей.

Едва скинув кандалы, Джумбо шагнул на середину прохода между банками, пригнув голову и сгорбившись. Могучий рост не позволял ему выпрямиться даже в самом высоком месте.

– Слушать сюда! – проревел он голосом, перекрывающим испуганно-негодующие вопли гребцов и звуки сражения. – Мы вам отдать ключи. Как освободиться, нельзя наверх – там огонь.

– Мы все сгорим здесь! – панически крикнул по-турецки болгарин Славко с соседней банки.

– Вниз вода, ветер дуть вверх, дым плыть вверх, – проревел в ответ негр. – Время есть еще. Снять цепи, потом ломать борт. Левый. Прыгать на корабль, помогать христианам, турок убивать. Искандара, Селима и Андроникоса трогать нет! Вот ключи!

Гвалт усилился, рабы стремились поскорее освободиться от оков.

– Как ломать борт? – поглядел на гиганта снизу вверх китаец.

– Весла. Бить в доску рядом с дыркой, как копьем.

Верно, сообразил Сафонка, обшивка прибита к ребрам остова (термина шпангоуты он не знал) гвоздями снаружи, концы их не выступают из дерева, а потому не загнуты.

Развернув обломанное весло комлем вперед, Джумбо, Хуа То, Сафонка, Славко и еще трое наиболее сильных и сообразительных невольников начали таранить им борт. Отчаяние удесятерило силы, доска обшивки, ослабленная вырезанным в ней отверстием, раскололась, по кускам ее выбили наружу. Остальные гребцы при виде товарищей по несчастью, занятых спасительным делом, чуть успокоились и последовали их примеру.

Огонь охватил правый борт, всегда темное чрево каторги осветилось красно-желтым. Привычный кислый запах спертого воздуха, вони сотен потных мужских тел был забит едкостью дыма и непривычным терпким ароматом горячей смолы.

Мановением руки Джумбо остановил готовых рвануться наружу рабов и выглянул из отверстия…

Битва на палубе кипела вовсю, хотя исход ее был уже предрешен. Как и рассчитывал Искандар, из экипажа второго галеона, занятого борьбой с пожаром, мало кто сумел перебраться через две стены огня, выросшие вдоль бортов обоих кораблей. На первом испанском судне воинов и матросов насчитывалось не меньше, чем на каторге, только число их сильно убавилось после картечного залпа. Да и бывшие телохранители Искандар-бега, лучшие из лучших среди янычар, некогда специально отобранные им для своей охраны, дрались куда искуснее, чем испанские морские пехотинцы и матросы.

Десятка четыре оставшихся в живых христиан были оттеснены на высокую корму галеона, с которой они отбивались, как с крепостной башни. Их осаждала почти сотня турок. Стальные кирасы и шлемы давали испанцам небольшое преимущество перед османами. Тех, не отягощенных железом, в свою очередь, выручала быстрота перемещений.

Джумбо оценил обстановку. Если дикий буйвол одолевает твоего быка, глупо соваться между рогами разъяренных животных. Умно – подрезать чудищу из джунглей поджилки на задних ногах…

– Савонка, – произнес черный гигант тоном, не терпящим возражений, – ты вести импи гребцов на корму и нежданно напасть на хозяев с тылу. Мы с Хуа освободить братьев с нижних палуб, потом вместе вам помогать.

И без дальнейших разговоров исполин отбежал и прыгнул в люк, ведущий на среднюю гребную палубу.

– Не дать себе погибнуть, пока мы не приходить на подмогу! – крикнул Хуа То, сунул другу ятаган и кинжал, взятые у убитого надсмотрщика, и последовал за негром.

Сафонка растерянно поглядел вслед. До него дошло, что он стал вожаком ватаги в сотню сабель. Разве что сабель у его ватажников не было. Не было и времени примерять на себя атаманскую шапку.

– Берите весла, доски, – крикнул он по-турецки, отдавая кинжал Славко, – бегите за мной, перескакивайте на борт другого корабля, бейте турок и забирайте их оружие!

Не очень надеясь, что его поймут, русский решил повести гребцов за собой личным примером. Первым полез в дыру, перепрыгнул на окровавленную палубу галеона. Замешкался, ослепленный непривычно ярким солнечным светом, торопливо и жадно вдохнул свежего воздуха.

– Дай дорогу! – послышался сзади голос Славко.

Сафонка машинально посторонился. Вовремя – предназначенная ему пуля впилась в сердце болгарина. Тот схватился за грудь и упал лицом вперед. По опыту Сафонка знал, что живые обычно валятся навзничь. Он молниеносно нагнулся, подобрал оброненный Славко кинжал и метнул в левенда, который отбросил разряженный пистоль и обнажил ятаган. Пригодились уроки охранников Нури-бея, готовивших Сафонку к поступлению в янычарскую школу Аджами-огхлан. Турок тоже свалился лицом вниз, как и загубленный им раб.

Ваша первая кровь в обмен на нашу! Это была последняя осознанная мысль Сафонки: больше думать ему уже не удавалось. Он прыгал, рубился, уворачивался от клинков, пуль и стрел, кричал до хрипоты, пытаясь сбить крепкий кулак из своей разрозненной и неумелой ватажки – и даже не осознавал, не успевал огорчаться тщете своих усилий.

Появление нового противника не застало Искандара совсем уж врасплох. Он был готов к тому, что испанцы со второго галеона не станут отстаивать свой корабль от огня, пересядут на шлюпки и окажут помощь своим единоверцам. Или что горстка чудом спасшихся гребцов все же пробьется с каторги. Но он никак не ожидал увидеть на палубе первого галеона рабов в таком количестве, да еще организованных в подобие отряда. Пришлось бросить против них последний, заготовленный на самый крайний случай резерв – два десятка лучших йени-чери, возглавляемых Селимом.

Античные эллины и латиняне не зря называли невольников именами инструментов, которыми те работали. Взбунтовавшиеся весла задумали вырвать у него, будущего повелителя мира, близкую победу! Тут впору вспомнить еще одно римское выражение: огнем и мечом! Ожившие движители корабля, заменители паруса предпочли умереть от железа, а не от пламени. Пусть их!

Нападавших было в пять раз больше, чем воинов Селима, однако численный перевес мало что значил. Каждый из рабов напоминал колосса на глиняных ногах – могучие руки и плечи в сочетании со слабыми растренированными икрами. Истощенные скудным пайком, измученные греблей, в большинстве своем не имевшие ратных навыков, ошеломленные недавним чудесным спасением из огня, ослепленные не виденным несколько дней солнцем, они едва передвигались по качающейся, скользкой от крови палубе. А главное, вооружение их состояло только из кусков дерева…

Ненависть к угнетателям, отчаяние, надежда на свободу гнали галерников на верную смерть, невзирая ни на что. Они хватались ладонями за клинки, и наконечники копий, шатаясь, шли под пули, с криком боли вырывали из себя стрелы и метали в турок, как дротики. Капля камень долбит не силой – частым падением и множеством своим. Сотня павших гребцов стала погребальным холмом для двенадцати йени-чери.

Лишь Сафонка оказался достаточно подготовлен, чтобы дать отпор янычарской выучке, – сказались былой опыт да тренировки Хуа. Он остался атаманом без ватаги, один против восьмерых. Османы медленно окружали его, оттесняя к носу корабля. Они бы давно прикончили смельчака, да пистоли и аркебузы были уже разряжены, а подобраться поближе мешали завалы из трупов.

Продолжать драться глупо. Хуа и Джумбо еще не вернулись. Прыгнуть в воду? И что потом? Взбираться на горящую галеру? Проще вернуться туда тем путем, каким пришел. Османы вряд ли станут преследовать, лезть вслед за ним на пылающий корабль…

Хуа То прыжком преодолел провал между кормой каторги и носом галеона, заняв место рядом с Сафонкой. Короткая, локтя в два, цепь была обернута вокруг его ладоней. Трое янычар, сбросив в воду несколько трупов и расчистив путь для атаки, ринулись вперед. Высокий чорбаджи в долбанде, шапке с павлиньими перьями, замахнулся на китайца саблей. Хуа То быстро выбросил вверх руки, рывком развел их в стороны, так что падающее лезвие наткнулось на туго натянутую железную кольчатую веревку. В тот же миг китаец будто выстрелил в бок правой ногой. Янычарского офицера словно унесло порывом ветра к борту, он перекувыркнулся через леера и с плеском упал в воду. Не теряя ни секунды, мастер цюань-шу бросил цепь в лицо второму янычару, каким-то непостижимым приемом отобрал ятаган у третьего, ухитрившись сломать ему руку, располосовал стальным полумесяцем живот турку, который отдирал железного удава с поцарапанного и ушибленного лица. И вот уже маленький желтолицый воин стоит рядом с русским другом, угрожающе подняв ятаган.

Оценив нового врага, османы попятились, перегруппировались. Четверо самых рослых сосредоточились против Хуа. Двое, включая турка с поврежденной дланью, который вытащил нож, медленно двинулись на Сафонку.

Прозвучавший на втором галеоне сильный взрыв заставил всех вздрогнуть – огонь добрался до пороховой камеры. Видимо, запас боеприпасов был почти израсходован или испанцы сумели вовремя избавиться от значительной его части: корабль не взлетел в воздух. Но было ясно, что он обречен. Переброшенные ударной волной горящие обломки завалили палубу каторги, запутались в такелаже. Пожар на галере усилился. Пылающие и тлеющие куски дерева посыпались и на палубу первого галеона. Сафонка и Хуа То отскочили и спрятались за пушкой, османы отпрянули к передней мачте.

От зоркого взгляда Искандара не укрылась молниеносная стычка на носу. За ней он увидел куда больше, чем его подчиненные. Китаец где-то пропадал четверть часа, не участвовал в атаке вместе с первой лавиной рабов. Не прятался же этот храбрец? Чем он был занят? Наверняка освобождал гребцов с нижних палуб!

Сбылся кошмарный сон полководца – сражение на два, нет, даже на три фронта. Мало двух галеонов, там еще и рабы… Все же сдаваться Искандар не собирался.

– Мурад-паша, десять галионджей пусть пробегут по верхней палубе, скинут все горящие обломки в воду. Остальные начинают общую атаку на кормовую башню. Отзови шестерых телохранителей, что готовятся напасть на русского и китайца, они мне здесь пригодятся.

Мурад отдал распоряжения и вернулся к командующему.

– Великий, прямой штурм сулит большие потери. Ты же сначала хотел послать на ванты лучших стрелков, чтобы те перебили испанцев сверху…

Искандар впервые неприязненно взглянул на Мурада. Неужели янычар-паша забыл, что в бою нельзя обсуждать приказы командира? Впрочем, он сам учил своего любимца подвергать все сомнению. Тем более, что Мурад вообще-то прав…

– План битвы приходится менять по необходимости. Сейчас нам в спину ударит новое рабское стадо, мы окажемся между молотом и наковальней. Надо занять укрепление испанцев поскорее, и тогда сверху мы поохотимся на бунтовщиков, как на кабанов с вышки… Выполняй приказ!

Оставив два десятка самопальщиков охранять тыл, Искандар бросил все наличные силы на штурм кормовых надстроек. Под прикрытием аркебузьеров и арбалетчиков, спускавших курки при даже мимолетном появлении из-за укрытий лица или фигуры врага, турки полезли вверх по доскам. Ударная группа пробивалась по главной лестнице. Еще один отряд спустился под палубу, намереваясь проникнуть в башню снизу через корабельные ходы.

Христиане отбивались с мужеством обреченных на смерть гладиаторов. Это помогло им убить немало врагов, победы же не принесло. Когда с палубы каторги и из протараненных в бортах отверстий на галеон хлынули потоки заросших, бородатых, визжащих от страха и ненависти к хозяевам невольников, большинство османов уже хозяйничали на корме. Оставшиеся внизу неудачники были буквально затоплены рекой рабских тел.

– Надо выручить правоверных, Искандар-бег! Давай спустимся и ударим по райе! – возбужденно предложил Мурад.

– Бесполезно. Сражающиеся переплелись теснее, чем клубок змей в зимней норе. Незачем лезть в рукопашную, терять людей попусту. Эй, пушкари! Подтащите к краю башни пушку. Разверните ее. Зарядите картечью. Забейте пыж поплотнее, чтоб пульки не высыпались. Наклоните вниз дулом. Подложите доски под лафет. Вот так… И нацельте в самую гущу толпы…

– Так мы же заодно правоверных перебьем!

– Они все равно считай, что мертвые, нам их не спасти… Удачным выстрелом мы уложим половину гребцов. Учти, я не вижу Джумбо. Он наверняка приведет рабов еще и с нижней гребной палубы. Стреляйте же скорее, а то они рассеются!

Могучий Слон появился как раз в тот момент, когда оглушительный залп пригвоздил к доскам палубы полусотню рабов, добивавших турок у самой башни. Остальные отбежали и залегли. Молили о помощи, стонали раненые, на них никто не обращал внимания.

Русский и китаец присоединились к чернокожему исполину.

– Искандар в осаде, – спокойно сказал Хуа То. – Он не мочь двинуться с места.

– Мы хуже иметь положение, чем его, – так же невозмутимо ответил негр. – Если мы напасть, турки стрелять из аркебуз. Если стоять на месте долго, они еще заряжать и еще стрелять из пушки. Мы иметь пушки, но кто стрелять…

– Давай попробую, – вызвался Сафонка, добром помянув батюшку, некогда пославшего его в обучение в пушкарям.

Впервые в жизни Искандар разочаровался в себе, подверг сомнению свой божественный дар предугадывать действия противника. Он был уверен, что толпа гребцов с ходу кинется штурмовать кормовую башню, отхлынет, подобно приливу, оставив после себя трупы, как волна – водоросли и камни. И лишь потом обескураженные вожаки рабов, возомнившие себя новоявленными Спартаками, начнут думать, как действовать дальше. В миг растерянности турки обстреляют восставших картечью, вызовут панику и уж тогда пойдут в завершающую атаку, нанесут, как говорили западноевропейские рыцари, «удар милосердия»…

Вместо этого невольники трусливо – и надо признать, весьма разумно – прятались за мачтами, грудами тел, обломками такелажа, остовами спасательных шлюпок, крышками люков, артиллерийскими лафетами, не выражая намерения приближаться к корме. Некоторые из них (судя по внешности, европейцы, а по повадкам – бывшие солдаты) завладели мушкетами и аркебузами. Истинное же потрясение Искандар испытал, увидев, что дюжина рабов развернула одну из бортовых пушек, стоявших на верхней палубе, и нацелила ее прямо на корму. Распоряжались ими Джумбо и Сафонка.

Грек дал волю гневу и досаде, вызванным грубой недооценкой противника.

– Проклятый черномазый! Почему ж ты не сгорел!

Чувство справедливости заставило сразу же пожалеть о сказанном. Он искренне восхищался негром, ибо ничего не ценил на свете больше, чем полководческий талант.

«Только Джумбо мог удержать рабов от бессмысленной немедленной атаки, догадаться использовать артиллерию… А Сафонка умеет обращаться, с пушками. Почему же судьба так немилостива – в самый решающий час моей жизни выбрала достойного противника. Ведь из тысяч сражений, известных истории, можно пересчитать по пальцам такие, когда мерялись силами истинно великие полководцы. Ганнибал и Спицион Африканский, Сулла и Марий, Цезарь и Помпей, Аттила и Аэций, Тамерлан и Баязет Молниеносный… Остальным гениям противостояли в основном бездарности и посредственности. А, может, хорошо, что соперник под стать? Император Акбар утверждал: „Враги – это тень человека. Величиною этой тени можно мерить значимость деяний человека“. Ладно, не будем отвлекаться…»

– Всем укрыться! – крикнул Искандар.

Вовремя. Ядро со свистом пролетело в трех локтях над башней. Сафонка не ведал тонкостей наводки испанской корабельной кульверины, отличавшейся от воронежских пушек, и промазал. Тратить время на перезарядку не стали: не было уксуса для охлаждения, ствол остывал бы слишком долго. По приказанию Джумбо новоявленные артиллеристы бросились подкатывать второе орудие.

Не дожидаясь нового выстрела, Искандар собрал самопальщиков и велел убивать любого из рабов, кто высунет нос из-за укрытий и полезет к пушкам.

Из-под дождя арбалетных болтов и аркебузных пуль Сафонку едва успела выдернуть могучая рука Джумбо.

– Нет высовываться! Мы и так заставить турок напасть на нас быстро как можно! Смерть иначе нам! Усталость свалить с ног!

Сафонка и Хуа То согласно кивнули. Они знали, что такое внезапная усталость после боя. Схлынет горячка. Ноги, руки, голова наливаются свинцом. Щемит сердце. И никакая сила не заставит подняться с места и вновь идти в атаку. А ведь рабы измотаны еще и предыдущей греблей!

Конечно, турки тоже не из железа сработаны, но они – опытные воины, привыкшие сражаться подолгу, умеющие использовать короткие передышки между схватками для отдыха и расслабления.

Теми же соображениями руководствовался Мурад, поздравляя командира с неизбежной скорой победой.

Искандар огорченно закусил губу. До него с потрясающей ясностью дошло, что победа все еще очень далека. Морской бой словно разбился на множество отдельных поединков. Исфандияру из «Шах-намэ» пришлось совершить семь подвигов, один труднее другого. Подобно железнотелому герою книги Фирдоуси он, Искандар, с честью выходил из каждой переделки, но перед ним возникали все новые, более опасные враги, преграды, ловушки. Не постигнет ли его печальная участь Исфандияра? Может, Джумбо уподобится древнеиранскому богатырю Рустаму, чьи стрелы принесли гибель доселе неуязвимому и непобедимому воителю?!

Негр наверняка поступит так, как сделал бы я сам. Принудит врагов к немедленной схватке, покуда его собственное войско не размякло, не потеряло боевого пыла. У рабов слишком мало стрелков, способных, взобравшись на мачты, перебить бывших хозяев, как куропаток. Турки успеют посшибать их раньше. Значит, у Джумбо остается один выход – предать галеон огню. Нам нужно будет немедленно тушить пожар, а это невозможно сделать, предварительно не уничтожив восставших…

Скверно, что рабский вожак перехватил инициативу. Теперь он навязывает мне темп и манеру боя. Я был вынужден вести штурм кормовой башни вместо правильной осады… Обстреливал своих… Вот они, лишние потери… И теперь придется атаковать в лоб вопреки всем своим принципам…

– Самопальщики, приготовьтесь! Сейчас райя выскочат из укрытий, подбегут к левому борту и станут притягивать корабль к пылающей каторге! Уничтожайте их!

Османы недоверчиво посмотрели на командующего: откуда он взял, что рабы решатся на самоубийство? И тут же вынуждены были поднять ружья, арбалеты и луки. Гребцы действительно кинулись к борту, прикрываясь импровизированными щитами из связанных кое-как досок. Некоторые пятились, держа перед собой трупы для защиты от пуль и стрел. Десяток бывших воинов во главе с Сафонкой, завладев аркебузами, повели ответный огонь по османам. Заскрипели веревки. Сначала инерция удерживала корабли на месте, потом как будто невидимые магниты начали притягивать их друг к другу.

– Все вниз! Общая атака! В первую очередь убивайте вожаков и стрелков! – крикнул Искандар и ринулся в свою последнюю битву.

Соотношение сил складывалось не в пользу мятежников; трое или четверо против одного турка. У отряда Сафонки имелось пятикратное преимущество, и то все погибли. Однако теперь повстанцы были вооружены не деревяшками, а ятаганами, шпагами, палашами, пиками, пистолями, арбалетами и аркебузами, подобранными с палубы. Это несколько уравновешивало шансы. Главным же их козырем оказались Джумбо и Хуа То.

Черный гигант оставил Сафонку во главе стрелков, приказав охотиться за турками из-за укрытий и вступать в рукопашную лишь в самом крайнем случае. Поэтому русский видел сражение как бы со стороны. Он никогда не встречал таких бойцов, как негр и китаец!

Джумбо, вооруженный обломком огромного весла, который обычному человеку было бы нелегко просто тащить, превратился в оживший таран. Там, где он пролетал, ряды противника выкашивались.

Хуа То сражался совсем иначе, хотя не менее смертоносно. Держа в руках по сабле, он необыкновенно быстро рубился, прыгал, кувыркался, переворачивался в воздухе, как скоморох, делал неожиданные телодвижения, обманывающие противника, бил ногами из немыслимых положений.

Забивая пулю и пыж в дуло пистоля, Сафонка слишком поздно заметил пятерых янычар, под прикрытием спущенных парусов пробравшихся в тыл его стрелкам. Парня спасло то, что он находился впереди своей ватажки и успел обернуться, услышав за спиной крики и выстрелы. Девять рабов и три янычара лежали мертвые, двое врагов бежали на него. Сафонка разрядил только что заряженный пистоль в живот ближнему осману, обнажил испанский палаш – длинный, прямой, похожий на русский, поэтому он и предпочел его саблям и шпагам. Приготовился к отпору. И застыл, опознав в своем противнике Селима…

– Погоди, друже, я не хочу убивать тебя! – крикнул русский. Фраза застряла в горле, когда он увидел тупые, неподвижные, как у гадюки, глаза фанатика.

Ятаган со свистом рассек воздух, Сафонка отпрянул. Не совсем удачно – лезвие задело левое плечо, соскоблив кожу. Оскалив зубы, Селим еще раз ударил сверху. Сафонка подставил палаш и, как учил Хуа То, выбросил вперед ногу, попав турку в низ живота. Тот согнулся. Казак отскочил в сторону и секанул по склоненной шее. Секунду ошалело смотрел, как катится, сверкая выпученными глазами, отрубленная башка недавнего товарища по веслу, как бьется обезглавленное тело, извергая фонтан кровищи из отверстой выи.

…Невидимый колдун вдруг превратил умирающего Селима в первого, еще в младости зарезанного Сафонкой куренка… Цыплячья тушка, лишившись гребенчатой головки, тоже долго не смирялась, судорогами выражала протест против несправедливой смерти…

Стряхнув наваждение, ощутив поочередно острый укол жалости и приступ злого гнева на дурня, пренебрегшего годами дружбы, Сафонка выскочил из-за укрытия. Зацепив пораненную руку за ворот истлевшей от ветхости рубахи, сознавая, что истекает кровью, он в каком-то тумане наблюдал страшные дела, творившиеся перед ним.

Высокий красавец Мурад в богатой одежде, со сверкающими павлиньими перьями долбандом сечет-сечет маленького китайца в изношенных безрукавке и портах, похожего на нищего мальчишку-попрошайку, больного желтухой. И никак не может попасть. Хуа уворачивается, ускользает вертким угрем. У него тоже только один клинок, второй сломался. Внезапно у китайца заплетаются ступни, он неуклюже топчется на месте, теряет равновесие, чуть не падает. Торжествуя, паша делает глубокий выпад. Сафонка отчаянно кидается вперед, кляня себя, что уже не успеет спасти друга… И действительно опаздывает, да не к тому исходу, какой ожидал. Хуа мгновенно проворачивается на перекрещенных ногах, пропуская летящую параллельно палубе саблю Мурада мимо себя. И с резким выдохом обрубает турку вытянутую вперед руку.