Текст книги "Жизнь и приключения Лонг Алека"

Автор книги: Юрий Клименченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Все кончено, – сказал Кирзнер и скрипнул зубами. – Не сумели мы защитить демонстрацию. Не так расставили свои боевые силы. Надо было быть всем вместе, может быть, тогда дали бы отпор… Я ведь предупреждал… Впрочем… – Он махнул рукой. – Мало, мало у нас еще оружия… Сколько погибших! Но эти смерти не пройдут даром, за них дорого заплатят. Борьба только начинается…

Алексей молчал. Перед глазами все еще стоял бегущий на него солдат со штыком, улица, покрытая черными пятнами крови, женщина, волочащая за собой труп мужчины… Он плохо понимал то, о чем говорил ему Кирзнер. Да, конечно, вооруженные боевики должны быть вместе, а их разослали по колоннам…

С осторожностью, закоулками, чтобы не нарваться на полицию и солдатские заслоны, они добрались до Столбовой.

– Приходи завтра, – сказал Кирзнер и, не прощаясь, ссутулясь, вошел в парадную.

Бруно Федорович не ошибся. Борьба усиливалась. Январские события послужили началом непрерывной цепи забастовок и демонстраций. Против самодержавия поднялись не только рабочие, но и крестьяне. Призывы «Долой помещиков!», «Долой царя!» все чаще и чаще раздавались в деревнях. Даже церковные праздники превращались в грозные митинги и демонстрации против баронов и пасторов. В городах не прекращались волнения, нередко приводившие к кровавым стычкам между рабочими и полицией.

Последнее время Алексей мало видел Кирзнера. Бруно Федорович пропадал на заводах «Феникс», Балтийском вагоностроительном, верфях Ланге. Да и у самого Чибисова хватало работы. Он часто ездил в Усть-Двинский гарнизон, где у него наладились связи с солдатами. Там уже была создана крепкая партийная ячейка, и теперь Алексей выполнял задания руководителя этой организации Денемарка.

Он совсем запустил занятия в мореходной школе и с трудом добивался удовлетворительных оценок, удивляя преподавателей. Раньше он учился отлично, но сейчас не хватало времени. Нужно было много читать, готовиться к выступлениям.

Алексею нравилась эта работа. Он почувствовал силу слова. Видел, как внимательно его слушают, а потом задают вопросы. Видно было, что солдатам близко все, о чем он им говорил.

Учебный год подходил к концу. Надо было на время прекращать партийную работу и снова искать себе места на пароходе. Но при встрече Бруно Федорович сказал:

– Ты должен остаться в Риге, Алеша. Нельзя бросать Усть-Двинский гарнизон. Дело идет там хорошо, и Денемарк говорил мне, что ты там необходим. Он очень доволен тобой.

Алексей стосковался по морю, ему хотелось в плавание, но он сразу понял Кирзнера и ответил:

– Надо так надо. Что же я буду делать все лето?

– В рижском порту есть буксир «Эклипс», маленький такой, букашка, может быть, ты его видел? Он таскает баржи с песком с низовья, иногда помогает швартовать суда. Принадлежит он двум старикам – Казрагсу и Лудуму. Горе-судовладельцы! Старики отличные, а сыновья их наши рабочие-большевики. Тебя возьмут на «Эклипс» рулевым. Не ахти какое плавание, но все-таки… В стаж пойдет.

– Есть идти на «Эклипс», – по-матросски ответил Алексей. – Когда?

– Кончишь ученье, перейдешь в следующий класс и сразу можешь наниматься на буксир. Скажешь, что послал тебя я.

– Хорошо. Все понял.

Алексею было приятно, что его похвалили. Это утешило его. Еще успеет наплаваться на хороших пароходах.

В середине мая закончились занятия. Кое-как Алексей перешел в следующий класс. Теперь он был свободен до осени.

22

…Алексей нашел «Эклипс» в Экспортной гавани притулившимся в самом углу ковша. Он был так мал, что ею труба всего на несколько футов возвышалась над причалом. Но зато вид у буксирчика был великолепным. Он блестел, как старая, только что отремонтированная игрушка. Медяшка сияла, борта были выкрашены свежей чернью, деревянная палуба выдраена до белизны, на крошечной мачте полоскался чисто выстиранный трехцветный флажок Российской империи.

Встретил Алексея меднолицый седой старик с огрызком сигары в зубах и в морской, с золотым якорем, фуражке. Он дружелюбно поглядел на Алексея выцветшими голубыми глазами и представился:

– Капитан Казрагс. Я тебя давно жду. Место свободно, работать некому. Платить будем мало. Придет компаньон Лудум – решим сколько.

Так началось «плавание» на «Эклипсе». Судно было такое крошечное, что содержать его в порядке, ухаживать за ним не составляло большого труда. Кроме двух капитанов, которые сами стояли на руле, на «Эклипсе» работал мальчишка лет шестнадцати. Его звали Вилис. Он приходился каким-то дальним родственником капитану Лудуму. Был еще машинист, которого все важно величали «старшим механиком».

«Команда» приходила на буксир чуть свет. «Старший механик» разводил пары, Вилис с Алексеем убирали суденышко, драили палубу, скатывали ее водой из ведер, поднимали флаг. Капитаны являлись попозже. Они придирчиво осматривали все судно, справлялись у «старшего механика», поднят ли пар, и, если все оказывалось в порядке, подавалась команда: «Отдать швартовы!»

Здесь все делалось, как на настоящем большом судне. Оба капитана когда-то плавали на английских парусниках и свято соблюдали традиции.

«Эклипс» бежал вниз по реке, швартовался где-нибудь недалеко от устья. Там его уже обычно ожидали нагруженные песком небольшие баржи. С трудом он тянул их вверх по реке, до самой Риги. Такой рейс иногда занимал целый день. Изредка, когда в порту не хватало буксиров, «Эклипс» приглашали помочь швартовке какого-нибудь парохода. Капитаны радовались. За такую работу прилично платили, но случалось это редко. Вообще «судовладельцы» еле-еле сводили концы с концами. Заработки были мизерными. Из-за этого старики часто спорили. Лудум предлагал продать буксир, Казрагс возражал, доказывая, что «Эклипс» еще будет приносить доход, надо только переждать тяжелое время.

На самом же деле ни тот, ни другой своей жизни без этого старика-буксира не представляли. Это было их последнее «море», последнее командование. Что бы они стали делать без привычной, милой сердцу обстановки? Поэтому они делали все, чтобы как-то продержаться на «Эклипсе».

Вечером буксирчик швартовался где-нибудь у городских набережных, все двери закрывались на замки, и команда расходилась по домам. Ночью, как и в праздники, не работали.

Алексей бывал в Усть-Двинске у своих солдат каждый праздник. Он с радостью замечал, как меняется у них настроение. В гарнизоне уже провели несколько митингов, на которых ораторы выступали с требованием улучшения питания, одежды, вежливого обращения офицерства с нижними чинами… Начальство, окруженное вооруженными солдатами, молчаливо выслушивало «крамольные» речи. Боялось.

Алексей привык к «Эклипсу» и его, «экипажу». Капитаны действительно оказались чудесными людьми. Особенно нравился ему Казрагс. Он плохо говорил по-русски, но любил рассказывать о своей жизни и плаваниях. Его только надо было «завести», начать разговор, а там уж остановить капитана становилось трудно. Этим пользовались Алексей и Вилис, который был великим охотником до морских историй и приключений. Если «Эклипс» стоял в ожидании работы и капитан грелся на солнышке, посасывая свою дешевую сигару, Алексей обычно начинал:

– А это правда, Альфред Карлович, что у англичан на парусниках плохо кормили?

– Где как. Я плавал на «Флаинг фиш», там кормили худо. Мастер^[12] уж слишком экономил на наших желудках. Мы отказались работать, лезть на реи, убирать паруса. Он перепугался и приказал давать нам все сполна.

– Ничего вам за это не было?

Казрагс поднимал кверху сжатый, татуированный кулак:

– Ничего. У нас была дружная команда, крепкая, как эта рука: все за одного, один за всех. Мастер нас побаивался. Его могло неожиданно смыть за борт во время шторма, э? Бывали такие случаи. – И Казрагс хитро подмигивал своими голубыми глазами. – Шторм, волна… Все бывает. А мы умели молчать.

– Как же вы сами хозяином стали? – подтрунивал Алексей. – Не боитесь, что вас команда за борт выкинет?

– Я вас всех сам повыбрасываю в Двину! – Капитан громко хохотал. – Еще есть силенка… А потом, какой я хозяин? – сердился старик. – Мы с Лудумом купили «Эклипс», чтобы на старости лет дома пожить. Ревматизм замучил. Все свои сбережения за многие годы истратили на этот буксир. А что толку? Денег нет даже на ремонт. Хозяин!

Дни проходили в работе, недели катились за неделями.

23

Двадцать четвертое июня, день Ивана Купалы, латыши праздновали весело. Жители Риги семьями выезжали за город на пляжи Рижского залива или на берега живописной речки Аа, устраивали там пикники, жгли костры, пускали фейерверки и пели «ивановы песни». Не обходилось, конечно, без изрядной выпивки. На лесных полянках расстилали скатерти, и шел пир горой. Молодежь танцевала, старики степенно беседовали, потягивая из кружек.

Офицеры и комендант Усть-Двинского гарнизона решили в Иванов день устроить большой бал. Готовились к этому торжеству задолго, тщательно. Офицеры совсем загоняли своих денщиков. Солдаты бегали к портным, сапожникам, белошвеям. Господа шили новые мундиры, сапоги, шелковые рубашки. Комендант потерял голос от бесконечных споров с интендантами, заказывающими вина и закуски у рижских купцов. Счета намного превышали предварительную смету, но вычеркнуть что-нибудь из намеченного было немыслимо.

– Все должно быть по первому классу, ваше превосходительство, – убеждал его интендант. – Помните, какой праздник устроил в прошлом году Рижский гарнизон? Неужели мы окажемся хуже?

Комендант вздыхал, отирал платком вспотевшую шею и соглашался. Придется увеличить сбор денег по подписному листу среди офицеров, кроме того, возможно, удастся кое-что натянуть на солдатском довольствии. Некоторое время будут давать в котел поменьше мяса и масла… В общем, будет видно.

Отряды солдат ежедневно отправлялись убирать гарнизонный сад, посыпать мелким белым песком дорожки, обновлять клумбы. Солдаты-плотники в укромных, тенистых уголках строили зеленые беседки. Без этого не обойтись. Дамы со своими кавалерами любили отдохнуть в таких беседках после танцев. На деревьях натягивали проволоку, развешивали разноцветные фонарики, а по обочинам аллей устанавливали масляные плошки. Их зажгут, когда начнется бал.

Жены и дочери офицеров давно ожидали этого дня. Вот уж где они смогут показать себя! Ничего, что их гарнизон расположен не в самой Риге, они ни в чем не уступят рижанкам. Одежду к празднику шили у лучших местных портних, а кто был посостоятельнее – заказывали платья в Петербурге. Одним словом, для всех обитателей Усть-Двинского гарнизона бал в день Ивана Купалы являлся большим приятным и долгожданным событием.

Все лучшее рижское общество получило пригласительные билеты. Они были отпечатаны на прекрасной мелованной бумаге и начинались словами: «Его превосходительство комендант Усть-Двинского гарнизона всепокорнейше просит прибыть господина и госпожу… с дочерьми на…»

Владимир Николаевич Подгоецкий получил приглашение одним из первых. Он повертел билеты в руках, небрежно бросил на стол и сказал Ирине Сергеевне, сидевшей с книгой в кресле-качалке:

– Ирочка, мне что-то не хочется ехать на бал к этим солдафонам. А тебе? Тоже нет? Вот и хорошо. Отдадим билеты Алевтине, пусть покружится со своим кавалером. Кстати, мне понравился этот студент, которого она представила нам недавно. Такой милый, выдержанный молодой человек, со здравыми политическими взглядами. Я с ним поговорил немного.

– Если я не ошибаюсь, у Буткевичей два больших магазина колониальных товаров. Но я не уверена. Может быть, однофамилец.

– Я надеюсь, что ты не смотришь на этого юнца как на нашего будущего родственника, Ирочка? – Владимир Николаевич самодовольно ухмыльнулся.

Тина проводила каникулы у родителей в Риге. За последнее время она очень подружилась с Марком. Их привыкли видеть вместе, и сплетницы называли его женихом. Об Алексее Чибисове девушка совсем забыла: они долго не виделись, и она даже не вспоминала о нем. Жизнь летела интересная, веселая, наполненная разнообразными событиями. Марк был отличным собеседником, послушным подданным, терпимым к ее капризам, и вдобавок красивым юношей, на которого с удовольствием поглядывали женщины.

Билетам на офицерский бал Тина обрадовалась. На таких балах она раньше не бывала, а слышала много. Там собирается весь цвет общества, на балу она блеснет своими новыми туалетами, привезенными отцом из Англии. О ней заговорят газеты. Приятно, когда о тебе, например, пишут такое: «…на балу блистала прелестная дочь известного в нашем городе инженера В. Н. Подгоецкого…» – или так: «…наибольшим успехом пользовалась А. В. Подгоецкая, дочь нашего известного инженера, построившего мост через Волгу в районе Нижнего Новгорода. Ее платье цвета «электрик», как голубое пламя, мелькало повсюду. Для того чтобы ангажировать ее на танец, приходилось записываться в длинную очередь…» Тина была тщеславна и не сомневалась в успехе.

– Двадцать четвертого едем на бал в Дюнамюнде, в гарнизон, – сказала она Марку, когда они встретились. – Надевайте фрак. Там будет вся наша знать.

– У меня еще нет фрака, – засмеялся Марк. – Надену парадную студенческую тужурку на белой шелковой подкладке. Тоже очень эффектно выглядит. Может быть., примете эту замену?

– Приму, Марк, – улыбнулась Тина. – Я люблю форму, и будем считать, что это студенческий фрак.

– Ну, значит, все улажено. Когда прикажете заехать за вами?

– Приезжайте пораньше. Говорят, там чудесный сад, погуляем…

Как обычно в праздники, рано утром Алексей поехал в гарнизон. Он давно знал о предстоящем офицерском бале и думал, что увлеченное своими дамами и танцами начальство меньше обычного будет обращать внимание на солдат. Может быть, удастся встретиться с активистами без помех где-нибудь вне гарнизона, подальше в лесу или на побережье. Поговорить, не опасаясь всяких провокаторов и осведомителей, которых всюду было достаточно.

Алексея встретил взволнованный Денемарк.

– Солдаты подготовлены к выступлению, – сказал он, пожимая Чибисову руку. – Сегодня во время бала мы проводим демонстрацию солидарности с потемкинцами. Пусть офицеры знают, что мы вместе с восставшими, и сделают выводы…

Для Алексея это сообщение явилось неожиданным. Наверное, решение приняли, когда он отсутствовал. Он спросил, что ему предстоит делать.

– Ты должен быть среди солдат. Скажешь короткую речь о моряках-черноморцах. О том, что побудило их поднять на крейсере красный флаг. Встретимся у гарнизонного сада в восемь вечера.

Волнение Денемарка передалось и Алексею. Он впервые должен присутствовать на выступлении солдат. Как все это будет происходить? Не приведет ли оно к кровавому столкновению? Алексей не знал, как убить время до назначенного часа. Не мог найти себе места. Слоняясь по поселку, заходил к знакомым, но дома никого не застал. Все ушли на реку праздновать Иванов день. Запоздалые горожане с мешками и корзинками, не останавливаясь в поселке, направлялись туда же.

Алексей вышел к лесу, недалеко от дороги нашел полянку, скинул пиджак, положил под голову и лег. Он думал о том, что скажет солдатам. Представил себя на восставшем крейсере. Одинокий корабль под красным флагом… Представил матросов, с надеждой глядящих на мрачные, серые корабли, застывшие на рейде… Поддержат ли? Взовьется ли еще на чьей-нибудь мачте флаг революции? И горечь разочарования… Одни! Но «Потемкин» еще не сдался. Еще звучат вдохновенные, пламенные речи, призывающие к борьбе… Может быть, какой-нибудь корабль все же примкнет к ним? Ведь требуют они того, что нужно всем матросам: нормальной пищи, человеческого отношения, офицеры должны считать их такими же людьми, они должны иметь такие же права…

Все так просто и справедливо. Вот об этом он и скажет солдатам.

24

Алексей пришел к воротам сада задолго до условленного с Денемарком времени. Тут уже стояло несколько зевак, наблюдавших за съездом гостей. Начинало темнеть. К воротам то и дело подъезжали блестящие коляски и кареты. Из них выскакивали офицеры в новеньких мундирах, помогали выйти своим дамам в вечерних платьях, предъявляли билеты двум стоявшим у ворот фельдфебелям и скрывались в глубине сада.

Экипажи отъезжали, уступая место другим. Гостей становилось все больше. Штатские господа перемешались с офицерами, а женщины разноцветными бабочками кружились около центрального фонтана. Из-за ограды доносились громкий смех, обрывки фраз, шарканье ног по песчаным дорожкам. Ждали танцев.

Грянул духовой оркестр. Полились звуки вальса. Все пришло в движение. Кавалеры торопливо кланялись своим дамам и увлекали их на огромную гладкую деревянную площадку, изготовленную плотниками специально для танцев. Тут же, в центре сада, должны были запускать фейерверк.

Неожиданно над головами танцующих зажглись гирлянды фонариков, а у дорожек вспыхнули десятки плошек, зажженных солдатами. Сад осветился причудливым колеблющимся светом. На лица людей падали разноцветные блики. Все казалось волшебным, необычным, и от этого становилось еще веселее. А в гарнизонном зале, между длинными столами, накрытыми белыми скатертями, уставленными всевозможными яствами, суетились официанты, приглашенные из лучших рижских ресторанов. Они заканчивали последние приготовления.

Тина Подгоецкая, Марк Буткевич и подпоручик Лео Нечаев, тоже один из преданных поклонников Тины, подъехали на вороном лихаче, в лакированной коляске. Лихача не без труда раздобыл Лёсик, как все называли подпоручика. Хотелось шикануть!

– Смотрите, какая прелесть! – воскликнула Тина, когда они вошли в сад и увидели пеструю толпу танцующих, освещенную плошками и фонариками. – Совсем как в Вене на балах вальсов. О них мне рассказывал папа. Пошли скорее, Марк. Следующий танец ваш, Лёсик, – повернулась она к офицеру. – Где мы встретимся?

– Я буду ждать вас у фонтана, как царевич Марину Мнишек, – поклонился Нечаев. – Буду ждать с нетерпением, Тина.

– Тот, кто умеет ждать, всегда бывает вознагражден, – засмеялась девушка. – Пошли, Марк.

Алексей узнал Тину, когда она выходила из коляски. Узнал и Буткевича. Значит, все-таки он сделался ее другом. Какая она стала красавица! В сердце тихонько кольнуло. Он не видел ее около двух лет, как-то не приходилось, и писать он ей не писал. Да и о чем? У них совсем разные жизни. И все-таки… Лучше бы она была с ним, а не с Буткевичем.

У ворот сада появился Денемарк. Алексей подошел к нему.

– Сейчас начинаем, – тихо сказал Денемарк. – Солдаты уже идут.

Они закурили. Над деревьями то и дело взлетали ракеты, оркестр играл без перерывов, смех слышался чаще, становился громче. В темноте появились первые ряды солдат.

– Пора, – сказал Денемарк. – Идем.

Алексей не успел осмотреться, как очутился среди солдат. Все пространство перед садом было заполнено ими.

– Вперед! – крикнул Денемарк, и солдаты, напирая друг на друга, смяв контролеров, хлынули в сад.

В первое мгновение танцующие не заметили их, но когда чей-то голос звонко выкрикнул: «Долой кровососов! Да здравствует броненосец „Потемкин”!» – все сразу остановились, пришли в замешательство, оркестр замолк. Какой-то старенький генерал в отставке, глядя обезумевшими от испуга глазами на вливающуюся в сад лавину, по-петушиному прокричал:

– Как вы смеете?! Вон отсюда!

Его слова встретили дружным хохотом, а молодой солдат в лихо сдвинутой на затылок фуражке подскочил к генералу, повернул его спиной к себе и слегка подтолкнул:

– Дуй, дуй, ваше высокопревосходительство, до дома, а мы тут поговорим.

Теперь уже гости растворились в этой массе зеленых гимнастерок. Перепуганные офицеры хватали своих дам и тащили их к выходу из сада. Их никто не задерживал. Из солдатской толпы неслись гневные выкрики:

– Долой грабителей жизни!

– Да здравствует Черноморский флот!

– Да здравствует броненосец «Потемкин»!

Алексей вскочил на садовую скамейку.

– Товарищи! – закричал он. – Матросы с броненосца «Потемкин» восстали против своих угнетателей, против мордобоя и офицерской жестокости. Они требовали приличной пищи, человеческих прав, справедливости. Они подняли на флагштоке алый флаг революции. Мы поддерживаем их и говорим: тот, кто пойдет против народа, от руки народа и погибнет! Мы требуем справедливости и конституции! Солдаты такие же люди! Долой самодержавие!

– Да здравствует Черноморский флот! Мы вместе с матросами «Потемкина»! Ура! – неслось в ответ.

Все находились в крайнем возбуждении. Грозно звучали слова ораторов, вселяя страх в души «лучшего общества» Риги. Не было сделано ни одного выстрела в демонстрантов. Все понимали, что к солдатам применять такие меры нельзя. Это нечто другое, чем подавление и расстрел безоружных рабочих. Как бы самим не потерять голов.

Тина вместе со своими приятелями оказалась прижатой к зеленой беседке. Отсюда выйти из сада пока было невозможно. Ее плотным кольцом окружали демонстранты. Марк стоял бледный, у Лёсика дрожали губы, – он с удовольствием сбросил бы свой новенький офицерский мундир, – а Тина наблюдала за происходящим с любопытством. Она не испытывала страха.

Буткевич заметил Алексея. Он сжал Тинину руку и тихо сказал:

– Смотрите, Тина. Ваш друг…

– Какой друг?

– Лешка Чибисов. Вон, на скамейке, речь говорит. Видите?

Тина повернулась и тоже увидела Алексея.

– Какая неожиданность! – Она состроила презрительную гримасу. – Вот уж никогда не думала, что он будет вместе с этими…

Алексей кончил говорить, соскочил на землю, протиснулся сквозь плотно стоящих солдат и неожиданно очутился у беседки. Он увидел Тину.

– Здравствуйте, Тина, – сказал он без улыбки. – Вот где пришлось встретиться.

Она не ответила, отвернулась. Алексей придвинулся ближе. Лёсик сунул руку в карман.

– Не делайте глупостей, – спокойно проговорил Алексей. – Если вы только вытащите револьвер, вас растерзают. Неужели неясно? Не бойтесь. Ничего плохого вам не сделают, если вы сами не начнете.

Тина гордо вскинула голову:

– А мы и не боимся. Кого бояться? Вас или этих солдат? Конечно, от таких можно ожидать всего…

– Ну зачем вы так, Тина? – огорченно сказал Алексей. – Солдаты вправе требовать человеческого отношения к себе. Они такие же люди, как и вы.

– Мне не нужны ваши объяснения, – высокомерно бросила девушка. – Будет лучше, если вы уйдете. Мне не хочется разговаривать с вами.

– Как угодно. – Глаза Алексея похолодели. – Очевидно, вы никогда не поймете людей, которые живут хуже, чем вы. Прощайте. – Он отошел и смешался с толпой.

– Не следовало разговаривать с ним таким тоном, – прошептал Лёсик. – Изобьют нас, чего доброго, в лучшем случае. Пришлет ваш друг несколько солдат… Только бы выбраться отсюда невредимыми, потом сочлись бы…

– А вы трусишка, подпоручик Нечаев, – засмеялась Тина. – Не посмеют нас тронуть.

– Нет, я совсем не напуган, Тина. Просто не стоит махать красным перед быком. Всегда и везде надо быть дипломатом, а потом уж, когда представится случай, наносить удар. Разве не так, Марк?

– Так, – проговорил до сего времени молчавший Буткевич и, как будто отвечая на свои мысли, добавил: – Да, удар должен быть верным и неожиданным. Но каков гусь, а? Невероятно! Лешка Чибисов – революционер, агитатор! Солдаты – темный народ. Что с них спросишь? Куда поведут, туда и пойдут. Но он-то ведь настоящий поджигатель. Слышали, что говорил? Такие люди опасны для общества.

– Оставьте, Марк. Что они могут? Ничтожества! Вы слишком переоцениваете таких, как Чибисов.

– К сожалению, как видите, эти люди могут многое. Подняли солдат на демонстрацию, сорвали бал, а могли поднять и на худшее.

– Потише, потише. Не говорите так громко. Ведь они рядом стоят, – попросил Нечаев. – Ни к чему дразнить гусей.

Но на них никто не обращал внимания. Солдаты уже покидали сад. Они шли на берег реки Аа, где веселился простой народ. Там они были желанными гостями. С ними шел и Алексей. Всю ночь продолжались летучие митинги. Солдаты братались с рабочими. Они закрепляли союз для предстоящих боев.

Тина с Буткевичем и Нечаевым беспрепятственно, как и все гости, ушли из опустевшего сада. По-прежнему горели разноцветные фонарики, полыхали и коптили плошки, но не видно было разряженных дам, блестящих офицеров, важных штатских господ во фраках. Все разбежались по домам. Только в обеденном зале официанты все еще охраняли накрытые столы да комендант сидел в своей квартире с обвязанной мокрым полотенцем головой, проклиная сегодняшний день, предвидя большие неприятности по службе.

– Прощайте, Марк, – ласково сказала Тина Буткевичу, когда после длительного путешествия пешком, а потом на простом извозчике добрались до ее дома. – Очень жаль, что сорвался такой прекрасный бал. Так хорошо начался и так печально закончился. Правда, я не очень горюю. Я люблю сильные ощущения, а то, что мы сегодня пережили, немного пощекотало нервы. Не огорчайтесь. Мы еще потанцуем с вами. Можете поцеловать меня в щеку, если это вас немного утешит.

– Тина! – радостно воскликнул Марк и крепко прижал ее к себе.

– Я этого не разрешала, – сказала девушка, освобождаясь из его объятий. – До свидания!

Марк не торопясь побрел по улице. Из головы не выходил Алексей Чибисов. Нет, в самом деле, от таких людей общество должно быть освобождено. Недаром он всегда чувствовал неприязнь к Лешке. Всегда, даже в первых классах реального. Теперь же, когда выяснилось, что у них крайне противоположные политические взгляды, неприязнь эта усилилась. Революционер-агитатор! Никакие разумные доводы на них не действуют. Агитация может разрушить все общество до основания. Значит, надо находить другие методы борьбы с ними. Удар должен быть точным и неожиданным…

Марк остановился. Он стоял у большого скучного дома. На доске, привинченной к массивным дубовым дверям, тусклым золотом было написано: «Полицейское управление».

«Вот куда привели меня ноги, – подумал Марк, разглядывая вывеску. – Значит, судьба».

Он постоял еще несколько секунд и решительно взялся за ручку двери.

25

Кирзнер долго разыскивал «Эклипс». В порту ему сказали, что буксир с утра ушел за песком, а вот возвратился ли он в Ригу, не знают. Ищите в Экспортной гавани, где обычно ставят баржи. В указанном месте буксира не оказалось. После длительных расспросов Бруно Федорович выяснил, что «Эклипс» пошел к угольному причалу принимать дрова, которыми топили котлы. Здесь он его наконец обнаружил.

Вся команда, не исключая капитанов, занималась погрузкой топлива. Увидя Кирзнера, капитаны бросили работу и, приказав остальным продолжать, подошли к нему.

– Вот неожиданный гость! Зачем пожаловал, Бруно? Хочешь прокатиться на «Эклипсе»? – спросил капитан Лудум, обмениваясь с Кирзнером рукопожатием. – Это можно.

Кирзнер не принял шутки. Не улыбнулся.

– Мне с Чибисовым поговорить нужно. За тем и приехал.

– Это тоже можно. Леша! – позвал Лудум, и капитаны деликатно отошли в сторону, понимая, что разговор должен происходить с глазу на глаз.

– Был вчера в гарнизоне? – вместо приветствия спросил Кирзнер.

– Был, Бруно Федорович.

– Выступал? Речи говорил?

– Говорил. – Глаза у Алексея загорелись. – Демонстрация прошла отлично, Бруно Федорович. Организовано все было как надо. Хозяева и гости разбежались, а солдаты показали высокую выдержку. Молодцы! Так что все хорошо.

– Хорошо, да не очень, – поморщился Кирзнер. – Для тебя не хорошо.

– А что случилось? – с тревогой спросил Алексей.

– На тебя донес один из твоих бывших соучеников по реальному.

– Буткевич?

– Он.

– Не может быть! Как же вы узнали?

– Ну, это чистая случайность. Буткевич пришел в полицейское управление рано утром. Там никого не было, кроме дежурного офицера и… Буткевич сказал, что вернулся из Усть-Двинского гарнизона, где большевистский агитатор призывал солдат к бунту, дело чуть не кончилось кровопролитием, и если бы не дисциплинированность офицеров, то… «Вы знаете этого агитатора?» – спросил полицейский. «Да, это Алексей Чибисов, из мореходной школы…» Дежурный приказал ему написать обо всем, а наш человек, при котором происходил разговор, разыскал меня и сообщил, что слышал. Вот такие дела.

– Действительно скверно.

– И даже очень. Понимаешь, солдат они сейчас не тронут, ничего сделать им не могут. Гарнизон бурлит, и его лучше не трогать. Власти прекрасно это понимают. Тем более что обошлось без выстрелов. А вот с тобой и другими агитаторами полиция постарается при первой возможности свести счеты. Если тебя схватят, а это обязательно случится, если ты останешься здесь, тюрьма обеспечена, и на долгий срок. Ты для них старый знакомый.

– Что же делать, Бруно Федорович?

– Что делать? – Кирзнер нахмурился. – Тебе надо немедленно покинуть Ригу. Сегодня же. Времени терять нельзя. Завтра донесению Буткевича дадут ход, и тогда уже будет поздно.

– Покинуть Ригу? – переспросил огорченный Алексей. – Все бросить? А как же вы, работа, мореходная школа, отец?

– Придется. Мы без тебя справимся, а учиться можно и в другом городе. Сколько тебе еще до диплома штурмана?

– Один год.

– Ну вот видишь, недолго. Поезжай в Херсон. Там тоже есть мореходное училище. Я дам тебе письмо к хорошему человеку, преподавателю в этом училище. Он поможет. Получишь немного денег на первое время. Помощь партии. Вот так. Давай прощаться с «Эклипсом». Получи у хозяев что причитается, переодевайся в чистое, и пошли.

Алексей побежал переодеваться, а Кирзнер подошел к капитанам:

– Забираю у вас матроса. Заплати ему, Альфред, что положено. Больше он не придет. Если будут спрашивать, скажешь, что ушел, а куда – не знаешь.

Старик Казрагс понимающе кивнул. Он много прожил и научился не задавать лишних вопросов. Капитан вынул из кармана потертый бумажник и протянул Кирзнеру красную купюру – десять рублей.

– Это то, что он заработал. Больше я не могу дать.

– Я знаю, Альфред. Спасибо за все.

Спустя два часа Алексей и Кирзнер стояли на Ратушной площади.

– Встретимся на вокзале в восемь вечера у кассы. Я принесу тебе письмо и деньги. Попрощайся с Иваном Никандровичем. Успокой его как сможешь. Можете не увидеться долго. Лучше не говори, куда едешь. Так будет спокойнее. Ну, до вечера.

Прощание с отцом было тяжелым. Для Ивана Никандровича отъезд сына был неожиданным и необъяснимым. Он никак не мог понять, что же опять стряслось с Алексеем, почему ему так срочно нужно бросать Ригу, учение, дом.

– Зачем? Куда ты едешь?

– Так надо, папа. Поверь мне. Надо. Я тебе правду говорю.

– Я остаюсь совсем один, Алеша. Ты знаешь, как мне будет тоскливо и плохо без тебя. Ведь ты единственный, кто остался у меня в жизни.

Алексею было очень горько, так хотелось, как когда-то в детстве, припасть головой к отцовской груди и заплакать. От этого всегда становилось легче. Но он сдержался. Отец расстроится еще больше.

– Ты для меня тоже дороже всех на свете, и где бы я ни был, мысли мои с тобой, – сказал Алексей. – Буду писать, если позволит обстановка. Прошу тебя, не беспокойся и не мучай себя напрасными тревогами. До свидания, дорогой мой.