Текст книги "Жизнь и приключения Лонг Алека"

Автор книги: Юрий Клименченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Он снова вернулся в порт к Крембу. Пропагандистская работа пошла еще живее. Алек все время вращался среди рабочих.

Он с горечью ощущал, как мало еще знает. В новой для него обстановке борьбы австралийских рабочих встречалось много такого, что требовало знания экономики страны, законов, взаимоотношений между австралийскими капиталистами и рабочими, не хватало марксистской теории, широты кругозора. Алек брал домой книги и читал их по ночам или обращался за помощью к Артему.

Артем охотно разъяснял непонятное. Казалось, он знал все. Откуда брались силы у этого человека? Он работал в порту, а кроме того, был партийным организатором и пропагандистом. Он успевал всюду. Читал. Готовился к выступлениям на русском и английском языках, писал статьи. Правду говорил Струмпе, что спит Артем не более четырех часов в сутки. Он заражал Алека своей энергией, не давал ему ни минуты покоя. Но, несмотря на такую напряженную жизнь, Алек был счастлив. Наконец он опять в гуще классовых боев, борется за идеи, ставшие для него самыми святыми.

Изредка он выкраивал час или два и бежал на Элизабет-роуд к Айне. Она всегда радовалась его приходу, расспрашивала о работе, интересовалась партийными делами. Алек мог рассказывать ей обо всем, что тревожило его, о своих успехах и неудачах, даже произносить речи, которые готовил к выступлению на следующий день.

После «черной пятницы» Айну уволили из магазина Гринфельда. Теперь она служила в другом, маленьком, на окраине. Работа оплачивалась хуже, но Айна не унывала.

Однажды Алек вернулся домой усталый и раздраженный. Хозяева уже спали. Речь, которую он произнес на бойне с призывом объединиться и вступить в новую социалистическую партию, не удалась. Он почувствовал это. Его слушали без интереса, вопросы задавали вяло. Он даже не мог объяснить, отчего так получилось. Кто-то из толпы иронически выкрикнул:

– Ты же не австралиец. Что тебе до наших дел?

Алек рассердился и, стараясь найти глазами говорившего, зло сказал:

– Посмотри на мою башку. Это я получил в «черную пятницу» от австралийского полицейского, защищая австралийскую женщину. А где ты был тогда? Сидел и смотрел в окошко?

В толпе одобрительно засмеялись, зааплодировали, а один рабочий крикнул:

– Ты бы уж помолчал, Снуки. Твое отношение к русским известно. Не обращай на него внимания, парень.

Но все-таки настроение было испорчено.

…На столе стояла тарелка, прикрытая салфеткой, и лежала записка от Дарьи Степановны: «Ешьте все, Алек».

Он не притронулся к ужину. Походил по комнате, и вдруг тоскливое чувство одиночества охватило его. Не было рядом никого, с кем можно поделиться своими неприятностями, кто терпеливо выслушает и утешит. Мысли его побежали к Айне. Наверное, если бы она была с ним, все стало бы по-другому. Они должны быть вместе. Кажется, она расположена к нему…

Алек заволновался, оглядел себя в зеркало, принялся лихорадочно переодеваться. Сменил рубашку, повязал галстук. Через минуту он был готов. А что, если Айна его не любит? Она стояла перед ним как живая. Он так хорошо изучил ее. Взгляд карих глаз, прямой и твердый… Он взглянул на часы. Поздно. Ну ничего. Возможно, Айна еще не спит.

Алек добежал до домика Струмпе и, как мальчишка, перелез через забор. Везде темно! Неужели ее нет дома? Это было бы ужасно. В другой раз он, может, и не решится сказать ей, что задумал сегодня…

Алек, как вихрь, ворвался в дом, влетел в гостиную. Никого! Он, не стучась, толкнул дверь в кухню. Айна была там. Стирала.

– Айна!

Девушка быстро обернулась. Улыбка осветила ее лицо.

– Алек?! Как хорошо, что вы пришли. Я так скучала сегодня. Мама с папой ушли в гости, а мне не захотелось.

Она стряхнула пену с рук, обтерла их передником и протянула Алеку. Он схватил ее руки, наклонился и поцеловал. Раньше он этого не делал. Айна вспыхнула:

– Что с вами, Алек? Я никогда не видела вас таким… О, как шикарно вы одеты! Даже галстук. – Она засмеялась. – В чем дело?

– Айна! Я хочу сказать вам…

В глазах Айны мелькнуло беспокойство.

– Я хочу сказать, что люблю вас и прошу стать моей женой…

– Предлагаете руку и сердце? Прямо из старинного романа. Классическое объяснение в любви…

Лицо у Айны было серьезным, но губы дрожали, глаза смеялись. В них появился какой-то новый свет. Алек поник. Все слова вылетели из головы. Зачем эта ирония? Отказ?

– Я люблю вас, – повторил Алек, – но, может быть, вы не любите меня? Тогда простите. Мне казалось…

Она тихо засмеялась и сказала прерывающимся голосом:

– Милый мой, длинный Алек… Я люблю тебя с тех пор, как увидела твои злые глаза, глядевшие на меня у магазина Гринфельда…

…В марте Алек и Айна поженились. Им устроили скромную свадьбу. Присутствовали самые близкие друзья из русской колонии и несколько австралийцев. Было весело, пели русские песни, танцевали, говорили тосты в честь жениха и невесты. Даже Алек выпил несколько бокалов вина.

Он не сводил глаз с Айны и думал о том, что вот в далекой Австралии он нашел свое счастье. Он был так благодарен за то, что она полюбила его.

…Однажды, гуляя в парке, вскоре после того, как Алек сделал предложение, он задал Айне мучивший его вопрос.

– Ты знаешь, чего я боюсь? – смущенно начал Алек. – Сумею ли я создать тебе такую спокойную жизнь, к какой стремятся все женщины. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю…

– Что-то не очень. Можно попроще?

– Проще? Пожалуйста. Если ты выйдешь за меня замуж, то должна быть готовой ко всем невзгодам, неприятностям и лишениям, которые могут выпасть на долю жены революционера. Ведь ты знаешь, чем занимается Артем, я, наши товарищи? И что ждет нас? Жизнь со мной не будет спокойной… Я должен был сказать тебе об этом.

Он замолчал. В памяти возникли рижская тюрьма, бледные, изможденные жены арестованных, свидания через двойную решетку, грубые, сальные насмешки надзирателей… Вот так, может быть, придется стоять у решетки и Айне… Вынесет ли она такую жизнь?

– Я готова ко всему, Алек, – услышал он ее тихий голос. – Я люблю тебя, и этого довольно, чтобы я перенесла все, если придется…

Он оглянулся и привлек ее к себе.

– Не боишься?

– Я буду рядом, куда бы ни забросила тебя судьба. Помни об этом…

И теперь, глядя на сияющую, похожую на белый цветок Айну, он все еще не мог поверить своему счастью. Бурная волна нежности захлестнула его сердце.

Из-за стола с бокалом в руке поднялся Артем:

– Я хочу выпить за молодых. Будьте всегда счастливы! Держитесь крепче друг за друга во время жизненных штормов. Опередил ты меня, Алексей Иванович, утащил из-под носа невесту, пока я делами занимался, – шутил Артем. – А теперь по старому русскому обычаю – горько молодым! Горько!

Алек с удовольствием поцеловал Айну. Артем захлопал в ладоши, засмеялся:

– Что-то ты ее очень долго целуешь. Так неприлично.

Австралийцы непонимающе переглянулись, увидели, к чему привел тост Артема, и весело заорали:

– Горко! Горко!

Пришлось жениху и невесте поцеловаться еще раз. За столом сидели до утра. Уходя, Артем шепнул Алеку:

– Наверное, сегодня счастливый день. Приехал наш казначей и привез порядочную сумму денег. Можно будет выпускать газету. Я на седьмом небе. Скоро приступим к работе. Пусть твоя молодая жена привыкает и не сердится.

Он обнял Алека, прижал к себе, похлопал по спине и ушел, напевая какую-то песенку.

Алек поселился у Струмпе, в комнате Айны. Его жизнь мало чем изменилась после женитьбы. Он так же поздно приходил домой, читал по ночам и рано, чуть свет, уходил на работу в порт. Но теперь, когда он приближался к домику на Элизабет-роуд, сердце его нетерпеливо билось, и, когда он слышал легкие шаги Айны, бегущей открывать калитку, невыразимая радость охватывала его. Щелкала задвижка, весело лаял Вайси, и Айна попадала в крепкие объятия Алека. Он целовал ее, а она стояла с закрытыми глазами, подставляя свое лицо поцелуям.

Потом, взявшись за руки, они медленно шли к дому. Алек рассказывал ей, что произошло с ним за день. Нина Сергеевна кормила его ужином, и они отправлялись к себе в комнату. Алек брался за книги, а Айна или уходила помогать матери или делала что-нибудь свое.

Если она оставалась с ним, чтение совсем не шло на ум. Алек поминутно вскакивал, подбегал к жене, тормошил ее. Айна притворно сердилась:

– Оставьте меня в покое, мистер Лонг. Занимайтесь своими книгами. А то я опять буду виновата, что вы не успели сделать того, что надо. Я ухожу.

– Нет, миссис Чибисова, вы не уйдете так просто. Я не отпускаю вас. Только за выкуп…

Начиналась возня. Алек хватал Айну на руки, носил по комнате, приговаривал:

– Что, попались? Ну, уходите, уходите, если можете. Выкуп!

Все кончалось жаркими поцелуями…

10

В конце апреля в Брисбен пришло страшное известие о Ленском расстреле в Бодайбо. Австралийские буржуазные газеты писали о «наглости восставших рабочих» и мерах, принятых правительством для подавления «бунта». Хвалили решительность губернатора, храбрость офицеров и указывали количество убитых и раненых. Цифры были чудовищными.

Алек узнал о Ленском расстреле в порту. Джонни, русский грузчик, сунул ему в руку газету:

– Вот почитай, что делают у нас в России, сволочи. Самих бы их всех перестрелять! Ведь одних убитых около трехсот человек. Уму непостижимо…

Алек побежал разыскивать Артема. Но докеры Фоя выгружали пароход в отдаленной гавани, и он не успел повидать его в обеденный перерыв. Пришлось ждать до вечера. Сразу после работы Алек пришел к Артему на Литл-Черч-стрит. Он весь кипел от возмущения и гнева. Не здороваясь, бросил газету на стол:

– Знаешь?

Артем тяжело вздохнул:

– Читал…

– Что будем делать?

– Революцию будем делать… – зло проговорил Артем. Он взял со стола папиросу и, нервно сломав несколько спичек, закурил.

– Я не о том. Что сейчас думаешь предпринять?

– Расскажем всей Австралии о расстреле. Надо, чтобы рабочие знали, как царское правительство по указке буржуазии расправляется со своими подданными. Ненависть должна подняться в их сердцах, и они поймут, что их не пожалеют, если…

– Не то, Федор, – перебил Алек. – Ты слишком далек от Лены. Ты не слышишь плача матерей, не видишь оставшихся сирот. Конечно, сидеть в Австралии, рассказывать о Лене спокойнее, чем защищать рабочих в России…

– Ну, давай дальше, – произнес Артем, и его темные глаза недобро сверкнули.

– Я уезжаю в Россию. Мое место там. Уничтожить надо всех повинных в этом преступлении. Пусть знают, что такие дела им с рук сходить не будут. За каждого убитого рабочего они заплатят собственными жизнями. Пусть боятся.

– Значит, террор?

– Нет. Возмездие. Кровь за кровь…

– Эх ты, марксист! – с сожалением и иронией, раздраженно швыряя в угол недокуренную папиросу, сказал Артем. – Правильно ты делаешь, что читаешь, набираешься ума. Но я вижу, что читать тебе еще много придется. Пока толку маловато. Я-то думал, что ты уже достаточно опытный большевик, чтобы понимать такие простые истины.

– Можешь думать, что хочешь. Я уезжаю. Хватит сидеть и разговоры разговаривать. Там люди умирают, борются. А мы здесь… Да что там говорить! Тебе и так все понятно.

– Понятно, что тебя надо гнать из партии большевиков. Ты же народоволец. Вот кто ты. Твое «возмездие» – тот же террор. Читал, что Ленин говорил о терроре?

– Читал. Это он писал до Ленского расстрела. Теперь, я уверен, он посмотрит на дело по-другому.

– Ну, ты совсем ошалел, брат. – Артем начал сердиться. – Да ты понимаешь, дурья твоя башка, какую ересь несешь? Мы должны развивать борьбу в мировом масштабе. Иностранная буржуазия и царское правительство для нас одинаково опасны. Здесь, в Австралии, нужна сплоченная партия, своя газета, в которой мы будем рассказывать о таких событиях, как Ленский расстрел. Газета попадет ко всем товарищам, рассеянным по Австралии… Ведь ты пойми, что не только царское правительство и русские заводчики устроили эту неслыханную расправу, мировые хищники были подстрекателями преступления. С ними надо бороться.

Алек упрямо помотал головой:

– Я не могу сидеть сложа руки. Я должен ехать в Россию. Наймусь на пароход и уеду. Прощай.

Артем не ответил. Он был так разозлен, что даже не нашел слов на прощание.

Возвращаясь на Элизабет-роуд, Алек немного остыл. Первое чувство возмущения прошло, и он смог подумать обо всем спокойно. А может быть, Федор прав? Очень уж логично звучали его слова.

Он пришел домой расстроенный: была неприятна размолвка с Артемом.

– Что с тобой, Алек? – спросила Айна. – Ты чем-то огорчен?

Он протянул ей газету:

– Читала?

– Мы уже обо всем знаем. Какой ужас! Какая жестокость! – Слезы блеснули у нее на глазах. – Что же делать?

– Я считаю, что мы должны ехать в Россию.

Он, волнуясь, рассказал жене о своем разговоре с Артемом. Айна слушала его молча.

– Что ты скажешь? – спросил Алек, когда полностью выговорился.

Айна прямо посмотрела ему в глаза:

– Мне кажется, что Федор Андреевич прав…

– Ну конечно, у тебя Федор всегда прав.

– Почему? Не всегда, – без улыбки сказала Айна. – Не сердись и спокойно все обдумай. По-моему, просто. Если убьют одного палача, появится другой. Нет, я не знаю, но бороться со злом надо иначе. Наверное, как говорит Федор Андреевич.

Спал Алек плохо. Его мучили сомнения. Из головы не выходил Ленский расстрел, и все еще казалось, что если он уедет в Россию, то принесет больше пользы, чем здесь. Но мало-помалу он пришел к убеждению, что Артем прав. Он понял, что поездка в Россию ничего не изменит. Пользы от нее не будет. И террор, конечно, не метод…

Рано утром Алек поспешил на Литл-Черч-стрит. Он хотел застать Артема до того, как тот уйдет на работу. Артем стоял перед зеркалом с намыленным лицом и брился, подсовывая язык то под одну, то под другую щеку. Он положил бритву на умывальник и холодно взглянул на Алека:

– Что тебе, Алексей Иванович? Кажется, мы вчера все выяснили… Я думал, что ты уже на пути в Россию.

Алек улыбнулся:

– Уж больно ты грозен, как я погляжу. Скажу сразу, зачем пришел. Ты был прав. Во всем прав. Я всю ночь думал об этом.

Глаза у Артема радостно вспыхнули.

– Тогда другое дело. Садись. Ты теперь-то понимаешь, что наша партия давно осудила террор как средство борьбы? Тебе не знать этого непростительно.

– Наверное, простительно. Первое веление сердца – ехать туда, в Россию. Чем-то помочь. Наказать виновных. Понимаешь?

– Ты думаешь, что сердце у меня болит меньше, чем твое? Хватит. Завтра устроим собрание «Союза». Там поговорим.

Собрание было бурным. Оказалось, что многие русские тоже хотели ехать в Россию. Ехать немедленно, бороться с царскими прислужниками, уничтожать их. С такими речами выступили некоторые горячие головы. Но железная логика Артема, его доводы и разъяснения быстро охладили их пыл.

Последним выступил Алек. Он честно признался, что в первый момент, не подумав как следует, тоже хотел бросить все и ехать на родину. Теперь же полностью согласен с Артемом.

– …Но мы, оставаясь здесь, в Австралии, не будем пассивными наблюдателями, – сказал он, заканчивая свое выступление. – Каждый из нас должен стать пропагандистом, рассказывать правду о Ленском расстреле, разоблачать сообщения буржуазных газет. Если австралийские рабочие поймут всю подлость царского правительства, это станет большим делом.

11

Наконец вышел первый номер газеты «Эхо Австралии». Это был настоящий праздник для колонии. Газета на русском языке! Ее раскупили мгновенно.

Сначала всю работу по выпуску газеты Артем взял на себя. Он стал главным редактором, он писал статьи, вычитывал корректуру, рассылал номера подписчикам, вел переписку с корреспондентами, занимался переводами. Ко всему этому Артем еще работал в порту, и такая нагрузка оказалась для него непосильной. Вскоре часть ее он передал Алеку. Тот с жаром принялся за дело. Билл Корнеев выполнял техническую работу.

«Эхо Австралии» стала боевой газетой. Она живо откликалась на все самые важные вопросы жизни. Она печатала материалы о классовых боях, осуждала политику «рабочего правительства», лживую австралийскую демократию и разоблачала миф о «счастливой стране».

«Демократическое правительство» зорко присматривалось к новой газете. Этот небольшой листок мешал ему, как кость, застрявшая в горле. Надо было принимать меры, нападать…

…Королевский судья сэр Эндрью Бартон, по английским понятиям, совсем молодой человек (он не достиг еще сорока лет), был разгневан. Только что ему принесли свежий номер газеты «Эхо Австралии», и переводчик услужливо перевел ему все напечатанные там статьи. Он прочел такое, от чего у сэра Бартона закололо сердце. Нет, действительно, наглость русских не имеет границ! Подумать только… «Рабочее правительство предает интересы своего класса и плетется на поводу у капиталистов… Русских эмигрантов используют как рабов на самых тяжелых и плохо оплачиваемых работах… Рабочие Австралии должны объединиться и требовать от предпринимателей улучшения жизненных условий, повышения жалованья…» Это уж прямой призыв к бунту! А рассказ о гибели двадцати шести рабочих на предприятии мясного треста «Мит компани лимитед»… Конечно, трест сделал ошибку, что не позаботился своевременно произвести переоборудование, но совсем не следует так широко оповещать об этом население. Чего не бывает!

Правда, сэру Бартону известно и кое-что другое… Министр Лайонс и министр Юз вложили немалые деньги в трест. Юз, старый лейборист, когда-то ярый защитник рабочих, теперь так далеко отошел от них. Понятно, член правительства… Надо поговорить с Юзом.

Судья снял трубку, нажал кнопку и попросил телефонную станцию соединить его с Юзом.

– Хэлло, Уильям. Доброе утро. Это Бартон. Благодарю вас, все идет хорошо. Я вот по какому поводу. Мне принесли русскую газету «Эхо Австралии». Там снова поднимают вопрос об этой истории с гибелью двадцати рабочих на мясозаводе. Помните?

На другом конце провода послышался кашель, и хриплый голос произнес:

– Все помню. Трест заплатил семьям пострадавших. И довольно писать и говорить об этом. Дело закопчено.

– Как видите, пишут и говорят. Пишут о том, что трест заплатил гроши, но никакие деньги не могут возвратить к жизни кормильцев. Надо закрыть предприятие или заново его переоборудовать.

– Дело закончено, – опять проскрипел Юз. – Я думаю, что вы найдете средства заткнуть рты клеветникам.

Бартон помолчал.

– Все будет зависеть от закона. Просто так мы не можем ликвидировать газету.

– Я не сомневаюсь, что вы разыщете что-нибудь. Хватит о газете. Вы говорили мне, что хотите купить дом на побережье? Я могу помочь вам. Очень хороший, а главное – очень дешевый дом, Энди. Для вас он будет дешевый… Хе-хе. Вы поняли меня? Ну, до встречи.

«Хитер старик, – подумал Бартон, кладя трубку, – хитер. Ну ладно, пороемся в законах».

Он подошел к длинному стеллажу, уставленному толстыми книгами с позолоченными корешками. Своды законов, постановления, указы – все было собрано здесь. Бартон вытащил один том, полистал, присвистнул, уселся в кресло и углубился в чтение. Кажется, он нашел, что ему нужно. Старый закон от тысяча восемьсот тридцать шестого года, написанный еще для каторжных поселений Австралии, давал властям право запрещать выпуск всех газет, если они призывали к публичным выступлениям. Да тут есть еще уйма всяких подходящих пунктов. Отлично, скоро машина закрутится.

Бартон снова взял трубку и позвонил домой.

– Мама, – сказал он веселым голосом. – Сегодня вечером мы поедем смотреть дом на берегу. Ну да, тот, который вам так понравился. Да, да. Можем захватить и Оливию. Это ей доставит удовольствие…

…Через несколько дней газету «Эхо Австралии» запретили.

– На каком основании? – спросил возмущенный Артем. – Ведь мы живем в свободной демократической стране.

– Тут в постановлении все сказано. – Полицейский притронулся к фуражке. – Надеюсь, что нам не придется применять к вам более строгие меры?

– Не придется, смею вас заверить, джентльмены, – саркастически проговорил Артем. – Мы дисциплинированные граждане Австралии.

– Как же теперь быть? – спросил Алек, когда судебный исполнитель и полицейский ушли. – Подписчики с нетерпением ждут газету.

– Они ее скоро получат. Прежде всего, газету закрыли не на век, а потом есть выход. Объявим издателем Билла Корна, назовем газету по-другому, подыщем новое помещение и снова будем выпускать. Вот так. Первое время, конечно, придется печатать с осторожностью.

К большому удивлению Алека, Артем тотчас же принялся за организацию новой газеты. И верно, не прошло и недели, как в Брисбене появилась русская газета «Жизнь рабочего». Алек снова с азартом принялся за работу. Он почти полностью освободил Артема от газеты. Федор Андреевич создавал новую социалистическую партию, читал лекции в кружке, писал рефераты, выступал на митингах. Да и Алек с трудом успевал делать все, что было надо.

В конце концов Артем сказал ему:

– Придется тебе уйти из порта и заняться только газетой.

– А на что жить?

– Положим тебе три фунта в неделю, будем выплачивать за счет газеты. Я понимаю, это мало, в порту ты зарабатывал больше, но другого выхода нет. Ты грамотный человек, хорошо знаешь английский и, как я вижу, имеешь некоторые журналистские способности. Так что придется тебе соглашаться.

– Да я ничего и не говорю. Раз надо, так надо. Думаю, что и Айна ничего не будет иметь против.

– Тем лучше. Уходи из порта. Я буду помогать тебе перед каждым выпуском номера.

12

С тех пор как Алек оставил Кремба, он почти совсем перестал бывать дома. Газета отнимала все его время. Теперь он с удвоенным вниманием выполнял свои обязанности. Артем появлялся только перед выходом номера в свет. Прочитывал материал, кое-что исправлял, иногда писал короткие статьи.

Алеку приходилось много читать, проверять сообщения корреспондентов, выезжать из Брисбена на места происшествий. Самостоятельная работа в газете требовала много сил.

Айна приняла его новое положение с удовлетворением, хотя денег в семье уменьшилось. Она радовалась тому, что Алеку не приходится тяжело работать в порту и ему поручили такое важное, ответственное дело. Только его постоянные задержки допоздна в редакции огорчали ее. Правда, и до этого она не была избалована тихими вечерами, проведенными с мужем.

– Ну что же делать, мама, – пожимала она плечами, когда Нина Сергеевна сетовала на отсутствие Алека. – Ты сама понимаешь, как важно то, что он делает. Тебе, наверное, говорил Федор Андреевич? А любить меня он станет больше. Я не успею ему надоесть.

На самом деле она очень тосковала по мужу. Ей не хватало тех коротких минут, что они бывали вместе, но Айна держалась стойко, не упрекала его, не показывала виду.

Удивительный был у нее характер. Спокойный, уравновешенный. Алек знал, что если Айна что-нибудь говорит, то говорит искренне и не покривит душой ни при каких обстоятельствах, даже если ее слова будут неприятны собеседнику. И вместе с тем все она умела сказать так, чтобы не обидеть человека. Чем больше он узнавал ее, тем ближе становилась ему Айна, тем больше он любил ее. Часто он спрашивал у нее совета.

– Я не знаю, может быть, я не права, но мне кажется, что надо поступить так… – мягко говорила Айна.

Как-то в редакцию пришел Артем и сказал Алеку:

– Придется тебе на несколько дней поехать в Сидней. Ты уже знаешь, что там началась стачка рабочих газовых заводов. Мы собираем для них деньги. Эту стачку запретило правительство. А она все-таки разыгралась. Надо посмотреть своими глазами, что там происходит, и дать несколько ярких корреспонденций в «Жизнь рабочего». Найдешь там Комлева, он тебе во всем поможет.

Алек поехал в Сидней. То, что он там увидел, еще раз показало: надеяться на профсоюзы рабочие не могут. Лидеры тред-юнионов были против стачки. Но забастовка прорвала все препятствия и разлилась по городу, как бурная река.

– Сейчас наступил решающий момент, – говорил Алеку Комлев, русский рабочий на одном из газовых заводов, когда они сидели в его маленькой квартире. – Правительство выпустило воззвание к населению Сиднея. К сожалению, у меня его нет, но я читал. Примерно вот что там писалось: «Честные граждане Сиднея! Мы призываем вас всех занять места дезертиров, лишивших город нормальной жизни. Мы должны доказать, что обойдемся без них. Пусть знают это и сделают выводы. Записывайтесь у наших представителей…» Примерно смысл такой.

– Ну и как, нашлись желающие среди «честных граждан» Сиднея?

– Много. Вчера начали вербовку. Записались студенты, врачи, спортсмены, лавочники… Завтра они начинают работать. Это надо посмотреть. Давайте пойдем к заводу утром?

– Непременно. За тем, собственно, я и приехал, чтобы посмотреть все самому.

– Не знаю только, как они смогут работать. Ребята из других профсоюзов не хотят грузить уголь и смазочные масла для газовых заводов. А без угля и масла, сам понимаешь, машины не пустишь.

На следующий день, рано утром, Алек и Комлев отправились к газовому заводу. На улицах чувствовалось необычайное оживление. Большие группы рабочих шли поглядеть, как же «честные граждане» справятся с тяжелой работой.

У завода, где работал Комлев, цепочкой стояли хмурые полицейские. Они не пропускали за ворота ни одного человека. Рабочие остановились неподалеку и ждали, обмениваясь шутками, когда же наконец появятся их «дублеры».

Спустя минут пятнадцать подошла колонна хорошо одетых людей. Их охраняли полицейские. Высокопоставленные скэбы с гордым видом проследовали к воротам. Среди них был и лорд-мэр. Он тоже шел работать, бросая вокруг насмешливые взгляды. Кто-то из толпы рабочих весело крикнул:

– Сними цилиндр, Фредди. Тебе придется жарко.

Лорд-мэр оглянулся и так же весело бросил в ответ:

– Не беспокойтесь, мальчики. Мы покажем вам, на что способно население Сиднея, и тогда берегитесь…

– Смотри не наделай в штаны, когда станешь поднимать тяжести!

Град насмешек посыпался из толпы рабочих.

– Эй ты, глиста, – заорал один из молодых газовщиков, выбрав своей мишенью высокого худого человека в белом спортивном свитере. – Не переломись надвое. Это тебе не в гольф играть, тут работать надо!

Полиция принялась отгонять рабочих, ворота распахнулись и пропустили новоиспеченных специалистов. На некоторое время все затихло. Рабочие не расходились. Алек увидел, как во двор завода привезли корзины с лимонадом и фруктами.

– Не поможет им даже такое угощение, – засмеялся человек, стоящий рядом с Алеком. – Придется нелегко.

Над высокой заводской трубой появился жиденький дымок.

– Котел затопили. Ну, посмотрим, что будет дальше.

Прошло не более двух часов, а на заводской двор уже начали выбегать люди. Вид у них был уже совсем не такой блестящий и боевой, как утром. Утирая катившийся пот, они жадно и много пили, дышали, широко открывая рты, и медленно, неохотно возвращались обратно.

Рабочие не таясь радовались. Снова через решетку ворот понеслись ядовитые реплики:

– Как вы себя чувствуете, джентльмены? Не помочь ли вам? Только тогда придется заплатить нам то, что мы просим.

– Эй, там, справа, пуздрон, выпей еще бутылочку, может быть, тебе станет легче. Когда выйдешь отсюда, будешь весить на двадцать фунтов меньше. Тебе полезно.

Появилась карета скорой помощи. Ее вызвала администрация завода. Как только лошади въехали во двор, из помещения вынесли на носилках двух человек. Им сделалось дурно от вонючего, отравленного воздуха. Вскоре на двор стали выходить остальные. Они в изнеможении садились на скамейки и больше уже работать не шли, несмотря на непрекращающиеся насмешки.

Дольше всех продержался лорд-мэр. Он трудился четыре часа. Но какой у него был вид! Потный, грязный, измученный… Он, как и все другие, жадно глотал воздух и пил лимонад. Обратно на завод он не возвратился. Наконец все скэбы, вероятно, решили, что работали достаточно, принялись приводить свои костюмы в порядок. «Работу» закончили. Снова открылись ворота, и эскортируемые полицией «честные граждане Сиднея» вышли на улицу. Толпа ревела от восторга.

– Фредди, ну скажи, если ты честный человек, как тебе пришлось у газгольдеров? Туго?

И тут лорд-мэр сказал свою знаменитую фразу, которая наделала много шума в стране:

– Работа адская. Я удивлен, почему вам отказываются платить по десять шиллингов. Вы должны получать больше…

Такого скандала, кажется, не вызывала еще ни одна стачка Австралии.

Забастовку газовщики выиграли.

– Передай спасибо Тому и всем квинслендским рабочим. Они нам здорово помогли материально и морально, – говорил на прощание Комлев садящемуся в поезд Алеку. – Тебе будет что написать в газете. И не забудь рассказать, как мы с тобой ходили на завод. Давай руку.

Алек возвращался в Брисбен окрыленный. Рабочие одержали еще одну победу.

13

Правительство не забыло стачки газовщиков в Сиднее. Оно прекрасно знало, какую роль сыграли в ней рабочие Квинсленда. Знало и о больших денежных суммах, собранных для забастовщиков. Многочисленные открытые митинги в защиту стачечников, которые провели в Брисбене Артем и его товарищи, вызвали сильное недовольство в правительственных кругах. Королевский судья Бартон требовал применения строгих мер.

Но, по конституции, воскресные митинги на открытом воздухе разрешались, и это осложняло дело.

– Мы не можем в дальнейшем допускать подобное подстрекательство, – раздраженно говорил судья начальнику брисбенской полиции Коллинзу. – Не можем. Вы понимаете, к чему ведут такие выступления? Вы ссылаетесь на конституцию, на закон, Коллинз. Но всякий закон можно толковать по-разному. Подумайте, как нам пресечь вредную агитацию.

– Хорошо, сэр, – сказал Коллинз, выслушав советы Бартона. – Мы примем меры.

«Меры» оказались чрезвычайно простыми. В следующее воскресенье митинг на площади Дрейка, собравший несколько сот человек, полиция разогнала.

Артем был вне себя.

– Ну хорошо же, – говорил он, сжимая кулаки. – Значит, открытая война! Хорошо. Мы должны говорить. Если только смиримся, замолчим, не будем сопротивляться полиции, допустим ограничения свободы слова, последуют еще более серьезные наступления на наши права. Я думаю, это ясно всем.

Митинг назначили на будущее воскресенье, а в четверг Артем отправился в полицию за формальным разрешением. Так делалось всегда. Обычно разрешение выдавали без задержки, но на этот раз Коллинз принял Артема очень холодно.

– Мистер Сергеев, – сказал он, потирая свои большие руки, – такого разрешения вашим социалистам я не дам.

– Но почему? Запрещение идет вразрез с правами, данными конституцией гражданам Австралии.

– Конституция разрешает выступления, направленные на благо страны, и потом вы не австралийский гражданин…

– В законе не говорится об этом. Митинги в воскресенья разрешены вообще и всем, – отпарировал Артем. – Например, «Армии спасения» вы беспрепятственно разрешаете публичные выступления. Почему?