Текст книги "Штурман дальнего плавания"
Автор книги: Юрий Клименченко
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
Я сказал маме, что мы собираемся в дальний поход на Стрелку и чтобы она не волновалась. Мама осталась недовольна этим сообщением. Она вообще относилась к «Волне» недоверчиво и всегда беспокоилась, когда мы выезжали на Неву, а тут так далеко!
Но все же после моего разговора с ней наши продовольственные запасы пополнились несколькими кусочками сахара. Ромка добавил еще немного сала и белую булку.
«Волна» была готова к выходу в рейс. Ни Женьку, ни Леньку родители с нами не отпустили.
Мы выехали рано утром. День обещал стать хорошим. Солнце только что поднялось, и Нева была розово-золотая. Шпиль Петропавловской крепости горел в прозрачном воздухе. Я сидел за рулем и поеживался от утренней свежести. «Волна» легко шла против течения. Мимо нас проходили буксиры с тяжелыми баржами, низенькие пассажирские пароходики, иногда пробегали моторные лодки. Река жила своей обычной жизнью.
Я держал «Волну» ближе к берегу. Там течение не такое быстрое и грести было легче. Пройдя Троицкий мост, мы повернули налево и вскоре вошли в Малую Невку. Я сменил Ромку на веслах, а он сел за руль. Теперь мы шли по течению, и ход наш увеличивался. Ветра не было. Солнце поднималось, и скоро стало так тепло, что нам пришлось снять рубашки. Вероятно, на нашей «Волне» мы напоминали индейцев на пироге. Путеводитель лежал открытым у Ромки на коленях. По обоим берегам реки тянулись дома, стояли узкие плоты и мелкие баржи, но скоро все изменилось. По левому берегу пошли сады, парки, озелененные улицы.
Наше внимание привлекла большая толпа любопытных, стоявшая на правом берегу.
Поверх голов поднималась какая-то странная большая металлическая рука, оканчивавшаяся зубчатым ковшом. Рука поворачивалась, высыпала из ковша землю и, издав резкий, неприятный скрежет, падала. Мы не могли пропустить такое интересное зрелище и причалили. Пробравшись через толпу, мы увидели машину. На гусеницах была установлена рубка, как на катере. В ней сидел человек и при помощи рычагов управлял этой огромной стальной рукой, то бросая ее на землю, куда врезался зубчатый ковш, то поднимая и опрокидывая. Дальше мы увидели много каменщиков, суетившихся в огромном котловане и укладывавших кирпичные фундаменты. На деревянном столбе, врытом в землю, была прибита фанера с надписью: «Строительство № 3. Дом пионеров».
– Видал-миндал? – сказал Ромка, когда мы тронулись дальше. – С такими штуками быстро домов настроят. Плавательный бассейн в два счета можно вырыть. Где хочешь.
Это был экскаватор, увиденный нами впервые в жизни. Техника вступала в наш город.
«Волна» пошла дальше. Стали появляться спортивные гребные суда. Такие я видел только на картинках. На совсем узенькой и очень длинной лакированной сигаре на колесной тележке сидел человек. При каждом гребке тележка передвигалась по рельсам, проложенным по днищу этой странной лодки. Уключины были вынесены на кронштейнах далеко за борт. Казалось, что человек сидит прямо в воде, – так низки были борта у его лодки. Скорость была, наверное, не меньше, чем у моторного катера! Мы попытались следовать за ней, но спортсмен сделал два гребка и скрылся под мостом.
– Это гоночная, – объяснил мне Ромка, – называется одиночка-клинкер или как-то в этом роде. Есть и большие – на восемь человек.
– И все так на колясочках и ездят?
– Конечно. Ты знаешь, как такая колясочка облегчает греблю!
Мы медленно плыли вниз по течению…
Вдруг Ромка закричал:
– А ну нажми! Греби сильнее!
Я заработал веслами и удивленно посмотрел на Ромку. Он был чем-то взволнован.
– Ты погляди налево, – сказал он.
Я обернулся. С левого берега прямо на нас шла большая тяжелая шлюпка.
– Как ты думаешь, чего им надо? – обеспокоенно спросил Ромка. – Ведь прямо на нас прут. – И он изменил курс.
Шлюпка была настроена явно враждебно и тоже изменила курс. Я греб изо всех сил. Было видно, что столкновения не избежать.
– Стой! Табань правым! – скомандовал Ромка.
«Волна» резко повернула и остановилась.
– Табань! – скомандовал и рулевой на приблизившейся шлюпке. Теперь мы качались в двух метрах друг от друга. Во вражеской шлюпке, у которой на носу было написано «Еж», сидело трое мальчишек нашего возраста.
– Ну, чего надо? Маленькие, что ли? – мрачно спросил я.
– Но-но, поговори у меня! Хлюпик! – угрожающе заорал мальчишка, стоявший на руле «Ежа». Он, очевидно, был командиром «корабля». – Я адмирал Нельсон! Сдавайтесь, следуйте за мной, или мы вас утопим!
В подтверждение его слов один из гребцов сильно ударил веслом по воде и обрызгал меня и Ромку. Матросы Нельсона засмеялись. Дело принимало нехороший оборот. В «плен» нам не хотелось.
– Они хотят отнять нашу лодку, – шепнул мне Ромка. Их было трое, нас – двое. Они имели большой, крепкий и устойчивый корабль. Превосходство сил и нахальство противника производили на нас угнетающее впечатление. Но мужество взяло верх.
– Ты что, здоров? Куда это следовать за тобой? А этого не хотел? – Ромка показал кулак.
– Поехали, Ромка! – крикнул я и опустил весла в воду.
– Ага! Удираете! Не выйдет! Матросы, на абордаж! – завопил Нельсон и неожиданно бросил в нашу лодку крюк с веревкой. Крюк зацепился за шпангоут, веревка натянулась.
– Навались, ребята! – командовал новоиспеченный Нельсон.
«Волна», несмотря на все мои усилия удержать ее, медленно потянулась за «адмиральским судном». Матросы Нельсона старались вовсю. Ромка пытался отцепить крюк, но безуспешно. Он крепко засел между шпангоутом и бортом. Перегрести двух человек один я не мог, а вдвоем на «Волне» грести было нельзя.
– Ну что, попались, хлюпики! – торжествовал Нельсон.
– Гошка! Нож! Руби конец! – вдруг заорал Ромка и бросил мне финский нож. Я поймал его и перерезал натянутую веревку. «Волна» была свободна.
– Ромка! – крикнул я, отгребая от «Ежа». – Я буду маневрировать, а ты лупи этих «англичан» удочкой.
«Еж» неуклюже разворачивался.
– В последний раз: сдавайтесь и следуйте за мной или я вас утоплю! – взвизгнул Нельсон и хотел прыгнуть к нам в лодку, но неповоротливый «Еж» не успел подойти вплотную к «Волне», и Нельсон чуть было не свалился в воду.
Это внесло легкое замешательство в ряды противника, и мы воспользовались моментом. Двух гребков было достаточно, чтобы «Волна» оказалась недосягаемой для «Ежа». Ромка схватил удочку и засел на корме:
– Ну, теперь держитесь! В атаку! Ромка, бей их!
Табаня, я повел «Волну» на вражеский «корабль».
Как только мы подошли на длину удочки, Ромка начал свою работу. Удочка свистела в воздухе. Удары так и сыпались на гребцов. Я табанил то правым, то левым веслом, держа «Волну» на безопасном для нас расстоянии. Такого длинного оружия, как удочка, у «англичан» не оказалось.
«Адмирал Нельсон» мужественно защищался и даже ухитрился больно ударить меня по спине кормовым веслом. Но это было пустяком по сравнению с «потерями» противника. Его матросы не могли грести. Они пытались поймать Ромкину удочку руками, пока один из них не ухватился за крючок. Заревев от боли, он упал в шлюпку и больше участия в бою не принимал. Маленький крючок сильно впился ему в руку. «Адмирал» видел, что положение его «флота» скверное. Он прыгнул к веслам и вдвоем с оставшимся, но побитым матросом погреб к берегу.
– Сдавайся, Нельсон! Ты напал на русскую эскадру. Перед тобой адмиралы Сенявин и Ушаков. Мы всегда таких «нельсонов» били и бить будем! – кричали мы.
«Волна», как оса, крутилась вокруг «Ежа». Она заходила и вперед, и назад, и шла рядом. Ромка наносил удары. В конце концов Нельсон не выдержал:
– Хватит. Сдаемся! Игры не понимаете.
– Нападать не будешь! Помни русский флот!
Мы прекратили «военные действия» и, гордые своей победой, продолжали прерванный путь.
– Мы еще увидимся! – закричал вдогонку нам Нельсон. – На обратном пути королевский флот вас встретит!
– Мало получил. Еще хочет! – засмеялся Ромка.
Удочка наша испорчена. Конец у нее обломался, и ловить ею рыбу уже нельзя. Но мы об этом не жалели. Враги были посрамлены.
Миновав Елагин мост, мы увидели яхт-клуб – зеленое деревянное здание с башенкой, почти все скрытое густой листвой деревьев. У берега виднелся лес мачт. Это между плавучими мостками стояли яхты. Одна из них лавировала у самой Стрелки. Белое крылышко паруса то наклонялось, то выпрямлялось. Через несколько минут «Волна» стукнулась о мягкий, обитый парусиной, край мостка. Мы вылезли, закрепили лодку за рым и начали разминать затекшие ноги.
– Давай обедать. Есть хочется страшно, – сказал Ромка.
– Давай. Поедим, отдохнем немного, а там и к заливу выйдем.
Недалеко от места, где мы пришвартовали лодку, прямо на мостках сидели два человека и играли в шахматы. Оба – в белых спортивных костюмах и теннисных туфлях.
Один из них был с черной с проседью бородкой, с такими же усами и широким картофелеобразным носом, на котором сидели круглые роговые очки. Его партнер был значительно моложе, со светлыми, выгоревшими на солнце волосами.
– Тэ-экс! Делаю ход ферзем и объявляю вам шах, дорогой Серафим Владимирович, – говорил нараспев человек в очках.
– Николай Юльевич, вы бы лучше другой ход сделали, а то дело пахнет керосином, – засмеялся светловолосый и, подумав, переставил фигуру.
– Когда одна сторона не знает своего противника, то она всегда проигрывает. Мат! – неожиданно сказал Николай Юльевич и повернулся к нам. Серафим Владимирович стал молча собирать шахматы. Мы с Ромкой только что начали уничтожать наши продовольственные запасы.
– Приятного аппетита! – взглянув на нас, сказал Николай Юльевич. Из-за очков смотрели черные веселые и очень блестящие глаза. – Откуда изволили прибыть?
– Мы с Мойки, – ответил я, прожевывая картофелину.
– Ого! Издалека, значит. А это что, ваше судно? Разрешите посмотреть?
– Пожалуйста, посмотрите, – с гордостью разрешил Ромка.
Николай Юльевич подошел к «Волне», внимательно осмотрел ее, подергал за форштевень так, как будто бы ожидал, что он должен отвалиться, и одобрительно покачал головой.
– Великолепно! Серафим Владимирович, вы только посмотрите на это чудо двадцатого века, – сказал он, обращаясь к своему партнеру, который тоже подошел к «Волне». – Так как же вы на этой посудине плаваете? – повернулся снова к нам Николай Юльевич.
– Как? Да так просто и плаваем, – обиделся Ромка.
– И под парусами? Не переворачиваетесь? Ведь только подумать надо – с Мойки! Куда же направляетесь? Не в Петергоф ли случайно?
– Пошли бы и в Петергоф, если б остойчивость лучше была. Валкая она очень, – ответил я серьезно, польщенный вниманием этого солидного человека. – А пока так, до взморья решили дойти.
– Молодцы, право, молодцы! Я же всегда говорил, что стремление к морю и флоту у наших мальчиков огромно. Какое же должно быть это стремление, если эти два «мореплавателя» буквально на корыте – два шпангоута, три доски и киль – делают поход черт знает откуда! И готовы были бы идти в Петергоф, да, видишь ли, остойчивости не хватает! – возбужденно говорил Николай Юльевич.
Мы стояли и ничего не понимали. А Николай Юльевич закурил и продолжал более спокойно:
– Это называется тяга к морю. Это будущие моряки. И не на таких корытах им нужно учиться, а вот, вот что нужно развивать. – Он показал рукой на стоявшие у мостков яхты. – В советское время возможно построить много судов, привлечь на яхты наших мальчиков. Да что ты молчишь, как дерево? – вдруг сердито закричал он на неподвижно стоявшего Серафима Владимировича.
– Я слушаю, Николай Юльевич, и вполне с вами согласен, – почтительно ответил тот.
В этот момент на мостках появился вахтенный яхт-клуба с повязкой на рукаве и в белой фуражке-капитанке:
– Ну-ка, товарищи, отваливайте отсюда. Здесь швартоваться посторонним запрещается.
– Нет, нет, подождите. Пусть постоят. Это не посторонние. Это мореплаватели. Кроме того, я не кончил с ними еще разговаривать, – сказал Николай Юльевич.
Вахтенный козырнул и поднялся на берег.
– Наверное, моряками хотите быть? – продолжал Николай Юльевич. – А поменяли бы вашу «Волну» вот, например, на такое судно? – Он указал на одну из яхт.
Это было лакированное изящное судно с высокой мачтой и белой рубкой.
– Как это – поменять? – удивленно спросил Ромка.
– Ну так. Являться сюда в клуб и выходить на этой яхте в море.
Ромка опустил глаза и ничего не ответил. Зато я радостно выкрикнул:
– Еще бы! Конечно, хочу. Хоть сейчас. И сюда можно будет приходить каждый день? И выходить в море?
– Приходить можно каждый день. А в море – когда командир прикажет. У нас дисциплина. Самостоятельно, конечно, пока выходить нельзя будет. Так хотите?
– Хотим! – за двоих ответил я.
Николай Юльевич достал из кармана записную книжку и карандаш, вырвал из книжки листок бумаги и что-то написал на нем размашистым непонятным почерком.
– Вот, – протянул он мне свернутый вчетверо листок, – завтра у Елагина моста встанет яхта под названием «Орион». Самая большая яхта в Ленинграде. Подойдите к ней, покричите шлюпку. Она вас доставит на борт. Записку эту передадите Бакурину Льву Васильевичу.
Он уже будет знать, что с вами делать. А пока до свиданья. Пойдем-ка к дому, Серафим Владимирович. – И они стали подниматься на берег.
Все было как в сказке. Вот она начинается, настоящая морская жизнь! Мне ее обещал уже не какой-то матрос с «Трансбалта», а… А кто же, действительно, этот человек? Надо спросить на всякий случай, чтобы снова не попасть впросак.
– Ромка, погоди минуточку.
Я добежал до вахтенной будки и вежливо спросил у вахтенного:
– Скажите, пожалуйста, кто этот в очках, с которым мы сейчас говорили?
– Это? Николай Юльевич Любавин. Мастер спорта.
Вот оно что! Ну, такой человек обмануть не должен. Я сбежал вниз к Ромке:
– Знаешь, Ромка, кто этот в очках? Мастер спорта!
– Ну и пусть!
– Что «ну и пусть»? – не понял я.
– Пусть он себе мастер спорта. Чего ты так обрадовался?
– А ты что? Не рад разве его предложению? Завтра ведь на яхту пойдем? – в свою очередь спросил я.
Ромка молчал.
– Мне его предложение не нравится, – наконец сказал он.
– Почему же?
– А «Волна»?
– Что «Волна»? «Волну» вытащим во двор или продадим.
– Нет, Гошка. – Ромка сердито посмотрел на меня. – «Волну» продавать я не буду. Конечно, ты пайщик, я тебе твой пай верну. Продам что-нибудь и верну. Тут я сам себе хозяин. Когда захочу, тогда и поеду. Хочу под парусом, хочу на веслах. В любое время. Рыбу можно ловить. А здесь на яхте что? Слышал, он сказал: «дисциплина», «самостоятельно нельзя», «командир прикажет»! – Ромка сплюнул за борт.
– Так ты, значит, завтра не пойдешь на «Орион»?
– Не пойду. И тебе не советую. Плавали бы на своей «Волне». Сами хозяева.
Я был огорчен. Как же так? Думали вместе плавать, о море мечтали, и вдруг Ромка не хочет. Другого такого случая не будет.
– Знаешь, Ромка, ты не моряк! Ведь сколько раз говорили, что в море хотим, думали быть моряками, а теперь отказываешься. Здесь мы и подучиться сможем настоящему морскому делу, а ты не хочешь.
– Ну, уж ты известный моряк! Не пойду я на яхту. Не уговаривай. А насчет пая не беспокойся – верну.
– Я и не боюсь. Ты не торопись с этим. Плавай на «Волне», если уж так решил, а у меня теперь времени не будет. Только зря ты это…
– Ну не уговаривай, не уговаривай, – грубо оборвал меня Ромка. – Давай поехали.
Я не ответил. Мне было обидно и грустно. К заливу идти уже не хотелось. Решили возвращаться домой. Ветра не было, и пришлось идти на веслах. Против течения грести было тяжело, и, хотя мы часто менялись на веслах, «Волна» продвигалась вперед медленно. Плыли молча.
Было уже поздно, когда, усталые и измученные, мы причалили к спуску. Здесь разобрали наши вещи и стояли, не зная, что сказать друг другу. Ромка взял ключ от лодки и весла. Обычно они хранились у меня. Я решил сделать последнюю попытку.
– Может, все-таки пойдешь, Рома? – спросил я.
– Нет, – сухо ответил он и пошел к дому.
А у меня завтра начиналась новая жизнь. Какая-то она будет?
Глава третья
1
Все важное и большое, что случалось в моей жизни, не могло пройти мимо матери. Я подробно рассказал ей о моей встрече с Любавиным. Мама, как обычно, выслушала мое сообщение внимательно и дружелюбно. Высокая, стройная, с большими карими глазами, которые могли быть то ласковыми, то строгими, то веселыми и насмешливыми, она олицетворяла собой спокойствие. Я мог сказать ей все, зная, что за этим не последует ни раздражения, ни брани, ни слез. Так получилось и теперь.
Мама прочла записку, полученную мною от Николая Юльевича, в которой было написано: «Лев Васильевич! Примите двух мальчиков в команду. Пусть учатся. Любавин», – и сказала:
– Ну что же, Игорь, я думаю, что это будет лучше, чем плавание на вашей «Волне», к которой я, кстати сказать, не питаю никакого доверия. На яхте вы, вероятно, будете плавать под руководством опытных моряков. Единственное, чего я требую, чтобы ты предупреждал меня, на сколько времени уходишь из дому. Иначе я буду всегда волноваться.
Я обещал сделать все, как она просит.
На «Орион» я отправился на следующий день. Волнуясь, подошел к Крестовскому острову. А вдруг что-нибудь помешает и меня снова не возьмут? Может быть, места уже заняты или этот Лев Васильевич просто не захочет взять. Не понравлюсь ему – и все.
Волнение становилось все сильнее. Увидев Елагин мост, я бросился бежать по направлению к нему. Хотелось скорее узнать свою судьбу. Но, пробежав несколько десятков метров, я остановился, восхищенный открывшейся картиной.
Посреди Малой Невки, на фоне зелени Елагина острова, на якоре стояла яхта. Ослепительно белая, с золотой полоской на борту, с двумя светло-желтыми мачтами, с длинной лакированной рубкой красного дерева и бушпритом, она, как большая чайка, покачивалась на легкой зыби. Золотом блестели начищенный колпак компаса, головка руля, иллюминаторы, решетки световых люков. На борту висел маленький трап. За кормой на конце была спущена крохотная шлюпка-тузик. На палубе не видно было ни души.
Я откашлялся и закричал:
– На «Орионе»!
Рубка открылась, и из нее вылез человек. Он прикрыл глаза ладонью, осмотрелся и увидел меня. Человек подтянул тузик, прыгнул в него и, ловко работая с кормы одним веслом, погреб к берегу. Через две минуты нос шлюпки врезался в берег у самых моих ног. Что это был за тузик! Лакированный, красного дерева, как и рубка, с медными оковками, с аккуратно сплетенными кранцами на носу и корме и легкими, похожими на шахматную доску, решетками внутри. Не то что наша «Волна»!
В тузике стоял мальчик. «Наверное, матрос», – подумал я. Он был маленького роста, но с широкими плечами и хорошо развитыми мускулами рук. Мальчик был без рубашки, босиком и в широченном, запачканном краской клеше. Лицо и тело покрывал темный загар. Видно было, что он много времени проводит на солнце.
– Ну, чего авралишь? – недовольно спросил он, в упор глядя на меня узенькими щелками черных глаз.
– Привез письмо Бакурину. Он на судне?
– На судне. Давай садись, – по-прежнему недовольно сказал парнишка и, когда я неловко прыгнул в тузик, оттолкнул его веслом от берега. – Да не сюда! На среднюю банку садись.
Греб он одним веслом артистически и, очевидно желая произвести на меня впечатление, особенно старался. От его движений тузик раскачивался и бежал быстро.
– Хорошая шхуна! – пробуя завязать разговор и показать, что я не новичок в морском деле, сказал я.
– Сам ты шхуна. Это не шхуна, а иол, – презрительно ответил мальчишка, не оборачиваясь, и ловко подвел тузик к трапу. – Вылезай!
Я поднялся на палубу. Паренек привязал тузик и строго посмотрел на меня:
– Ноги вытри. Видишь, палуба какая белая! Только и дела, что за такими убирать.
Я стал вытирать ноги о лежащий у трапа мат.
– Постой тут. Я сейчас Бакурина позову, – сказал мой проводник и скрылся в рубке. Я огляделся. Палуба действительно чистая и белая. Ни пылинки, ни обрывка бумажки, ни пятнышка! Паруса убраны в чехлы и красиво зашнурованы. Вокруг высокой мачты тянулись снасти. Ой, сколько их! Неужели я когда-нибудь буду их знать?
На носу блестел ручной шпиль, выкрашенный серебряной краской. Я уже знал, что это машина для подъема якоря. Пока я рассматривал палубу яхты, дверца рубки открылась и из нее показался человек.
Иногда вы чувствуете симпатию к какому-нибудь лицу сразу, с первого взгляда. Вот такую симпатию я почувствовал к человеку, выбравшемуся из рубки. С небольшой, но складной фигурой, сухощавый и ловкий, он напоминал хорошо тренированного гимнаста. Прямой тонкий нос, резкие линии подбородка и рта. Но лучше всего в этом лице были глаза. Светлые, доброжелательные и пристальные.
– Я Бакурин. Давай письмо, – сказал Лев Васильевич. Я протянул ему записку. Он быстро пробежал ее и с улыбкой посмотрел на меня. – А где же второй? Не пришел? Жаль. Значит, Николай Юльевич тебя пригласил? Ладно. Тебя как зовут?.. Вот что, Игорь, – продолжал Бакурин, когда я назвал свое имя, – прежде всего я должен узнать, хочешь ли ты быть моряком или пришел на «Орион» покататься?
– Хочу быть моряком, – тихо ответил я.
– Если так, то ты многому научишься у нас. Но это не прогулка. Это работа. Иногда опасная и тяжелая. Не бойся, что ничего не знаешь. Мы все тебе покажем. Нужно только хотеть… Теперь должен тебя предупредить: у нас дисциплина. Слово командира – закон. Ты должен подчиняться тем порядкам, которые существуют на «Орионе».
– Я буду. Николай Юльевич говорил…
– Тогда я беру тебя матросом. Сергей! – крикнул Бакурин, отодвигая крышку рубки.
На палубе появился мальчик, который привез меня на «Орион».
– Познакомьтесь. Это Сергей Еремин. Тоже матрос. Но он у нас уже второй год и все знает. Для начала он тебе покажет судно. Сергей, проведи Игоря по судну.
– Есть провести по судну! – отчеканил Еремин, явно щеголяя своим морским видом. – Пойдем! Начнем с носа, – повернулся он ко мне.
Мы прошли на нос и по маленькому железному трапику спустились внутрь судна.
– Это кубрик. Вот твоя койка. Здесь будешь спать, – показал Сергей на прикрепленную к борту парусиновую койку.
Кубрик располагался в самом носу. Помещение маленькое и тесное. К бортам прикреплены четыре койки. Под ними находились рундуки для одежды. От переборки откидывался маленький столик, такой, как делают в железнодорожных вагонах.
– Пошли дальше. Это камбуз, – сказал Еремин, когда мы, наклоняя головы, вошли через узкую двустворчатую дверь в следующее помещение. Это была миниатюрная кухня, выкрашенная в белый цвет. К бортам привинчены большие посудные полки. На одной стояли тарелки, на другой – кастрюли. На крючках, ввинченных в подволок, висели кружки. На кухонном столе в специальных подвесах покачивались два обыкновенных примуса.
Смежной с камбузом была кают-компания. Красные бархатные диваны, полированные стены и зеркала придавали ей уютный вид. Поразил меня стол. Верхняя доска его качалась на оси, а к нижней части прикреплены шарообразные свинцовые противовесы.
– Зачем это такой стол сделали? – недоуменно спросил я своего спутника. – Ведь с него все повалится.
– Эх ты, тюха-матюха! – насмешливо сказал Еремин. – Это нарочно и сделано, чтобы в качку со стола ничего не полетело. «Орион» на сорок градусов кренится, а стол держится параллельно воде.
Мне очень не нравился этот Сережкин фасон, но, как новичок, я решил промолчать.
Потом он показал мне каюту капитана – крошечную одноместную каютку, маленький вестибюль и комфортабельную четырехместную каюту под названием «штурманская». Из вестибюля поднимался трап с бархатным поручнем. Он вел через рубку на палубу. С палубы можно было попасть в парусную, сплошь заваленную белыми мешками, в которых хранились паруса. Затем шел открытый кокпит, где сидели рулевой и команда во время хода, а за ним кладовка – ахтерпик, где лежали старые кранцы, щетки и концы. Здесь кончались судовые помещения.
– Больше показывать нечего, – сказал Серега и повернулся ко мне спиной.
«Если все здесь такие, то мне придется плоховато, – подумал я. – Ну ничего, как-нибудь».
Я стал бродить по палубе. Щупал такелаж, осмотрел еще раз кладовку, чтобы запомнить, где что лежит. На душе у меня было невесело. Одиноко почувствовал я себя на «Орионе». Невольно вспомнился Ромка с нашей «Волной». Я сел в кокпите и предался грустным размышлениям.
– Ну как, Игорь, понравилось судно? – услышал я голос Бакурина.
Я поднял глаза и увидел Льва Васильевича, сидевшего на крыше рубки. Он курил.
– Очень понравилось, Лев Васильевич. Это иол?
– Да, это иол. Парусное судно, на котором задняя мачта (она называется бизань) вынесена на самую корму, называется иолом. Кстати, я забыл тебе сказать, что ты будешь здесь получать зарплату – пятнадцать рублей в месяц.
– Лев Васильевич, скажите, я могу переехать жить на «Орион»?
– Конечно. Это даже будет хорошо. Кто-нибудь должен быть на судне. Еремин часто остается один. Теперь вас будет двое. Можете подменять друг друга.
– Вы командир «Ориона»?
– Да, командир.
– А Николай Юльевич кто?
– О, он большой парусник! А к нам приходит раз в неделю. Занят очень. Ты вот лучше расскажи о себе. Где ты живешь, где учишься, в каком классе, кто твои родители.
Я все рассказал. Но Лев Васильевич задавал один вопрос за другим. Видно было, что моя жизнь его живо интересует.
– Комсомолец? По годам рано? Нет, уже пора. Ты вступай, Игорь, в комсомол. Это – почетное и благородное звание. Будущее за комсомольцами.
Я почувствовал себя совсем по-другому. Мне казалось, что я беседую со своим хорошим-хорошим товарищем.
Язык у меня развязался, и я отвечал ему охотно и свободно.
– Вот что, Игорь, тебе нужно хорошо знать морскую терминологию. Потом, обязательно научись «голланить» одним веслом, если не умеешь. У тебя будет много времени. Выходы в море у нас не так часты.
– А когда же будет выход, Лев Васильевич?
– Обычно мы выходим в субботу и приходим в понедельник утром или в воскресенье вечером. Ведь остальные члены экипажа все работают. Но я сейчас в отпуске на два месяца, и потому выходить будем часто. Людей хватит, так как еще несколько человек берут отпуск.
– Сколько же нужно народу, чтобы выйти в море на такой большой яхте?
– Человек шесть хватит, пожалуй.
– А где работают остальные?
– Кто где. Это все парусники-любители. Кто на заводе, кто на фабрике. Боцман работает в порту. Я – на «Красном путиловце» экономистом.
Я был удивлен. Экономист – и вдруг моряк.
– Лев Васильевич, а вы тоже мастер спорта?
– Нет. У меня первый разряд. Но с детства привык к парусам. Лодку свою имел. Служил на флоте. Живу за городом, у моря.
Значит, Бакурин начинал свою морскую жизнь тоже на лодке. Мне это было приятно.
– Лев Васильевич, почему же вы не захотели сделаться моряком, а пошли в экономисты?
– Так вышло. По здоровью не подошел. Революция, гражданская война. На фронте до самого конца был. С бригадой моряков Балтийского флота белых громил. Там меня тяжело ранили. Еле выжил. Когда вернулся в Петроград, пошел в мореходное училище. Экзамены сдал, а вот медицинскую комиссию не прошел. А очень хотелось штурманом быть.
Мне все больше и больше нравился Бакурин. Спокойно и серьезно, как со взрослым, говорил он со мной.
– Парусное дело люблю. Все свободное время отдаю этому спорту. Прекрасный спорт. Развивает смелость, находчивость, смекалку. Да сам увидишь скоро. Сейчас я уезжаю и вернусь только послезавтра. Вы с Ереминым можете вахту стоять по очереди или вместе, как хотите. Только судно не бросать!
– Хорошо, Лев Васильевич.
– Теперь ты должен уже отвечать не «хорошо», а «есть». На морском судне «хорошо» нет, – проговорил Бакурин и спустился в каюту. Через несколько минут он вышел в сером костюме и белых туфлях. В руках у него была какая-то книга:
– Вот, Игорь, тебе «Парусный спорт». Читай в свободное время. А сейчас свези меня на берег.
– Есть свезти вас на берег! – подражая Сереге, сказал я и сам остался собой доволен: очень уж по-морскому это звучало.
Я подал тузик к трапу. Лев Васильевич легко спрыгнул на банку и взял кормовое весло.
– Вот смотри, как нужно «голланить». – И он медленно стал показывать мне, как нужно грести одним веслом. – А ну-ка, попробуй.
Пытаясь повторить его движения, я убедился, что это не так легко. Тузик сносило течением.
– Так мы, пожалуй, в залив уйдем. Садись-ка на весла. Для тренировки будет много времени. Только обязательно два весла с собой бери, а то в заливе непременно будешь, – пошутил Бакурин.
Высадив его на берег, я погреб обратно на «Орион».
Закрепив тузик, я спустился вниз. Серега лежал на диване в кают-компании и не обращал на меня никакого внимания. Мне не хотелось начинать с ним разговор, но надо было:
– Как вахту будем стоять, по очереди или вместе?
– Как хочешь. Я все равно на яхте живу.
– Я тоже сегодня перееду сюда жить.
– Вот тогда и говорить будем о вахте. Продуктов с собой бери побольше.
– Ладно. Перевези меня на берег. Вечером вернусь. Слушай лучше, кричать буду.
– Услышу.
Серега нехотя поднялся, и мы вышли на палубу. Он перевез меня на берег, и я радостный помчался домой.
Мама была на работе, и мне показалось, что прошла вечность до ее прихода. По моему лицу она сразу же увидела, что у меня все хорошо. Как всегда, я подробно рассказал ей о посещении «Ориона». Ее интересовало все: какое судно, где будет его стоянка, как меня приняли, какое впечатление на меня произвел Бакурин, кто он такой и кто еще плавает на «Орионе». Милая мама, она понимала мое состояние и сочувствовала хорошей мальчишеской мечте.
А мне не терпелось скорее переехать на яхту. Я попросил маму, чтобы она собрала мне вещи и дала продуктов дня на три. Скоро все это было приготовлено. Мой старенький потертый чемодан вместил две пары белья, трусики, принадлежности для мытья и серый поношенный ватник. Остальные вещи были на мне. Из продуктов я получил буханку хлеба, немного сахару, макароны, пшено, соль, чай, несколько килограммов сырой картошки и бутылочку подсолнечного масла. На прощанье мама сунула мне в руку рубль.
– Это тебе так, на всякий случай, – сказала она, целуя меня в голову. – Гоша, обязательно давай о себе знать как можно чаще, а то я буду беспокоиться. – И она чуть-чуть погрустнела.
– До свиданья, мамочка. Когда вернемся с моря, я тебе позвоню в школу. Не скучай, – важно, как настоящий моряк, сказал я, взял в руки чемодан, мешочек с продуктами и вышел из дому. Вот бы Ромка увидел меня сейчас! Я посмотрел на Мойку. «Волны» у спуска не было. Наверно, ребята поехали к Петропавловке.
2
Началась жизнь, совсем не похожая на ту, которую я вел раньше. Сережка еще немного пофасонил, но вскоре это ему надоело. Он оказался компанейским и веселым парнем, влюбленным в парусный спорт и в Льва Васильевича. Сережка плавал на «Орионе» вторую навигацию и поэтому неплохо знал такелажные работы. Поразил меня Сережка своим умением плавать. Куда было Ромке до Еремина!
