Текст книги "Нет у меня другой печали"

Автор книги: Юозас Пожера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Иван – невысокий, крепко сбитый парень. Казалось бы, не для его коротких ног такая дорога. Однако ходит он, как горный козел: нигде не запнется, не оступится, не споткнется. Да еще без умолку говорит. Приятно иметь такого попутчика – разговор сокращает дорогу. Плохо только, что говорит он слишком быстро, второпях проглатывает целые слоги, и подчас не так-то просто разобрать, о чем идет речь. Иногда Иван останавливается и оборачивается ко мне, словно дожидаясь ответа. Я боюсь ляпнуть что-нибудь невпопад и только мычу: «Гм… ну-ну». Главное я, однако, улавливаю: Иван завидует нам, мы скоро будем дома. Ведь и у него есть дом, и его ждут жена и дочка. Дочка болела полиомиелитом, лечили ее. Иван с самой весны в тайге, с самой весны не видел своих, только снится ему дочка… Что поделаешь, такая уж у него, у геолога, доля. Однако ничего другого он для себя и не желает.

Мы взбираемся на откос и видим перед собой деревушку. Семь домишек, разбросанных у подножья горы, вдоль берега Мрас-Су. Избы сложены из толстенных бревен, крыты тесаными досками. От дома к дому проложены дощатые тротуары. Они подняты высоко над землей, чтобы можно было ходить во время ливней.

Мы подходим к магазину. Здесь у нас назначена встреча. Товарищи уже ждут меня. Продавец, оставив прилавок, выходит к нам и начинает предлагать медвежью шкуру. Будет память о Сибири, и уступит недорого.

Шкура у него дома. Мы идем взглянуть. Он выволакивает шкуру во двор и расстилает на земле. Громадная. Когти с человеческий палец. Я смотрю на страшные лапы и вспоминаю геофизика Александра Медникова.

– Возьмете? – спрашивает хозяин.

– А сколько вы хотите?

Запрашивает он в меру.

– Сами убили? – спрашиваю я.

Нет, не сам. Купил шкуру у местного охотника.

– Зимой убит, – нахваливает он свой товар. – Гляньте, какая шерсть!

Да, шерсть густая, блестящая, крепкая. Продавец не врет – медведь действительно убит зимой. И все-таки этот человек почему-то раздражает меня. Легко сказать «убит». Небось если бы сам, как Александр Медников, встретился с медведем лицом к лицу, иначе бы говорил. И шкуру не продал бы ни за какие деньги. Разве только подарил бы кому. Во всяком случае, не стоял бы вот так, широко расставив ноги, нахваливая свой товар…

В тот день Александр Медников работал в тайге вдвоем с одним из товарищей. От лагеря они отошли достаточно далеко. Продираясь в густой траве, Александр случайно задрал голову и увидел на кедре пару медвежат, – видно, полезли за орехами. «Где медвежата, там и медведица», – успел подумать Александр и тут же услышал за спиной рев. Медведица стояла на задних лапах в трех шагах от него. Первым выстрелом Александр угодил ей в грудь. Зверь взревел громче и сделал шаг вперед. Вторая пуля наверняка попала в сердце, но медведица по-прежнему стояла и ревела, протягивая вперед лапы… Третий патрон не выстрелил. Застрял в гнезде карабина. Александр отскочил в сторону, успел спрятаться за дерево. Могучий кедр прикрыл его, но медведица тотчас шагнула снова, загребая передними лапами, с намереньем вытащить человека из-за дерева. Александр отскочил за соседний ствол. Медведица не отставала. Так они и плясали – от кедра к кедру. Вскоре Александр остался без штанов: медведица зацепила материал кончиком когтя и разодрала до самого сапога. Потом таким же образом поддела рюкзак. На счастье, Александр поленился вчера пришить отрывающийся ремень, и теперь он лопнул, как ниточка. Зверь отшвырнул рюкзак и снова двинулся за пришельцем, не сводя с него маленьких, налитых кровью глаз. Александр следил за каждым движением своего врага и пятился задом, ощупью находя очередное дерево. Любой удар мог оказаться последним. И вдруг его руки ухватили только высокую, росистую траву. За спиной – голое место. Значит – смерть. Вот она, уже рядом, Александр чувствует ее горячее, удушающее дыхание на своем лице. И тут из его груди вырвался крик. Жуткий, нечеловеческий предсмертный крик мужчины. Но медведица не двигалась. Произошло чудо. Зверь топтался на месте, размахивал лапами, но не приближался. Александр попятился и увидел своего Кучума. Пес вцепился зубами медведице в копчик и не пускал ее вперед. Кучум никогда в жизни не решился бы напасть на медведя. Если ему случалось нечаянно наткнуться на медвежий след, он тут же, дрожа, прижимался к ногам хозяина. Отчаянный крик Александра заставил собаку забыть страх. Медведица еще несколько раз, точно отбиваясь от мух, взмахнула лапами и покачнулась. Тяжело опустившись на четвереньки, она повернула и не разбирая дороги побрела в чащу. Александр подобрал брошенный карабин и остановился в нерешительности: идти за зверем или плюнуть, оставить его в покое?.. Он вспомнил старую таежную истину: испугаешься хоть раз медведя, не сумеешь справиться со своим страхом – уходи из тайги. Малодушным здесь не место. Александр двинулся по оставленной зверем тропе. Медведицу нашел уже бездыханной. Перед смертью она успела забиться в непролазную чащу. Обе пули попали прямо в сердце, а зверь столько времени еще жил и преследовал человека. Это был одиннадцатый медведь, убитый Александром.

– Правда, что медведи скальпируют человека? – спрашиваю я у продавца.

– Правда. Зацепит на затылке кожу вместе с волосами и натянет на глаза… Не выносят они человеческого взгляда.

Об этой повадке медведей мы слыхали. Даже видели человека, которого оскальпировал медведь. Бедняга работал в геологической партии конюхом. Искал отбившуюся лошадь и вдруг услышал, что кто-то трещит ветками в зарослях смородины. Полез – а там не лошадь, а медведь. Видно, ягодами лакомился. Так увлекся, что и не заметил приближения человека. Повернул морду, только когда тот был в двух шагах. Увидел и заревел. Конюх давай орать что есть мочи, так и стоят друг против друга. Вдруг конюх вспомнил, что у него недоуздок в руках, и сдуру давай хлестать им медведя по морде. Тот рассвирепел, подмял человека, сломал ему руку, несколько ребер, содрал кожу с головы вместе с волосами и надвинул на глаза. Конюх все-таки остался жив. Ребра срослись, и рука – тоже, скальп доктора на место поставили. Прижился. Волосы, правда, вылезли.

– Боится, говорите, человеческого взгляда? – продолжаю я.

– Боится. Потому и сдирает скальп. Зацепит когтями и натягивает на глаза… – Он принялся показывать, как медведь это проделывает.

Надо было поглядеть на него в этот момент. Говорит, точно ситец на юбки отмеряет… Да и мы сами тоже хороши. Еще, чего доброго, начнем дома хвастать, что сами медведя убили. А шкура действительно отменная. И отдает продавец недорого.

– Ну так как, берете?

– Берем.

– Может, еще надо?

Я снова почувствовал острую неприязнь к этому человеку: склад он держит, что ли? Нет, говорит, не склад, а есть две шкуры годовалых медвежат. Он выносит, показывает. Шкуры маленькие и некрасивые. Обшарпанные какие-то, летние. Зато и отдает дешево. Взяли. Не возвращаться же одному со шкурой, а остальным с пустыми руками.

Иван закинул шкуры лошади на спину и проводил нас до плота. По выражению его лица трудно было понять, одобряет он эту торговую операцию или осуждает нас. Он помог нам спустить плот на воду и погрузить на него имущество. Пришла пора прощаться. Иван вытащил из кармана бутылку спирта и несколько огурцов. Огурцы он, вероятно, позаимствовал на огороде у продавца. Из одного огурца Иван выковырял ножом семена – и получилась рюмка. Иван наполнил ее и провозгласил тост:

– За удачу. Счастливо вам, ребята, доплыть!

Рюмка-огурец обошла круг, потом второй. Мы расцеловались.

До тех пор пока течение не отнесло наш плот за излучину реки, Иван все стоял на берегу и махал нам рукой. Через несколько минут, обогнув скалу, мы снова увидели Ивана: сидя верхом на лошади, он что-то кричал и размахивал руками. Не в силах разобрать слов, мы только трясли головами да разводили руками. Он скакал но берегу и продолжал кричать. Наконец отвесная скала преградила ему дорогу. Так и остался Иван под скалой. Мы принялись гадать, что же такое хотел он нам сказать. Загадка разрешилась очень скоро. Едва скала скрыла Ивана от наших глаз, бурная Мрас-Су подхватила легонький плот и понесла с бешеной скоростью. Справа и слева, натыкаясь на подводные скалы и камни, клокотала, шумела вода. Река впереди была вся белая от пены. Мы не успели опомниться, как наш плот наскочил на камень. Удар был настолько силен, что мы все трое, как были, поплюхались, точно лягушки, в холодную реку. К счастью, воды оказалось по колено. Один конец плота задрался вверх, течение поволокло его, готовое каждую секунду или сломать пополам, или перевернуть набок. Вещи наши не были прикреплены, и непонятно, каким чудом они все-таки удержались.

Тут-то мы поняли, о чем предупреждал нас Иван. Кое-как мы подтащили свой «корабль» к берегу и принялись заново упаковывать имущество. С этой бешеной рекой шутки плохи! Свернули палатку, сложили в нее все и привязали покрепче к помосту, сколоченному из досок на середине плота. Оставили только ружья и патронташи. Теперь, если и опрокинемся, – не беда. Кому приходилось плыть по горной речке, тот знает, что осторожность здесь не вредит. Мрас-Су – настоящая горная река. Течение ее так сильно, что гигантские кедры выворачивает и несет точно щепочки. Огромные камни то и дело переворачиваются, не выдержав напора воды. К тому же мы не имели ни малейшего понятия о русле Мрас-Су, о ее мелях или порогах. Мы расспрашивали геологов и местных жителей, но не встретили ни одного, кто спускался бы по реке в летнее время. Продавец из магазина сказал, что зимой ему приходилось ездить. В зимние месяцы Мрас-Су промерзает до дна, по ледяной дороге в деревню доставляют товары, продукты, а вывозят меха. Правда, несколько лет назад, убегая от наступающей зимы, вниз по реке спустилась на плотах запоздалая группа геологов. Говорят, они благополучно добрались до ближайшего селения. Мы тоже надеялись попасть туда, хотя даже расстояния точно не знали.

Известно было только, что не более двухсот километров. Может, полтораста. Может, и меньше.

Другой дороги у нас все равно нет. Вертолета в ближайшее время не будет, а идти пешком по тайге, да еще без проводника, – гиблое дело. Мрас-Су – наша единственная надежда.

Постепенно мы привыкли к бешеному нраву реки, научились обходить ловушки и уже с нетерпением ждали новых порогов. Глухой шум водопада слышен издалека: километра за два, а то и больше. На порожистых местах река разделяется на несколько рукавов. Мы всегда выбираем самый полноводный. Он бывает самым бурным и грозным. Вооружившись длинными шестами, стоим и неотрывно смотрим вперед. Берега летят мимо – будто смотришь из окна пассажирского поезда. Вот впереди появляется белая пенная шапка. Пускаем в ход шесты. Отпихиваемся молча, стиснув зубы. Удар. Второй. Третий… Мимо со свистом проносится грозный каменный горб. На перепадах наш плот зарывается передним концом в воду. Несколько секунд кажется, что он уже не вынырнет на поверхность. Стоим по колено в воде. Наконец плот выравнивается, вода стекает, мы оглядываемся на оставшийся позади порог и готовимся встретить новый.

Всю дорогу плывем словно в туннеле. С обеих сторон отвесные скалы. Иногда они нависают над рекой, будто перекинутые великанами сказочные арки.

Кругом тайга без конца и края. Вечная, непроходимая, безлюдная тайга, скрывающая в себе сказочные богатства. И, как во всякой сказке, сокровища охраняет темная сила. Здесь, на Мрас-Су, настоящее царство коршунов. Всю дорогу нас сопровождает их жуткий крик. Распластав крылья, они описывают круги под самыми облаками, там, где шапки гор упираются в небо.

Время от времени мы вспугиваем стаю уток или семейство рябчиков. Дичь – большое подспорье в нашем скудном рационе, и мы стараемся не упускать случая поохотиться.

Выстрел в горных ущельях не гремит, а грохочет, эхо долго еще повторяет его, и кажется, будто взаправдашний гром перекатывается по гребням гор.

Внезапно мы видим человека. Что за чудеса? Откуда он здесь взялся – посреди тайги? Может, у нас начались галлюцинации? Все говорили, что мы не встретим никакого человеческого жилья до самого селения, к которому плывем. А до него еще далековато…

Человек бежит по берегу и что-то кричит нам. За ним, на почтительном расстоянии, следует собака, по всей округе разносится ее хриплый лай. Трудно понять, на кого она лает – на нас или на этого человека. Может, он заблудился в тайге?

Мы сворачиваем к берегу, ждем. Подбегает мужчина средних лет. Пуговицы на рубахе оторваны, из-под распахнутого ворота видна волосатая грудь.

– В кого стреляли? – накидывается он на нас.

Взгляд злой и какой-то мутный.

Пес, продолжая лаять, останавливается поодаль.

– В кого стреляли?

– В уток.

– В уток? Знаем мы этих уток!

Мы переглядываемся. Почему он нам не верит? Никаких доказательств мы, к сожалению, не можем представить. Хоть бы утку ему показать. Так нет ни одной утки. Промазали мы.

– Разрешение на оружие есть?

– Есть.

– Покажите.

Показываем.

– Охотничьи билеты?

Показываем и билеты.

Мужчина долго вертит их в руках, читает и явно не торопится возвращать. В конце концов его подозрительность выводит нас из терпения.

– В кого же мы, по-вашему, стреляли?

– Сами знаете, в кого. – Он смотрит на нас, как на бандитов.

Проклятые утки!

– Покажи-ка ружье!

Я колеблюсь. В глухой тайге, вдали от жилых мест, отдать чужому человеку свое ружье – по меньшей мере легкомысленно. Тем не менее я вынимаю патроны и протягиваю двустволку. Никуда он не денется: оба моих товарища начеку. Что он хочет, проверить номер ружья? Нет, номер его не интересует.

– Патроны!

– Ружье!

Он возвращает винтовку, я протягиваю патроны. Расковыряв один, он высыпает на ладонь дробь. Мелкая. Откашлявшись, он говорит уже другим тоном:

– Куда путь держите?

Однако мы вовсе не настроены продолжать беседу.

– Твое какое дело?

Он пожимает плечами.

Не глядя больше на него, мы начинаем отпихиваться от берега. Он не уходит – стоит и не спускает с нас глаз.

А собака все лает. Брешет, будто мы лезем в кошару ее хозяина. Хоть бы он приказал замолчать этой дряни!

– Тут, километра два, порог злющий… Вы глядите… К правому берегу старайтесь.

Мы поднимаем головы. Что ему еще нужно?

Теперь он глядит совсем по-другому. Куда девались злость и угрюмость? Будто подменили человека. Взгляд растерянный, извиняющийся. Мы стараемся не замечать происшедшей в нем перемены. Мог бы с самого начала по-людски поговорить.

Собака никак не унимается. Стоит поодаль и хрипло гавкает.

– Недавно на том пороге, будь он неладен, двадцать бидонов меда к чертям полетели…

Какого меда? Какие бидоны? Тайга кругом… Уж не сумасшедший ли перед нами? И собака какая-то странная…

Ясное дело, заблудился человек. Небось не первый день плутает по тайге, вот и тронулся. Еще и не такое, говорят, бывает…

Я внимательно оглядываю его, проверяя свою догадку.

– Что вы тут делаете?

– Мед собираю.

– Мед, говорите?

Мы переглядываемся между собой: ну и дела! Как же теперь быть?

– И что? Много нашли?

– Тонну уже собрал… Вторую начал, – отвечает он без запинки и предлагает: – Слезайте, угоститесь. Со свежими огурчиками – языки проглотите!

А может, он только прикидывается? Черт его знает, что у него на уме… Мы снова обмениваемся взглядами. Рискнуть, что ли? На вид он не бог весть какой силач. Втроем как-нибудь сладим.

– Милости просим. Будем рады.

Гляди, какой приветливый!

Мы высаживаемся на берег.

Собака, поджав хвост, отбегает в сторону. Пропустив нас всех, она почтительно следует сзади. Чудной пес. Никогда мне не приходилось видеть, чтобы таежные собаки бежали не впереди, а позади хозяина.

– Не обессудьте, что так встретил, – говорит мужчина. – В тайге живем. А тайга, она большая. Не только честные люди по ней ходят.

Мы ничего не отвечаем.

Вскоре нашим взглядам открывается огород, обнесенный плетнем, а за ним новенькие деревянные строения. Тесаные бревна сияют на фоне темной тайги, будто манят путника. Мы подходим ближе и видим сотни ульев. Выстроившись ровными рядами, они убегают в сторону леса. В густых зарослях смородины, между кедров, проложены просеки. В жизни не видал я такой пасеки. Это может быть только здесь, в Сибири. Сотни, тысячи ульев! Целое пчелиное государство! Дух края сказывается во всем – уж если замахнуться, то сплеча!

Наш новый знакомый смотрит, словно проверяет, какое впечатление произвели на нас его владения. Нам остается только охать и удивляться.

Возле дома, на низенькой лавочке, греются на солнышке две женщины. Одна по виду русская, другая – дочь Горной Шории. Монгольские черты лица, узкие, косые прорези глаз. Ей, видимо, уже за пятьдесят. Одета, как мужчина, – брюки заправлены в сапоги. Длинные черные волосы падают на плечи. Сидит и попыхивает трубкой. В ответ на наше приветствие сдержанно кивает.

– Угости людей медом, – обращается хозяин к молодой. – Огурчиков нарви.

Жена, наверно. Пока она накрывает на стол, мы успеваем выяснить, что пасека принадлежит местному леспромхозу. Действует первый год. Не удивительно, что в верховьях Мрас-Су никто еще о ней не прослышал.

Прежде чем приняться за угощение, представляемся хозяевам.

– Петр, – называется пасечник.

– В чем же все-таки вы нас заподозрили? В кого тут можно стрелять, если не в уток?

Петр не отвечает, только машет рукой. И тут же, видимо желая перевести разговор на другую тему, спрашивает:

– Шкура-то у вас… Сами убили?

– Купили.

– Эх, вы! А еще мужики! Вот она, – он кивает в сторону женщины с трубкой, – своими руками несколько десятков уложила. Сколько всего-то?

Женщина, стиснув зубами трубку, равнодушно машет рукой.

– Не любит рассказывать, – говорит Петр. – Однако, сотня, я думаю, будет.

Мы не можем понять, разыгрывает он нас или говорит всерьез.

– Не верите? Расскажи-ка им.

Но женщина не спешит удовлетворить наше любопытство. Она попросту отворачивается и смотрит в другую сторону.

– Ну расскажи. Им ведь интересно, – уговаривает Петр.

Женщина встает, кивает нам и, не оборачиваясь, уходит.

– Ни за что не рассказывает, – словно извиняется за нее Петр. – Даже нам не говорит.

– Откуда же вы тогда знаете, сколько она медведей убила?

– Как не знать! Медведь – не иголка. В карман не спрячешь. Лошадь приходит просить – на себе ведь не понесет. А знаете, как она с ними справляется? Думаете, стреляет? Ножом!

Петр проверяет, какое впечатление произвели на нас его слова.

– Точно говорю – без ружья. Одним ножом. Нож такой длинный и ниток клубок. С голову величиной. Внутри тряпки всякие, а снаружи нитки.

– Это зачем же? Пасть медведю заткнуть?

Однако Петр не замечает в наших словах иронии и отвечает вполне серьезно:

– Нет, не пасть. Как сойдутся шага на два, так она и подкидывает этот клубок над головой у мишки, тот сдуру – цап передними лапами, запустит когти в тряпки, а ей только того и нужно. Пока он когти-то выдерет, она уж ему кишки выпустит.

Мы молчим. Легко сказать: пришел, увидел, победил.

– Правду рассказывает, – вступает в разговор жена Петра.

Что мы можем сказать? Приходится поверить. Сибиряки врать не любят. Сама природа здесь готовит человека к незаурядному, и либо ты станешь господином природы, либо она безжалостно раздавит тебя.

– Хотите медку на дорогу взять? Только вот налить не во что. Может, у вас посуда найдется?

Мы приносим закопченный чайник. Пасечник берет его и идет к дому, но в дверях останавливается. На пороге рычит, показывая могучие клыки, собака. Поколебавшись, Петр передает чайник жене:

– Поди набери. Полный, – говорит ей и смущенно возвращается к нам. Он понимает, что мы видели эту безмолвную стычку с собакой, которая пропускает в дом хозяйку и опять кладет голову на порог, прищуренными глазами следя за каждым движением пасечника.

– Повздорили, – говорит Петр, и в его глазах мелькает злой огонек. – Я ее, подлую, пристрелить хотел.

– За что?

– Давно уж не ладим… Она еще весной меня за руку цапнула. Я хвать за мелкокалиберку и выстрелил.

– Мимо?

– Попал в затылок. Пуля над глазом вышла, да вот… Отлизалась, негодная. Со шрамом ходит.

Собака, словно понимая, что разговор идет о ней, снова скалит могучие клыки.

Когда мы направляемся к плоту, она опять идет, отставая на несколько шагов. И лает. Теперь я понимаю, почему она не бежит впереди хозяина, как все собаки. Она боится подвоха и, видимо, раз и навсегда решила не спускать глаз с человека, не подставлять ему затылок.

Петр так и остался для меня загадкой. Пасечник, а не может ужиться с собственной собакой. Интересно, как он ладил бы с пчелами, если бы они обладали острыми зубами и не давали мед?

* * *

Мы рассчитывали попасть в поселок еще до обеда. Но солнце давно перевалило за полдень, а деревушки все не было.

Вначале мы увидели людей. Двое мужчин сидели на большом камне, скатившемся в реку, и удили рыбу. Завидев нас, они коротко переговорили о чем-то между собой, и один из них съехал с камня, выбрался на берег и скрылся в густом прибрежном кустарнике. Второй остался сидеть на камне.

Несколько сильных толчков длинными шестами, и через мгновение наш легкий плот утыкается носом в песчаный берег.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Рыбачим?

– Рыбачим.

– Клюет?

– Клюет.

Мы закуриваем сами и угощаем рыболова. Рука у него заскорузлая, почерневшая от солнца и потрескавшаяся. Он мнет, вертит в пальцах литовскую сигарету и подымает на нас глаза. В них без труда можно прочесть и удивление, и явственный вопрос.

– С Узаса спускаемся. Из геологической партии.

– А-а, – протягивает рыбак и закуривает.

– Далеко ли до деревни?

– Еще малость.

– Сколько?

– Геологи – и без карты! – замечает человек.

– Мы не геологи.

– А только что говорили – геологи.

– Ничего подобного. Мы говорили, что из геологической партии.

– Ну вот, – говорит он и, послюнявив тупой палец, гасит сигарету. Окурок прячет в карман и спрашивает: – Так откуда вы будете?

– Мы же говорили.

– Не расслышал.

В его вопросах таилось недоверие, он задавал их с какой-то иронией. Мы почувствовали это и переглянулись: в чем дело? Заметив наши взгляды, человек свистнул. Мы увидели, как закачался густой кустарник, услышали, как затрещали ветви. И хотя из кустов никто не вылез, можно было не сомневаться, что там прячется не один человек. Мы принялись терпеливо рассказывать: кто мы, откуда, куда направляемся и что нас интересует.

– А вы из этой деревни?

– Нет, – ответил рыболов.

– Тоже путешественник?

Он как-то криво усмехнулся и в свою очередь спросил:

– Разве не видите, кто я?

Простая рабочая одежда, загорелое лицо с ястребиным носом и черными глазами. Человек как человек. Сотни, тысячи таких лиц. Разве только на левой щеке – небольшой, давно зарубцевавшийся шрам.

– На лбу не написано, – улыбаемся мы.

Рыбак снимает кепку, и в его черных глазах начинают прыгать веселые чертики. Голова наголо острижена.

– Заключенный, – выдержав паузу, говорит он.

Из кустов выбираются еще несколько человек. Все одинаково одеты. Все бритоголовые.

– А я на вас черт те что подумал, – благодушно признается рыболов и тут же поясняет: – Откуда мне знать? Слышу, по-русски говорят, но так, как немцы в кинофильмах. А газеты пишут, что к нам тут всякие лезут… Ну сами понимаете…

Понимаем, чего уж тут не понять! И хотя улыбки наши выглядели, должно быть, преглупейшим образом, мы тем не менее постарались улыбнуться.

Заключенные рассмеялись – громко и непринужденно, как смеются только в большом лесу.

– Может, крючками богаты? – спросил удильщик.

Этого добра у нас вдоволь. Порывшись в своих узлах, мы надолго обеспечили рыбаков не только крючками, но и леской и свинцом для грузил. Пока мы все это доставали, они рассказывали, кто за что «сидит», сколько еще осталось «отбыть». Один польстился на чужое, другой в драку ввязался, а господь, на беду, наградил его пудовым кулачищем, третий, сбив замок, «устроил переучет» в каком-то складе…

– Охрана разрешает рыбачить?

– Какая охрана? – удивились они.

– Нет никакой охраны, – объяснил рыболов. – Косим сено для колхоза. Без охраны… Каждые два-три дня получаем оттуда продукты, а живем здесь. Поставили навес, плиту сложили, чего же больше? Лето – не зима: везде постель…

– Что ты им зубы заговариваешь? – прервал его кто-то из заключенных. – Лучше пригласи людей переночевать. Посмотрят, как мы тут живем. Небось не каждый день с арестантами спать приходится?

– Оставайтесь, парни. Уху вот сварим. Посумерничаем, – улыбнулся бархатными глазами рыбак.

Но мы стали дружно отнекиваться:

– Нет, нет, нет… Очень приятно, только мы никак не можем, торопимся…

– Поговорили бы…

– Нет, нет. Пока еще не стемнело – надо плыть.

– Да успеете…

– Спасибо, спасибо, но никак нельзя.

– Полдня туда, полдня сюда – невелика разница!

– Нет, нет! И так опаздываем.

– Уху сварим…

– Спасибо, спасибо. Прощайте!

Диалог продолжался, пока мы не вывели плот на быстрину. Как только течение подхватило нас, заключенные замолчали, видя, что все уговоры напрасны. Они сидели, скрестив руки на груди, и провожали нас глазами. Печальными, очень выразительными глазами.

Мы плыли молча, стараясь не смотреть друг на друга. Плыли быстро, усердно работая длинными шестами, лавируя среди окаймленных пеной камней. Плыли так, словно за нами гнался кто-то, от кого нельзя убежать. Этот «кто-то» плыл вместе с нами.

В потемках, когда стало невозможно что-либо различить, мы остановились. Все так же молча, не глядя друг на друга, перетащили на берег вещи, поставили палатку, сварили ужин и легли.

Но заснуть никто не мог.

Добрый час ворочались мы с боку на бок. Наконец кто-то сказал:

– Черт возьми! Не всякая мудрость хороша.

– Что ты имеешь в виду?

– Да вот говорят же: осторожность – не позор… А выходит…

Мы не ответили.

Поднялись рано. Солнце еще не взошло, густой туман висел над рекой. Вытащили спиннинг: вдруг повезет на тайменя. Просидели с полчаса, и все без толку. Не клевало. Внезапно послышался лошадиный топот на другом берегу. В утренней тиши копыта гремели так, будто кто-то бил молотом по наковальне. Завидев нас, всадники остановились.

– Что же ночевать-то не остались?

Мы узнали вчерашних заключенных.

– Думали, успеем в деревню до вечера.

Они не сразу отъехали. На фоне огромной скалы, окутанные предрассветной мглой, их фигуры казались высеченными из камня.

– Ну что ж, счастливо добраться!

В самом деле была в этом пожелании издевка и презрение или нам только почудилось – не знаю… Во всяком случае, мы промолчали.

А они поехали дальше. И долго еще эхо повторяло стук копыт в тесной долине Мрас-Су.

Бывают в жизни мгновения, вспоминая о которых краснеешь даже много лет спустя.

Почему мы сбежали? Почему не остались переночевать с заключенными? Другие люди доверили им, отпустили в тайгу без охраны. А мы?!.. Какой неслыханный позор может навлечь осторожность!

Хуже всего то, что в деревушке нам предстояла новая встреча с заключенными. Ведь они отправились туда за продуктами. Пока нас разделяла река, можно было еще хорохориться. А куда мы будем девать глаза, когда встретимся лицом к лицу?..

Однако делать нечего – надо плыть. Неизвестно, когда еще мы доберемся до цели нашего путешествия и сколько новых порогов приготовила нам коварная Мрас-Су.

* * *

Я пишу эти строки и снова мысленно возвращаюсь в долину Мрас-Су…

Домик Тудыгеша у быстрого ручья… Летом – быстрого. Зимой он промерзает до самого дна. Давно уже нет рядом палаток – забрал вертолет геологов. Только сугробы окружают теперь избу Тудыгеша да бескрайняя тайга. Сам Тудыгеш редко бывает дома. По целым неделям не выходит Тудыгеш из тайги, промышляет соболя, белку, ищет медвежью берлогу… Найдет, поднимет косолапого и схватится с ним один на один. Таков уж хлеб у Тудыгеша.

Долго меня мучила совесть за то, что я вселил напрасную надежду в сердце этого доверчивого человека, пообещал, что и в его края придут люди. А недавно я узнал, что геологи не зря трудились в долине Мрас-Су. Теперь там обнаружены гигантские залежи фосфоритов. По решению правительства в ближайшее время начнется эксплуатация этих богатств. Вырастет мощная химическая промышленность, фосфориты Горной Шории будут питать целинные земли Алтая и Казахстана…

И у меня словно камень с души свалился.

В глазах Тудыгеша я останусь пророком.