Текст книги "Дворцовые тайны"

Автор книги: Юна-Мари Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– С какой стати? Я ведь не штатный сотрудник. На вольных хлебах, так сказать. Продаю свои снимки и другим изданиям. Точнее, продавал… – Он криво усмехнулся. Жалкая пародия на широкую и веселую улыбку прежнего Билла.

– Что ты собираешься делать?

– Нам с женой придется переехать жить к ее сестре-вдове в Элтэм. Я лишь своей проявочной и поэтому вынужден буду протоптать дорожку в обычную платную фотомастерскую, но ничего не поделаешь.

– Когда все это случится?

– Через несколько дней я встречаюсь со своим адвокатом. Нужно время, чтобы собрать необходимые деньги, так что им придется обождать.

Видно, Билл уже смирился с тем фактом, что Роланд Шоу сломал ему карьеру и вот-вот окончательно добьет материально.

– Нельзя допустить, чтобы ему все сошло с рук, – жестко проговорила Джеки – Это в высшей степени несправедливо. О черт… – Она треснула по столу маленьким кулачком – Роланда Шоу необходимо остановить, Билл! Господи, никогда еще не сталкивалась с такой идиотской ситуацией! Один-единственный ничем не примечательный жулик безнаказанно терроризирует все лондонское благородное общество. Потому что англичане, видите ли, боятся устраивать сцены и предпочитаю! Любой ценой оберегать свои тайны. В Штатах подобное было бы невозможно. Это только в характере у английской аристократии смыкать ряды, упрямо молчать и делать вид, что ничего не происходит. Чем Роланд Шоу прекрасно пользуется.

– Не надо, Джеки. В Америке богатеи также подстраховывают друг дружку, если что-то вдруг не так. Запомни: большие люди по своей природе уязвимы и имеют слабые места, поэтому всегда найдется негодяй, который пальнет в них из-за угла из зависти или по политическим причинам. А наша аристократия тут ни при чем, – возразил Билл.

– Не согласна. Этот абсурдный синдром характерен именно для англичан. Давайте не будем показывать виду, что что-то не так, и, может быть, все как-нибудь само собой рассосется! – горячо заспорила Джеки. – Я уже говорила, что хочу написать о Роланде Шоу большой материал и рассказать там, в частности, и об этом.

– Но Бертрам тебе никогда не позволит. Он боится, что журнал привлекут к суду за клевету:

Джеки наклонилась к нему.

– Я, наверно, уволюсь, Билл. Мне вот уже где сидят все эти светские приемы, пустые разговоры, никчемные людишки и эта идиотская атмосфера. Страна вступает в период экономического спада, здесь накроется половина всех предприятий! Стыдно каждый вечер шляться по всяким увеселительным мероприятиям, когда происходят такие серьезные вещи.

Билл, который всю жизнь крутился лишь в высшем свете, непонимающе посмотрел на нее. В девятнадцатилетнем возрасте он сделал свою первую фотографию и отнес ее в «Татлер». С тех пор он только тем и занимался, что снимал для вечности сменяющие друг друга поколения английских аристократов. Из года в год ездил по одним и тем же местам: выставка живописи в Королевской академии изящных искусств, выставки цветов в Челси в мае, открытие летнего оперного фестиваля в Глайндборне, скачки в Эскоте, дерби, Уимблдонский теннисный турнир, регата в Хенли, Каусская регата, танцевальные вечера, балы, приемы, свадьбы, годовщины и все остальное, чем развлекало себя благородное общество. Билл варился в этом несколько десятилетий и прочими вопросами не интересовался. Отчасти именно поэтому он переживал сейчас такие тяжелые времена. Единственная его опора в жизни – светское общество – вдруг ушла из-под ног, и он оказался между небом и землей. Джеки тем временем продолжала:

– Почему ты не подашься в коммерцию, Билл? Почему бы не обслуживать показы мод? Рекламу? Там неплохо платят.

Билл покачал головой:

– Квалификации не хватит. У меня хорошая память на лица и я неплохо знаю высший свет. Свадьбы и крестины я еще снимать могу, но ничем другим заниматься не умею, Джеки.

– Ничего, Билл, не вешай нос, – подбодрила она его. – Не сомневаюсь, что в итоге к тебе все вернется. Разберешься. Может быть, твой адвокат найдет способ как-нибудь смягчить адвоката Роланда и тебе не придется откупаться.

Он слабо улыбнулся и поднялся со стула.

– У меня осталась только надежда, – сказал он. – Она, как говорится, умирает последней.

С этими словами он вышел из кабинета. Джеки больно было смотреть на него. Билл смахивал на старого пса, которого ни за что ни про что избили палкой. Она видела: он на грани нервного срыва.

Клуб «Давид», открывшийся всего три недели назад, каждый вечер привлекал к себе толпы геев, покидавших «Слингбэкс» в поисках новых приключений. Музыка здесь была неплохая, напитки стоили дешевле, а атмосфера еще более пикантная. Стоит ли говорить, что Роланд Шоу фактически являлся одним из «отцов-основателей» заведения. Он показывался здесь по крайней мере раз в неделю, когда у него намечалось «окно» между посещениями очередных светских приемов.

Клуб располагался на Риджент-стрит. Его ярко-розовая неоновая вывеска при входе была видна издалека. Внутренне убранство вполне соответствовало направленности: обитые черным бархатом стены, лавки, обтянутые искусственной кожей «под зебру», небольшая танцплощадка, над которой нависала копия микеланджеловского Давида, сработанная из стекловолокна. Под тенью этого совершенного образчика мужественности, под энергичные танцевальные ритмы и подходящую светомузыку терлись друг об дружку «голубые» парочки.

Роланд прямиком направился к бару, где усатые ребята в черной коже подавали горячительные напитки.

– Водка с тоником, Джим, – бросил Роланд своему любимому бармену.

– Момент! – ответил тот.

Роланд был в клубе чем-то вроде местной знаменитости. Заглядывая сюда, он любил рассказывать всякие байки про представителей высшего лондонского света. Публика вознаграждала его взрывами гомерического хохота. Особенно полюбилась история про напившуюся герцогиню, которая рухнула со стула во время званого ужина в Букингемском дворце. А также байка про одну моложавую виконтессу, которую застали в припаркованной машине с приятелем ее собственной дочери.

Роланд садился за один из столиков, вокруг него собирались многочисленные слушатели и он начинал свой очередной рассказ; голос его становился от возбуждения еще тоньше, чем обычно. Его рассказам были свойственны максимальная детализация и живость сюжета. Порой в порыве вдохновения он поливал грязью людей, которые совсем недавно радушно принимали его в своих домах.

Тот вечер не стал исключением. Вскоре они окружила группа геев, которые наперебой стали спрашивать, что у него появилось новенького. Роланд заметил, что с ним явно хочет познакомиться поближе какой-то незнакомый мужчина лет сорока пяти. Уже через полчаса он предложит ему пойти к нему домой.

Роланду надоело возиться со стариками и он отшил поклонника, которого, как выяснилось, звали Стивеном. Тот оскорбился и, надвинувшись на Роланда, крикнул:

– Да ты кто такой?!

– Во всяком случае не перезрелый неудачник, – парировал Роланд.

Публично униженный, Стивен пришел в ярость и попытался ударить Роланда. В следующее мгновение откуда ни возьмись появился вышибала и схватил его за руку.

– Отпусти меня, ты, ублюдок! – заорал Стивен и попытался вырваться. Но вышибала был сильнее и выкинул Стивена на улицу, откуда еще долго потом неслись проклятия.

– Боюсь, милый, ты нажил себе врага па всю жизнь, – проговорил кто-то Роланду на ухо.

Обернувшись, он увидел перед собой молодого человека примерно одних с ним лет, модно одетого: в мешковатые брюки, армейские высокие ботинки, рубашку с открытым воротом и твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Он был красив, этот незнакомец.

– Привет, – сказал Роланд, любезно улыбаясь. – Наверно, он просто перепил сегодня.

Молодой человек пожал плечами.

– Возможно. Хочешь выпить? Я угощаю.

– Спасибо.

– Кстати, меня зовут Хэл Тейлор.

– А меня Роланд Шоу.

– Приятно знакомиться.

– Мне тоже.

Вскоре Хэл принес выпить, и они разговорились. Роланд слушал его вполуха, однако когда Хэл произнес слова «мой режиссер», он насторожился.

– Ты работаешь в театре? – спросил он.

– На телевидении. Компания «Стар телевижн», утренняя программа «Первым делом», слышал, конечно?

Роланд заинтересовался.

– Ты берешь там интервью?

– Нет, – отозвался Хэл. – Подыскиваю для программы интересных людей.

– Гостей передачи то есть? Сплошные знаменитости, наверно, да?

– Да нет, не обязательно. Просто людей, которым есть что сказать. Вот сегодня утром у нас был художник, который рисует исключительно на грифельной доске, а также женщина, которая родила и воспитала одиннадцать детей. – Он пожал плечами. – Подобный народ интересен зрителям.

В голове у Роланда лихорадочно заметались мысли. Вот если бы и ему прорваться на телевидение… Он бы рассказал о высшем свете, представился бы авторитетным специалистом по этой теме… Дал бы подробный отчет о последних событиях в благородном обществе Лондона. А может, впоследствии ему удалось бы сделать еженедельную передачу на эту тему… Водка, энергичная музыка, освещение и атмосфера «Давида» действовали на него возбуждающе, и воображение вскоре стало рисовать волшебные картины предстоящего успеха. Если он сумеет стать популярным телеведущим, тогда с ним все станут считаться. Это шанс, который может больше не представиться!

– Давай теперь я тебя угощу, – предложил Роланд, решив отступить от своего правила, которого придерживался уже больше года.

– Спасибо, – отозвался Хэл.

Пробираясь к бару мимо свеженьких юнцов, которых в другой ситуации не оставил бы без внимания, Роланд сейчас размышлял о более высоких целях. Покувыркаться под одеялом с красавчиком, конечно, неплохо, но разве это сравнится с появлением на телеэкране?!

Едва различимые голоса долетали как будто издалека. Селия напрягала слух, пытаясь разобрать, о чем идет речь, но нечеловеческая усталость беспрестанно накатывала на нее тяжелыми волнами, и она сдавалась, впадая в полузабытье. Впервые в жизни она добровольно отдала себя – душу и тело – в руки других людей. Сняла с себя всякую ответственность за себя, и ею овладело странное чувство облегчения. «Теперь, что бы ни случилось, я не виновата», – думала она. Она устранилась от всего и провалилась в ватную бездну – теперь ее ничто не касалось, ничто не волновало.

Лишь временами в мозгу на краткие мгновения вспыхивало осознание случившегося, и тогда перед глазами начинали мелькать картинки: отец, привлеченный к суду, согбенный и еще больше постаревший, дает показания; судья оглашает приговор, обрекая отца на пожизненное заключение; одновременно где-то на заднем плане слышатся всхлипывания матери, сердце ее разбито.

В одну из таких минут Селия вдруг почувствовала на себе прикосновение чьих-то ласковых рук, услышала ободряющие голоса и поняла, что рыдает не мама, а она сама.

– Селия, любимая…

Она делала вид, что не слышит, не желая выходить из уютного темного кокона.

– Любовь моя… Селия…

Она узнала голос Хьюго, но по-прежнему никак не реагировала. Господи, почему он не замолчит, не оставит ее в покое? Зачем он ее дергает, тормошит?

– Все обошлось, Селия. – Голос никуда не пропадал. – Твоему отцу ничто не угрожает, любимая. Теперь все будет хорошо.

Это, конечно, всего лишь ловкий трюк. Они хотят, чтобы она пришла в чувство, и поэтому лгут ей – лорды якобы проголосовали против закона. Но Селия не купится на это, не будет слушать Хьюго, что бы тот ни говорил. Отец в Ирландии, но его вот-вот возьмут под арест. Хорошо бы ее не трогали, дали поспать.

– Я говорю правду, Селия. Твоему отцу теперь ничто не угрожает, клянусь. Все позади. – Голос Хьюго стал громче и слышался отчетливее.

Она полуоткрыла глаза, не зная, снится ли ей все это или нет. Через несколько мгновений туман стал расступаться и она различила лицо мужа совсем близко от своего лица и почувствовала, как крепко он держит ее за руки.

– Хьюго? – прошептала она неуверенно.

– Да, любимая. Ты слышала, что я сказал?

– Это правда?

Неужели есть надежда? Неужели отец и остальные, такие же как он, получили временную передышку?

– Правда, – заверил ее Хьюго. – Закон был отклонен большинством всего в четыре голоса, но это не важно. Его не приняли, а значит, волнения позади. Твой отец в безопасности.

Хьюго был бы до конца честен, если бы добавил роковое слово «пока». Но он благоразумно воздержался. Общеизвестно, что правительство активно выступает за принятие закона и рано или поздно снова вынесет его на голосование. Вопрос лишь в том, умрет ли Эрнест от старости еще до этого или и в следующий раз лорды отклонят закон?

Но главного он добился: Селию удовлетворили его новости. Она улыбнулась и чуть сжала его руку. Впервые за последние дни лицо ее разгладилось и тревожные морщинки исчезли. Еще несколько суток в этой больнице на Кромвель-роуд под присмотром лучших врачей и все будет нормально.

Хьюго решил для себя еще одну вещь: он никогда не скажет ей, как голосовал сам… как бы она его ни упрашивала.

С телевидения за Роландом прислали машину. Она пришла ровно в пять тридцать утра, как и предупреждал Хэл. Он говорил, что все гости передачи должны будут собраться в студии к шести, а разговор в прямом эфире начнется ровно в семь пятнадцать. Роланд проснулся пораньше и к приходу машины был уже полностью готов и пребывал в состоянии большого волнения. Он и не предполагал, что так легко прорвется в телепередачу «Первым делом». Пара забавных историй из жизни высшего света, – а уж Роланд постарался сделать их юморными, легкими и безобидными, – и не пришлось даже второй раз угощать Хэла водкой с тоником. Он предложил Роланду через два дня принять участие в передаче, гостей которой попросят ответить на вопрос: «Существует ли еще классовая система?»

– Ты познакомишь телезрителей со своей точкой зрения как человек, частенько бывающий на всевозможных светских приемах и вечеринках, – предложил Хэл. Будто Роланда требовалось говаривать. – Расскажешь о том, что знаешь. Разовьешь какую-нибудь небольшую тему. Скажем, принимают ли аристократы в свои круг нуворишей?.. Или что значит быть дебютанткой в высшем свете в 1990 году? Чем нынешняя система отличается от старой, когда молодых девушек представляли ко двору в Букингемском дворце?

Роланд живо кивал в ответ.

– Да, это будет неплохо, – непринужденно согласился он. – О, я столько всего могу рассказать! Запросто сумел бы даже делать еженедельные отчеты о жизни благородного общества. Что-то типа светской хроники, а?

Хэл задумчиво кивнул:

– Это интересно… Но посмотрим сначала, как пройдет твое первое появление на экране, хорошо? Другими гостями будут профессор Джулиан Уинтертон, социолог, леди Элизабет Гринстед, графская дочь, которая была дебютанткой в 1918 году, а также некий Дании Фокс, представляющий организацию «Классовые борцы» и, разумеется, люто ненавидящий все, что связано с нынешней нашей властью. Думаю, он оживит дискуссию.

– Да-да, конечно, – торопливо поддакнул Роланд.

Что ж, возможно, это тот самый большой шанс, которого он так долго ждал. Возможность завоевать известность. В конце концов в Лондоне есть немало таких, кто знает не больше, чем он, но называет себя экспертом в вопросах общества. Так почему бы и ему не стать одним из них?

Машина пришла вовремя. Роланд в предвкушении предстоящего, сильно волнуясь, сел в нее и бросил шоферу:

– Я сегодня выступаю в «Первым делом».

– Знаю, – буркнул тот.

Машина двинулась по все еще погруженным в полумрак пустынным лондонским улицам в сторону студий «Стар телевижн» в Гринвиче. Роланд, рассеянно выглядывая в окно, мысленно уже отвечал на вопросы, репетировал остроумные ответы, пересказывал в уме наиболее забавные истории. Своим появлением на телевидении и манерой держаться он произведет настоящий фурор. Операторы будут восхищаться тем, как естественно он смотрится. Телезрители забросают программу письмами с просьбами еще раз показать «того интересного молодого человека». Его пригласят снова, уже на постоянную работу. А если повезет сегодня, то ему сразу же предложат вести собственное ток-шоу, где он будет брать интервью у разных знаменитых людей.

И плевать на тех, кто пытается встать у него на дороге. Он им еще покажет! Он станет влиятельным человеком, с которым хочешь не хочешь придется считаться!

Неряшливого вида девушка в джинсах и большом мешковатом свитере встретила его в вестибюле. Двумя руками она прижимала к груди стопку бумаг и вообще усиленно корчила из себя занятого человека, который вот уже несколько часов на ногах и работает.

– Идите за мной, – живо предложила она. – Сначала я отведу вас в гримерную, а потом познакомлю с режиссером. Хотите кофе?

Роланд, который с каждой минутой нервничал все сильнее, пробормотал что-то насчет того, что он предпочел бы чай. Через минуту он уже сидел перед зеркалом в кресле с целлофановой накидкой, застегнутой под подбородком, а в лицо его пристально вглядывалась высокая худая девушка в белом халате.

– Вам с молоком и с сахаром? – спросила та, что была в джинсах.

– Только с молоком, если можно.

Его слепил яркий свет лампочек, навешенных по всему периметру зеркала. Гример все не отводила глаз от открытых пор на его носу. Цвет лица у Роланда был нездоровый, желтоватый. Покончив с осмотром, девушка стала ловко красить его косметическим карандашом.

К семи часам он был готов и ждал в приемной, которую сотрудники студии прозвали Зеленой комнатой, вместе с остальными приглашенными на передачу «Первым делом» гостями. К ним вышел режиссер, поздоровался со всеми, но представлять друг другу не стал. Девушка с бумагами, похоже, была приставлена специально к Роланду, потому что она то и дело подбегала к нему и справлялась, все ли нормально. Между тем Хэла нигде не было видно.

Наконец до ушей Роланда донеслись слова, которых он одновременно мучительно ждал и боялся:

– Пойдемте вон туда.

Они двинулись по коридору, поднялись на два лестничных пролета, миновали еще один коридор, где к стене были прислонены какие-то декорации, и наконец вышли в просторный зал. Освещение там было настолько ярким, что Роланд в первую минуту зажмурился. В углу зала на диване сидела девушка-ведущая в летнем розовом платье, несмотря на то, что на дворе стояло студеное зимнее утро. Вокруг нее полукругом расставили кресла. На одном из них сидел известный эстрадный певец с пластинкой в руках. По полу змеились соединительные кабели и в специальных тележках медленно двигались включенные камеры, за которыми стояли сноровистые молодые люди. Зрелище испугало Роланда. Он замер на месте, ожидая, что сейчас будет.

Ведущая поблагодарила певца за то, что тот «заглянул на огонек», потом повернулась к камере № 1 и сообщила миллионам телезрителей, что после рекламной паузы в студии состоится обсуждение вопроса «Существует ли еще классовая система?».

– Оставайтесь с нами! – очаровательно улыбнувшись в камеру, сказала она. Вслед за этим прозвучала фирменная музыкальная заставка передачи и пошла реклама.

– О'кей, – услышал Роланд, как шепнула ему на ухо все та же девушка в джинсах. Она взяла его за руку и усадила в одно из кресел напротив ведущей передачи.

Тем временем Хэл, появившийся невесть откуда, рассаживал других гостей: профессора, титулованную старуху и молодца из «Классовых борцов» с эмблемой своей организации на футболке. Ассистенты студии прицепили им на лацканы маленькие микрофоны, ведущая уверенно и приветливо улыбалась гостям, а потом по всей студии разнеслось басовитое эхо:

– Готовность: десять секунд! Роланда прошиб холодный пот.

Черт возьми, что он хотел рассказать? Остальные гости выглядели уверенными и спокойными. Как будто выступление на телевидении давно стало для них привычным делом. Интересно, кому дадут слово вначале? Интересно, знает ли ведущая и остальные, как его зовут?

– Пять секунд!

Господи… Напряжение, охватившее Роланда, стало невыносимым. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ладони стали липкими от пота. Ведущая торопливо навесила на лицо «экранную» улыбку, рекламная пауза закончилась, и на камере № 1 зажглась красная лампочка, предупреждающая о том, что они в эфире.

Роланд даже не слышал, что ведущая сказала в первую минуту и как представила телезрителям своих гостей.

– Так все-таки как вы считаете, существует ли еще классовая система? – спросила она профессора, краснолицего здоровяка, который больше смахивал на начальника футбольной команды, чем на ученого-социолога.

Роланд сидел весь натянутый как струна, лихорадочно обдумывая, что сказать, когда ему зададут тот же вопрос. Однако, когда это произошло, агрессивно настроенный Данни Фокс, выпятив грудь, на которой было огромными буквами написано «Классовый борец», влез без очереди, не дав Роланду и рта раскрыть.

– Во всем виновата монархия! – заголосил он. – До тех пор пока у нас на шее будут сидеть короли, мы будем иметь и высшие слои общества, и средние слои общества, и низшие слои общества!

Затем, не дожидаясь, пока ее попросят, слово взяла леди Элизабет Гринстед. Тоненьким дрожащим голоском она пропищала:

– Когда я была девушкой, молодой человек, каждый знал свое место!

– И вы хотите, чтобы так продолжалось и дальше – это положение устраивает вас, не так ли? – усмехнулся Данни Фокс.

– В нашей стране равноправия, пожалуй, побольше, чем… – начал профессор обиженно.

– Что вы вкладываете в слово «равноправие»? Кому нужно это равноправие? – не унималась леди Элизабет.

– Нынешняя система деления на классы несправедлива, вот что я вам скажу! – яростно набросился на нее Данни.

Она приложила ладошку к горлу, словно боясь, что он сорвет с нее нитку жемчуга.

– Молодой человек, я не виновата в том, что родилась аристократкой, а вы нет.

– А я вам и не завидую! – буркнул Данни. – Тоже мне радость!

Спор разгорался вокруг Роланда все сильнее, а он по-прежнему сидел молча, не имея возможности вставить слово. Тут он вспомнил, что весь разговор в эфире должен занять всего семь минут, потом последует прогноз погоды и выпуск новостей. Он понял, что если не поторопится со своим выступлением, то упустит представившийся ему великий шанс, будет отодвинут в тень кучкой невоспитанных экстремистов.

– Землевладельцы всегда предоставляли для пролетариата рабочие места… – ни к кому конкретно не обращаясь, поучала леди Элизабет.

– …представители высших слоев общества сознают свое шаткое положение, и это становится особенно заметно на примере всем хорошо известной круговой поруки, – бухтел профессор.

Данни Фокс меж тем вновь перешел в наступление:

– Если мы избавимся от монархии, высвободятся колоссальные средства налогоплательщиков, которые можно будет целиком направить на развитие здравоохранения! Вам известно, какие у нас в стране очереди на операции?

Сейчас или никогда! Если он промедлит еще немного, поезд уйдет. Бог с ними, с этими классами. Он предложит миллионам телезрителей нечто более занимательное!

– Королевское семейство, – вставил он наконец, – отмечено печатью безумия. Началось все с короля Георга III и до сих пор ничего не изменилось. Большинство женщин королевской крови по крайней мере раз в жизни производили на свет слабоумных детей. Но разумеется, народу об этом не сообщалось, роды не регистрировались, а младенцев сдавали в богадельни и никто и никогда о них потом не слышал. Это проклятие всех потомков Георга III. Недуг передается из поколения в поколение, следовательно, мы вправе сказать, что в генах нашей королевской династии существует роковой изъян.

В тот же вечер, часов около шести, ему домой позвонили.

– Можно попросить мистера Роланда Шоу? – вежливо спросил на том конце трубки какой-то мужчина.

– Роланд Шоу у телефона.

– А… – Наступила пауза, которой звонивший, наверно, выражал свое удовольствие по поводу того, что сразу попал на адресата. – Меня зовут Джон Эштон, – продолжил он затем, – и я хотел узнать, не согласитесь ли вы принять меня по одному конфиденциальному делу? Обещаю, что не отниму у вас много времени, мне хорошо известно, что вы занятой человек. Тем не менее буду вам крайне признателен, если вы согласитесь уделить мне несколько минут.

Роланда предложение заинтриговало. Судя по лексике и тону, звонивший был так же близок к аристократии, как Хьюго Атертон. Роланду даже показалось, что сейчас Джон Эштон скажет ему «старина» или «дружище». Хьюго именно так всегда обращался к своим добрым знакомым. В то же время Роланд впервые слышал это имя.

– Да, разумеется, – машинально ответил он. – А в чем, собственно, дело?

– Это не телефонный разговор, мистер Шоу. Не позволите ли заглянуть к вам прямо сейчас? Дело чрезвычайной важности.

Его оксфордское произношение и вежливость поистине подкупали.

– Хорошо. Заходите на стаканчик чего-нибудь. Вы знаете мой адрес?

– Да, мне его дали, – ответил Джон Эштон. – Благодарю, очень любезно с вашей стороны, что вы согласились. Вы одни? Прекрасно. Я не хотел бы, чтобы наш разговор подслушал посторонний человек.

Роланд сгорал от любопытства. Судя по тону, каким говорил Джон Эштон, дело действительно было серьезное. Неужели он хочет доверить ему какую-нибудь секретную информацию? А может, это руководитель «Стар телевижн», на которого произвело глубокое впечатление утреннее выступление Роланда в передаче «Первым делом», и он решил предложить ему постоянную работу? А может, Джон Эштон из дворца?

У Роланда от возбуждения тряслись руки. Чуть прибрав в комнате и приготовив виски и джин, он переоделся в свой лучший костюм. Он достойно встретит человека из кругов, близких к королевской семье.