Текст книги "Тень на обороте"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Нет! – внезапно повеселев, возразила Илга. – У нас рассказывали иначе. Звездочет не хотел, чтобы расставались влюбленные и соединил для них два острова, скрепив их золотой, серебряной и железной ниткой.

Она беспечно перескочила через очередную трещину, подняла руки, чтобы собрать растрепавшиеся волосы. Высота ее, кажется, не беспокоила, как и ветер, что теребил мешковатую одежду, облепляя тонкую фигурку. Еще издали приметив мосты, Илга заметно приободрилась. Первой легко пробежала по обломкам древней постройки.

Солнце пекло не по-осеннему, грея камни до горчащей испарины. Оставшийся позади Стозерцаль переливался, словно усыпанный осколками зеркал. Если прищуриться, то можно рассмотреть пару черных точек в небе… Но это могли быть и безобидные птицы.

– Ты сказал, что на Стеклянном никто не живет. Почему?

– Там жить нельзя.

Как ни странно, но в густозаселенном имперском центре глухих местечек было больше, чем на окраинах. Здесь слишком часто и слишком охотно воевали за каждый клочок земли, используя враждебную магию. Если не ошибаюсь, но на Стеклянном держал оборону маг Вьюн, специалист по экспериментам с трансформацией. Не помню точно, что тут произошло, но богатый и оживленный город, расположившийся на острове, перестал существовать в считанные часы, а соседний остров покрылся как брызгами, ледяными мелкими озерами.

– Одно хорошо – летать над Стеклянным тоже нельзя. Крестокрылы через озера не пройдут, значит, тем, кто следует за нами, придется вернуться за лодками и обогнуть остров по периметру. Это долго.

– Мы останемся на Стеклянном?

– Ни в коем случае. Нужно до темноты покинуть остров.

– А что в темноте?

– Упадешь и свернешь себе шею. Здесь скользко.

Илга мигом насупилась и поотстала.

Ну, про скользко – это я, пожалуй, напрасно. Остров был во всех смыслах стеклянным, однако стекло, покрытое трещинами, шероховатостями и вмятинами давно утратило гладкость. Мы двинулись вдоль берега, стараясь не забираться на бесцветные, мутно-прозрачные холмы. На стеклянистом песке то и дело попадались уже затвердевшие, но еще не ставшие прозрачными дохлые рыбины и медузы, выброшенные прибоем. Илга долго оглядывалась на осьминога, невесть как закинутого на негостеприимную кручу – крупный, со спутанными в клубок щупальцами, он казался искусно отлитым из цветного стекла. Со всеми присосками, узорами на коже и даже внутренними органами.

– Здесь все, что не движется, очень быстро превращается в стекло, – примирительно пояснил я, зная, что Илга слушает. – Даже мост потихоньку сдается.

Бурая, тусклая поверхность под ногами раньше была землей, но теперь походила на замерзшую болотную воду.

– Ты хочешь идти через императорские земли? – Илга, помедлив, все же догнала меня и зашагала рядом.

– Этого еще не хватало, – с чувством отозвался я. – Пойдем в обход.

– Но там же… – голос ее дрогнул. – …там живые острова. Туда нельзя.

– Можно.

– Я не пойду.

– А куда ты денешься?

– Не пойду!

– Уговорила. Оставайся здесь.

– Ты не понимаешь…

– Как раз я понимаю. Дрейфующие острова не опасны.

Днем. А вот ночью… Шипение и глухой, осыпающийся стук мы расслышали издалека, еще в сумерках. Ветер нес запах сырой земли, камней и озона. Перейти с одного островка на соседний, дождавшись, пока они сблизятся несложно. Сложно распознать все еще живых и иногда агрессивных, способных рывком уйти из под ног. А еще сложно в темноте верно оценить расстояние от одного островка до другого.

Треск, шорох, плеск воды… Острова ворочались в сумерках, словно встревоженные животные.

Я выпустил из сомкнутой горсти отогревшийся «вечный» фонарь. Жидкий свет плеснулся на камни и стек в щели почти бесследно. Ближайший плоский гранитный блин крошечного островка терся о берег, наползая и сразу откатываясь с волнами.

– Я первый. Держись поодаль, если что – успеешь перескочить.

Ну, конечно! Так она и послушалась. Хорошо хоть пятки не отдавила… Лишь спустя какое-то время, я вдруг подумал, что, возможно, девушка вовсе не демонстрирует несносный нрав, а просто страшится отстать и остаться на этом коварном пути в одиночестве.

Протянув руку в темноту, я через несколько секунд почувствовал, как в мою ладонь легла мокрая и горячая, тонкопалая ладошка. Вцепилась крепко и доверчиво.

…Небо непроглядно и черно, вода лишь чуть темнее земли. Ориентироваться можно разве что на едва различимую белесую кайму пены. Маленькие, три шага в поперечнике, кусочки суши сменялись довольно обширными территориями, которые приходилось пересекать бегом. На один из таких мы приземлились почти в полной темноте, уже привычно ориентируясь на стук, шорох и плеск. И дружно замерли, встревоженные.

– Земля мягкая, – вдруг заметила Илга упавшим голосом.

И пахнет тухлым. Я затеплил потухший фонарь и обмер. Земли под ногами не было вовсе. Казалось, что мы стоим на сплошном, слежавшемся месиве черных, толстых жил.

– Островной паук… Идем по краю очень тихо. Может, и не заметит.

Ага, как бы не так!

Почти сразу же слева темнота грузно зашевелилась, вытягивая долгие, бесчисленные суставчатые конечности. Мы с Илгой припустили со всех ног, не разбирая дороги. Добежали до кромки, прыгнули, не задумываясь, наугад. Я крепко приложился коленями о выступ. Слева плюхнуло и шумно плеснулась вода…

– Держись! – вылавливать в неразличимой, взбаламученной воде бьющуюся девушку оказалось непросто.

Из ночи нам вслед огорченно таращился обделенный паук.

– Наконец-то! – восторженно выдохнула Илга, когда треск и скрежет остались позади.

Не сговариваясь, мы решили, что упадем прямо здесь, на блаженно неподвижном берегу, укрывшись под соснами, друг возле друга. Пусть хоть сто погонь или пауков заходят к нам огонек. И слушают, как пережитое напряжение и эмоции рвутся из нас обоих нескончаемым потоком слов:

– Давненько я столько не бегал…

– Помнишь, как я чуть в яму не угодила?..

– Любой мог промахнуться в такой темнотище…

– Спасибо, что вытащил… Зато ты не удержался на той перемычке…

– Да кто ж знал, что она такая хрупкая! А как мы рыбу приняли за камень?..

– Так сгоряча же… А ты…

Темнота звенела от наших голосов, таяла фрагментами, когда фонарь, переходил из рук в руки: вот тут вытянутая ложбина, заросшая подсохшей, жесткой, как щетина травой; вот ствол длиннющей сосны, подножье которой засыпано колким ковром желтых игл; вот три валуна подставили ветру покатые спины, можно воспользоваться их защитой и развести костер. Благо, что у Илги отыскалась кремниевая зажигалка (не иначе из запасов Эллаи), а уж хвороста вокруг было навалом.. Полетела наземь, влажно шлепаясь, одежда. Сначала прытко, потом…

– Отвернись, – резковато потребовала Илга, внезапно спохватившись и комкая пальцами подол едва не стянутой сгоряча сорочки. Длинные, босые, зарозовевшие от огня ноги под обтрепанным полотняным краем неловко переступили.

– Ты, кажется, уверяла, что северяне непосредственны, как звери, – хмыкнул я, тоже раздумав расстегивать ремень на штанах. В конце концов, я не так уж вымок.

– Я же попросила отвернуться!

– И кстати, куда подевалось такое трогательное «ваша милость» или «милорд»? Впрочем, можно было ограничиться и простым «пожалуйста».

– Да пожалуйста! – холодно заявила она и рывком сняла рубашку. – Раз ты еще не нагляделся!

Я невольно усмехнулся. Даже не знаю, с чего тянуло дразнить ее по пустякам.

– Просто не хотел лишний раз поворачиваться к тебе спиной. Мало ли что у тебя на уме.

Она насупилась и, целиком завернувшись в свою непромокаемую куртку, устроилась поодаль, не глядя в мою сторону. Трещал огонь, въедаясь в непросушенный хворост. Попавшие в жар иголки белели и скручивались колечками. Клубилась за нашими спинами тьма.

– Илга… Как тебе удалось выжить? Там, в озере?

Девушка некоторое время молчала, выпростав из-под куртки тонкую, белую руку и вороша золу, подобранной веткой, чтобы взбодрить заскучавший огонек.

– Ты связал меня ненастоящими веревками, – наконец нехотя произнесла она, пряча голову в ворот заскорузлой от соленой влаги куртки, как в черепаший панцирь. – Они распались, как только я попала в воду. Озеро на Старокоронном губит любую магию. А плаваю я очень хорошо, даже когда холодно. На севере народ закаленный.

– А дальше?

– Меня оглушило падение, да и плыть пришлось прилично… Кое-как добралась до скал под башней, там есть ход…

– Предок подсказал?

Она утвердительно кивнула, не вдаваясь в подробности, хотя я просто пытался иронизировать. Уж больно поразительной казалась ее история.

– Через этот ход можно либо вернуться в замок, либо пройти скалы насквозь и выйти с другой стороны к океану. В замок я не рискнула возвращаться и решила идти к побережью. Надеялась доплыть… Я хорошо плаваю, – твердо повторила Илга.

Ну, конечно! Полуоглушенной, в ледяной воде, пара пустяков оплыть скалистый берег и выбраться на сушу.

– Что было потом… не помню.

История, может, и удивительная, но логичная. Я верил ей помимо воли.

– Надо думать, силы закончились, направление ты потеряла и тебя вынесло к Пестрым рекам. А там как раз разбили лагерь циркачи.

Илга заметно содрогнулась, поглубже ввинчиваясь в свою замызганную куртку.

– План твой с самого начала был чистым безумством.

– У тебя и такого не было, – огрызнулась привычно собеседница.

Огонь нашел себе лакомый кусок, и костер занялся веселее, источая дымно-горькое тепло. Казалось, даже тьма вокруг прогрелась и напиталась золотистым оттенком – бархатная, мягкая. Над макушками сосен тлели искорки звезд.

Покосившись украдкой на притихшую спутницу, я перехватил изучающий Илгин взгляд. Пытаясь замять возникшую неловкость, мы принялись сосредоточенно хлопотать вокруг костра.

– Куда пойдем утром? – примирительно спросила Илга, когда пресытившийся огонь только что не подавился очередной хворостиной.

– К людям… Завтра будет много людей. Рекомендую привести себя в порядок.

Пригревшись, мы задремали. Огонь успел погаснуть, свернувшись внутри пепельной, толстой шубы, дышащей теплом, но прятавшей свет. Никогда бы не подумал, что способен заснуть в такой близости от неизвестности. Никогда бы не подумал, что смогу заснуть, когда под боком сопит та, что не так давно пыталась меня убить. Но спал крепко и долго.

* * *

…Одиночные рыбные фермы постепенно сменялись разрастающимися хозяйствами. Каждый следующий прибрежный поселок, который мы оставляли позади, становился все крупнее, зажиточнее, наряднее. На море покачивались поплавки, размечающие отдельные территории – сначала простенькие выцветшие лоскутки, а затем и стеклянные, узорные шарики.

Поначалу мы шли весело, благо, что за дорогами рачительные хозяева следили хорошо. Пару раз нас даже подвезли неразговорчивые, но доброжелательные селяне. И все равно, ко второй половине дня мы оба так измотались, что еле передвигали ноги. Упрямая Илга изо всех сил делала вид, что совсем не устала. Я оборачивался невзначай и успевал заметить, как она поспешно расправляет плечи и ускоряет шаг. А затем опять отстает.

Зазевавшись на стайку воздушных змеев, вроде бы бесхозно вьющихся над просекой, я неудачно ступил в колдобину и подвернул лодыжку. Дальше пришлось хромать. Зато теперь мы с Илгой сравнялись в скорости, что явно было воспринято девушкой с облегчением.

– В следующем селении остановимся на ночлег, – я, щурясь, разглядывал далекие пока лесистые взгорки дальше по дороге.

– До него еще добраться надо… – безропотно согласиться Илга, конечно, не смогла, но и возражать из упрямства не стала.

Деревья перебирали листву, пропуская разреженный солнечный свет, словно разбавленный мед – текучий и светлый. Пахло нагретой землей, хвоей, преющими листьями и грибами. Над поздними цветами, надрывно гудя, реяли толстобрюхие, крупные шмели. И осень им нипочем.

– Привал!

Ну, надо же! Снова ни слова вопреки! Утомленная спутница облегченно откинулась на шершавый ствол дуба, раскинувшего ветки у на обочине. Зажмурилась, дыша часто и неглубоко, не замечая, как по растрепавшимся волосам, путаясь, перебираются красные жуки.

– Вода еще осталась?

– Воды у нас полно, – Илга, не открывая глаз, отцепила от пояса и протянула флягу.

Да, воды действительно хватало. А вот еды совсем не было. Местное население не особо спешило поделиться краюшкой хлеба с какими-то бродягами.

Отвинтив крышку и отлив немного воды, я сорвал прямую травинку, достаточно жесткую с виду и, морщась, рассек палец. Из неглубокой, тонкой царапины выступила капля крови. Как раз хватит.

– Что ты делаешь? – настороженно осведомилась Илга, которая уже не дремала, а внимательно наблюдала за моими действиями.

– Готовлю бодрящий напиток. Если мы будет двигаться с такой скоростью, то никуда не доберемся до зимы.

– Ты сам хромаешь.

– Тут уж ничего не поделаешь. Я бы, конечно, с удовольствием перегрыз тебе горло, чтобы вдоволь похлебать свежей кровушки и регенерировать, как по волшебству, но, боюсь, ничего кроме изжоги не заработаю… Зато тебе моя кровь добавит прыти.

– Я не буду это пить! – она скривилась так, что мне впору и оскорбиться.

– Как хочешь, – я поболтал флягой, прислушиваясь к глухому плеску. – А вот его величество Император пьет и не жалуется.

– Врешь!

Я снова пожал плечами, стараясь не ухмыляться. Капля крови скатилась по пальцу, оставляя липкий след.

– Просто очень не хочется ночевать в незнакомом лесу. Кто его знает, что тут обитает. Не зря же люди толкутся на побережье.

– Можно переночевать на берегу.

– Я бы предпочел крышу над головой. И ужин… Ну?

– Не буду.

То ли отдых хорошо подействовал, то ли напугала перспектива хлебнуть «бодрящего» напитка, но дальше Илга зашагала веселее, так что теперь уже я отставал. Причем, все сильнее. Когда впереди, в распадке замаячило селение, я отстал настолько, что Илге пришлось дожидаться меня возле межевого камня. Согласно выбитой надписи, правая, заросшая дорога вела к Сушьему болоту, а дорога прямо – к неким «Светигам».

– Деревня… Вон, даже храм есть, – Илга, приставив ко лбу ладонь козырьком, с любопытством рассматривала показавшиеся среди крон деревьев крыши.

– Это не храм, – возразил я, тоже приметив высокое и узкое строение. – Это Перевернутая башня. Их тут часто ставят.

– Для чего?

– Ну, поначалу, чтобы было, где Оборотням жертвы приносить. В обмен на полезные услуги… Затем, чтобы было куда Оборотней заключать. Если поймают.

Илга ощутимо напряглась и быстро посмотрела на меня, невольно скользнув взглядом по раскрытому вороту рубашки. Время от времени, она, похоже, забывала, в чьем обществе путешествует.

– Нет, – преувеличенная серьезность далась мне не без усилий, – лично я жертвы здесь не ел. И вообще предпочел бы пирог с рыбой.

– А тебя можно там… заключить?

Как-то странно она это спросила. Запнувшись, будто не сразу подобрав нужное слово.

– Не советую, – с нажимом ответил я.

Она пренебрежительно повела плечами, обогнула межевой камень и направилась к обещанным Светигам.

…Деревня жила своей жизнью. К нашему появлению отнеслись с прохладцей. Молодая женщина с голосящим младенцем на руках, перекрикивая вопли дитя, озабоченно поинтересовалась, не встречали ли мы на дороге пегую корову. Мы покачали головами, и она торопливо прошла мимо, энергично встряхивая ребенка. Из дома напротив полюбопытствовали, не бродячие ли мы танцоры. «А то скушно» – грустно пожаловалась девица из окна. Пришлось ее разочаровать.

Постоялого двора или таверны в Светигах не нашлось и заночевать здесь можно было только напросившись к кому-нибудь на постой. Гостей селяне пускали охотно, но не бесплатно и цену запрашивали совершенно неприличную. «А в лесу вам лучше не спать, – хитро жмурясь, вещал очередной хозяин или хозяйка. – Там у нас лихо ходит…»

Прохромав через всю деревню, я обессилено повалился на второй межевой камень, зеркальное отражение оставленного на другом конце селения.

– Может, что-нибудь продать? – хмуро предложила Илга, явно настроившаяся на комфортную ночевку.

– Нечего нам продавать.

– Тут полно камней… Преврати какой-нибудь из них в самоцвет.

Глядите-ка! Похоже, оборотничьи фальшивки возросли в цене. Та ли это принципиальная поборница ясности и правды, не желавшая прикасаться к «оскверненной» брошке?

Впрочем, от намека на памятный эпизод я воздержался. Никто из нас не остался прежним с того дня.

– Из щебня драгоценностей не наделаешь. Попробуем лучше кое-что другое. Ты не заметила, в каком направлении здесь кладбище?

Спутница мигом подозрительно насупилась.

Погост отыскался, как и положено, неподалеку от селения, укрытый в живописном уголке леса. Похоже, покойников не тревожили ни визиты неведомого лиха, ни даже почтительных потомков. Бурьян за хлипким забором разросся по пояс, скрывая могильные холмики.

Илга отказалась идти со мной. Осталась возле ограды, провожая мрачным взглядом. Уж не знаю, что она подумала, но протестовать не стала.

Солнце уже скрылось, но было еще достаточно светло даже под кронами деревьев. Над головой назойливо вскрикивали, перепархивая, птицы. Чувствуя себя некромантом, подыскивающим подходящую для разверзания могилу, я передвигался между памятными камнями, раздвигая руками сорняки и вчитываясь в не слишком внятные надписи. Ага, кажется вот то, что нужно… Я опустился на колено, вытянув перед собой ладонь. Амулет слабо дернулся, ревниво кольнув под ключицы. Пальцы словно свинцом наполнились, задрожали и земля нехотя уступила, вытопив из слежавшейся толщи крошево сверленых самоцветов.

Прежде, они были бусами.

– Ты что, покойника ограбил? – Илга неприязненно оглядела новоприобретенное богатство.

– Именно.

Несколько минут боли – и на ладони вместо простеньких самоцветов засверкали более-менее приличные драгоценности. Столичный ювелир не заинтересуется, а провинциальный – вполне.

Илгина щепетильность снова промолчала и позволила нам расплатиться за ночлег. Изрядно ошарашенный хозяин при расчете долго таращился на камешки на тряпице, непроизвольно облизывая губы. Кажется, надо было все же ограничиться одним.

Дом стоял почти в центре селения, из окна открывался прекрасный вид на поселковую площадь и вытянутую, словно грязный палец, Перевернутую башню под острой крышей. Засыпая, я то и дело обращался к ней взглядом, словно зацепившись. И попробуй не зацепиться… Невидимые для обычных людей, зато заметные высшим магам и Оборотням, торчали в недрах башни острые, багрового оттенка шипы, пробивающий реальность насквозь. На изнанке, словно пришпиленная мертвая бабочка все еще темнел дымчатый сгусток чьего-то снятого узора.

…Утром выяснилось, что мы своей расточительностью произвели неизгладимое впечатление на аборигенов. Отошли-то мы всего ничего, едва потеряли из виду крайние дома, как внезапно из кустарников, обступивших дорогу, на нас накинулось сразу трое. Взъерошенные, в обтрепанной одежде, вооруженные дрекольем.

В общем, не разбойники даже – так, босота. Но зато исключительно целеустремленная.

– Хватай парня, камни у него! – завопил азартно первый, видно, чтобы ни у кого не осталось сомнений в их намерениях. И решительно метнулся наперерез, занеся дубину.

Двое других отсекли пути к отступлению, без особой сноровки, но явно опытно. Видно, не нам одним удалось познакомиться с местным гостеприимством. Уж не его ли добропорядочные селяне за пресловутое «лихо» принимают?

Впрочем, повезло нам и в другом: во-первых, потому что перед выходом я обзавелся крепкой палкой, чтобы удобнее было хромать, во-вторых, потому, что нападавшие были всего лишь деревенскими жадными олухами, в-третьих, потому что они не приняли в расчет хрупкую с виду Илгу…

Я успел уклониться от атаки и живо развернулся.

Хруст! Треск! Вопль...

Палка-костыль с размаху лупит под дых рыжего верзилу… Вообще-то я целился не в него, но парень сам подставился. Согнулся, вытаращив глаза и хватая воздух разинутым ртом, попятился, едва не сбив коллегу по разбою. Того, что покоренастее и пониже. Илга с яростным вскриком метнулась к третьему, вонзив обломанные ногти в пухлые, отвисающие щеки… Неужто прямо в глаза целилась, да промахнулась?

Щекастый заголосил, обронив свою дубинку и вслепую отмахиваясь. Коренастый же, пошатнулся, но успел восстановить равновесие и ощериться, не спеша нападать.

– Проваливай! – посоветовал я, искоса наблюдая, как возится в пыли рыжий верзила и как Илгина жертва мечется, пытаясь стряхнуть цепкую охотницу.

Коренастый моргнул, заколебавшись всего лишь на оскорбительные несколько секунд. Видно, я не произвел нужного впечатления. Крепыш, пригнув голову, бросился навстречу. Настырный.

Уклонился я чудом, неловко припав на поврежденную ногу и замешкавшись от боли. Ударил вскользь, но древесный костыль переломился, встретив препятствие. Одновременно захрустело плечо нападавшего и он, изменившись в лице, осел. Порадоваться победе я не успел, потому что услышал за спиной надсадную брань, следом коротко вякнула Илга и раздалось совсем уж отвратительное шмяканье.

Будто зверька отбросили. Да и весу то в Илге, как в лисице.

Я резко оглянулся, успев заметить безвольно сползающую по стволу наземь девушку. Листья еще сыпались из содрогнувшейся кроны. Щекастый ублюдок стирал кровь с расцарапанной ряхи. Разворачивался рыжий верзила, некстати оклемавшийся после удара…

Кто из них? Какая разница!..

Они не успели напасть. Они вообще ничего не успели. Солнце опередило их, ослепив меня, и мир из белого стал темным, измененным, знакомым по оборотной стороне, где я властвую безраздельно… И где люди – всего лишь сгусток шевелящейся паутины.

Амулет забился в конвульсиях. Я с ненавистью оскалился.

Они не люди. Они грязь на яви мира. Которую можно смахнуть без следа. И станет только чище.

Щекастый поддался сразу, безвольный, как медуза. Излился трясущимся киселем, сочась едкой испариной страха. Скатился на обочину дороги. За ним тянулись, истончаясь, косматые волокна ужаса. Что-то пытался крикнуть крепыш, замкнутый в кокон боли от сломанной ключицы, будто в стеклянный панцирь. Чуть поддать, нажать на хрупкое «стекло» – и он уже надрывно скулит, убегая. А рыжий… Да, чуть храбрее остальных. Или глупее? Ха! Неужто, попробуешь сопротивляться? Ну же! Я застыл, глядя в глаза стремительно выгорающего изнутри верзилы. Он старался устоять. Наши взгляды сцепились, как крюки. Мгновение, другое… Преграда крошилась и рассыпалась, позволяя погрузиться все глубже, в плещущуюся темень чужого сознания, в клокочущий и разрастающийся кошмар.

– Райтмир! – Илгин голос был звонок и полон отчаяния. – Мир, пожалуйста…

И я мгновенно вернулся, изумленный. Никогда в жизни никто еще не звал меня оттуда.

– Пойдем, пусть их… – Тонкие Илгины пальцы, касавшиеся моего предплечья, ощутимо тряслись, но держали цепко. В растрепавшихся волосах запутались сухие листики. – Не надо.

Я кивнул после паузы, неохотно отпуская верзилу. В воздухе резко воняло мочой. Парень, только что неестественно выпрямившийся, обмяк. Ноги его подкосились и он, свалившись наземь, отполз, загребая руками дорожную пыль, затем скорчился, укрыв руками голову.

Побелевшие Илгины губы заметно дрожали.

«…Приглашаем вас отдохнуть на воздушных и морских фермах архипелага Тысячегорье. Доставка самолетами и кораблями, выведенными в лучших имперских питомниках. К вашим услугам все виды развлечений: от полетов на воздушных змеях и горных прогулок, до моционов на морских конях и подводных погружений. Также в путевки включены романтические обеды и ужины на спинах гигантских дрейфующих скатов. Вы своими глазами увидите великолепие света и цвета подводных электрических симфоний, попробуете вкус исключительно редких воздушных устриц …»

Рекламный буклет тура по маршрутам западного Тысячегорья.

Глава 14.

…Все большие города Мастеровых островов мы старались обойти стороной, хотя на оживленных землях это было не так просто. Здесь проживали самые искусные ремесленники Империи, вокруг цехов которых наросли целые поселения. Ежедневно прибывали и отбывали тысячи торговцев, развозящих товары по всему свету и возвращавшиеся с новыми заказами. И даже Император не особенно покушался на свободу островных городов.

Увы, там, где много людей, растет число магов и стражи.

Поэтому мы держались побережья. Зарабатывали, как получится. Илга даже вспомнила о своей бывшей профессии, нанявшись гуртовщицей для перегона стохвостов с Мастеровых островов до Тригорья. Стохвосты оказались полудикими, злобными, постоянно дравшимися друг с другом и норовившими перевернуть лодку. Зато транспорт нам был предоставлен бесплатный. В открытый океан на таком не выйдешь, но с острова до острова добраться вполне можно. Это и решило вопрос о направлении. От Мастеровых городов дальше на юг примерно в одинаковом направлении лежало два архипелага, Каменная россыпь и Тригорье, с одного из островов которых можно пересесть на корабль до Серебряных ручьев.

Плохо, что Тригорье обжили неравномерно. Селения перемежались обширными пустошами, усеянными остовами покинутых деревень.

– Одно время здесь обосновался безумный маг, – пояснил я, когда мы покинули очередное селение и выбрались на казавшиеся безнадежно необитаемыми просторы. – Вот люди и разбежались.

– Местные сказали, что впереди должен быть замок.

– Значит, будет.

Но впереди все так же равнодушно стелилась каменистая, поросшая низким кустарником холмистая земля, без малейших признаков жилья.

– Вон там, кажется, что-то есть…

– Похоже на шалаш овечьего пастуха.

В небрежно сложенном из толстых кривых стволов, невесть откуда взявшихся в этом царстве кустов, шалаше было сыро и затхло. Задержавшись там на некоторое время, в надежде обрести пристанище, мы не сговариваясь, сбежали на воздух. Потому что внутри было… неуютно. Все время казалось, что убогая хижина умостилась над невидимой пропастью.

– Может, она заколдована? – нерешительно предположила Илга, когда мы собирали хворост для костра, удалившись от негостеприимной халупы.

Небо наливалось лиловым. Солнце давно скатилось за горизонт, но по-настоящему темнеть начало только сейчас. Искры разведенного огня кололи мрак. На черных, прогоревших ветках туго плескались алые и оранжевые пятна, обметанные почти прозрачными лохмотьями пламени. От струящегося тепла шевелись волосы.

Илга поджаривала хлеб, надетый на палочку с таким сосредоточенным видом, словно занималась важным государственным делом. Не иначе готовила очередной вопрос из серии: «а правда…»

– А это правда, что Оборотням на остров приводят заколдованных девственниц?

– Что это всех так повернуло на девственницах? От них и незаколдованных спятить можно, – с чувством пробормотал я.

– И тебе приводили?

– Зачем? Я достаточно часто выбираюсь с острова… И предпочитаю тех, кто отвечает взаимностью.

– Находятся такие?

– По-твоему, я ни в ком не могу вызвать симпатии? – Я просто хотел съехидничать, но Илга внезапно смешалась. Глянула странно и тут же спрятала глаза. Помолчала несколько секунд, явно борясь с собой, а потом вдруг выдала с неожиданной серьезностью:

– Можешь. Если не знать, кто ты, то очень даже…

– А если знать?

Стало так тихо, что треск хвороста в огне сделался неправдоподобно громким и отчетливым. Даже искры, кажется, взлетали, попискивая.

– Все равно можешь, – бросив еще один взгляд исподлобья, буркнула она через силу, позволив честности победить нежелание признавать в Оборотне даже минимальные достоинства. И спеша сменить тему, живо спросила:

– Какая она?

– Кто?

– Та, кого ты хотел найти вместо меня?

Красивая… А еще нежная и веселая. Не такая, как ты, – хотелось ответить в сердцах. Только слова не шли с языка. Однако вовсе отмолчаться не удалось. Илга, почувствовав мои колебания и мигом позабыв про хлеб, не отставала:

– Ты не похож на человека, который бросится, позабыв все, за любимой.

Я хотел было оскорбиться, но передумал. Эта девица подсекала и тащила правду наружу, как умелый рыбак камбалу – уверенно и бесцеремонно.

– А ты любил ее?

– Это не твое дело… Но я отвечу, если скажешь, почему ты не любишь своего Яннека, хотя зовешь женихом?

– Я люблю его! – возмущенно и предсказуемо вскинулась Илга. Даже подгоревший сухарь в огонь уронила.

– Чепуха! Любящие предпочитают быть ближе к любимым. Особенно, если те при смерти. Ты же делаешь все, чтобы не вернуться домой.

– Неправда! Я очень хочу домой!

– С Полуденных островов есть прямой рейс на Пепельное ожерелье.

Она сердито поджала губы и, после паузы, твердо заявила:

– Я делаю все ради Яннека! Даже если я бы осталась с ним, то ничем помочь не смогла бы. Им пока хватит денег, а я… Я должна была найти способ, чтобы спасти Яннека.

– Хотеть помочь – не значит любить.

– Хватит скалиться! Если у тебя нет дорогого человека, ради которого ты готов на все, то это только твоя беда! Ты не поймешь, зачем мне это нужно. И глупо думать, что все такие, как ты.

– Спорим, вы даже ни разу не переспали?

– Да какое тебе… – она задохнулась, не находя подходящих слов. – Какое тебе дело вообще?

– Скажи правду.

– Я сказала. Мы с Яннеком с самого детства вместе. У нас все было общее. Мы понимаем друг друга с полуслова…

– Ну и что?

– … тетя Ла изо всех сил старалась, чтобы я чувствовала себя в ее семье счастливой.

– И, боясь обидеть добрую тетю, ты не решилась отказать ее сыну?

– Я… – Она замолчала, снова стиснув рот так, что ямочки под скулами стали глубокими и резкими. Подумала и фыркнула: – Хитрец! Мы не заключили договор, а ты уже все выспросил. Так ты скажешь, любил ты эту свою?..

– Никку. Зачем тебе это знать?

– Интересно, умеют ли любить Оборотни… Договор?

– Согласен. Да, я любил Никку, – на этот раз слова легко сорвались с губ. Правдивые, и в то же время таящие фальшь. Я и сам удивился.

Илга заметно растерялась. Кажется, она не ждала, что я отвечу. Опустила глаза, задумалась, выковыривая палочкой из костра уголек, оставшийся от сгоревшего хлеба. Заговорила не сразу.

– Не знаю… Только не подумай, что я хочу увильнуть от ответа! – прямодушная Илга не допускала двусмысленностей. – Я, правда, не знаю… Яннек очень хороший. Надежный и добрый. Вот он точно любил меня. И я обещала стать его женой. И да, ты угадал, мы не спали вместе… Доволен? Не знаю, как на вашем распущенном юге, но по нашим традициям этого нельзя делать до свадьбы, а Яннек очень берег меня… Тебе не понять, – она покосилась мрачно и с вызовом. – А потом он заболел. Сначала мы думали, что через сезон, другой он поправиться, но становилось только хуже… И теперь я просто не могу бросить его. Это же предательство!

– То есть ты из ложного чувства долга прикована к тому, кого никогда не любила?

– Я его люблю! – упрямо повторила она, отбросив обгоревший прутик.

– Надеюсь, что это правда, – я перевел взгляд на дорогу. – Потому что хоть кто-то влюбленный нам бы сейчас пригодился.