Текст книги "Тень на обороте"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Аннотация:

Баланс сил в этом мире – Высшей и Оборотной магии – давно нарушен в пользу Высших магов. Единственный уцелевший Оборотень – заложник создавшегося порядка. Говорят, если убить последнего Оборотня – мир перевернется. Но будет ли это благом или окончательной катастрофой?

Юлия Сергачева

ТЕНЬ НА ОБОРОТЕ

Пролог.

Они явились на закате. Пронеслись над косматой кромкой старого леса, обогнули рассевшуюся на пригорке деревеньку, устремились к дальней рощице. Сначала мелькнул один, а следом – целая вереница всадников. Метнулись тени – не разобрать, где чьи. Тяжелые крылья крестокрылов замесили разбавленный закатным багрянцем воздух. Запах беды и дыма тек за чужаками шлейфом.

И без того приземистые деревенские домишки, словно еще больше припали к земле, зажмурились, затаили во чревах привычный послевоенный ужас: «…опять Оборотня гонят!.. только бы мимо!.. »

Нет, не мимо.

Рощица за деревенской околицей содрогнулась, принимая в себя множество незваных гостей. Те, кто помешкал затворить ставни в избах, успели заметить, как трескучие золотые молнии оплели древесные стволы, и почти вся листва разом сорвалась с ветвей, закружив в сутолоке теней хлопьями.

Раздувшееся закатное солнце скатилось за лес, сделав воздух сумрачно зыбким. Один за другим ушли в зенит зеленые огни – охотники звали подмогу. Рощица вновь озарилась колдовским светом, став прозрачной и колючей, словно рыбий скелет. Отозвался натужным скрипом лес…

Теперь уже и самые бесстрашные из поселян укрылись за бревенчатой скорлупой своих домишек. Всю ночь, боязливо забившись в укромные уголки, люди ждали исхода противостояния, страшась высунуть нос. Звуки близкого сражения просачивались и на полати, и в подполы.

Тишина воцарилась глубоко за полночь.

Настало утро.

…Пыльная дорога, пронизав деревеньку, убегала прямиком в рощу, а оттуда дальше через речку и лес, к горам. В мягкой пыли вскользь отпечатались когтистые следы и глубоко – звездчатые язвы, изнутри спекшиеся в корку.

– …сойти бы с дороги, – канючил пугливо Яск, озираясь и пригибая вихрастую голову, будто ждал не подзатыльника даже – полновесного удара.

– Не трусь, кончилось все уже, – заверил его второй паренек, ковылявший неловко, однако проворно, подпираясь сучковатой палкой. – Чуешь, мертво как?

То-то и оно! Птицы – и те спрятались. Яск ссутулился еще больше.

– А наши увидят?

– Да они до завтрашнего вечера нос не высунут.

И впрямь… Хоть последние звуки боя смолкли еще ночью, солнце напрасно пыталось проникнуть сквозь плотно зажмуренные ставни и двери. Деревенька будто вымерла. Даже псы-пустобрехи предпочли таиться в конурах. И уж точно никто не решился сходить проверить, чем закончилось противостояние.

Кроме Яска и Летяги.

Собственно, и Яск бы не полез, да Летяга за собой поволок. Он вообще отчаянный, даром, что калека.

Мягкая пыль, взбитая босыми ногами, клубилась рваным облачком. Яск старался обходить звездчатые пробоины и росчерки крестокрыловых когтей, а увечный Летяга скакал напролом.

– Несподручно мне по колдобинам брести, – пояснил Летяга, убедившись, что Яск все еще косит глазом в спасительный бурьян. – Сам понимаешь…

Яск вздохнул. Он бы мог припомнить приятелю, что не далее, как вчера, увечье вовсе не помешало Летяге быстрее всех нестись с разграбленного огорода прямиком через изрытое поле. Но за излишнюю памятливость он мог и палкой по голове схлопотать.

– Тихо слишком, – вместо этого заметил Яск.

– Вот и не бойся ничего. Значит, наши победили.

Что еще за «наши» – это вопрос. Охотники на Оборотней зачастую пугали честных простецов почище самих легендарных чудовищ. Но деревенские, обмирая от страха, все же ставку делали на первых.

А на заре…

«Идем, поглядим, чего там! – глаза Летяги блестели ярко и горячечно. Он все ночь шуршал сеном, где схоронились мальчики, прислушиваясь к звукам сражения и пытаясь в щелочку разглядеть хоть что-то. А уже когда рассвело с ним и вовсе сладу не стало: – Вдруг помощь кому нужна? Они же за нас бились… Или ценные вещи возьмем, – прибавил он простодушно».

Поперек дороги, в косой обожженной выбоине скорчился мертвец. Черный, страшный, выставивший сгоревшие руки с растопыренными пальцами. На одном болтается совершенно чистый золотой перстень с печатью.

Яск лишь глянул мельком, шарахнулся прочь на обочину. Икнул от испуга, когда из сохлых сорняков посыпалось стеклянное мелкое крошево. Присмотрелся – жучки всякие, паучки: прозрачные, дохлые, твердые.

– Ишь как… – Летяга остался на кромке выбоины, опираясь на свой батожок и вытянув шею, чтобы рассмотреть покойника. Ощерившаяся физиономия выражала одновременно испуг и жадное любопытство.

И сейчас Летяга как никогда походил на летучую мышь, оправдывая злоязыкое прозвище. Нелепый, но цепкий и ловкий. Стоит на самом краешке и не шелохнется.

– Не трожь! – вскрикнул, задохнувшись от ужаса, Яск, когда Летяга потянулся к золотому перстню. Померещилось, что сейчас мертвец сомкнет черную хватку на запястье приятеля.

Летяга вздрогнул, нехотя подался назад. Вниз стекла сухая земляная струйка из-под его пятки.

– Ему ж без надобности.

– Вдруг на нем проклятье какое, – Яск еле сдерживался, чтобы не задать стрекача. – Блестит-то как! И копоти нет вовсе.

– Ну, так колдовское пламя золото не трогает, – Летяга хмурился, озирая недоступный перстень. – Или, может, не огнем этого бедолагу вовсе жгли. Я слыхал, что Оборотни и…

– Тс-с! – обомлев, Яск даже присел. – Услышат же!

Руку, погрузившуюся в дорожную пыль, ужалило. Мертвый стеклянный паучок впился острой лапкой в мякоть большого пальца. Лапка сразу же обломилась, но от прозрачной крошечной занозы растекалась неожиданно сильная боль.

А вдруг, заклятье, что превратило насекомых в стекло, по-прежнему в силе?

– Идем отсюда, а? – Яск затравленно всхлипнул.

Летягина физиономия изменилась еще сильнее, сделавшись хищной и злой. Яск решил, было, что причиной тому проявленная приятелем слабость, но Летяга уставился за его спину, за стену придорожного бурьяна.

– Там еще… Еще люди!

Яск покорно встал на ослабевших ногах и увидел в проплешинах паленой травы… Нет, не люди это вовсе. Всего лишь фигуры из пепла. Плоские, растертые по взъерошенной земле. Тени на изнанке реальности.

Разве может человек сотворить такое?!

Летяга сорвался с места, обогнул выбоину с мертвяком, проворно заковылял к рощице. Яск застонал от досады.

…Сорванная, все еще зеленая, но неожиданно жесткая листва усеивала подножия деревьев и дорогу. В царящей вокруг выморочной тишине листья скрипели и тускло звякали, будто жестяные. Ни одна птица не решалась подать голос, но где-то за испятнанными копотью стволами мирно журчала речка Петлянка.

«Нельзя нам сюда», – Яск пугливо вертел головой, не решаясь отстать от сумасшедшего приятеля. Повернуть и пуститься наутек он не смел. Мало того, что дружбе с Летягой тогда конец, а беспощадным насмешкам самое начало, так и вновь пройти сквозь выжженные прямо в воздухе и парящие ядовитым дымком руны, зависшие поперек дороги, Яск бы не рискнул.

И одного раза предостаточно, до сил пор поджилки трясутся… Обратно надо иным путем идти. Если доведется.

Яск поежился, втягивая голову в плечи.

Взгляд выхватывал то смятый металлический шлем, зарывшийся в чешую листвы, то завязанный узлом, ощетинившийся белой щепой, клен, то мертвого крестокрыла, распластавшего изодранные крылья в терновнике… А то и багровое, уже подсыхающее месиво из костей и мяса, густо фаршированное фрагментами охотничьих доспехов.

Даже Летягу проняло.

– Вот сволочь-то, – судорожно сглотнув и отведя глаза, пробурчал он. – Нельзя ж так…

Следы побоища встречались на каждом шагу. Странного побоища, где ранения наносились не мечами и стрелами, а неведомой силой, выворачивающей наизнанку живую плоть, вязавшей узлами само пространство… Исковерканные тела людей и крестокрылов висели меж древесными стволами, забыв упасть, будто в сгустках прозрачной смолы.

Богатые были охотники… Горели самоцветы в кольцах на неподвижных пальцах, светилась позолота насечек на ножнах, призывно сверкали камни на рукоятях оброненных кинжалов. Попробуй-ка дотянись, схвати!..

Ох, и зря они сюда сунулись. И помощь тут уже никому не нужна, и ценностей не добыть, и повезет, если уйдут они отсюда целыми и невредимыми.

– Слышишь? – чуткий, как настоящая летучая мышь, Летяга вдруг замер, удержав приятеля выставленным поперек дороги батожком.

Яск замер. Ему давно мерещились стенания и надрывный шепот в царящем вокруг жестяном шорохе. Но, кажется, теперь к воображению и впрямь добавилось что-то еще…

Слабый стон.

– Там! – решил Летяга, свернув в заросли чудом уцелевшего у дороги малинника. Яск замешкался, было, но оставаться в одиночестве на просеке было еще страшнее.

Колючки нехотя расступались, мстительно рассадив кожу когтями даже сквозь плотную ткань одежды. Боль на мгновение отвлекла, а затем Яск налетел прямо на спину застывшего приятеля.

– Что ты…

Левая, увеченная рука Летяги неожиданно сильно стиснула плечо приятеля, вынудив замолкнуть. Из глаз Яска брызнули невольные слезы, но язык он мигом прикусил. Тем более что стонать от боли тут было кому, кроме него.

На полянке, с трех сторон заросшей все тем же малинником, привалившись спиной к кряжистому вязу, полулежала молодая женщина… Нет, скорее девушка. Едва ли старше незамужней сестры Яска. И даже дешевые бусы на бледной шее такие же. Только взгляд другой – гаснущий, больной.

Девушка встрепенулась, заметив ребят.

– Помогите мне… – бескровный рот едва разомкнулся. – Пожалуйста… Я умираю.

Яск гулко сглотнул. Голос девушки был слаб, и страдания в нем хватало, но вызвало оно не сочувствие, а неприязнь. И облегчение. Сразу понятно, что тот, кто едва дышит, вряд ли способен на колдовство.

– Это Оборотень?

– Да кто его знает, – Летяга нервно облизнул губы, – даже ребенок может оказаться Оборотнем.

– Я думал, они должны выглядеть… другими, —Яск запнулся, не умея выразить беспокоившее его ощущение. Оборотню положено быть более солидным, что ли. А тут какая-то тощая девка.

– На охотника она не похожа. К тому же она жива, и даже не заметно, что ранена, —Летяга тяжело обвис на своей сучковатой подпорке, будто разом истратив весь прежний задор и запал. – А все остальные мертвы… Значит, она и есть.

Будто стужей повеяло в кольце из малинника. Хлипкая девчонка у вяза сделалась зловещей и обманчивой. Умирающая ведьма – нарочито слабая, нарочито страдающая. Только приблизься!

– Пошли! – Яск, обмирая, дернул приятеля за рукав. – Идем отсюда!

–Она не опасна. Она умирает.

– Вот и хорошо.

– Ей больно. Может, поможем ей?

Яск аж задохнулся от изумления и испуга.

– Спятил?!

Девушка у вяза шевельнулась. Едва-едва, повела плечами, пытаясь переменить позу. Белое лицо сделалось и вовсе прозрачным. Ран на ней и впрямь не видно, но то, что жить ей осталось недолго стало ясно и так.

–Воды!.. – шелестящий голос был исчезающе тих. – Дайте мне хотя бы воды… Пожалуйста…

– Не вздумай ей помогать! Это же Оборотень!

– Предлагаешь просто уйти?

– Пока не поздно… Или ты, – Яск вытаращился на приятеля, осененный запоздалой догадкой. – Или ты надеешься, что она… излечит тебя? Ты за этим сюда шел?!

Напряженная физиономия Летяги закаменела. Обветренные, в мелких струпьях губы стиснуты опрокинутой скобкой. Покалеченная рука подрагивает, ерзая то к поясу, где фляга, то за спину, будто отзываясь на сумятицу в голове хозяина.

– Они же лжецы! —Яск даже осип от негодования. – Им нельзя верить!

– Куда уж ей лгать, – и голос Летяги стал хрипл до неузнаваемости.

– Это ж Оборотень! Чудовище! Забыл, что мы дорогой видели?

Летяга, поколебавшись, все же принялся снимать с пояса фляжку.

– Ты чего? – ужаснулся Яск. – Пусть сдохнет!

– Пожалуйста… воды! – взмолилась девушка, щуря темные от боли глаза. На синеватом виске бьется крошечная жилка.

Она не кажется страшной. Просто девчонка, худая, плохо стриженная. Таких полно в послевоенные времена, прибившихся к тем, кто сможет их прокормить и обеспечить, в обмен на нехитрые услуги. Неужто и она зарабатывала тем же? Или таилась по лесам, пока ее не спугнули охотники?

Низко ж пали прежде могучие Оборотни.

– Да, – бормочет Летяга, путаясь в ремнях, закрепляющих флягу на поясе. – Вот, сейчас… Не бойся. Вот вода… – он делает к лежащей девушке осторожный шаг, наклоняется, подает посудину покалеченной рукой… Фляжка трясется, вода выплескивается из отверстия.

Девушка оживает, со всхлипом шевелится, пытается благодарно улыбнуться. Приподняв голову, тянется к прыгающей фляге.

И вдруг…

Нож Летяги, – самодельный, но острый, – будто сам собой впрыгивает в свободную здоровую руку парня и размашисто перерезает доверчиво открывшееся, хрупкое горло девушки.

– Что ты… – Яск вскидывается в ужасе, когда лаковая, темная жижа заливает тусклое лезвие, белую девичью кожу, дрянные бусы. – Делаешь?!

Летяга, выронив нож, валится на колени перед содрогающейся жертвой, припадает к ране, пытаясь слизать кровь. Вцепляется в обмякшие плечи девушки, глотает, сопя от напряжения, выплескивающуюся тугими толчками жидкость.

Яск пятится, пока не натыкается на шершавый ствол. Обхватив дерево руками, переламывается в пояснице. Яска рвет мучительно и быстро. Уже через пару секунд, он снова поднимает голову, и видит, как Летяга отшатывается от неподвижной девушки и встает, машинально обтирая окровавленные руки о рубаху. Опрокинутая фляга, забытая, лежит в траве.

«…на пролитую кровь Оборотня являются чудовища…» – вспомнил вдруг в панике Яск деревенское предание. Обессилев, сполз вниз. Все одно не убежать…

– Ну?! – Летяга таращится на свои руки (одна – увечная, другая – здоровая, но сейчас обе сведены будто судорогой), жадно оглядывает себя, словно надеясь увидеть нечто новое. – Ну, где же? Как же…

– Ты с ума сошел? – слабо спросил Яск.

– Должно же… Она же Оборотень! Я убил Оборотня! Должно подействовать! – Летяга пытается распрямить свою покалеченную руку, припадает на больную ногу, едва не опрокидывается навзничь.

Залитый кровью подбородок упрямо выпячивается.

– Ну?! – Летяга переводит требовательный взгляд на свою жертву, скорчившуюся у вяза. И вопит со злым разочарованием: – Я должен исцелиться!

«Как же так…» – ошарашено бьется в сознании Яска. Суеверный страх испарился. Неподвижная девушка выглядит худенькой и жалкой. Зловещий Оборотень даже в смерти не должен вызвать жалость, а она… Драное выцветшее платьице, стоптанные башмаки, дешевые бусы на шее…

– Она не Оборотень, – вдруг раздался негромкий, хрипловатый голос.

Яск и Летяга разом оборачиваются. Яск почувствовал, как замирает сердце и слабеют ноги. Не только от ужаса. Чужая воля сминает его душу в кулаке, будто бумажный обрывок.

Мужчина, средних лет – когда он появился?! откуда?! – небрежно держит в руках помятый шлем одного из мертвых охотников. В шлеме плещется вода. Одежда незнакомца потрепана, с подпалинами и пятнами крови, но заметных повреждений на чужаке нет.

Он выглядит обычным. Спокойное лицо, трехдневная щетина на щеках. Только взгляд тяжелый, цепкий, впился зазубренным крюком прямо в души оцепеневших ребят.

– Оборотень – это я, – буднично говорит незнакомец. Искоса взглянув на девушку, он выплескивает ненужную уже воду. – Зато вы, кажется, люди…

Летяга внезапно начинает кричать, задыхаясь от ужаса и предчувствий.

Яск молчит, оцепенев.

Часть I.

Легенда. Версия 1.

Герой одолел всех врагов. Для счастья человечества он должен лишь покончить с последним из проклятого рода. Убить отпрыска главного злодея, младенца в Черном замке.

Предположение: Воин пощадил младенца. Тот обратился чудовищем и убил героя. Из крови воина выросли кровники, которые отныне стерегут Оборотня. Мир не был спасен, воцарилось царство зла.

Решение: Если герой убьет оборотня в колыбели, выполнит данную людям клятву – мир восстановится…

Глава 1.

Размахнувшись, будто кисть с узловатыми пальцами, ветка увесисто шлепнула меня по лицу и вдруг впилась растопыренными сучьями в щеки и лоб, чудом не задев глаза. От боли и неожиданности я взвыл, шарахнулся и угодил прямиком в объятия другого растения. Оно живо стиснуло мои ребра и дернуло вверх с такой силой, что, ободрав спину о кору ствола, я только и смог, что отчаянно затрепыхаться, болтая ногами.

Проклятье!

Жесткие древесные пальцы тщетно попытались раздавить череп, затрещали от натуги, затем соскользнули вниз, сомкнув хватку на шее. Я вцепился в сучья, пытаясь разжать тиски.

– А-а! – хриплый вопль сам собой сорвался с губ.

Лес вокруг отозвался угрюмым и угрожающим шелестом. Что-то обвилось вокруг колен, дернуло. Растянутый хребет пронизало болью.

– Эй… кто-нибудь!

Сдурел? – мелькнуло в мутнеющем сознании. – Какой еще «кто-нибудь» на Черноскале?..

Отчаянно извернувшись, я высвободил руки и, напрягшись изо всех сил, слегка разжал шершавое кольцо вокруг шеи. Жадно вдохнул, успев заметить, как бурно колышутся ветви вокруг, выпуская из сочной листвяной зелени крючковатые черные когти.

Ох, не зря живые леса славятся своей свирепостью. Каждое дерево в таком лесу подбито на обороте реальности душой настоящего хищника.

Ну, все… Не вырваться.

– …сейчас! – донеслось слева. – Я сейчас… Держитесь!

В шлейфе треска и шороха на лужайку выбралась немолодая женщина в полотняном комбинезоне, с корзиной рассады наперевес. Бросилась ко мне, отшвырнув корзинку, и бесстрашно вцепилась в листву хищного дерева. Принялась отдирать одну за другой древесные лапы.

– Да как же это случи… – и вдруг она замерла, переменившись в лице и приоткрыв рот в изумлении.

Ага, узнала. А кого еще она ждала вот так запросто встретить в здешних зарослях?

– Вы?! – женщина отступила.

Самое время для формальностей…

Кровь ползла по лбу, веки сделались липкими. Жесткие древесные персты впились под подбородок, стиснув глотку. Каждый вдох давался неимоверным усилием.

В воздухе по окоему лужайки обозначились вытянутые риски-стяжки. К глухому пульсирующему стуку в моих ушах примешалось низкое гудение. Кровники встрепенулись, почуяв кровь.

Садовница тоже вздрогнула, тревожно оглянулась.

– Помо… помогите же, – просить о помощи было унизительно. Еще унизительнее было то, что помощь мешкала.

Женщина медлила, прекратив боязливо озираться и уставившись на меня снизу вверх. Ветви она не выпускала, скомкав в ладони истрепанные листья, и агрессивное дерево притихло, но хватку не ослабило, будто злобный сторожевой пес, почуявший на холке хозяйскую руку.

Что ж… Приглашенная садовница явно не зря ела свой хлеб. А вот я даже имени ее не помню.

– Я… – она переступила с ноги на ногу.

Чего эта идиотка ждет?! Удушье подкатывало, отдавая горечью и медным привкусом.

– Мне так жаль…

– Мне тоже, – сипло согласился я. – А теперь не могли бы вы… Эй! Куда?!

От изумления я и вовсе задохнулся. А может от того, что злобный клен (или это был платан?) вновь сдавив мое горло клещами, едва садовница разжала руки и сделала еще шаг назад. Будто сворку спустила…

В глазах стемнело. Через дымку я еще видел, как женщина пятится, спотыкаясь и прижимая руки к груди. Застывшее лицо ее белее мела. А потом садовница резко оборачивается, когда на полянку выскакивает еще кто-то…

…– Как же это вышло? – угрюмо сопящий маг Гергор обирает с меня налипшую листву, избегая касаться испачканной кровью.

Прежде живописная полянка истоптана, густо усеяна рваными листьями, наспех наломанными ветками и косо изрубленными сучьями. Потрепанные деревья скучно шелестят вокруг, выставив свежие культи нижних веток. Разве можно нанести такой внушительный урон древесным хищникам простым кинжалом? Оказывается, можно… Взявшийся, было, морщинами воздух разгладился. Кровники вернулись в логово. Крови для них пролилось слишком мало.

– Хотелось бы и мне это понять, – я обогнул мага, присматриваясь к стволу того дерева (все же клен), которое затеяло нападение. Растрескавшуюся кору наискось покрывала штриховка глубоких и явно свежих царапин. Будто зверь драл здесь когти. Да и соседние стволы пострадали.

– Их разбудили? – Гергор встал за спиной, тоже пристально разглядывая учиненное безобразие. – Совсем недавно… Вон, еще сок не застыл.

–Угу, – я провел пальцем по светлой царапине. Палец увлажнился. Дерево покалечили всерьез, еще до того, как я стал барахтаться здесь в плену его объятий.

– Кто-то шел прямо перед тобой.

– Кто? – я испытующе глянул на Гергора.

Маг-смотритель замка Черноскал ссутулился, но взгляда не отвел. Узкое лицо, обезображенное шрамом, было скупо на мимику, так что попробуй угадай, о чем он думает.

– Как вы оказались здесь так быстро, Гергор?

– Услышал шум, – последовал лаконичный ответ.

– А что вы делали в лесу?

– Гулял, – хладнокровно сообщил он.

Я поморщился, прижимая ладонь к намятому ветвями боку. Садовница сидела поодаль, подобрав под себя ноги, положив сцепленные пальцы на колени и выпрямив спину. Улыбалась смиренно и отстраненно, ожидая своей участи. Хорошо хоть бежать не пытается, или растения науськивать…

– Это не она, – проследив направление моего взгляда, понять, о чем думаю я, Гергору легко.

Конечно, не она. Хотя, возможно, теперь уже жалеет, что не ей пришла в голову столь удачная мысль покончить с Оборотнем раз и навсегда. А почему, собственно, не пришла? Я вдруг вспомнил смятение на лице женщины, когда она поняла, кто именно угодил в ловушку. Сколько мгновений она потратила на колебания, прежде чем принять решение? Да речь даже о минуте не шла! Меньше, чем мне понадобится, чтобы пересечь поляну и встать перед ней.

Садовница подняла напряженное лицо, едва моя тень упала на ее руки.

– На вашем месте я бы покончила с собой, – она кротко моргала. – Господин, вы неплохой человек и должны понять все благородство подобного поступка.

Ну, знаете…

– На вашем месте я бы немедленно уволился, – сухо отозвался я, щурясь на солнце. – Думаю, не мне вам объяснять разумность подобного поступка.

Лицо садовницы обмякло, губы заметно дрожали. Она, помедлив, поднялась.

– Господин, я не желала вашей смерти. Просто…

Все у них «просто».

– Вы просто пожелали воспользоваться моментом. Убирайтесь!

Женщина поклонилась, машинально вытерла ладони о комбинезон, подхватила корзину с рассадой и зашагала в сторону замка. Вялые ростки растерянно кивали в такт ее походке. Я скрючил пальцы, выбросил руку вслед уходящей, будто намереваясь сцапать ее за лямку комбинезона, и так же резко дернул сомкнутый кулак назад. Садовница оступилась, но обернуться не осмелилась.

В моей ладони копошилась, истаивая, мятая тень метки.

– Это мог быть и зверь, – Гергор, пучком травы очищавший лезвие кинжала от древесного сока, полюбовался на солнечных зайчиков на клинке и вернул нож за пояс.

Криво усмехнувшись, я тоже обмахнул ладонь о штанину, избавляясь от следов метки. Не дождавшись ответа, Гергор кивнул и двинулся прочь. Высокая, сутулая фигура мага последовала за садовницей, то ли оберегая, то ли конвоируя.

…Колючки продолжали мстительно цепляться за одежду, пока я огибал замок по периметру, но чем дальше от места сражения – тем с меньшим вдохновением. Кто растревожил лес вокруг замка? Тот, кто знал, что к старым конюшням я хожу напрямик, по лесной тропе… И это точно был не зверь.

...За крепкими стенами конюшни гортанно перекликались взволнованные крестокрылы. Невольно подобравшись, я шагнул через порог, окунувшись в смесь запахов – зверья, насекомых, дубленой кожи. Крестокрылы дружно уставились на меня мерцающими глазами.

В обширном помещении пустовали все стойла, кроме трех.

– Ко мне! – я жестом привлек рыжеватого зверя. Тот степенно вышел из загородки, скрежеща когтями о каменную кладку на полу.

Плеснулись огни в светильниках, заправленных огненным маслом. Под гулким сводом обозначилось размеренное копошение. Будто сама собой соскользнула с крючка сбруя, легло на спину крестокрыла седло, зашуршали ремни подпруги.

Я разглядывал мыски своих сапог. Чары, сплетенные моими предками, исправно действовали, но порядком нервировали. Если верить слухам, то к каждой здешней вещи на изнанке пришита душа живого слуги. Но лично мне никогда не хватало духу проверить, так ли это на самом деле…

Опять же на штате приходится экономить.

С облегчением, я вывел крестокрыла наружу. Нагнувшись, зачерпнул воду из поилки и плеснул в лицо, смывая кровь. Рассыпавшиеся по камням розовые капли впитались, будто в чернозем, без следа. Дверь конюшни отчетливо скрипнула.

Раздраженный крестокрыл нетерпеливо разводил верхние кожистые крылья, скреб ороговевшими кончиками, поднимая сор с земли, а стоило сесть в седло, как скакун сорвался вверх, с треском раскрывая перепончатые подкрылки и сразу же переходя в затяжной прыжок-полуполет.

…Первая из вереницы повозок тяжело покачивалась на рессорах, несмотря на воздушный пояс вокруг ее корпуса, от которого непрерывно трепетали покрывавшие груз полотнища. Сидевший на облучке возница пристально глядел вперед, словно ожидая от далеких пока построек коварного рывка навстречу.

Бедняга аж подпрыгнул, когда я вылетел ему наперерез. Но, рассмотрев, слегка успокоился. Парень верхом на крестокрыле его явно не так впечатлил, как какое-нибудь порожденное воображением мглодышащее чудовище.

– Погодь! – позвал повелитель воздушных телег, приглаживая шевелюру, стоящую дыбом от сквозняка. – Ты от замка что ли? Я правильно еду? Мне в Черный Оскал надо.

– Неправильно, – отозвался я.

– Как это неправильно? – обиделся возница. – Дорога ж одна. И вон замок виден.

Чего тогда спрашивать? Чтобы взбодриться звучанием человеческой речи?

– Этот замок называется Черноскал.

– Ну, а я про што? – простодушно удивился собеседник.

Замок Черноскал располагался, как водится, на вершине черной скалы. Отсюда и название. Одним словом. А не двумя, как норовят разделить местные – «Черн оскал». Впрочем, может, в их трактовке наименования замка и есть изрядная доза здравого смысла?

– На территорию замка без разрешения не пропустят, – предупредил я, не вдаваясь в филологическую дискуссию.

– А у меня есть, – хлопотливо полез по карманам возница, вытянул бумагу со светящейся печатью, бережно разгладил, избегая прикасаться к сверкающей блямбе. – Только что-то не видно никого. Где предъявлять-то…

– Скоро уже, – многозначительно пообещал я.

И что-то в интонации показалось ему зловещим. Возница прозорливо насторожился. Наспех замытые царапины на моей физиономии, видно, добавили ему беспокойства.

– А ты сам чего тут… Разве можно?

– Мне можно.

– А ты не… – запоздало спохватился возница, разом осипнув.

– Ни в коем случая я «не», – сообщил я со всей возможной искренностью. И доверительно пояснил: – Их можно сразу отличить. У них оскалы, как и сказано, черные. А у меня – нет! – И я продемонстрировал безукоризненно белоснежный собственный оскал.

Затем, тронув пятками, погнал крестокрыла прочь. С дороги я сразу же свернул: если появился один чужак, значит, прибыл плот, и к замку вскоре потянутся остальные возы с припасами. Или с гостями.

Зверюга покорно взметнулась ввысь, ненадолго выходя в полуполет и поднимаясь над ершистым одеялом нарочито дремучего леса, продернутого ленточкой единственной дороги.

Ну, так и есть – внизу, на причале копошение и шевеление. На волнах грузно покачивался громадный плот, вокруг которого суетились люди. Над плотом планировали освобожденные от сбруи парусники – здоровенные, снежно-белые, крикливые. Ветер разносил их пронзительные трели.

Я прикрыл глаза ладонью от солнца, рассматривая беготню внизу. Ох, не нравится мне это…

* * *

Скалистый обрыв с восточной стороны острова только казался неприступным.

Крестокрыл недовольно фыркнул, выгибая шею и выцеливая себе место приземления. Брякнулся оземь словно куль с мясом и костями, даром, что весил для своих габаритов не так уж много.

Я с размаху щелкнул челюстями, услышал слабый треск и машинально проверил сохранность зубов, опасаясь, что и впрямь придется оправдывать название собственного родового поместья. Зубы остались целы, а хрустнула фляга из теоретически небьющегося стекла, произведенная аж на Глянцевой связке.

– Что б тебя! Стрекоза четырехногая!..

Крестокрыл лишь скосил круглый глаз. Припасенная на дорожку вода неудержимо потекла сквозь трещину в сосуде. Между прочим, мастера дают пожизненную гарантию…

– Жди!

Не слишком довольный крестокрыл отступил в тень редколистого, ветвистого деревца, прочно вцепившегося вздутыми, словно жилы, корнями в камни.

Я двинулся вниз, следуя извивам тропы, по едва заметным уступам на туше скалы. Тропа сбегала к подножию и исчезла, смытая взъерошенными волнами. Разувшись и уложив одежду в припасенный рыбий пузырь, я вошел в воду. Морская вода щипала царапины. Зайдя поглубже, я несколькими гребками миновал захламленную суету прибоя и… Красота! Волны покорно подхватили и понесли прочь.

Прямиком к крошечному соседнему островку. Я почти не шевелился, пока меня не накрыло его тенью.

…Малые островки вокруг Черноскала когда-то были его частью. Маги подняли со дна венец скал вокруг своего обиталища, населив их сторожевыми драконами. В сражениях драконы погибли, скальная цепь разрушилась, но пара-тройка островов торчала вокруг Черноскала, как редкие зубы в стариковской челюсти.

В пещере острова, незамысловато прозванного Драконьим логовом, обитал, как и положено, дракон.

– Явился, – брюзгливо проворчал вышеозначенный дракон.

– И тебе добрый день, – сказал я, оскальзываясь на коварно осыпающейся каменной крошке и с трудом восстанавливая равновесие.

Гранитная плоть здесь была обманчивой, как болото. Местами, опаленная драконьим дыханием, она спеклась до звонкой стеклистой твердости, а рядом поддавалась легко, словно рыхлая плесень. Оттого всю поверхность острова покрывали причудливые каменные изваяния, бесчисленные рытвины и расселины.

Может, поэтому дракона так никто и не обнаружил.

– Отбываешь? – лениво осведомился дракон.

– Я только прибыл, – возмутился я, вынимая одежду из упаковки и прикапывая сдувшийся рыбий пузырь в щели между гранитными обломками. – Отработал очередную порцию… м-м… общественно полезной каторги.

– Повеселился?

– Да как всегда. Недели четыре разнообразного принуждения… Теперь на какое-то время отвяжутся. – Тут я вспомнил о прибывших гостях. Сердце царапнуло нехорошее предчувствие.

Да нет! Не может быть! Рано еще. Я же только-только…

– Когда тебе надоест? – бесцеремонно прервал ход моих нарастающих опасений дракон.

– Давно, – машинально отозвался я. – То есть… Что надоест? Принудительное благодеяния неблагодарному человечеству?

– Когда тебе надоест возвращаться к ним? Ты еще ребенком прибыл на мой остров. Ты нашел способ сладить с заговоренными течениями. Если бы ты захотел, то…