Текст книги "Тень на обороте"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Да уж, эффект сногсшибательный, – пробормотал я на основном языке, имея ввиду сразу все. И мага, и тварь, и последствия.

Могу поклясться, что Илга поняла все оттенки сказанного. Шагу некуда ступить от знатоков основного языка!

– Вы могли помочь ему?

Я промолчал. Лгать не хотелось. Объясняться тоже. Да, наверное, мог бы попытаться… Но это долго, болезненно и скорее всего бессмысленно.

– Я видела, вы спасли девочку. Вам нравятся дети? – спросила Илга чуть позже, когда мы закончили отряхиваться и приводить в порядок растрепанную одежду.

Интонация я не опознал. Удивление? Одобрение?

– Только когда они не орут, – я массировал затылок. В голове гудело и неудержимо хотелось чесаться, словно вибрировало каждое нервное окончание. – Кстати, а как там поживает тот рыжий? Сынишка переправщика?

– Наверное, хорошо, – странным голосом ответила Илга, а когда я поднял на нее взгляд, пояснила: – Его мать считает, что таких внезапных выздоровлений быть не может. Говорила, что это, наверное, Оборотень подменил ей ребенка, когда приходил на остров… Малыша передали родственникам, куда-то в город.

– Хорошо бы выпить, – медленно выговорил я. – Хотя бы «рыбьего молока».

…Перед баром, чей фасад украшали весьма выразительные осьминоги, бьющиеся за сомнительное право обладать вывеской «Гнездо головоногих», мы с Илгой снова столкнулись лбами, когда на мое предложение все-таки продать самоцвет из броши, чтобы не потрошить скромные финансовые запасы девушки, она вдруг разозлилась и угрюмо осведомилась:

– Вы думаете, что любой, кто небогат, должен обязательно знаться с преступниками? И что у меня полно связей по всему городу, чтобы сбывать драгоценные камни? Среди ночи?

– Ничего такого я не…

– Я обычный человек. Я не знаю, куда можно отнести камень, кроме ломбарда, а ломбарды в такой час закрыты! Хотя… – Она вдруг всерьез задумалась.

В итоге, ломбард, открытый даже ночью (и сильно смахивающий на лавку скупщика краденого, если честно) мы нашли, камень продали (за более чем скромную сумму, я даже подумывал оскорбиться) и навестили логово жадных головоногих, где я, пытаясь избавиться от щекотки под кожей, кажется, выпил лишнего. Но осознал это далеко не сразу…

– Ну? Где этот ваш темный… то есть Черный цирк?

– Еще не передумали? – Илга не скрывала досаду.

– Наоборот! Горю желанием увидеть необыкновенное представление!

На нас строго посмотрели, хотя я, вроде бы, не так уж громко и говорил. Илга беспокойно хмурилась и теребила край воротника. Потом нехотя решилась:

– Идемте, если так желаете.

…Некто в черно-белую клетку отвел приветственно руку, каменные химеры со скрипом склонили рогатые головы, раздвигая занавес, прикрывающий вход. Глаза ослепили кричаще-яркие краски. В уши ударили звуки – низкие, будоражащие, оттененные неритмичными переливами уже знакомых колокольцев – они тянули, словно магнитом. А запахи здесь жили своей жизнью, принимая участие в происходящем на равных правах – дурманили, завораживали и пугали. Впрочем, зверьем и человеческим потом тоже несло… Ядовитый привкус застарелой магии горчил и отравлял сладость атмосферы, как пресловутая ложка дегтя в бочке с медом.

Мы догнали довольно большую группу посетителей, среди которых не было главного наполнителя цирковых представление – детей. И хорошо, что не было.

…Голый лохматый гигант разрывал пополам тварь, состоящую в основном из щупалец и стрекал. Черная кровь шипела и парила, проливаясь на насыпь из крошева ракушек на полу…

…Невозможные, но при этом на редкость естественные двигались в клетке сфинксы, вытанцовывая рисунок, полный кошачьей грации. По палевой бархатной шерсти скупо струился свет рамп, очерчивая выпуклые женские формы груди и изгибы звериных хребтов с длинными хвостами. В мякоти страшных лап проглядывали стальные когти.

Кто-то из зрителей плотоядно прищелкнул языком. Один сфинкс живо обернулся. Прозрачно-желтые глаза льдисто сверкнули.

– Жить тебе год и четыре месяца… – голос не мужской, ни женский потек в чадной тишине.

– Э! – лысоватый купец, только что довольно ухмылявшийся, мигом прижух. – Это чего… Это правда, что ль? – Он беспомощно обратился к стоящим рядом зевакам.

– А тебе семнадцать лет и двадцать два дня! – невозмутимо продолжил сфинкс, переведя ледяной взгляд на обомлевшую соседку купца.

– А тебе…

Зрителей, как ветром сдуло. Свистнул хлыст, обласкав палевую спину сфинкса. Служитель в черно-белом торопливо погнал смеющуюся тварь за занавес.

…Мерцающий прозрачной лазурью шар стали наполнять плавно движущиеся тени. Гибкие тела, распростертые в стороны руки, длинные хвосты… Русалки. Мужская часть аудитории немедленно встрепенулась, прилипая к стеклу пузыря. Изнутри слышалась музыка и легкий девичий смех. Время от времени то одна, то другая русалка подплывала поближе – колыхались распущенные волосы, светилась нежная, обнаженная кожа рук и груди, серебрились ноги-хвосты…

– Видала я настоящий русалок, – женщина в пестрой шали неодобрительно поджала и без того тонкие губы. – Не похожи вовсе. Те зеленые.

– Это волшебные русалки! – подсказал ей бдительный служитель в черно-белом.

– Говорят, они настоящих девушек крадут и превращают, – шепотом сообщили рядом. – Только они не живут долго. Помирают в неволе.

– Брехня, поди.

Русалки за стеклом кружились в хороводе. Одна русоволосая подплыла совсем близко. От выпитого у меня мутилось в голове и вдруг померещилось, что девушка внутри пузыря – это Никка. Тот же изгиб плеча с родинкой, та же лукавая улыбка…

Я тряхнул головой. Да нет, почудилось!

Следом за русалками шар наполнили страшноватые, но тоже по своему восхитительные гидры.

От сферы пахло водорослями и кровью. Находиться рядом слишком долго было невыносимо. Начинало тошнить. Кого-то уже волокли на руках отдышаться, хотя многие продолжали жадно глазеть. Лица у них приобрели такой же зеленовато-мертвенный оттенок, как вода в стеклянном пузыре.

– Нам пора, – озабоченная Илга коснулась моего локтя. Настойчиво и, кажется, не в первый раз.

– Уже все? – громогласно осведомился я, не скрывая разочарования. – И это весь ваш хваленый цирк? Тоска!

– Господин недоволен? – вкрадчиво осведомились над самым ухом. Почему-то никак не удавалось рассмотреть лицо подошедшего – только мельтешение черно-белых клеток. – Господину хочется чего-то увлекательного?..

– А зачем, спрашивается, мы сюда пришли?

– Тогда позвольте вас пригласить на особое представление. Только оно дороже…

– Ха, чепуха… – я, не глядя, высыпал монеты из кармана в предусмотрительно подставленную клетчатую ладонь. Кажется, это были все оставшиеся деньги. Иначе с чего Илга так свирепо уставилась? Жалко ей, что ли…

– Эй, парень, девчонку-то с собой не бери! – предупреждающе крикнули в спину. – Сгинет и не найдешь. Да и сам не ходи, не вернешься.

– Оставайся, – рассеянно велел я Илге, но через минуту, обернувшись, убедился, что она идет следом – мрачная, как нетопырь.

Разомкнулись расписные ширмы. Разом стал тише и темнее. И людей поубавилось.

– Здесь простые развлечения. Вы можете выбрать… О, нет, это не бордель, наши девушки уникальны. Они послушны и искусны, они ответят самым затаенным вашим желаниям, вы сможете воплотить в жизнь все, что никогда не решитесь даже с продажной женщиной, потому что эти существа…

Насупленная Илга угрюмо озиралась.

– Позвольте вам предложить наш фирменный напиток?

А почему бы и нет?

Мелькали силуэты, сменялись лица, что-то происходило вокруг, но тут же выскальзывало из памяти, как скользкая медуза из мокрых ладоней. Только ожоги пекло…

– Соблаговолите пройти сюда…

Прогорклая магия забивала восприятие, не хуже смрада. У меня то и дело темнело в глазах, но если выпить, то становилось легче. Только выпивка здесь плохая, колючая. Язык царапает. Я пытался это выплюнуть, но никак не получалось, а бармен таращился с невежливым изумлением…

Илга тоже глядела со все возрастающей антипатией. Это раздражало, и уже в который раз я пытался отправить ее восвояси. Она почему-то не уходила. И правильно делала, а то пришлось бы ее искать. В этом мерзком месте приличным девицам делать точно нечего. Но лучше бы она исчезла, непоследовательно думал я, натыкаясь на ее внимательный холодный взгляд.

Как она вообще смеет так на меня смотреть?

* * *

… – По-моему, действительно пора уходить.

Все-таки она – зануда, раз твердит одно и то же!

– Это мне решать! – возразил я, увлекая девушку за очередную ширму.

Здесь коптили факелы, рождая обманные тени и скрывая настоящие облики. Грязные закутки разрастались до размеров сводчатых пещер, тесные проходы обращались нескончаемыми туннелями. Периодически тревожно дергался амулет на шее, но я почти не замечал его.

– …Вы встретите настоящего мага-Оборотня!

Я с удовольствием громко засмеялся:

– Второй раз за день? А вы разве не знаете, что настоящий Оборотень в мире всего один, и он сидит взаперти в Черной башне?

– О, это сказки для непосвященных, которыми Ковен потчует простой люд, чтобы не пугались. А Оборотни – они хоть и редки, но еще живы. Хотите увидеть?

– Несомненно!

Илга смотрела на меня с ненавистью. «Идем отсюда!» – прочитал я по ее губам. И, кажется: – «Идиот!». Но разве я мог пропустить уникальный случай узреть родственника?

Впрочем, родич оказался так себе. Какой-то хмырь в черном. Со зверским оскалом демонстрировал фокусы. Обращал людей в зверей (высшая магия), менял сущность желающих (целитель-психолог и гипнотизер средней руки), поддельной кровью оживил мертвеца (я не выдержал и громко захохотал)…

Потом мы навестили некромантов – неприятные существа, холодные, шипящие, со стылыми взглядами, будто змеи. И воняет мертвечиной. На самом деле настоящий некромант был один, но фальшивые тоже убедительно старались.

После мы зашли еще куда-то… Кажется, я искал померещившуюся мне Никку-русалку. Илга вдруг вскрикнула, и мне самому стало страшно. Там копошилось нечто в этом черно-багровом дурмане, не магическое – человеческое. Безумные лица, тошнотворный запах крови, жуткий крик…

Теперь уже я бесцеремонно дернул растерявшуюся спутницу и потащил за собой прочь. Наверх, из темноты мы вынырнули держась за руки, словно малые дети. Запыхавшиеся и взъерошенные. Оставшийся за дверями звон колокольцев манил вернуться.

Илга что-то говорила, но я не слушал. Как только гнусные лабиринты остались позади, царившее во мне шалое веселье вернулось с прежней силой. Не обращая внимания на накалившиеся браслеты, я зачерпнул воздух и крепко сжал его в горсти, а, когда разомкнул пальцы, на ладони, на грязной повязке сидела крошечная, воздушная птичка. Некоторое время я тупо пялился на нее, пытаясь сообразить, что с птичкой неладно, а потом догадался, что она выпачкана моей кровью – повязка пропиталась насквозь. Беспечно ухмыльнувшись, я нашептал птице несколько восторженных фраз и подкинул вверх. Птичка упорхнула, унося Арину сумбурное послание. Не знаю, что он там разберет, но поделиться с единственным человеком, которому я доверяю, сегодняшними приключениями и главным открытием определенно стоило.

Я свободен!

Илга смотрела испытующе.

– …далеко заполночь, – смысл ею сказанного, наконец, одолел хмель.

– А мне совершенно некуда спешить! – с пьяной беспечностью заявил я.

– Зато мне утром на работу.

– Ну, так иди себе! Я, может, вообще не собираюсь назад! – признался я, дохнув ей ненароком в лицо. Она брезгливо отшатнулась. Мне показалось, что девушка вот-вот влепит мне оплеуху.

И вдруг ее злость исчезла – мгновенно и без следа, словно вода, впитавшаяся в пересушенный песок. Илга небрежно пожала плечами:

– Как скажете. Пойдемте тогда выпьем на прощание… И разойдемся.

И мы выпили рыбьего «молока» в темноватом местечке на оставшуюся после цирка мелочь. Вот забавно – Илга мне улыбалась! Немного натянуто, отводя взгляд, но улыбалась. И я внезапно вновь осознал, какая она красавица – изумительная девушка, с яркими, чистейшей морской синевы глазами, с жемчужно-розовой светящейся кожей, с приятными формами под этой мешковатой одеждой… Она отпивала из своего стакана и загадочно молчала. Она промолчала, даже когда я переместился поближе и положил руку ей на бедро, шалея от присутствия такой красоты.

– А хочешь, я перепишу твою жизнь заново? Ты станешь принцессой и знать не будешь ни о своем Яннеке, ни о стохвостах! Вот вернемся в замок, и так и сделаем. Будешь дочкой барона…

– Это возможно? – Илга непритворно заинтересовалась, распахнула глаза шире.

– Ну, – даже во хмелю я слегка смутился. – Возможно, только трудно. Но для тебя я готов напрячься.

– А сделать так, чтобы человек стал здоров?

– Опять ты за свое… Если узор гнилой, то узел на изнанке все равно распустится.

– Ты пробовал?

Когда это мы успели перейти на «ты»? Впрочем, это отличная идея! И доверительность сразу возникает.

– …много лет назад. Я должен был исправить сущность одной больной девочки. Ее отец был могучим и влиятельным магом, но даже он не мог излечить ее и решил, что это под силу только Оборотню. Он убедил Ковен… Только все равно ничего не вышло. Эмма не стала нормальной. Даже хуже – она утратила рассудок. – Я запоздало спохватился, что язык будто сам собой плетет то, что я ни с кем не обсуждал уже много лет. И не хотел обсуждать.

– Это все прошлое. Давай лучше о настоящем и будущем. Вот кем бы ты хотела стать? А хочешь, дочкой Императора?

Нет, это вовсе не гнев в ее глазах – это она так смеется. И ямочки у нее под скулами очаровательны… Это хорошо, что она смеется, потому что, когда она перестает смеяться, ее лицо становится неприятно напряженным и испуганным. Как у человека, который совершил нечто необратимое и ждет неминуемой расплаты. Но что страшного могла сотворить такая красавица?

Какая горячая у нее шея, а гладкая кожа пахнет упоительно…

– Давай сбежим вместе, а? Я даже оборву твой поводок, хочешь?

Вряд ли она поняла, о чем идет речь. Отвела глаза, вдруг тоже взяла стакан, щедро плеснув из бутылки, и решительно отхлебнула крепкого рыбьего «молока». Стерла невольно выступившие слезы.

И впрямь, что за мерзость подают в этом заведении? Тоже, как в цирке, полным-полно каких-то мелких сухих колючек, которые горчат и застревают в глотке, словно опилки, и дышать становится трудно. Сквозь накатывающую муть пронзительно и трезво смотрит Илга. Это последнее, что остается в памяти.

А потом стало темно.

* * *

Очнулся я от злого, пробирающего насквозь холода и головной боли. Мучительно медленно провел по лицу ладонью (страшно неудобной, почему-то жесткой). Приоткрыл глаза… Почему все так ярко?

Вокруг деревья. Изморозь на пожухшей траве и на рукаве моей куртки. Солнца еще нет, но вокруг уже царит предрассветная, прозрачная сумрачность.

Где это я?

Я отнял от лица левую руку и понял, отчего она показалась мне странной: из-под верхнего витка свежей и чистой повязки, торчит свернутый листок бумаги. Развернуть его стоило целой серии болезненных телодвижений. Незнакомый, угловатый почерк: «Считайте, что мы квиты и услуги проводника полностью оплачены».

Щурясь, я рассматривал записку и собственную заново перевязанную ладонь. В памяти всплывало напряженное лицо Илги и колючий привкус выпитого вина.

Оборотни способны распознавать враждебные примеси в пище. Яды, лекарства или, скажем, дурманящие вещества воспринимались мною, как колючки. Там, в цирке в напитки явно что-то подмешивали, и я игнорировал это лишь потому, что уже был пьян. И позже, выпивая в компании Илги, я тоже не отреагировал…

«…это правда, что даже капля крови Оборотня способна исцелить любого?..»

Заново перевязанная рука… Рассыпанные по траве упаковки со снотворным… Головная боль. Я сжал зубы и застонал. Казалось, стон остается на языке горькой золой.

Я огляделся, высмотрев, наконец, знакомые ориентиры. Вон замок и башня, а внизу поселок. Значит, Илга привезла меня сюда и бросила. Наверное, еще можно послать погоню, эта мерзавка наверняка сбежала, но уйти далеко не могла, ей надо заехать за женихом. Догнать ее, схватить, наказать…

Что-то шевельнулось внутри, некое смутное сожаление о несделанном. Шевельнулось и ушло.

Она могла попросить о помощи открыто, но не стала. Она могла причинить мне большие неприятности, и тоже не стала. Она могла убить меня… Нет, не думаю. Это исключено.

Я с силой тряхнул гудящей головой. Боль, конечно, лишь усилилась, но зато отвлекла от темных мыслей.

Кое-как завернувшись в напрочь выстуженную куртку, поднялся на ноги и, поначалу пошатываясь, а затем все увереннее двинулся к замковой дороге. Озябшие руки никак не отогревались. Сунул в карманы, наткнулся на нечто постороннее, выудил плоский пакетик и некоторое время тупо соображал, что же это такое… Ах да, это завалилось Илгино снотворное.

…Стены, переходы, лестницы. Смутные тени с ужасом шарахаются прочь. Некоторые нерасторопны, и я отшвыриваю их, грязно выругавшись… Огромная, показавшаяся мне просто чудовищной, тень заступает дорогу. От нее веет злой стужей.

– Господин Юг? Райтмир?

Тень съеживается, обретая очертания мага Ставора. Маг ниже меня ростом, но мне все еще чудится, что великанская тень по-прежнему высится за его плечами. Ставор чем-то недоволен. Лицо его спокойно, голос негромок, однако недовольство колышется вокруг него темным облаком, полным грозовых разрядов.

– …вы вольны распоряжаться свободным временем на острове по собственному усмотрению…

О чем это он? Я делаю попытку сосредоточиться. Суровость Ставора смешана с легким презрительным снисхождением и отдает тухлятиной. Так смотрят на элитного кобеля, вернувшегося домой в репьях после шального загула в компании окрестных дворняг. Это не раздражает, это бесит. Да как он смеет?

Однако пока я осмысливаю, что к чему, борясь с накатывающей мутью, Ставор уже продолжает:

– …но, общаясь с людьми, извольте держать себя в руках, – интонации его скучны, даже особого укора не слышно, но меня словно по щекам хлестнуло, частично выбивая дурман.

– Да какая разница? – глухо осведомился я. – Я же Оборотень! Чудовище.

– И, тем не менее, я настоятельно рекомендую вам вести себя достойно.

Подспудно тлевшее, искавшее выход, бешенство распускается слепящими протуберанцами.

– Не указывайте мне что… – сипло, но взвинчено начал было я.

И не договорил. Повторно номер, проделанный в Черноскале с насморочным Гостем, не прошел. Не тот партнер.

Земля под ногами мягко содрогнулась – где-то внизу пришли в движение могучие корни. Ставор не шевелился, но я буквально всем продрогшим телом ощущал этот скребущий, томительный звук от которого сразу бросило в дрожь. То, что двигалось там, без особого труда скрутит наглеца Оборотня.

В голове вдруг прояснилось. А что, если… Время делать выбор? Или идти до конца, испробовать свою мифическую мощь, намертво сцепившись с противником, отрезая пути назад или… Отступить и покориться.

Амулет туго завибрировал.

«Чего ты боишься?» – спрашивал мертвый дракон на острове. Вот этого самого мига. Когда нужно будет окончательно решить, человеком мне жить дальше или Оборотнем. Навсегда.

– Не стоит… – Ставор наблюдал за мной очень внимательно. Потом протянул руку (я отпрянул) и, прихватив за цепочку, вытащил из-за ворота моей рубашки амулет. Приподнял уголки губ. – Много лет назад я был одним из тех, кто надел его тебе на шею.

Да! Вот почему этот голос показался мне смутно знакомым.

Маг провел большим пальцем по узору на металле; слегка нахмурился, словно почувствовал нечто неожиданное, но продолжил все тем же ровным тоном:

– Возможно, ты сломаешь печати и окончательно обратишься. Возможно, ты сомнешь даже меня, если в твоей крови спит сила всех сгинувших Оборотней… Ты объявишь войну и тебе придется идти до конца. Но может, за тобой ничего нет или ты вмиг сгоришь, ибо могущество то слишком велико для одного человека.

– Это… это все равно лучше, чем жить… на удавке, – хрипло выдохнул я. Каждый глоток воздуха жег глотку.

– Все мы живем на поводках обязанностей, страстей и привязанностей. Но если уж рвать цепи, то не из пустого каприза, а ради чего-то значительного… – Тон Ставора внезапно смягчился. – Прости меня, мальчик, я поторопился. Мне следовало заметить, что ты сейчас не в себе… Ступай. Хотя, погоди…

Я, зачарованно шагнув было мимо, покорно застыл и даже не дернулся, когда Ставор поднес к моему лицу раскрытую, сухую ладонь и провел перед глазами. Мелькнули темные трещинки на светлой коже. Раскалывающая голову боль исчезла, а на лицо словно легла слегка тесноватая маска.

– Ты так непоседлив, что «лик» лучше носить постоянно.

Он не желал меня унизить. Просто мимоходом продемонстрировал сегодняшнюю расстановку сил и напомнил правила игры. Если я остаюсь в игре, то вынужден снова принять их.

* * *

Вернулся…

Я вернулся обратно. А если вернулся, то молчи и терпи. Потому что вернулся. И незачем обвинять Илгу, что она притащила меня назад. Я мог уйти, но не ушел. И когда я спьяну кричал ей, что не вернусь никогда, я знал, что это просто бахвальство. Пустые слова. Почему? Потому что я трус и дурак? Потому что не готов? Потому что не знаю, как жить в мире и привык быть Оборотнем?..

Потому что мне незачем уходить. Ставор прав – рвать цепи стоит ради чего-то или ради кого-то… А ради себя самого? Стою ли я этого?

Шалое чувство вчерашней свободы не ушло, но залегло куда-то в подсознание, на задворки души. Ждать своего часа или гнить, отравляя миазмами.

Ох, до чего же паршиво… И от выжирающего изнутри стыда и неясного сожаления, и от воспоминаний о вчерашнем безумии и предательстве Илги (хотя в чем она тебя предала? она и не считала тебя своим другом…) и от накатившей простуды. Скорчившись на постели, я пережидал приступы озноба и жара. Прямо напротив кровати на кресле лежало безжизненное и темное «око», найденное внизу. В нем я видел только самого себя – скрюченного, жалкого… Мерзкое зрелище, но сил нет отвернуться.

А потом в поле зрения вплыла встревоженная физиономия Эввара.

– Райтмир? – Он наклонил голову, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Вы не спите?

– Уйдите, Эввар, – тускло отозвался я, пытаясь смотреть сквозь нежданного гостя и продолжать упиваться собственным ничтожеством. Отражение в мелком шаре очень этому способствовало.

– Простите за вторжение. Я стучал, стучал внизу, но вы не отвечали и я…

– …забеспокоился. Вы слишком много беспокоитесь по пустякам. Вам нечем больше заняться? У вас нет друзей или любимой женщины? Наверняка, нет… Тогда сходите в… в цирк! – Слово оказалось таким черствым, что, похоже, ссадило язык.

На круглых щеках Эввара проступили пунцовые пятна. Губы стиснулись, потеряв цвет и превратив рот в кривой разрез, который все же разомкнулся, выталкивая звуки через силу:

– Да. У меня нет друзей и любимой. И никогда не было.

– Мне-то что за дело… – я равнодушно зажмурился.

Услышал, как непрошенный гость уходит, шумно топая. А потом возвращается. Много прошло времени или мало, не могу сказать. Для меня время обратилось в одну долгую, полную душных видений, минуту.

– Вот, выпейте! Это прекрасное целебное средство, любое недомогание как рукой снимет.

Я так удивился, что приподнялся, преодолевая слабость, и озадаченно уставился на керамическую кружку, полную мутной жидкости. От нее знакомо пахло. Тогда, на Плоскодонце Илга предложила мне нечто похожее.

– Э, нет… – я мрачно ухмыльнулся. – Больше ничего из чужих рук я не пью!

– Райтмир, вы явно нездоровы.

– Эввар, – я глядел на его щекастую простецкую физиономию снизу вверх. – Как вам еще дать понять, что меня раздражает ваше присутствие? Хотите, чтобы я вас оскорбил?

Он промолчал, сел в кресло напротив, скрыв своим обширным задом валявшееся там «око» и, кажется, даже не заметил этого. Кружку он по-прежнему держал в руках. Большие телячьи глаза смотрели печально.

– Я зашел к вам поговорить. Не знал, что вы нездоровы… Теперь, наверное, разговор неуместен.

– Если лучший способ от вас отвязаться, это выслушать, то говорите.

– Мне кажется сейчас…

– Или убирайтесь отсюда.

Эввар вздохнул, баюкая в больших ладонях кружку. Затем решился:

– Мне нужна ваша помощь. Я знаю, вы выполнили свою часть обязательств и сам Ставор сказал, что вы вольны в своем выборе. И что искать Кассия вам неинтересно. Но… Мне не справиться одному.

– Так не беритесь за то, с чем вы не в состоянии справиться.

– Есть истории, которые обязательно должны быть завершены.

– Эввар! Скажите толком, что вам нужно? Я скажу «нет» и мы, наконец, расстанемся.

Эввар не желал слышать хамства. Помаргивал грустно из-под неровной челки и заговорил лишь после новой вдумчивой паузы:

– Вас часто принуждали делать что-то по велению других. Я не могу… да и не хочу заставлять вас. Я могу только попросить – помогите мне найти отца или его тело. Одному мне не пройти на дальние острова.

В общем, примерно этого я ждал. И заинтересовался помимо воли:

– Зачем? Нет, семейные узы это, конечно, священно, но рисковать жизнью?.. Вы не похожи на человека, который способен…

К моему величайшему изумлению, Эввар меня горячо перебил:

– Вот именно! Я не похож на человека, который способен. Я предпочитаю уют библиотеки и свою скучную работу по первичным материям. Она будет не блестящей, но добротной… И я буду день за днем приходить в библиотеку, заниматься обыкновенными делами, раскланиваться с одними и теми же людьми… Мне трудно вырваться, я уже привык. Я обычный.

– Что в этом плохого? Это гораздо лучше, чем быть необычным. Поверьте тому, кто оценил это на собственной шкуре.

– Нет, – Эввар помотал тяжелой головой. – Дело не в том, кто мы по рождению… Есть императоры, имени которых без учебника истории не вспомнишь. А есть простой рыбак Вайно Удильщик, сказки которого знают детишки на любом острове, – он воодушевленно заерзал, расплескивая содержимое чашки и не замечая этого. – Понимаете? Люди совершают нечто большее, чем уготовано им обстоятельствами! Они светятся сами и озаряют других! А есть те, чья жизнь – всего лишь тень на обороте будней. Они исчезнут – и тени вместе с ними. И ничего не останется.

Как тебя, однако, несет…

– Заведите ребенка, – сквозь зубы посоветовал я. – Говорят, помогает.

– Моему отцу это не помогло, – Эввар улыбнулся без обиды. – Он тоже был обычным. Неудачником, как звали его. Может, и правда… Но так было, пока он не исчез.

– Вы хотите изменить свою жизнь за счет тайны отца?

– Нет. Я хочу разыскать отца. Сделать хоть что-то для него. Мне кажется, это неправильно оставить его где-то там лежать. Даже мертвому важно, чтобы его нашел близкий человек… Его тайны меня не заботят, боюсь мне они, наверняка, не по зубам.

– Ставор назвал вас «талантливым молодым магом», – растерянно заметил я.

– Он всех так называет. Он очень добр.

– Как сказать… – с чувством усомнился я.

Эввар смотрел на кружку в своих руках. И явно видел свое отражение – мелкое и невнятное. Я, наверное, с таким же отвращением рассматривал себя недавно в «оке». Параллель показалась мне неприятной.

– …у меня работа, которая вроде бы получается, но к которой у меня не лежит душа…

Хм, знакомо!

– …коли я пропаду, горевать обо мне никто особо не станет…

Он не ждал возражений, и я молчал. Было очень неуютно.

– Типичный портрет неудачника, – невесело засмеялся Эввар. – Делаю, что велят люди или обстоятельства, а не то, что хочу сам. Наверное, только магия может что-то изменить.

Молодой маг вскочил и валко прошелся по комнате, скрипя половицами и небрежно балансируя наполненной чашкой, которая, похоже, придавала ему уверенности.

– И чудо случилось! Я так обрадовался, когда вы появились на Пепельном ожерелье…

– По вашему виду это было незаметно, – вставил я, чтобы не молчать так упорно. Но он даже не услышал.

– …это был шанс, последний камешек на весах! То, что перевернет, наконец, обстоятельства!

Надо же… Заранее, что ли, речь заготовил?

Эввар вдохновенно взмахнул свободной рукой:

– Это как в той легенде, про Дыру в иное, которую стерегли Оборотни в Черном замке. Ведь говорят же, что туда стекается все зло, сотворенное людьми, и однажды его станет столько, что накопится критическая масса и… Мир обернется. Так и с каждым человеком.

Ну отчего все разговоры сводятся на Оборотней? Или это у меня паранойя? И без того мерзкое настроение испортилось безвозвратно. Критическая масса Оборотня. Чудо, значит… Если хочешь обернуться другим человеком – действуй сам. А не сажай себе Оборотня на шею для придания веса.

Он еще говорил, когда я отрицательно покачал головой:

– Эввар, я не пойду с вами.

– Почему? – в голосе снова не обида, а только замешательство.

– Не хочу.

Этот аргумент действует безотказно. Во всяком случае, на тех, у кого нет полномочий тянуть меня за поводок.

– Понимаю, – Он не стал спорить. И даже не попытался. Наверное, был заранее готов к отказу. – В таком случае… – Эввар осмотрелся в поисках места, куда пристроить злополучную чашку. – Простите, что напрасно вас потревожил. Мне нужно было догадаться, что мои личные дела не имеют к вам никакого отношения… – Чашку пришлось поставить на пол. В темной жидкости закачались теперь уже два наших отражения. – Извините.

Он вышел за дверь. Я разглядывал потолок, перекатившись на спину. Не понравился мне финал нашего разговора. Не потому, что Эввар покорно принял отказ. А потому, что он принял его уже имея собственное решение на этот счет. Иначе реагировал бы по другому.

А ведь этот пафосный олух полезет на острова один. Голову даю на отсечение. После всего, что он тут плел… Полезет и умрет. И кто будет виноват?

Я сорвался с места. Хорошо, что в башне такие длинные лестницы и такая отличная акустика.

– Эввар!

Он мигом вернулся, встревоженный и запыхавшийся:

– Что случилось?! Вам плохо? Врача?

– Ты ведь не пойдешь туда один? – в упор осведомился я. Ноги держали неважно, потому пришлось опереться боком о стену.

Эввар заморгал, заметно смутившись. Лицо его вытянулось, как у карапуза, пойманного с поличным. И лгать он не умел совсем. Но на это раз попробовал.

– Конечно, нет! – Он очень старался быть убедительным, жаль, практики явно не хватало.

– Хорошо, – я невольно усмехнулся. – Я помогу тебе. В разумных пределах… – Последняя добавка смазала торжество момента, но Эввар простодушно просиял, рассыпался в благодарностях, снова превращаясь в привычного уже неуклюжего увальня.

– Почему ты передумал? – от избытка чувств он даже забыл про вежливость.

Я неопределенно повел плечами. Не рассказывать же Эввару о чудесах, которые и впрямь случаются. Но не тогда, когда прибывает на остров Оборотень, а когда непутевые маги, преодолев собственную нерешительность, топают наниматься к нему в проводники.

Когда Эввар ушел я, не спеша, перекатывая на языке каждый глоток, выпил оставленное им лекарство и провалился в сон, без сновидений.