Текст книги "Тень на обороте"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– Так ты про эту светловолосую девушку говорила? – в смятении переспросил я.

– Да. Ты ее искал?

Вместо ответа, я перебрался поближе к утомленно сгорбившейся Эллае, которая держала на коленях голову несостоявшейся русалки. Отвел спутанные, пахнущие йодом пряди волос, вглядываясь в слегка порозовевшее лицо. Затеплившаяся было безумная надежда на ошибку растворилась бесследно. Нет, на обман зрения не спишешь – это действительно Илга.

– А сколько было светловолосых среди русалок?

– Не знаю.

Две «икринки» так и остались невскрытыми. А из тех, кого я освободил, некоторые, скорее всего погибнут, особенно, если не вернутся к своим хозяевам. Измененные не живут долго. Тем более те, чье изменение необратимо.

Отодвинувшись, я принялся инвентаризировать имущество. Надо сказать, верная куртка сослужила добрую службу, из глубоких карманов ничего не выпало. Ни мутный шар «ока» (или неведомый Ключ?), ни пакет со снотворным (заговоренная бумага не пропустила воду, но похоже порошок сбился комом), ни украденный нож (острый, добротный).

– Что это? – внезапно встревожилась Эллая, вглядываясь в ночь.

Я тоже обернулся, пытаясь рассмотреть источник ее беспокойства. В темноте затаилось ожидание. Что-то двигалось там, медленно, осторожно, водило бесшумные хороводы за пределами пятна света. Ветер принес звериный запах.

– Волки… – шепотом констатировал я, похолодев. – На дерево… быстро!

Хорошо еще, что дубы и вязы тут росли древние, разлапистые, со скомканной глубокими складками корой. Правда, втаскивать наверх безвольное тело – задачка не из легких. И вещи пришлось бросить возле костра. Но мы успели… Приземистые твари появились внизу с запозданием, завертелись вокруг ствола, задирая длинноносые морды. Свет огня отражался в зрачках и играл тусклыми блесками на чешуйчатых панцирях спин.

– Костяные волки, – авторитетно заметила, как мне показалось, не особенно испуганная Эллая. – Ты отгонишь их?

– Чем? – возмутился я, едва сдерживая дрожь. Из всей одежды удалось прихватить только куртку, но она до конца не просохла.

– Ты же маг! – напомнила простодушно Эллая.

Я закатил глаза.

Волки лениво ходили внизу, все больше смелея, безбоязненно подступая к костру и вороша оставленные вещи. Пахло псиной и дымом. Ветер шевелил ветви, изредка осыпая нас сором и отжившими листьями. Шумно вздыхал неразличимый океан. А до утра было еще очень далеко.

Самое время для отвлеченных разговоров.

– Скажи, Эллая, а как ты попала в это проклятый цирк? – я устроился на насесте поудобнее.

– По дурости… Которую еще «бабьей» кличут. Захотелось приключений.

…Молодой бондарь привел в свой дом жену, смешливую красавицу. И все-то у них поначалу было ладно, споро, ясно. Муж работяга, жена-хлопотунья, дом полная чаша, дочка появилась… Только дочка родилась непоседой, да и домашнее хозяйство требовало все больше времени. Слишком юной выскочила Эллая замуж, не наигралась с подружками и оттого заскучала, истомилась по былому веселью. А тут, как назло, пестрый цирк через деревню проходил.

– Сама не знаю, как я пошла за ними… – тихо призналась Эллая, глядя, как кружат вокруг ствола зевающие волки. – Люди говорят, в колокольцах у них манящая сила наколдована. А может, после серых-то дней мне цирк показался нарядным, будто птица волшебная залетела… Ох, и песни они пели, про звезды в глазах врали… – Даже в сумраке было заметно, как зарделись мокрые от слез скулы женщины. – Муж мой, Львен, он все больше «хозяюшка моя» называл, а про звезды не поминал… Поверила им и ушла, как была в одном платье. Я ж тогда и знать еще не знала, что ребенка уже ношу, и что им мой ребенок понадобился. А Ханна… Она детей чует.

Эллая поспешно вытерла ладонью щеки, отворачиваясь, а потом спросила жадно:

– А Львен-то как?

– Ищет. К Оборотню хотел обратиться за помощью.

– О! – глаза женщины испуганно округлились. – Надо домой… Домой быстрее! Натворит же он глупостей!

Быстрее домой… Качнулся, потеплев, амулет. Внизу ворчали, сражаясь за место у корней, костяные волки. Ночь текла мимо нас, тая неведомое.

…– Эй! Эй там, наверху! Вы люди?

Бодрый незнакомый голос разнес мутный сон в клочья. Я едва не сверзился в ветки, удержавшись занемевшими руками и спешно перехватывая поползшую вниз спеленатую Илгу. Рядом охнула, зашевелившись, Эллая.

– Или вы птицы? – не унимался низкий голос.

Ночь сменилась холодным, прозрачным утром. Небо на востоке просторно подернулось розовым. Океан рокотавший во тьме, присмирел и едва шептал. Волки исчезли. Им на смену явился обросший бородой коренастый человек, что подбоченившись, таращился на нас снизу вверх.

* * *

…Дом Ивуша Хлебоеда напоминал своего хозяина низкой посадкой, крепким сложением и длинными космами седого мха, свисающими с покатой крыши. По обычаю в стене, обращенной к океану, было прорезано три окна, но два крайних подслеповато щурились прикрытыми ставнями. «Это чтобы гуголь не заглядывал», – непонятно пояснил Хлебоед. – «А то он в гости напросится…»

Не знаю, чем вызвано нежелание Хлебоеда видеть в своем доме неведомого «гуголя», но к гостям он относился душевно. Без разговоров выставил на приземистый стол деревянные посудины: с мясным гуляшом; с запеченной до хрустящей корочки рыбой; с ломтями ноздреватого, ярко-желтого на срезе хлеба; с тягучим, одуряюще пахнущим медом; с круглыми комками белого козьего сыра и россыпями разноцветных моченых и свежих ягод.

– Это откуда ж вас таких вынесло? – осведомился Хлебоед лишь после того, как непрошеные гости отвалились от очередной порции без видимого усилия воли.

– Разбилась лодка… Еле добрались до берега, – сочинил на скорую руку я.

– А тут волки, – тоненько присовокупила Эллая, трогательно сцепив руки на животе.

Поверил Хлебоед этой новорожденной басенке или нет, по лицу не определишь. И борода, крепко пробитая сединой, мешает и спокойная, все принимающая улыбка.

– Волки-то сейчас больше балуют, сытые после лета. Как и прочее зверье. А то в другое время на дереве не отсиделись бы… Да и лес пока смирный. Повезло.

– Настоящий живой лес? – восхищенно выдохнула Эллая. Хотя после близкого знакомства с хищной травой восторга в ее голосе должно было поубавиться.

– Так тут раньше заповедник был. Когда еще хозяева жили.

– Какие хозяева?

– Знамо какие, – усмехнулся чуть шире Хлебоед. – Которых ныне нету. У них все волчьи земли под лесом стояли, да только, как сгинули они, так чащи и порубили. Вот разве что здесь чуть осталось. Моего деда сюда прислали с лесом ладить. А после так и прижились… Я вот теперь один век коротаю, да не жалуюсь.

– Поладили с лесом?

– А как же.

Значит, мы все еще в Волчьем Уделе. Впрочем, я так и подозревал. Парусник не мог утащить нас далеко.

– Есть здесь поблизости селения? Нам лекарь нужен… Да и домой вернуться.

– Большой поселок у нас на Носу, там и корабли пристают, но туда… – хозяин в задумчивости собрал морщинами лоб. – Враз не обернешься. Дорога, правда, хорошая, еще с давних времен уцелела. А под боком село есть… Со знахаркой. Только не знаю советовать ли вам туда идти.

– Почему?

– Так… – неопределенно отозвался Хлебоед. Выпятил из бороды нижнюю губу, подумал и веско добавил: – Звери у них.

– Что за звери?

– Вызвери.

– Мы звери? – от неожиданности обидевшись, переспросил я.

– Называются так – вызвери, – терпеливо, как несмышленышу, пояснил Хлебоед. – Для города растят.

– Злые и кусачие? Чужих не любят?

– Не в этом дело…

– Владельцы неприветливые?

– Напротив! Примут с радостью, – с той же неясной интонацией пообещал Хлебоед.

– И не отпустят? – перебирал я варианты.

Хлебоед на это повел широкими плечами:

– Куда они денутся… – и хмыкнул, почесав бровь.

– Тогда в чем дело?

– Не надо бы вам туда… – Хлебоед покосился на осоловевшую от сытости и тепла Эллаю. Большая деревянная ложка в его заскорузлых пальцах бестолково вращалась, словно флюгер, реагируя на мысленные колебания лесника.

Ложка остановилась. Черенок ее указывал на меня. Решение было принято. И судя по затянувшейся паузе – о странностях соседей Хлебоед решил отчего-то умолчать.

Поэтому я поинтересовался:

– До поселка на Носу сколько добираться?

Оказалось, что пешком, да еще в компании беременной и бесчувственной, добираться придется долго. К зиме бы успеть… Я затосковал. Эллая смотрела на меня умоляюще, не отрываясь, боясь моргнуть. Видно опасалась, что стоит ей отвести взгляд, как я исчезну. И оттого, что она практически читала мои мысли, становилось не по себе.

Хлебоед откинулся к стене со вздохом. Над ним, на кованых крюках, выбитых в древесину, лежала тяжелая военная секира. Лезвие выщерблено, но наточено и вычищено. По светлому металлу вьется надпись: «Благословение Императора Ивушу Хлебоеду».

– …но позади дома у меня есть телега, на воздушном поясе. Только она старая, может, руны давно выдохлись. Раньше жена моя, бывало, все за обновками ездила…

Я живо встрепенулся:

– А глянуть можно?

Телега и впрямь оказалась стара, руны на боках почти стерлись, но достаточно было потереть их несколько раз, как повозка пошевелилась, грузно выворачиваясь из заваливающего ее отсыревшего лапника. Поднялась криво над землей… Хлебоед согласился отдать ее и еще кое-что из одежды своей жены для Илги в обмен на услугу. «Тяжело мне уже одному дрова-то колоть. А ты парень молодой…»

Лес за домом Хлебоеда угрюмо ворчал и неприязненно шевелил ветвями, пока мы выбирали и пилили высохшие деревья. И помощник крепкому Хлебоеду был нужен так же, как паруснику – колеса.

Случайно или нет, но передохнуть мы остановились возле большого камня, изъязвленного временем и непогодой. Сбив полоску ярко-зеленого мха с его макушки, я разобрал очертания значков, почти затерявшихся среди трещин. На самом верху темнело знакомое клеймо – руна обозначающая двуликое солнце. Знак Югов. Мои предки везде поспели.

Я перехватил испытующий взгляд Хлебоеда.

– Это об этих хозяевах вы говорили?

– О них.

– Чем они здесь занимались?

– Животноводством, – Хлебоед неожиданно широко ухмыльнулся. – Особым, конечно. Если вы понимаете, – сказал он это с легким нажимом, но смотрел в сторону, наблюдая как гривастая белка ловко взбирается по сосновому стволу.

– Я в животноводстве, тем более особом, не силен, – честно признался я. – Коров, что ли, разводили?

– Зачем им коровы… Слышите? – Хлебоед выставил узловатый палец и чуть склонил голову.

Звонко перекликались птицы. Перебирали шелестящие аккорды ветви. Дышал невидимый океан. Его присутствие насыщало каждый треск и шорох, заставляло звучать по-новому.

– Что слышать?

– Не ушами!

Я приподнял бровь. И вдруг задумался. Как присутствие океана оттеняло лесной фон, так и нечто могучее, незримое, но мощное существовало вокруг. Придавая даже простой белке избыточную бойкость. Чувствовалось, что лес кишит жизнью, которую нельзя увидеть.

– Почувствовали, – с удовлетворением констатировал Хлебоед, глядя на меня. – Странно здесь все… Я уж не говорю про деревья. Столько веков минуло, а они не спят до сих пор. Но здешнего волка надо убить несколько раз, чтобы он больше не встал.

– Панцирные волки живучие.

– Не настолько.

– Хотите сказать, что прежние хозяева особых волков выводили?

– Волки тут сами развелись, когда острова опустели. Падали много было, – Хлебоед недовольно поморщился. – Дело в другом. Поговаривают, что… что зверье здешнее не только поверху ходит, но и по… другой стороне. Верх-то пришлые маги почистили, а тех, кто остался Там, – он интонацией выделил последнее слово, – не тронули. Вот с тех пор они и плодятся на…

…изнанке, – подсказал я мысленно.

– …загон переполнен, а выхода нет, как ушли хозяева. Оттого тут все отравлено. Живет чужой силой, что заперта, но просачивается с обратной стороны.

– Тогда им никто уже не поможет, – я выдернул из рассохшегося ствола топор. – Хозяева ушли навсегда.

– Нехорошо это, – вдруг твердо заявил Хлебоед, но прежде, чем я успел удивиться, пояснил: – Бросать скотину взаперти. Она ж не виновата.

Это ты Ковену высших магов скажи! И не надо на меня так смотреть… Мне после взглядов Малича все нипочем.

Хлебоед снова усмехнулся, развязал шнурок котомки, прихваченной из дома, и добыл краюху уже порезанного хлеба, переложенную ломтями щедро наперченного мяса. Протянул один кусок мне. Я машинально протянул руку. Солнечные блики нахально прыгнули по выскользнувшему из рукава браслету.

За всей этой кутерьмой я порядком утратил бдительность, благо, что Эллая верила в фальшь моего оборотничества. А ведь Хлебоед не мог не заметить амулет и браслеты. И наверняка имел представление об их предназначении. Человек, на стене которого покоится секира с имперской благодарностью, знал не понаслышке, что такое знак Оборотня.

Но он молчал, отвернувшись и любуясь переливом листвы в кронах. Я молчал тоже, жуя хлеб и мясо, незаметно утратившие свой вкус.

* * *

А когда мы вернулись к дому, нас уже поджидали. На завалинке перед домом в компании Эллаи восседала старушенция, нагруженная охапкой хвороста, который она нянчила бдительно, как младенца.

– Ага, – неприязненно пробормотал Ивуш. – Вот и знахарка подоспела, не иначе, как почуяла. Зовут Елка.

Если в бабке что-то и было от елки, так это слегка колючий взгляд, а так она больше походила на подсевшую сдобу – кривоватая, но пухлая, округлая, облитая плотно повязанным белым платком, как глазурью.

– А я смотрю гости у тебя, Ивуш, – знахарка заулыбалась приветливо.

– Уезжают уже, – Ивуш всадил топор в колоду с такой силой, что та, крякнув, раскололась. Оглянулся на меня: – Повозка, как договаривались, ваша.

– Куда ж ты гонишь их? – бабка покачала головой с укоризной. – Мне вот Эллая сказывала, что беда с ними приключилась. Помощь нужна.

Ага, уже познакомились. Кто б сомневался. Эллая на меня смотрела виновато, и живот трогательно обняла руками.

– Торопятся они, – буркнул Ивуш.

– Неужто и до вечера не задержатся? Девоньке-то беспамятной исцеление нужно… Немедля.

Я заколебался. В глубине души зародилась малодушная надежда – вот сбросить бы сейчас обеих спутниц на добрых селян. Сдать живой груз кому-то помилосерднее, чем загулявший Оборотень. Наверняка не обидят, исцелят, и до причала потом добраться помогут. Мне-то эта обуза зачем?

– Так, значит, – рот будто сам собой с готовностью открылся, – село рядом?

Эллая явно обрадовалась. Ивуш угрюмо пожал плечами и отвернулся. Бабка Елка засуетилась, живо ссыпала свой хворост на корму свежеприобретенной повозки, устраиваясь рядом с беспамятной Илгой.

– Ничего… – шептала Елка, склонившись над девушкой. – Отойдет девочка, дайте время. Сильная, молодая. Гложет ее что-то, вот и не рвется возвращаться обратно. А чары уже рваные, едва держатся чары, развести их проще простого… Не в них дело.

Ивуш звучно сплюнул и скрылся в доме.

…Зашуршали высохшие метелки о днище просевшей повозки. Повозка двигалась рывками, то припадая к самой земле, а то норовя взбрыкнуть, как крестокрыл. Руны тихо, мелодично напевали, но стоило ветру стихнуть, как повозка смолкала, старалась повернуться боком и скрежетала днищем о камни тракта.

Впрочем, село и впрямь оказалось рядом. Только свернуть за рощицу из осин. Совсем немаленькое, хоть и угнездилось в глуши.

Добротные трехоконные дома выстроены в два ряда. Пахнет дымом и навозом. Местные с интересом провожали нас взглядами, не спеша возвращаться к своим делам. Кивали приветливо. Даже собаки не лаяли, а хвостами виляли.

Мы с Эллаей тоже усердно вертели головами. То ли времени у аборигенов было в избытке, то ли все они обладали исключительной тягой к творчеству, но по скамьям, ставням, калиткам в устрашающем количестве полз резной деревянный плющ, летали бесчисленные бабочки и птицы, скакали полчища, белок, оленей и волков. Наверное, во всем окрестном лесу столько не водится…

Возле дома, вопреки здешней традиции, в одно окно, зато украшенного флюгером с совой, старушка нетерпеливо заерзала, вознамерившись соскочит с повозки.

– Вот и прибыли! – бабка Елка проворно выскочила из повозки, не забыв про хворост. – Вы молодой господин, тут побудьте, нам посекретничать надо, по-женски…

Я не возражал. Только занес Илгу в горницу, мельком поразившись изобилию звериных шкур, которыми было выложено знахаркино гнездо. Причем, – я мог дать на отсечение любую руку, – в здешних краях такого зверья сроду не водилось.

Потом хозяйка выставила меня за дверь.

Солнце прочно уселось на вершины высоченных кедров, не желая скатываться вниз. Но если не поторопиться, то в путь придется отправиться в ночь… Я воровато глянул на затворенную дверь. А если уйти? Ну что или кто меня держит? Неудавшаяся убийца Илга? Или Эллая, которую я едва знаю?

Может, вот прямо сейчас и…

– А вы из города? – веснушчатый пацан плюхнулся рядом на скамью, посидел пару минут тихо, полируя ладонью загривок вырезанного на спинке медведя и, наконец, не выдержал.

– Можно сказать и так.

– А железные города под водой видели?

– Приходилось.

– Они точно железные?

– Не совсем…

Я вспомнил, как подводная лодка с силой оттолкнулась щупальцами и плавно погрузилась в чернильную тьму, освещая путь мощным фонарем на носу. И как снизу, вымытые из мрака холодным светом, поднялись изгрызенные остовы древних башен. Каменная плоть сходила с металлической арматуры, как гнилое мясо с костей.

– Правда, что их построили еще до начала мира?

– Ученые так думают.

– До Оборота?

– До того, как почти всю сушу затопило.

Грязный палец с заусенцами потянулся к приоткрытому рту. Отдернулся тут же, и пацан смущенно сделал вид, что намеревался почесать нос. Солидно пожевал губами и, тщательно сдерживая интерес, снова спросил:

– А верно, что…

Я попытался перехватить инициативу:

– Да что я тебе могу еще рассказать? Тут к вам, небось купцы забредают, да и сами ваши, наверное, ездят на другие острова.

– Что купцы! – веснушчатый пренебрежительно скривился. – Они слова лишнего не скажут. Приедут, шкуры или зверье заберут, и поминай, как звали.

– А кто же… – начал было я, но осекся, увидев, как улицу пересекает светленькая девочка, за которой бредет, потряхивая серебристой гривой, настоящий белый конь. Зверь заметно прихрамывал на заднюю ногу, но в целом выглядел отлично. И неуместно.

– Это Журка, – проследив за моим взглядом, обыденно представил веснушчатый то ли девочку, то ли лошадь.

Смотритель императорского заповедника, господин Яво Грифень, за каждую из десяти доверенных его опеке исконных лошадей без размышлений пожертвует головой. Потому что если с ними что-то случится, головы ему все равно не сносить. Ибо считается, что десять ныне здравствующих императорских лошадей – последние в мире.

А вот эту кто-нибудь учел в статистике?

У меня даже дыхание перехватило:

– Откуда он взялся?

– Живет с прошлого года, – пацан скучно сморщился, – оставили играть, сказали, что негодный.

– Кому «негодный»?

Ответа я не получил, потому что веснушчатый резво скатился со скамейки и сгинул в бурьяне, только метелки закачались. А ко мне подступила, заискивающе улыбаясь, дебелая тетка в платье, отороченном мехом.

– Вы надолго к нам? – и, не дожидаясь ответа, зачастила, помаргивая белесыми, как у коровы, ресницами. – Ежели вы ночевать надумаете, то во-он в тот дом загляните, под желтой крышей. У меня и горница чистая, и белье с лавандовым духом…

Слегка сбитый с толку этим внезапным и настойчивым гостеприимством, я машинально покивал. И, пожалуй, только теперь обратил внимание, что за время, которое я провел на лавке, мимо приветливо и старательно улыбаясь, продефилировало едва ли не все село. Туда – сюда…

Должно радовать – такие милые люди, а почему-то настораживает… Было в их взглядах что-то покупательское, предвкушающее. А вдруг они людоеды?

– Да вы не волнуйтесь! – вдруг засмеялась женщина, наверное, приметившая мои сомнения. – Просто гости к нам редко заглядывают, а новостей с большой земли страсть, как не хватает! Я б послушала… Да и вас на праздник ждем.

– А что за праздник?

– Звери шкуры стали менять.

– Это которые вызвери?

Она снова засмеялась, может быть, излишне громко, и проницательно предположила:

– Вы у Хлебоеда были! Он их по-старинному зовет и считает, что их еще Оборотни вывели. А для нас – звери есть звери… – тетка небрежно повела округлыми плечами. – Ну как, остаетесь?

– Можно на этих ваших вызверей посмотреть? – сам не знаю зачем, осведомился я.

Собеседница дернулась. Едва заметно, но все же напряжение прошило ее, как игла, от макушки до пяток. И отпустило. Только в улыбке затаилась едва заметная фальшь.

– Конечно, увидите, коли сами хотите. Завтра.

Она поспешила уйти, заметая следы обшитым мехом подолом. Но с другой стороны тут же подсел плешивый рыжий мужичок, оглаживающий клочковатую бороду. Завел малопонятную историю о том, как у него в прошлом году купец торговал шкуру зимороста. Все бы ничего, но на севере зиморосты не водились вовсе.

Навязчивое внимание аборигенов порядком сбивало с толку, опутывало, как сетью, удерживая на месте. Я все никак не мог принять решение – оставаться или бежать. А потом возвратилась Эллая – притихшая, встревоженная, ступающая по земле, словно по стеклу.

– Что-то не так?

– Что? – поглощенная своими мыслями, она встрепенулась с запозданием. – Нет, нет, все хорошо… – и Эллая машинально погладила свой живот. Кажется, отвечала она не мне, а тому, кто внутри.

– Тебе показалось, – устало и безразлично предположила Эллая, когда я поделился беспокойством. – Очень славные люди. Знахарка даже отказалась от денег.

– Правильно отказалась. Откуда нам их взять?

– …и место здесь хорошее. Я чувствую.

Измученное лицо женщины само по себе было красноречиво. Беременной шастать в трясучей телеге по проселочным дорогам противопоказано. Я уж не говорю про полеты и холодные ночевки… Но на душе все равно кошки скребут. Может, оттого, что руку дергает болью все сильнее?

Я заметил, что Эллая тоже старается прятать распухшую ладонь. На Илге метки не было. Ведь русалок и так держали взаперти.

– Эллая… Я думаю немного поколдовать. Это может показаться тебе… неприятным. Я могу потерять сознание. Возможно, я стану стонать или кричать…

– Кричать? – перепугалась женщина.

– Не обращай внимания.

Она послушно, хотя и боязливо, кивнула. Я прислонился спиной к теплому боку дома, уставившись в высокое, занесенное легкой метелью облаков, небо. Похоже, скоро опять будет дождь…

…небо моргнуло и стало тяжелым, свинцовым, изрытым буграми и впадинами.

Я поднял руку. Браслет лохматился алыми протуберанцами.

Ладонь была словно прошита грубыми, кривыми стежками. От толстых черных нитей уже расползались гнилостные пятна. Но хуже всего было другое: крепясь к стежкам, тянулись бесконечные, пропадающие за горизонтом волокна, отвратительно похожие на грязные волосы… Вот оно что. Некроманту всего и надо, что намотать нить на клубок, подтягивая жертву к себе. Или, если жертва упряма и склонна к мазохизму, прийти к ней самому. Высший маг может выжечь внешние стежки… Прежний цирковой маг так, наверное, и сделал. Да только нижние петли все равно остались, вот некромант и отыскал его.

Давясь от омерзения, я тянул из ладоней колючие нитки, как вышивальщица, недовольная узором. Только вышивальщице не полить свою работу таким количеством крови…

– …что с тобой? Очнись, пожалуйста!

– Теперь ты, – порадовал я залитую слезами Эллаю, вытаращившуюся на меня с явным испугом. Впрочем, свою распухшую ладонь она протянула сразу же и без малейшего трепета.

Видишь, Илга, – вдруг подумал я мельком, – теперь есть человек, которому я нужен… Не считая тебя.

* * *

Почти совсем стемнело, когда появилась знахарка Елка. Выглянула из-за двери, поджав губы. От прежней приветливости и следа не осталось.

– Что могла – сделала, – буркнула она с неожиданной неприязнью. – Забирайте вашу девку и ступайте прочь.

Эллая, задремавшая на моем плече, встрепенулась и растерянно заморгала. А я поднялся с места с даже с некоторым облегчением. Едва сумерки затопили солнечную деревеньку, как нарочитое радушие аборигенов незаметно перетекло в хмурую настороженность. Они не спускали с нас глаз, но держались поодаль и перестали затевать бестолковые разговоры.

– Как же… – Эллая тяжело поднялась вслед за мной, придерживая живот. – Что случилось? Мы вас чем-то обидели?

– Идите, идите! – бабка недовольно отвернулась.

– Куда же мы пойдем? Ночь же?.. Погодите! – Эллая принялась суетливо копошиться в складках своих юбок. – Я же хотела вам заплатить… Я же…

– Идем, – я не стал дожидаться ответа старухи. Вынес из душной тьмы ведьминого логова спящую Илгу (лицо ее, кстати, порозовело и дышала она хоть и тихо, но отчетливо) и уложил на повозку.

Померещилось вдруг, что в тенях под забором таится кто-то, внимательно наблюдая. Обернулся – лишь бурьян шевелится. А куда люди подевались? Вот и знахарка сгинула, едва я дверь за собой закрыл. В крошечном окне – тьма. В других окошках свет едва брезжит. Я пересек притихшую улицу и забарабанил в дверь дома под желтой крышей. Отклика не дождался. Похоже, любительница новостей с большой земли отменила свое приглашение. Не иначе, как лаванда для простыней иссякла…

Захрустел гравий за спиной. Я резко развернулся, приметив широкоплечую, высокую фигуру, которая остановилась поодаль. В одной руке пришедший держал топор на длинной ручке.

– Уезжайте, – голос был знакомым и принадлежал Ивушу Хлебоеду. – Быстрее, может, еще успеете.

– Что происходит?

– Вас для зверей придержали… Скоро они придут.

– Да что за звери такие?

– О-о… Это звери особые… Они и впрямь колдовские. Они могут стать тем, кем захотят их пастухи. Даже редким царь-зверем, которого уже давно нет нигде в мире. Поэтому звери так ценны… А в обмен им всего-то и нужно – жертва, когда они меняют шкуры, раз в сезон.

Эллая прерывисто вздохнула, вновь обнимая живот.

– Человеческая жертва? – Я мог бы и не уточнять.

Ивуш коротко кивнул.

– Почему вы сразу не рассказали?

– Я пытался вас отговорить сюда идти.

– Не слишком настойчиво.

– В селе у меня внучка живет… И детей у нее двое.

И как это понимать? Как то, что расскажи нам Ивуш правду – их принесут в жертву вместо нас? Или для него в этот раз лучше пожертвовать чужаками, чем родней?

Я зло скрипнул зубами:

– Так вот от чего тут так приветливы к гостям? Вы же видели, что моя спутница беременна.

– Каждый получает шанс, – глаз собеседник не опустил. – Исключений нет. За детей горькую чашу пьют родители… Коли чужих нет, жертву из своих выбирают. Нынче черед Дьяна был.

– А случайных путников вы не имеете привычки предупреждать?

– На то и случайность. Мир полон опасностей.

Он говорил все это совершенно миролюбиво, словно рассказывал надоевшую сказку. Вроде и страшно, и надо добавить эмоций в ударных местах, да не выходит уже.

– И что, все просто покоряются вашим правилам?

– Да. Из поколения в поколение. Иначе звери… могут уйти. А чем тут кормиться? В здешних лесах даже охотиться нельзя, а земля для пашен не годна после магии Оборотней. А редкостные чудища всегда в цене.

– Почему же никто не бежит?

– Вам не понять… – с сожалением заметил Хлебоед. – Люди… Они врастают там, где живут. Пускают корни глубже, чем иные деревья. Если выдрать корни – они погибнут.

Эллая всхлипнула тихонько за спиной. Ивуш отступил в тень. Топор, который Хлебоед держал в руках, отгонял всякое желание догонять, донимать упреками и надоедать с расспросами.

Нас никто не задерживал. Во всяком случае, ни один человек не высунулся из дому. Вот только отчего мне все время казалось, что мы облеплены прикосновениями чужих взглядов, словно паутиной?

…Лес вокруг стоял темный, настороженный, мрачный, совсем не похожий на приветливый дневной. Он плотно обступал дорогу, наваливаясь на нее, пытаясь сдавить. И оттуда доносился странный, переливчатый, потусторонний смех. Лай, повизгивание… А иногда неразборчивые голоса, которые ничем не напоминали человеческие, но роняли смутно узнаваемые слова.

– Мне кажется, там кто-то есть в темноте, – Эллая тревожно жалась к моей спине.

– В лесу полно… – договорить я не успел. Различил впереди нечто бесформенное, завалившее путь, ужаснулся, пытаясь остановить повозку.

И хорошо еще, что старая телега ползла медленно и низко. Так что вломились мы в завал из наспех набросанного поперек дороги кустарника и увязли в нем хоть и прочно, но без членовредительства. Качнулась и накренилась телега; затрещали, пружиня, еще гибкие сучья, вскрикнула Эллая, но проворно придержала едва не выпавшую Илгу. Кто-то с сопением ссыпался с деревьев справа и слева, метнулись тени.

Сцапали нас быстро и ловко. Не иначе практиковались часто.

– Ну и ну, – я тщетно пытался высвободиться из захвата, или хотя бы избавиться от навязчивого запаха. Луком разило от стоящего за моей спиной верзилы. – Похоже, тактика отработана.

– Люди предсказуемы, – послышался из-за завала хриплый голос. Свежие срубы ветвей белели даже в темноте.

– Что вы хотите? – голос Эллаи подрагивал. Ее тоже держали, но, похоже, осторожно, потому что боли в ее интонациях не было, только гнев и страх.

– Ваш спутник знает. Вас трое, один останется, остальные пусть идут своей дорогой.

– За детей горькую чашу пьют родители, – пробормотал я. – За местных – чужаки. Такая вот справедливость.

– Вы неправы! – некто невидимый подал голос, не скрывая, что уязвлен. – Ваш шанс достался бы Дьяну! Так несправедливо. Он единственный сын своих родителей. Они вымаливали его у богов много лет… Смерть Дьяна убьет стариков!

– К тому же девчонку наша знахарка исцелила, – добавил, кащлянув, второй. – Заплатить надо бы за добро! Жизнь за жизнь.

Здоровяк, державший меня, то ли случайно, то ли намеренно так крепко стискивал хватку, что даже пошевелить пальцем я не мог. Попытка внести в ситуацию элемент магии раз за разом завершалась безрезультатно. Ну, если не считать результатом то, что у меня в глазах побагровело от боли.

– Хватит болтовни! – теперь тьма заговорила низким уверенным голосом. – Звери ждут. Один остается, остальные проваливают. Мы даем вам возможность выбрать.

– Потрясен ваши великодушием… А во внимание принимается, что я тоже единственный сын своих родителей?

– Если тебе не хватит мужества принять благородное решение, то останется беременная. Ну, или беспамятная… Ей, вроде, все равно.

Хм, соблазнительно… Избавиться от Илги или Эллаи. В конце концов, кто они мне?

– Что они хотят? – сбитая с толку Эллая колыхалась во мраке, словно запутавшийся в ветвях воздушный шар. Я не различал ее захватчиков. И вообще не мог сосчитать, сколько их вокруг. Живой лес мешал сосредоточиться. Да еще луковая вонища.

– А где гарантия, что вы отпустите свидетелей?

Тьма вдруг совершенно искреннее оскорбилась:

– За кого ты принимаешь нас, щенок?!