Текст книги "Тень на обороте"

Автор книги: Юлия Сергачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Еще мгновение – и все изменится! Обернется, станет иным.

От нечеловеческой, всепожирающей боли я потерял сознание.

…И пришел в себя от лютого холода. Вокруг царила кромешная тьма. Болела ладонь, израненная ребром амулета. Реальность осталась незыблемой, изнанка не приняла меня. Ледяной панцирь пожрал огонь, задушив его в зародыше.

Отличная ловушка для Оборотня. Не знаю, как это сделано.

Как странно… Вместо сумбура и смятения в душе полнейший покой. Черное опустошение. Что-то сломалось во мне и бесповоротно вывернулось. А с обратной стороны – только хлопья серого бесполезного пепла.

Даже злость оказалась бессильной. Потому что не на кого ее направить. Арин тысячу раз прав. И каждое сказанное им слово – чистая правда. За что мне ненавидеть других, когда всему виной я сам?

– Господин Юг!

Кто-то обращается? Да… Кажется. Из-под сомкнутых ресниц сочится мутный свет. И голос осторожный, таящий страх и неясное желание, тормошит, не давая погрузиться в мертвый пепел.

– Господин Юг, я знаю, что вы меня слышите…

Ну и что? Я много чего слышу. Например, голоса тех, кто уже не заговорит наяву. Но свет льется, словно стальные иглы вонзает. Как не смыкай веки, все равно чувствуешь…

– У нас мало времени, господин Юг… – теперь страх вперемешку с раздражением. Гремучая смесь. Сейчас что-нибудь произойдет… Нетерпеливое.

Вспышка боли прошивает меня насквозь, как разряд тока. Телу небезразлично, что с ним происходит. Его не упрячешь в серый пепел. Глаза раскрываются, выхватывая куски сумрачной картины: каменный зал без окон, беспорядочно утыканный зеркалами в паутине трещин; несколько факелов чадят, отражаясь и переотражаясь размытыми оранжевыми пятнами на стеклах… Но все равно темно.

– Господин Юг, – человек наклоняется, всматриваясь в мое лицо. Над маленькими глазками вздрагивают кустистые брови. – Сожалею, за столь грубые методы, но… Это сразу расставит все по своим местам.

Человек странный. Я вижу его и не вижу… Он пустышка. За ним ничего нет. Он отражение в зеркале. Или даже отражение отражения. Человек говорит, но я улавливаю лишь отголоски фраз. Они тоже будто дробятся в зеркалах, обретая хрупкость, блеск и пустоту на изнанке.

– …мое имя ничего не скажет. Вы видите всего лишь последнее отражение из длинной цепи, так что повлиять на меня лично вам не удастся…

Нечто вроде огорчения просыпается в моей душе, ворошит блеклый пепел. Не по поводу этого зеркального незнакомца, а по поводу нашего с Арином разговора. Если бы я догадался чуть раньше, то мог поймать его там, стянуть в узел. Нескольких мгновений до болевого удара хватило бы, чтобы… что? Убить его?

– …как вы понимаете, держать вас в доме, который навещают маги из Ковена, опасно. Так что я предоставил в распоряжение своего друга подвалы моего поместья, в обмен на услугу.

Вслед за указующим перстом я машинально поворачиваю голову, чтобы увидеть еще одну стеклянную панель, которая разделяет залу. Там, привязанный к стулу, сгорбился молодой человек. Русые разлохмаченные волосы закрывают лицо. Внешних повреждений незаметно, но изломанная поза выдает сильнейшее страдание.

– …сын моего давнего соперника по… Неважно. Я знаю, вы можете менять людей. То есть, не знаю, как это лучше сказать… Переписывать узор. Отец этого юноши очень влиятельная фигура, осторожен и расчетлив, но сыну доверяет безмерно. И не без оснований. Это весьма достойный юноша, не поддающийся даже настойчивым доводам. До сих пор нам не удавалось воздействовать ни на отца, ни на сына… Нам нужна ваша помощь. Совсем скромная… Подправьте его, чтобы он стал лоялен нам.

Я засмеялся трескуче, словно откашлялся. Во рту еще горчило.

– Сын влиятельной фигуры… – слова падают в межзеркальное пространство, полное гнусной полутьмы. – Это Ивв Чревень. Его отец премьер-граф Айн Чревень, советник Императора. А вы, надо думать, его главный соперник – Еро Цапель, премьер-герцог Берега…

Боль наколола на раскаленную спицу, подержала, с интересом любуясь за корчами, отпустила.

– Прекрасно! – после паузы отражение Цапеля недовольно шевельнуло бровями. – Не стану спрашивать, как вы узнали…

Очень просто. Когда-то я видел этого молодого упрямого Ивва Чревеня. Но зачем же разочаровывать людей?

– А вам известно, что по имени можно добраться до человека, даже спрятанного за тысячью зеркал?

– Вы правы… – голос Цапеля дрогнул. Он постарался скрыть страх, но тот все равно тек наружу, будто смрад. – Я плохо начал. Невежливо было не представиться. Сожалею еще раз, что причинил вам боль. Поверьте, мне не доставляет это удовольствия.

– Ну, так не делайте того, что вам не доставляет удовольствия, – я и сам не заметил, как по привычке огрызнулся.

– Обстоятельства вынуждают.

– Ах да! Я забыл. Всегда есть неодолимые обстоятельства.

– Иронизируете? – Цапель снова приподнял кустики пробитых сединой бровей. Как-то избыточно выразительно они обыгрывали рыбий взгляд хозяина.

– Вы не понимаете, – равнодушно отозвался я. – То, что вы просите, требует специального разрешения Ковена, иначе амулет уничтожит меня. Не сомневаюсь, что моя судьба вам безразлична… – (Да и мне, честно сказать, тоже, с тенью удивления признал я) – …но нужного результата вы все равно не получите.

– Жизнь в этих подземельях сама по себе неприятна. Я знаю, Арин мечтает вогнать вас в умопомешательство, но даже этот процесс можно сделать стократ больнее.

– Не угрожайте. Даже под угрозой невыносимых мучений человек не сможет взлететь. Амулет мне не даст сделать то, что вы хотите.

– И все же попробуйте.

В тоне Цапеля звенело напряжение. То, на что он возлагал отчаянные надежды, летело прахом из-за строптивого Оборотня. И скорее всего мне придется за это поплатиться. В душе не шевельнулось ничего, но тело, не желающее умирать и не готовое к боли, перехватило инициативу, поднялось на ноги, двинулось к стеклу, распавшемуся при моем приближении на тающие, дымчатые куски.

Ивв, привязанный к креслу, вовсе не был без сознания. Услышал шаги, шевельнулся, с трудом поднимая лохматую голову. Темные от боли глаза несколько мгновений смотрели мутно, затем прояснились, наполняясь смесью чувств. Упрямая ярость, недоумение, растерянность, узнавание… Ужас. Животный, панический, всесокрушающий ужас.

Вряд ли я выглядел настолько страшным. И вряд ли Ивв знал меня в лицо. Скорее всего, его предупредили, кто придет сокрушать его волю. И без того полные смятения глаза раскрывались все шире, стекленея от разрастающегося безумием.

– Нет!.. нет! Не надо… Не приближайся!..

Наверное, он слишком много слышал сказок об Оборотне. Может, даже таких, что не знал я сам. Или его слишком долго мучили, давя, сминая, и мое появление стало последней каплей. Ивв, в сущности, был еще очень юным. Страшась неведомого, он сломался.

– Не… надо… – выворачиваясь в путах, страшно хрустя суставами, бился Ивв, не отрывая от меня темного, сумасшедшего взгляда. – Не под… ходи! – простонал он надрывно.

Я остался на месте и просто поставил на пол, занесенную было для следующего шага ногу. Этого хватило.

– Согласен!.. – завыл юноша в отчаянии, утратив остатки самообладания. Если там еще было, что утрачивать. – На все согласен! Сделаю, что вы хотите! Только пусть он уйдет!

Упала гладкая панель, покрытая жирными оранжевыми пятнами отразившихся огней.

– Вот видите, – прошелестел удовлетворенно Цапель. Казалось, что даже его знатные брови расслабились, растянулись сытыми гусеницами у переносицы. – А вы сомневались. Прекрасная работа!

Мне нужно было возразить. Сказать, что я тут не причем, что это совпадение, что обратить раздавленного человека способна любая мелочь… Спорить было нужно, потому что получивший желаемое один раз Цапель вернется с новой жертвой.

Но я молчал, глядя на пляску чадящих огней. Безразличие, словно трясина лениво колыхалось в душе, тая жадные топи.

* * *

Мрачно и душно.

И на душе, и в квадратном каменном мешке, который отвели мне под узилище.

Темнота, как черная вата, пропитана слабым, золотистым светом «вечного» фонаря. Его едва хватает, чтобы выкрасить бронзовым оттенком стены из шершавого известняка. Камни источают холод и давят. Даже лежа навзничь чувствуешь себя согбенным. Не помня, как сюда попал, я знал, что нахожусь под землей. Скорее всего там, где даже магия Ковена бессильна. Дом врос корнями в землю так глубоко, что затаившегося в его чреве дракона не почует ни один колдун. В каждый камень здесь вписана руна «тишины».

Здесь мертво молчит «око» – катается на ладони слепым, матовым шаром. Меня обыскивали, часть вещей пропала, а вот «око» осталось. Наверное, не сочли годным.

А вот амулет действует, но иначе чем обычно. Он словно якорь зацепил меня за явь, не позволяя обернуться.

Не знаю, сколько часов или дней минуло.

Мне следовало бы переживать. Хорошо бы раскаяться в совершенных поступках… Сожалеть о погибших людях… Размышлять об упущенных возможностях… Гореть желанием отомстить…

Вместо этого я лежал и смотрел на фонарь, изредка притрагиваясь к нему, чтобы разогреть ладонями и не позволить погаснуть. Однажды я задремал, позабыв про фонарь, и, проснувшись в кромешном мраке, испытал приступ шального ужаса. Показалось, что замурован заживо. Повторять не хотелось.

Лучше вообще ничего не делать. Любое мое действие приводит к беде… Само мое существование – несчастье для всех.

«На вашем месте я бы покончила с собой… – всплыл в памяти едва знакомый голос. – Господин, вы неплохой человек и должны понять все благородство подобного шага».

Наверное, напрасно мне твердили, что самоубийство – это слабость и трусость. Слабость, это когда оказываешься не готов покончить с собой. Во всяком случае, любым способом.

…Некоторое время я мучился от сознания собственного малодушия. Разбить голову о стену или перегрызть себе вены не так-то просто, а иной возможности покончить с собой здесь не придумаешь. Голодать мне, наверняка, не позволят. От боли, причиняемой амулетом, я разве что ненадолго терял сознание. А потом приходил в себя.

Впрочем, даже это переживание оказалось вялым и быстро угасло. Трепыхнулось в последний раз, как снулая рыба и умерло. Остался только фонарь и выпуклый, путаный рисунок камней над головой, выхваченный из мрака жидким светом.

В углу мерно капает вода. Она сочится с потолка, ударяясь о выдолбленное в полу углубление. Чтобы напиться, надо или хлебать из этой лужи или лечь на пол и глотать каплю за каплей. Переполняясь, вода выливается из чаши и по неощутимому наклону беззвучно бежит в угол, к узкой дыре в полу, забранной вросшей в камни решеткой. Еду мне кто-то принес, оставив в углу – чашка отсвечивает серебряным боком.

Я зажмурился. Ничего особенно не изменилось, разве что чашки не стало видно.

* * *

Капает вода, а кажется, что это время сгустилось и мерно падает вниз, утекая в неизвестность. Оживленный ладонями фонарь разгорелся и теперь неровности на потолке напоминают сложный, гористый ландшафт. Вид с высоты драконьего полета…

Воспоминание о драконе царапнуло, поддело нечто еще живое в душе. «Сдаешься?» – безмолвно осведомилась тишина, и даже глухой стук капель отзывается презрением и недоумением.

Да, сдаюсь…

Единственную слабость, которую я все-таки не позволил себе, так это свернуться, подтянув ноги, как делают огорченные дети. Лежал на спине, мучительно распрямив спину и плечи и таращась на потолок.

На камнях лежали отсветы.

Бронзового цвета долины и горы качнулись, будто потревоженные землетрясением. Тени сместились, пробегая в щелях и выемках черными ручьями. А потом часть потолочного ландшафта поднялась еще выше и затонула во мраке. В образовавшейся квадратной дыре появилось бледное лицо, сосредоточенно огляделось и кивнуло.

– Ага… – сказали сверху с удовлетворением.

Я молча смотрел, как неведомый гость возится, закрепляя веревку, затем разворачивается, спускает ноги и соскальзывает вниз, целиком попадая в крошечные владения света фонаря.

Невысокая, хрупкая фигурка. Светлые волосы убраны под капюшон, но выбиваются на лоб слипшимися прядками. Ямочки под скулами, едва намечены, потому что девушка не улыбается, а озабоченно стискивает губы.

Рановато для галлюцинаций… – рассеянно подумал я.

– Ты живой? – вдруг встревожилась Илга, вглядываясь. – Я уж было подумала… Мог бы и удивиться!

Да, согласился я, надо бы удивиться… Вместо этого я отвернулся.

– Понятно. Я тоже не рада тебя видеть.

– Зачем тогда явилась? – я не пытался пересилить безразличие. – Снова попробуешь убить? Или за кружкой-другой крови? Так поторопись, есть еще желающие.

– Я задолжала тебе.

– Ты мне ничего не должна.

– Эллая сказала, что ты спас меня.

– Я спасал не тебя. Просто ошибся. Искал другую, подвернулась ты. Сожалею. Знал бы, не стал возиться.

Воцарилось тяжелое колючее молчание. Даже не оборачиваясь, я чувствовал, как Илга, кипя, переживает новость. Потом произносит неприятным голосом:

– Мне и без того трудно относится к тебе хорошо.

– Да ну?

– Второй раз ты тоже ошибся?

– Не понимаю.

– На Волчьему уделе. Эллая рассказала, что ты согласился стать жертвой вместо нас.

Я невольно засмеялся и уверенно солгал:

– Увы, опять осечка. Я знал, что вызвери не тронут своего хозяина. Несложно совершать благородные поступки, ничем при это не рискуя… Теперь уберешься с миром? Или мне снова кликнуть стражу?

В ее прерывистом дыхании слышалась простуженная хрипотца. Новая пауза была хрупкой, как перекаленное стекло.

– Идем со мной, – угрюмо позвала она, наконец. – Пусть я тоже ошиблась и пришла не за тем, кого искала, но выведу, кого нашла. Волей или неволей, ты спас мне жизнь. Значит, я должна расплатиться. Я не хочу быть ничем обязанной Оборотню.

– Как трогательно. Но плевал я на твои желания. Уходи, Илга.

– А ты никак подыхать собрался, Оборотень? – похоже, Илга сменила и тон, и тактику. Наивная.

– Не твое дело.

– Трогательное зрелище. Оборотень в капкане. Лежит и скулит.

– Убирайся.

– Так и загнешься здесь, в темноте, захлебнувшись от жалости к себе?

– Попробую. А ты лучше возвращайся к своим. Им нужнее твоя назойливость.

Но слова ее уже прожгли душу, разъедая, как кислота залежи серого пепла. А ведь верно… Мерзкое место для того, чтобы провести остаток жизни, как бы короток он ни был. И исчезнуть из-под носа обозленного Арина было бы занятно. Надо будет разобраться, как Илга сюда попала, после того, как она сбежит. Ее помощью пользоваться не хочу, но не может быть, чтобы я не разгадал фокус, если знаю, что однажды его проделывали…

Однако эта настырная девица явно не собиралась сдаваться. И сменила подход в третий раз.

– Если уж ты все равно собрался подыхать, так может, сделаешь это как положено? – она прошлась по камере, колебля застоявшийся воздух. Пахнуло древесной смолой и хвоей, и я невольно повел носом.

– Не могу не оценить твою тактичность.

– Окажи услугу людям – сдохни побыстрее!

– Рад бы, да не выходит.

– Могу помочь.

– Кто б сомневался… Хотя… – значение только что произнесенных слов достигло моего затуманенного сознания, и я резко поднялся на локтях. – Это разумная мысль.

– Кто б сомневался, – с достоинством повторила Илга. В полутьме разобрать выражение ее лица было трудно, но зубы блеснули в усмешке.

– От самоубийства пользы может и вовсе не быть, – размышлял я вслух. – Но вот если найдется тот, кто окажет услугу себе и другим…

– Ну, а я о чем?

– Я серьезно.

– Я тоже.

Несколько невыносимо долгих мгновений мы смотрели друг на друга. Одно дело давиться собственным отчаянием и размышлять о самоубийстве. Другое – принять осознанное решение. Одно дело желать смерти в пылу гнева, другое – хладнокровно прикончить того, с кем мирно разговаривал.

Хорошо, что здесь слишком темно и не разобрать истинного выражения глаз. Пока между мной и Илгой только слова. А слова – те же оборотни, мне ли не знать. Тени на обороте решений.

– Если ты просто убьешь меня, то нет гарантии, что где-нибудь в мире не живет еще какой-нибудь потомок Оборотней, который примет наследство, – осторожно пробуя затишье на прочность, произнес я. – Чтобы покончить с Оборотнем навсегда, его кровью нужно залить алтарь в Черноскале.

– Я знаю, – резко кивнула Илга. – Я читала «Перевернутую книгу». Про «Завершение полного Оборота. Конец в начале. Лишь там последнему Оборотню закрыть глаза, где пробудился первый…»

– Весьма эрудированная девушка. А с виду и не скажешь.

– А ты сноб. Идем.

– Подожди. Кто тебя знает… Ты не только начитанная, но еще и чересчур щепетильная. Может, ты всего лишь хочешь вытащить меня отсюда в силу дурацких представлений о чести и обязательствах… – (Она коротко вдохнула, заметно изменившись в лице, и я удовлетворенно ухмыльнулся). – И чтобы ты не отступила в последний момент, давай заключим соглашение. О том, что мы вместе доберемся до алтаря в Черноскале, и ты выполнишь свое заветное желание – убьешь меня. Ты ведь этого хотела?

– Хотела, – подтвердила Илга, хмуро отводя взгляд.

– И сейчас хочешь? – не позволил я ей улизнуть.

Она заколебалась… Так я и знал.

– Тяжело принимать ответственные решения? – помимо воли я оскалился. Мне давно не было так весело. Честно! – Или ты хотела сделать всех счастливыми, оставшись в стороне от грязной работы?

– Однажды я уже…

– Тогда тебе некогда было осознать, насколько грязна эта миссия. Пылала праведным гневом. С героями всегда так, совершают подвиги ради всеобщего счастья впопыхах, не задумываясь.

– Что ты знаешь о героизме!

– По-твоему, перерезать спящему глотку почетнее?

Она поджала губы, яростно сверкнув глазами и раздув ноздри. Пальцы сжались в кулаки, прихватив края длинных рукавов. Самый нужный момент. Осталось только дожать:

– Струсила?

– Я согласна!

И мы ударили по рукам. В прямом смысле. Пожали друг другу руки, будто купцы заключившие выгодную, но сомнительную сделку. Ладонь у Илги была маленькой, сухой и шершавой. Она выдернула ее первой и угрюмо процедила:

– Добился своего хитрый Оборотень. Мы заключили союз, и я поставила на кон свою душу.

– Зачем мне твоя душа? Я и со своей не знаю, что делать, – устало буркнул я, распрямляясь и разминая затекшие члены. Движение несло забытое удовольствие.

– Я пойду первой, – недовольная Илга взялась за свисающую из дыры в потолке веревку. – Там узко, но протиснуться можно.

Вслед за девушкой, подвесив на шею фонарь, опутанный куском веревки, я выбрался наверх и огляделся. Тесный, темный лаз уходил в обе стороны. Камни, омытые светом фонаря, казались рыхлыми от черноватой плесени, но через темные сгустки проступали беспорядочно вырезанные руны «тишины».

Забавно. Снова двойной смысл: с одной стороны «тишина» поглощает то, что идет из подземелья, с другой стороны не впускает звуки, проникающие снаружи. Так что можно безбоязненно ползти по этому ходу, не опасаясь, что тебя услышат.

– Как ты нашла меня?

– По порядку посмотрела все темницы, – с пыхтением возвращая на место крышку люка, произнесла Илга. – Здесь их всего шесть.

– Я не об этом.

– Долго рассказывать.

Она развернулась и сноровисто отползла в темень, удаляясь на четвереньках по неширокому проему. Пришлось поспешить, чтобы догнать ее. Смотреть вокруг было не на что, узкий ход тянулся в толще подземелья, огибая невидимые препятствия, изредка разветвляясь. Время от времени под ладони и колени попадались каменные скобы очередных люков. Иногда Илга замирала и, подсвечивая своим фонарем, разворачивала шуршащую бумагу. Заглянув через ее плечо, я увидел небрежный, будто на память скопированный план. Однажды нам почудились голоса… Мы затихли, затаив дыхание и не смея шевельнуться. Скорее всего, нас бы не услышали, даже спой мы дуэтом песню, но рисковать не хотелось.

Мне стало казаться, что мы бесконечно ползем по душному ходу, как по отвратительному кишечнику мертвого каменного зверя. Когда впереди забрезжил тусклый свет, я едва сдерживался, чтобы не подтолкнуть замешкавшуюся проводницу. Сияние утра ударило по глазам. Одуряющее пахнуло влажным дерном и мокрой листвой. Хлынула птичья разноголосица. Вероятно, когда-то ход закрывался створкой, но та давно рассыпалась и почти потерявшее форму отверстие маскировали разросшийся бурьян и кустарники, чьи корни свисали над срезом.

Кто-то шумно вздохнул и увесисто переступил с ноги на ногу неподалеку. Я застыл, но Илга облегченно засмеялась, откидывая капюшон.

– Это твой крестокрыл… Ты бросил его возле башни! – осуждающе заметила она.

Я поморгал, привыкая к свету. С наслаждением потянулся, разминая суставы и выпрямляя затекшие конечности. Колени, ссаженные о камни, горели.

– Где это мы?

– Там замок, – Илга махнул рукой, обозначая направление. – Называется Гнездо цапли.

Логово премьер-герцогов Цапелей. Понятно. Значит, мы почти на самом юге Стозерцали. Дальше только озера и болота.

– Лучше выбираться с острова через юг. На севере очень людно.

– Откуда ты знаешь?

– Ну… – она на мгновение замялась. – Я здесь не первый день.

– А какой?

Девушка не ответила, живо шмыгнула в заросли. Только ветки закачались, сбрасывая непросохшую росу с листьев. Я догнал ее и взял за плечо.

– Илга… – Плечо закаменело. Я убрал руку, но не отступил. – Тебе не кажется, что все-таки стоит рассказать, как ты здесь очутилась?

Она, помедлив, повернулась, но рассматривала носки своих избитых башмаков, мне предоставив любоваться растрепанной макушкой, с запутавшимися в волосах листьями.

– Я ждала тебя здесь.

– Где? В подземелье?

– Нет, возле дома мага Мартана. Я надеялась, что ты придешь туда.

– Почему надеялась?

– Потому что всем известно, что он был твоим…

– Почему надеялась? – повторил я с другой интонацией.

– Я хотела… Не знала, как мне еще найти тебя. После того, как очнулась в доме родичей Эллаи, и она мне все рассказала, я подумала, что…

– Что? – каждую следующую фразу приходилось тянуть вопросами, как клещами.

– Я подумала, что раз ты из-за меня попал в беду… Я ведь считала, тебе все равно – погибла я там, в озере или нет, а ты…

– Ты решила, что я бросился спасать тебя?

– Нормальный человек поступил бы также! – Илга, наконец, взглянула мне в лицо и с вызовом вздернула подбородок. – Я и подумала, что ошиблась в тебе, когда узнала от Эллаи, как ты не бросил меня… нас. Я хотела догнать и…

– Только не говори, что ты потащилась в такую даль исключительно для того, чтобы отблагодарить меня за спасение. Или, может, ты предположила, что я влюбился в тебя, а? Это нелепо, Илга! – в который раз я пытался уязвить ее. И это удалось.

– Сам ты… – огрызнулась рассерженная девушка. Резко отвернулась и стала проламываться дальше, с силой отводя ветки. Чтобы они побольнее хлестнули идущего следом.

Вот и правильно. Разгневанная Илга лучше, чем привязавшаяся.

– А что было потом? – как ни в чем не бывало, поинтересовался я, уклоняясь от приветствий очередного куста.

С десяток шагов она негодовала, гордо отмалчиваясь, но желание похвастать прозорливостью пересилило:

– Я видела, как ты вошел в дом Мартана. А потом видела, как они вывозили что-то ночью. На человека не похоже, но я решила проверить. Проследила до Гнезда цапли… В дом Мартана больше никто не возвращался, зато здесь, в поместье стало… оживленно.

– А как ты узнала про подземелье?

– Я же говорила, что мой предок был очень знаменитым архитектором. Он спроектировал немало замков. Почти все снабжены подземельями. И в каждом он делал тайный ход. На всякий случай. Вдруг кто-нибудь из повелителей рассердится однажды… Да так оно и случилось, и пращуру удалось сбежать именно потому, что он заранее предусмотрел все. Бумаги я получила в наследство… Тебе повезло, что они перевезли тебя именно сюда, а не оставили в доме Мартана. Потому что дом Мартана строил кто-то другой.

– Ты что, наизусть помнишь все схемы?

– Я в детстве часто играла с ними. Вот и запомнила.

* * *

Крестокрыл, привязанный к осине, встретил нас недружелюбным ворчанием. Дернул головой, хлестнул крыльями так, что брызнули листья.

– Лучше ехать на юг, – не глядя на меня, предложила Илга, с излишним усердием успокаивая раздраженного скакуна. – Там можно добраться до берега, по побережью обойти остров и вернуться назад. Я купила лодку.

– Купила?

– Одолжила у родственников Эллаи деньги, – недовольно призналась Илга. – Она сама сказала, что я могу брать в ее доме все, что нужно, не спрашивая, и… Верну попозже, – сердито буркнула она, нахохливаясь.

Ну, вот как ее не поддразнивать? Жаль, что время неудачное.

Крестокрыл не слишком обрадовался двойному грузу, но все же слушался поводьев и двинулся между деревьями осторожным шагом. Вскоре мы выбрались к дороге, разбитой и усеянной пучками лохматой травы.

– Держись! – бросил я. – Придется гнать.

– Не стоит, – возразила Илга строптиво. – Крестокрыл устанет раньше времени, и если будет погоня…

– Уже.

Она оглянулась, расширила тревожно глаза, заметив то же, что и я. Над рощами, в небе, пока еще отставая, но, уже явно меняя направление, парили два планера.

Крестокрыл негодующе вскрикнул в ответ на удар пятками по бокам и понесся вперед быстрее. Планеры сами по себе неопасны. Вряд ли Арин и иже с ним усадили в них магов, но летуны укажут направление ринувшимся в погоню.

Дорога взобралась на пригорок. Крестокрыл, распахнувший крылья, замер ненадолго, позволяя окинуть быстрым взглядом зрелище небывалое и восхитительное: сотни сверкающих и переливающихся в лучах солнца исполинских драгоценностей, рассыпанных по земле великанами. Броши и спутавшиеся ожерелья, кое-где перемежавшиеся бахромчатым плотном с изумрудными разводами. Озера, ручьи и топи. Бахрома – это камыш и осот.

Дорога, частично переложенная гатями, запетляла между водяными линзами.

– Там люди! – вскрикнула Илга.

На взгорке показались всадники. Человек десять верхом на крылатых скакунах. Еще далеко, но наш крестокрыл все равно скачет медленнее, неся двоих.

– Я могу спрыгнуть… – предложила, полуобернувшись Илга, кажется, забыв, куда и зачем мы едем. – Они не за мной охотятся!

– Расшибешься, – возразил я сквозь зубы. – К тому же вряд ли Арину нужны свидетели.

Стена камышей ненадолго скрыла преследователей. Взметнулись ввысь потревоженные птицы, обитавшие в пожухлых уже зарослях. Дорога нырнула в черную грязь, исчезнув из виду. Брызнули жирные, дурно пахнущие комья.

Скорее!

Крестокрыл рванул, перескакивая зеркальную лужу. Выровнялся, нащупывая утонувшую, но все еще угадываемую дорогу. Помчался дальше. Полоса болот миновала, обратившись твердой сушей. А когда впереди разлеглось здоровенное, ледяное даже с виду, узкое, но вытянутое поперек озеро. Мы заметались в отчаянии. Объезжать его слишком долго…

– Смотри! – Илга опасно накренилась, держась за меня, чтобы высмотреть что-то на озере. – Там заморозни… Много.

Неподвижная, блестящая гладь озера то и дело схватывалась мутными, белесыми пятнами льда. Серая птица, неудачно попытавшаяся выдернуть рыбу из воды, зацепила клювом одно из пятен и отчаянно трепыхалась, лупя крыльями в попытке освободиться.

– Рискованно. Здесь очень глубоко. – Я даже не знаю, зачем произнес это. Выбора у нас все равно не было.

Всадники, следовавшие за нами, заметно сократили отрыв. Нас пока разделяли жидкие купы искривленного ракитника, но скоро погоня выберется на открытое пространство. Переглянувшись, мы спешились. Я изо всех сил ударил крестокрыла по крупу. Скакун отпрыгнул сразу на несколько шагов и унесся прочь. Может, нам повезет, и ненадолго преследователи отвлекутся на него.

– Главное, не медлить, – голос Илги предательски дрогнул. И советовала она, похоже, не мне, а себе самой.

То, что ступив на тропу заморозней, нельзя останавливаться, знают все. Как и то, что ступив на путь беглеца – передышки не жди…

Прыгнули мы с Илгой одновременно. Мутная, скользкая шляпа ледяного гвоздя, ненадежно вбитого в дно озера, качнулась, оседая. Так и не снятый с подвески на груди фонарь больно стукнул о ребра. Илга рядом легко всплеснула руками, удерживая равновесие, перескочила снова ловко и привычно.

Примечая все новые островки неподвижности, возникающие в качающейся толще волн, я запрыгал следом. Не задумываясь, не оценивая свои шансы, бесстрашно и безрассудно, как в детстве. Мокрый лед коварно уходил из-под подошв. Хрупкая опора рассыпалась, стоило задержаться больше, чем на мгновение. Озеро только казалось узким, на самом деле оно тянулось от горизонта до горизонта…

Мир полнится только собственным запаленным дыханием и мутным пунктиром в зыбком мареве вод. И даже оказавшись на твердом, надежном берегу по инерции еще бежишь с десяток шагов, опасаясь опуститься на каблук.

Нет времени, чтобы радоваться или переводить дыхание. Илга несется прочь, как проворный зверек, петляя между зеркальными лужицами. Что творится за спиной, я уже не слышу, а впереди снова длинное, сплошное колышущееся серебро, подернутое мутными оспинами.

И снова. И снова.

…Океан лежал перед нами. Могучий бесконечный, сулящий свободу. Мы поплелись вдоль пенного прибоя, сипло дыша и едва волоча ноги от усталости.

– Куда теперь? – Илга не смотрела на меня. – Моя лодка осталась на той стороне.

– Впереди мост. Переберемся на соседний остров. Там никто не живет и будет время поразмыслить.

…В корне неверно одушевлять так называемые «живые острова».

Некогда для защиты императорских земель высшие маги пустили вокруг них кольцо из множества подвижных участков суши. Острова дрейфовали, не позволяя приближаться враждебным кораблям, загоняли их в ловушки и истирали каменными боками.

Сейчас острова раскрошились друг о друга и перестали представлять собой опасность. Большинство от столкновений вовсе разрушилось. Оставшиеся либо отбились от стай, отправившись в свободный дрейф, либо стали охотиться за мирными рыбаками. Некоторые островки угнали торговцы или разбойники для своих нужд…

«Природоведение для любопытных».

Дополненное и адаптированное издание.

Глава 13.

Остров Стеклянный, как тремя крупными стежками, был сшит со Стозерцалью мостами. Один из мостов, правда, давно уже рухнул, а другой облюбовали для гнездовья кривоклювы, зато третий, хоть и провис ломаной дугой между берегами, частично уйдя под воду, оставался проходимым.

– Это тот самый Серебряный мост?

Я как раз расчищал нам путь от ворохов спутанных водорослей, но отвлекся, чтобы оглянуться и убедиться, что это произнесла именно моя спутница. Вот не думал, что услышу в ее голосе такой благоговейный трепет. До этого момента она больше скупо цедила слова сквозь зубы.

– Один из трех Великих. Самый маленький.

– Маленький, – зачаровано повторила Илга, окидывая взглядом мост. – А правда, что…

Я мельком улыбнулся, услышав знакомое начало.

– …что мосты эти ставил Бгор Звездочет?

– Зачем?

– Чтобы земля не разломилась.

Надо же… Я тоже в детстве читал эту сказку. Когда началось великое расхождение и большие земли стали дробиться на маленькие острова, могучий маг Звездочет поставил золотую, серебряную и железную скобки на самые благодатные части суши, не позволив им разойтись.