Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

=78

Москва, 2015 год

Когда Люба принялась трясти Пашку за плечо, в комнату тихонько вползал бледно-розовый рассвет, а за окном вовсю щебетали птицы.

– Паш, проснись… утро уже.

Он открыл глаза, недоумевая, чей это голос. И тут же всё вспомнил…

Вишнякова, судя по всему, так и не смогла заснуть этой ночью. Лицо её выглядело бледным и усталым, но не заплаканным больше. Глаза смотрели на Пашку спокойно и доброжелательно.

– Извини, что разбудила, просто позвонила Тоня, она скоро придёт. Они до четырёх утра репетировали. А ещё мама сегодня приезжает…

Пашка приподнялся и сел, помотав взлохмаченной головой.

– Мама? – хрипло переспросил он, вспомнив Любкино ночное и жалобное: “Мать меня убьёт…” – Ты ей уже рассказала?

Любка кивнула.

– Она билет заранее купила, хотела попасть на… – её голос прервался на мгновение, – на выпускной спектакль. Я ей позвонила вчера после больницы, она уже в поезде была. Она, конечно, в шоке и расстройстве… я ведь так её подвела.

– Люб, – он воззрился на неё в искреннем недоумении, – ты что такое болтаешь? Ты её подвела? Это у тебя случилось несчастье, это мама должна поддерживать тебя сейчас и утешать!

– Ты не понимаешь, – Любка перевела взгляд на приоткрытое окно. – Она… так мечтала, чтобы я стала балериной. С самого моего рождения мечтала. И чтобы не абы как, а танцевать в Большом, Мариинском или Театре балета…

– А ты? О чём мечтала ты сама?

– О том же самом. Разве у меня был выбор? – Любка невесело улыбнулась.

Пашка поёжился – то ли от утреннего холодка, которым тянуло из окна, то ли от её слов.

– Ты не волнуйся за меня, Паш, – Вишнякова серьёзно посмотрела ему в глаза. – Я справлюсь, правда. Ещё вчера хотела с крыши спрыгнуть, а сегодня уже нормально. Переживу. Ну и… спасибо тебе за то, что… был со мной, – запнувшись, договорила она. – Мне стало легче. Честное слово.

Он, немного смущаясь, натянул измятую футболку и штаны.

– Тебе нужна какая-нибудь помощь? Может, до душевой добраться или… до туалета?

– Не стоит, – она хмыкнула, – как-нибудь доскачу на одной ножке, доковыляю.

– Уверена?

– Паш! – рассердилась она. – Не надо со мной обращаться как с беспомощным инвалидом. Это всего лишь связка!

“Всего лишь связка”, которая изменила всю Любкину жизнь.

– Ты иди, – она кивнула, – возвращайся к себе в комнату и постарайся ещё немного поспать. У тебя сегодня… у вас всех… очень важный и ответственный день.

Он не выдержал, отвёл глаза при этих словах, невольно чувствуя себя предателем.

– Иди, – повторила Любка. – Не хочу, чтобы о нас потом болтали всякое, если застанут.

Пашка наклонился и на прощание коснулся губами её прохладной бледной щеки.

С Любкиной матерью он нечаянно столкнулся в тот же день в дверях интерната, когда уже спешил на спектакль. Вишнякова окинула его до боли знакомым взглядом – уничижительным, ненавидящим, презрительным… и Пашку словно толкнули. Он подался вперёд, преградив ей проход, и убедительно, внятно и доходчиво произнёс:

– Если вы сделаете своей дочери хоть что-нибудь плохое – обещаю, будете иметь дело со мной.

Толстуха выразительно вздёрнула бровь, словно не верила своим ушам.

– Что ты сейчас сказал?!

– Я сказал, что если хоть один волос упадёт с её головы… если хоть одна слезинка прольётся по вашей милости… вы пожалеете.

– Ты совсем берега попутал, сопляк? – возмутилась она. – Как ты со мной разговариваешь? Ты кто в принципе такой и что возомнил о себе? Звезда балета, – добавила она с перекошенным от злости лицом. – Тебя мои отношения с дочерью вообще не касаются, куда ты лезешь? – она попыталась оттеснить его плечом, чтобы пройти, но Пашка упёрся, как скала.

– Освободи проход, – процедила она сквозь зубы, но Пашка резко схватил её за запястье, не давая уйти, и женщина ахнула от боли – хватка у него была железная.

– Повторяю, – произнёс он негромко, с внешним спокойствием, хотя внутри его буквально трясло от ярости, – Если. Хоть один. Волос. Понятно излагаю?

– Идиот… ай! Наглец! Да понятно, понятно! – прошипела она. – Ничего я ей не сделаю, вот привязался… она и сама себе уже здорово подгадила, добивать не стану.

Да что ж это за мать такая… хуже фашиста! Пашка брезгливо разжал пальцы, отпуская её, и с трудом справился с желанием немедленно вытереть руку об одежду.

Спектакль отработали на одном дыхании, с огромным вдохновением и невероятным эмоциональным подъёмом. Это было потрясающее чувство!

И хотя ребята-выпускники не впервые стояли на этой сцене под оглушительные аплодисменты и крики “браво”, а всё-таки в этот раз ощущения были иными. Они были не гостями, а хозяевами на этом празднике жизни. Поистине королями мира – мира, который сейчас весь расстилался у их ног!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пашка всё время искал взглядом Хрусталёву, но почему-то не видел её в зале среди зрителей. Это было странно – он давно отправил ей билеты на самолёт и пригласительный, Ксения Андреевна не могла пропустить его выпускной спектакль, она бы никогда себе этого не простила! Это ведь был и её праздник тоже: её день, её гордость, её победа и заслуга. Ведь если бы не она… если бы не она, не было бы артиста балета Павла Калинина.

Оказавшись за кулисами, всё ещё взбудораженный, счастливый и улыбающийся, Пашка немедленно позвонил ей, однако мобильный телефон старой балерины оказался вне зоны доступа.

Однокурсники обнимались, зацеловывали друг друга, подпрыгивали на месте от переизбытка эмоций и бурно радовались роскошно отработанному спектаклю. Тонечка в лимонно-жёлтом костюме феи Канарейки, доставшемся ей от Любки Вишняковой, принимала поздравления с потрясающим выступлением. И в этой суете, шуме и гаме Пашка вдруг услышал, как его окликнули.

Обернувшись, он с радостным удивлением узнал директрису детского дома.

– Татьяна Васильевна! – воскликнул Пашка, кидаясь к ней. – Какими судьбами?! Вы же говорили, что в эти даты у вас никак не получится вырваться… Давно вы приехали? На спектакле были? Ну и как вам? – затараторил он.

– Паша… – повторила Высоцкая его имя – несколько растерянно, ощупывая взглядом лицо своего воспитанника, точно он был незнакомцем. – Поздравляю тебя… Нет, я не была на спектакле, я вот только что тебя нашла…

Пашка похолодел от дурного предчувствия и её странного тона.

– Что-то случилось?

– Ксения Андреевна… Ксения Андреевна скончалась сегодня ночью, – выдохнула Высоцкая, оглушив его этой новостью. – Завтра похороны. Так что я за тобой. Мы немедленно выезжаем в Таганрог.

=79

Москва, 2017 год

Родственники прибыли вовремя, возможно, даже явились пораньше на всякий случай. Павел ещё издали заметил две фигуры – женскую и девичью – возле служебки. Почему-то было страшно встречаться с сестрой лицом к лицу, поэтому он сосредоточил своё внимание на тётушке. Так было легче. Во всяком случае, в первые минуты…

– Пашенька! – просияла при его виде тётя Нонна.

– Доброе утро, – кивнул он, уже привычно сдерживая порыв поморщиться от этого слащавого “Пашеньки”. Может быть, он просто видит неискренность и негатив там, где его нет? Ну, привыкла она сюсюкать, она и про дочь свою тоже говорит – “Кариночка”, это же не значит, что она её не любит… Тем более, любви от тётушки Павел и не ждал. Ну, пусть он будет для неё Пашенькой…

А вот как ему самому называть родственницу в лицо, он пока так и не определился. “Тётя Нонна” – как-то неловко, да и непривычно. По имени-отчеству, Нонна Алексеевна? Она же Алексеевна, как и мама?..

Он тянул время как мог, пока в конце концов не услышал тоненькое:

– Здравствуйте!

Притворяться и дальше, что не замечаешь ещё одного человека в компании, не имело больше смысла. Павел преодолел секундный ступор и перевёл глаза вправо и чуть вниз.

На него смотрело маленькое чудо. Куклёнок в вязаной шапке с огромным смешным помпоном: из-под шапки свисают две тоненькие светлые косички, глаза распахнуты с восторженным любопытством и узнаванием, улыбка такая светлая и радостная, что хочется немедленно провалиться сквозь землю.

– Ну здравствуй, Карина-балерина, – улыбнулся он в ответ, просто невозможно было не улыбнуться. – Значит, вот ты какая – будущая звезда. Ты ведь всерьёз намерена заниматься балетом?

Щёки девочки окрасил румянец.

– Я буду очень стараться… – пролепетала она.

– Что ж, могу устроить тебе небольшую экскурсию по театру. Посмотришь, чем живут и как репетируют артисты… Тебе это интересно?

– Конечно! – заверещала она, подпрыгивая на месте от переизбытка эмоций. – Уж-жасно интересно! Очень-очень интересно!

И вот теперь настал тот неловкий момент, который Павел обдумал для себя ещё ночью. Он решительно взглянул на тётушку.

– Нам с Кариной пора идти. Вон оттуда, – он кивнул в сторону автобусной остановки, – вы сможете доехать до Красной площади. Впрочем, тут и пешком – всего десять-пятнадцать минут. Погуляйте, развлекитесь, сходите в ГУМ и на ярмарку, побродите по Охотному ряду… Когда Карина освободится, мы вас наберём. Это будет… будет предположительно около пяти часов, спектаклей у меня сегодня нет. Обедом я её накормлю, не беспокойтесь.

Тётушка растерянно и обескураженно захлопала ресницами.

– Но как же… я ведь… просто я думала, что…

– Руководство театра не приветствует, когда на репетициях и утренних классах присутствуют посторонние, не имеющие отношения к балету, – невозмутимо пояснил Павел. – Исключения изредка делаются лишь для прессы и фотографов. Да вам всё равно было бы там скучно, – добавил он, – вы же не любите балет, а у нас кругом – сплошь профессиональные разговоры.

Карина неожиданно пришла ему на выручку.

– Правда, мам, так будет лучше, – заявила девочка. – Ты всё равно ничего не поняла бы и чувствовала себя стрёмно. И вообще, ты же так хотела погулять по Москве, пошататься по магазинам, купить всем подарки… Вот и вперёд!

Если тётя Нонна и была уязвлена, то виду не подала.

– Ну хорошо, – кивнула она, – вам виднее, конечно… Делайте как знаете. Кариночка, веди себя хорошо, сразу же звони мне, если что, и… и слушайся Пашу.

Ну спасибо, что хоть не “Пашеньку”.

Молча кивнув тётушке на прощание, Павел распахнул дверь служебного входа и придержал её, сделав приглашающий жест для Карины, чтобы она заходила внутрь. Девочка не заставила себя упрашивать и тут же змейкой проскользнула в святая святых.

– В десять начинается хореографический класс, – пряча смущение за деловым тоном, заговорил Павел, пока они с сестрой поднимались по лестнице. Чёрт его знает, почему он так нервничал и напрягался, общаясь с этой десятилетней мелочью. – Если обещаешь вести себя тихо, возьму с собой. Посидишь в уголке, посмотришь, как мы занимаемся…

– Обещаю, обещаю! – она даже в ладоши захлопала. – А фотографировать во время класса можно?

– Нежелательно, – Павел качнул головой. – Не всем нашим ребятам может это понравиться, так что лучше не надо. Так… а потом… потом… в двенадцать часов в театре утренний спектакль, “Щелкунчик”. Я в нём не участвую, но если ты хочешь посмотреть – пожалуйста, устрою на самое лучшее место. В зале много детей будет, сейчас же в школах каникулы…

– Я знаю, – важно кивнула Карина, – я вообще-то тоже в школе учусь.

– А, точно… прости, забыл. Короче, на спектакле будет полно ребятни, некоторых аж из других городов на московский балет привозят – целыми автобусами.

– А кто Щелкунчика танцует? – спросила Карина.

– Марсель Таиров, – коротко отозвался Павел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ой, класс! – воскликнула она, но моментально осеклась, перехватив его взгляд. – Ну, то есть… жаль, что не вы, – тут же исправилась хитрюга.

– С “Щелкунчиком” у меня особые отношения, – улыбнулся Павел, невольно отдаваясь воспоминаниям. – Это был в принципе первый балет, который я увидел. Да и то – в записи… Затем он стал первым балетом, который я станцевал в самом детстве. Сначала – на сцене Дворца культуры в Таганроге, а потом здесь, в Москве, когда учился в академии. Поэтому “Щелкунчик” навсегда останется у меня здесь, – Павел похлопал ладонью по левой стороне груди. – Чудесная рождественская сказка, перенесённая на сцену, гениальная музыка Чайковского, потрясающая хореография… всё это западает в душу на всю жизнь. Когда танцуешь в этом балете, испытываешь просто концентрированное счастье. Вот так-то, Карина-балерина, – заключил он с улыбкой.

– А почему вы зовёте меня Карина-балерина?

– Так ведь твой YouTube-канал называется. А ты, к примеру, почему мне всё время выкаешь? Я тебе брат, даже не дядя.

– Не привыкла ещё, – насупилась Карина. – Хоть и брат, а всё равно вы такой… взрослый.

В её устах это прозвучало практически как “старый”. Павел фыркнул.

– Честно говоря, мне пока тоже сложно привыкнуть, что ты… что мы…

– А вам моя мама не нравится? – перебив, вдруг бесхитростно спросила Карина. Он покачал головой.

– С чего ты взяла? Просто я её тоже пока совсем-совсем не знаю…

– Ну, вы же не захотели её сюда провести. И я понимаю почему.

– И почему же? – он приподнял брови.

– Вы сейчас должны обижаться на неё за то, что она не забрала вас из детского дома… – тихо пробормотала Карина. – Я бы тоже обиделась, если бы родная тётя меня оставила.

– Слушай, – Павел остановил её, развернул лицом к себе, присел на корточки и взглянул в глаза снизу вверх. – Давай договоримся – я ни на кого не обижаюсь и зла не держу, хорошо? То, что в театр маму твою не пригласил… Просто так будет лучше и проще для меня самого. Во всяком случае – пока. Не накручивай и не додумывай. Идёт?

– Хорошо, – серьёзно кивнула она. – Тогда вы тоже не зовите меня Кариной-балериной, а то мне всё время кажется, что вы надо мной смеётесь.

– Клянусь, и в мыслях не было смеяться! Но больше не буду, обещаю. Тогда уж и ты зови меня просто “Паша” и на “ты”.

Она сморщила носик-пуговку.

– Ладно. Я попробую.

=80

Коллеги Павла восприняли появление маленькой посторонней наблюдательницы в танцклассе вполне доброжелательно.

– Это Карина, моя сестра, – представил он.

Если кто-то и удивился наличию сестры у Калинина, зная о его детдомовском прошлом, то никак не выразил это вслух.

– Тоже увлекается балетом, – отрекомендовал юную особу Павел. – Так что смена подрастает – девчонки, трепещите!

Прима-балерина Анастасия Палий снисходительно усмехнулась, а затем приветливо махнула ладошкой:

– Привет, Карина!

– Здравствуйте, – выдохнула та с восхищением. То ли ей было знакомо лицо и имя Палий, то ли она просто залюбовалась настоящей живой балериной – в пачке, пуантах… и в тёплых гетрах вкупе с шерстяной кофтой. Сочетание было и впрямь необычным. Впрочем, все танцовщики оделись кто во что горазд: в свитера, гетры, трико, растянутые футболки.

– А можно после занятия с вами селфи сделать? Я потом девочкам в нашей балетной школе покажу, они с ума сойдут… А автограф дадите? – умильно попросила Карина, взглянув на приму. Та довольно улыбнулась – кому бы не польстило такое искреннее обожание?

– Ну конечно можно, маленькая.

– И ещё с вами селфи! – разошлась Карина, благоговейно взглянув на Марселя Таирова. Тот хмыкнул, но только кивнул в знак согласия. Девочка обвела взглядом всех присутствующих и остановилась на Артёме Нежданове:

– И с вами тоже!

– Вот и славонька меня настигла! – шутливо возликовал Артём. – Ты что же, принцесса, знаешь, кто я такой? – и гордо приосанился.

– Нет, не знаю, но вы просто очень красивый, – наивно пояснила “принцесса”.

Грохнул дружный хохот – наверное, его услышали в каждом уголке театра.

Артисты ещё долго потом не могли отсмеяться и успокоиться, вытирая выступившие слёзы и повторяя на все лады: “Зато ты красивый, Тём!..”, настолько неожиданно и непосредственно это прозвучало. Явившемуся хореографу даже пришлось приструнить их, словно каких-нибудь школяров.

После того, как Карина поприсутствовала на танцевальном уроке и посетила утренний спектакль, Павел повёл её обедать в буфет – не в зрительский, разумеется, а в артистический.

– Какой суп ты любишь? И что тебе взять на второе? – поинтересовался он, но сестра лишь царственно качнула головой:

– Я ем или только суп, или салат, или второе, а не всё сразу. Балеринам надо следить за фигурой.

Павел с трудом удержался, чтобы не обидеть сестру легкомысленным хихиканьем – настолько важно она это произнесла.

– Следить за фигурой, конечно, необходимо, но… у тебя растущий организм. Тебе требуется много сил и энергии, ни в коем случае нельзя оставаться голодной. Я же не плюшками тебя пичкаю и не пирожными.

– Плюшки и пирожные я очень люблю, – печально вздохнула Карина. На её личике отобразилось настоящее страдание. – Но ем только по праздникам, по чуть-чуть. Ведь это верно, что культуру питания нужно формировать с детства?

– Абсолютно верно, – подстраиваясь под её тон, серьёзно кивнул он. – Но, в общем, основной принцип всего лишь один: главное – не переедать.

Знала бы сестричка, как Павел с Шейлом и Артёмом тоннами пожирали пирожки, бургеры, пельмени, шашлык и прочее непотребство!.. Особенно в пресловутый период роста организма, во время учёбы в академии. Впрочем, в главном Карина была права – за своим питанием и весом балеринам нужно было следить особенно тщательно и куда более придирчиво, чем танцовщикам-мужчинам.

– А ты помнишь свою маму? – спросила вдруг Карина, когда они уже расположились друг напротив друга за столиком и принялись за еду. Павел неуверенно пожал плечами.

– Трудно сказать. Мне кажется, что помню… но иногда думаю – а вдруг это не реальные воспоминания о маме, а мои вымышленные представления о ней? Чем старше становишься – тем сложнее понять, что с тобой действительно происходило, а что было плодом воображения. Вообще-то мне было четыре года. Почти пять. Наверное, дети в этом возрасте должы уже всё понимать и всё помнить…

– Я совсем не помню, какой была в четыре года, – изящно дёрнув плечиком, сообщила Карина тоном умудрённой жизненным опытом мадам. – Только то, что в детский сад ходила.

– А… своего папу ты помнишь? – осторожно поинтересовался он, подозревая, что едва ли Карина в курсе всех деталей внутрисемейной “санта-барбары”. Она наверняка и не подозревает, что для Павла этот человек был не просто дядей. Однако то, что произнесла затем сестра, поразило его в самое сердце.

– Нашего папу, ты хочешь сказать?

К лицу моментально прилила кровь. Павел чуть не поперхнулся – настолько не ожидал подобного откровенного поворота в беседе.

– Ты… ты что, знаешь? Они тебе всё рассказали?!

Карина помотала головой и спокойно отхлебнула абрикосовый сок из стакана.

– Нет, конечно. Я сама догадалась. Взрослые такие смешные, думают, что я ничего не слышу и ничего не понимаю в их разговорах…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Павел некоторое время молчал, чувствуя себя не на шутку смущённым. Вот уж точно не думал он и не гадал, что придётся обсуждать такие деликатные, практически интимные вещи с десятилетней пигалицей…

– Ну и что ты обо всём этом думаешь? – аккуратно прощупывая почву, поинтересовался он. Карина снисходительно улыбнулась.

– А что тут думать? В жизни всякое случается. Иногда так бывает, что мужчине могут нравиться две женщины одновременно. Ну… и наоборот бывает тоже. Очень трудно выбрать кого-то одного, понимаешь?

– Да, – серьёзно отозвался Павел, – понимаю.

Карина, прищурившись, хитро взглянула на него.

– Что, ты тоже любишь двух девушек сразу?

Он аж вздрогнул от такого резкого перехода к его персоне.

– Я? Нет, просто… никого я не люблю, с чего ты взяла? – пробормотал он как последний идиот. – У меня вообще нет девушки. Ни одной.

– Бедняга, – посочувствовала Карина.

– Ну так… каким был наш папа? – поспешно уводя её мысли в другую сторону, подальше от собственной личности, напомнил Павел. Сестра мечтательно улыбнулась.

– Хорошим, конечно. Очень добрым. Красивым и сильным. Самым лучшим на свете!

Ну конечно, а что она могла ещё сказать? Отец умер, когда Карине было всего шесть лет. В её памяти он теперь навечно останется хорошим, добрым и самым лучшим… прямо-таки святой души человеком.

– Ладно, хватит болтать, – Павел деловито взглянул на часы. – Ты доела? Давай, поднимайся, мы сейчас с тобой отправимся в одно интересное место…

– В какое? – глаза девочки моментально загорелись.

– Это сюрприз. Но тебе понравится, обещаю!

Впрочем, как выяснилось минут через десять, сюрприз ожидал прежде всего самого Павла. В его собственной гримёрной…