Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

=58

Москва, 2017 год

Никогда ещё Даша не чувствовала себя настолько лишней на чужом празднике. Невысказанный вопрос “Что я здесь делаю?” так и витал в воздухе. Даже в театре, когда Павел пригласил её понаблюдать за спектаклем из-за кулис, она не испытывала столь мучительной неловкости, когда находилась между снующими туда-сюда артистами, хотя, разумеется, тоже была для них чужачкой. Но там, среди танцовщиков, ей было легко и хорошо на одной с ними волне. Здесь, на свадьбе Милы, среди незнакомой толпы – трудно. Не плохо, нет, слишком громкое слово… просто некомфортно. Всё-таки Павел был прав, пытаясь отговорить её от этой затеи.

Когда Даша согласилась пойти на свадьбу, он пришёл в лёгкое недоумение.

– Зачем тебе это надо? – спросил Павел. – Неужели ты веришь в искренность её приглашения?

– Конечно нет. Мила просто привыкла держать всё под контролем…. вот и позвала меня, чтобы не упускать из виду наши с тобой отношения. Она хочет лучше знать своего врага в лицо, – пошутила Даша, – и я решила доставить ей это удовольствие.

В глубине души, чего скрывать, Даше было ещё и любопытно – что за мужа могла себе выбрать такая странная и неординарная девушка, как Мила. Действительно ли она любит его? Ну и… если уж совсем откровенно… хотелось понаблюдать за реакцией Павла на свадьбу своей лучшей подруги.

– Не думаю, что она считает тебя врагом… – возразил Павел, но всё-таки вынужден был признать:

– Да, ей хочется контролировать всё, в том числе и нас с тобой.

– Наверное, – осторожно предположила Даша, – ей нужно окончательно разобраться в том, действительно ли мы с тобой существуем… Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – откликнулся он серьёзно, взяв её лицо в ладони и вглядываясь в глаза, словно пытался прочесть там все её страхи и сомнения. – Мы есть, я это точно знаю.

Даше очень хотелось поверить ему – просто потому, что от одного упоминания имени Милы за последние недели у неё развился натуральный невроз. Каждый раз, когда Павел обнимал или целовал её, ей казалось, что вот-вот откуда-нибудь, подобно чёртику из табакерки, выскочит Мила. Наверное, чтобы окончательно расслабиться, Даше требовалось уехать с Павлом вдвоём куда-нибудь далеко-далеко, за тысячу километров от Москвы, чтобы никто не смог и не посмел их побеспокоить.

Жених в итоге оказался Милке под стать – такой же прожигатель жизни. Красивый богатый мальчик из инстаграма с ветром в голове и отсутствием какого-либо определённого занятия или даже хобби. Мила обмолвилась, что отец собирается приобщать Михаила к семейному бизнесу, но для начала было бы неплохо как минимум нарисовать ему диплом, потому что в Финансовом университете, где парень формально числился студентом, он не появлялся уже год.

Впрочем, смотрелись молодожёны и впрямь эффектно – и, кажется, знали об этом, без устали делая бесконечные совместные селфи для своих подписчиков в соцсетях.

Мила выглядела красоткой. Да она и была красоткой, Даша не могла этого не признать. Пена белоснежных кружев и фата оттеняли смуглую золотистую кожу, волосы были убраны в высокую причёску, открывая шею и нежно-хрупкий изгиб плеч, глаза сияли… Даша нечаянно – честное слово, нечаянно! – поймала взгляд Павла, брошенный на Милу… и предпочла не разбираться в его значениях и оттенках, их было слишком много, причём самых противоречивых. Тем более, что он и сам быстро отвёл глаза, вздохнул… и крепче сжал Дашины пальцы.

Среди гостей преобладала молодёжь – вероятно, друзья новобрачных. Шумные, раскованные, весёлые и красивые девчонки с ребятами, у которых не было никаких общих интересов ни с Дашей, ни тем более с Павлом. Громкий смех, всё те же миллионы селфи, сделанные на новенькие айфоны, разговоры о незнакомых людях, поездках за границу и тамошнем шопинге. Скучно… Даша поняла, что ей это всё просто скучно. Пустые люди, пустые разговоры… А может, не такие уж и пустые, просто она сама зануда, не умеющая веселиться. Впрочем, Павел тоже был не в восторге от происходящего, потому что приблизил свои губы к её уху и негромко сказал:

– Ещё полчаса посидим для приличия и сбежим, если ты не возражаешь. Что-то меня утомил этот балаган…

Даша с облегчением кивнула. Оставаться здесь и дальше было бы слишком мучительно. Она чувствовала, что Мила то и дело искоса посматривает на них с Павлом – изучающе, испытывающе, недоверчиво… и от этого неуютного ощущения хотелось поёжиться, отвернуться, запрятаться в собственную тесную раковинку. Тамада что-то жизнерадостно вещал в микрофон, но смысл его речей от Даши ускользал. Всё было нелепо, странно и… тревожно. Ей почему-то было не по себе, словно она подсознательно ждала от этой свадьбы чего-то плохого.

Родители жениха взирали на своего сыночка с неприкрытым восхищением и благоговением, как на божество, а на его красавицу-невесту – с некоторой опаской и настороженностью, как показалось Даше. Впрочем, в целом они выглядели вполне благодушными и довольными происходящим.

Родители Милы же явно чувствовали себя не в своей тарелке, но в общем оказались симпатичными и приятными людьми, Даша даже посочувствовала им в глубине души – наверное, не слишком-то легко взаимодействовать с приёмным ребёнком, имеющим Милкин характер. Вот их угораздило…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Из размышлений её вырвал громкий голос тамады, объявляющий, что гости могут поздравить молодожёнов. Друзья Милы и Михаила весело засуетились, принялись дурачиться и вырывать микрофон друг у друга, соревнуясь за право первыми принести свои публичные поздравления, и весь этот шум вдруг резко перекрыл пронзительный голос Милы:

– Нет, подождите… Стойте! Я хочу, чтобы самым первым меня поздравил мой лучший друг.

Даша вздрогнула и скорее угадала, чем почувствовала, как напрягся сидящий рядом Павел. Ладонь его, сжимающая Дашину руку, стиснула её пальцы ещё сильнее.

– Да-да, Пашечка, я имею в виду тебя, – заявила новобрачная, невинно улыбаясь. – У тебя ведь наверняка есть, что мне сказать?

– Я танцор, а не оратор, – попытался отшутиться Павел. – Если не возражаешь, я лучше скажу тебе всё потом… лично.

– Нет-нет, так не пойдёт! – запротестовала она в притворном возмущении. – Я хочу, чтобы все собравшиеся знали о глубине чувств, которые ты ко мне испытываешь… ведь испытываешь же? – и засмеялась. – Самые искренние, самые нежные дружеские чувства…

Даша готова была её убить. Зачем она так… откровенно, жестоко, больно? Хочет выставить его на посмешище? Унизить?

– Хорошо, – услышала она рядом незнакомый, какой-то чужой голос Павла. – Я скажу.

=59

Несколько мгновений он молчал, то ли собираясь с мыслями, то ли добиваясь полной тишины и внимания.

Даша уловила шепоток, который пошёл по рядам гостей. “А кто это?” “Милкин друг. Танцор вроде”. “А, ну да, тот самый балерун, помните? Его и по телеку как-то показывали, мы тогда все у Лёхи зависали”. “Точно, Милке в тот раз ещё никто не поверил, что она с ним знакома!” “А что, у них что-то было?” “Откуда вообще она его знает?..”

– Пятнадцать лет назад, – произнёс Павел таким тоном, будто собирался порадовать присутствующих волшебной сказочкой, – в один из самых трудных и страшных моментов своей жизни я встретил девчонку, которая меня спасла.

Даша увидела, как с лица Милы медленно сползает игриво-вызывающая улыбка. Если новобрачная и намеревалась спровоцировать лёгкий скандалец, вывести Павла на эмоции и немного встряхнуть всех присутствующих (подпитывается она, что ли, эпатажем и чужими стрессами?!), то сейчас стало совершенно очевидно – скандала не получится. Павел был настроен говорить серьёзно и честно, раз уж отмолчаться не вышло.

– Я не хочу пафосно вещать о том, что детская дружба – самая крепкая и самая надёжная, не собираюсь лить сладкие слёзы, трогательно вспоминая о том, как мы вместе росли и так далее… скажу одно: я не знал человека искреннее, храбрее и преданнее. Тот самый классический случай, когда ты говоришь, что убил человека, а она уже ищет мешок побольше, чтобы помочь тебе спрятать труп… фигурально выражаясь, – добавил он со смешком, заметив, как напряглись родители молодожёнов при этих словах. – Дело в том, что она действительно готова была поддержать меня во всём. Безоговорочно. Без оглядки.

– Ага, Милка у нас боевая деваха!.. – весело и пьяно поддакнул кто-то из гостей, но Мила тут же сердито зашикала на него, чтобы он заткнулся и не мешал Павлу говорить.

– Мы часто ссорились, обижали друг друга, бросались необдуманными и злыми словами… Но я всегда был уверен в этой девчонке больше, чем в себе самом. Меня бесконечно восхищали её смелость, отчаяние, дерзость, бескомпромиссность, прямолинейность… Я не знаю, что со мной было бы и… кем бы я стал, если бы не она. Она просто взяла меня за руку и изменила всю мою жизнь.

Даша понимала, как ему сейчас трудно. Как важно выразить свои чувства словами, сформулировать так, чтобы это не прозвучало двусмысленно для гостей – и в то же время так, чтобы дать Миле понять: он помнит и ценит всё, что было между ними, что он ничего не забыл. А ещё он явно старался так подобрать слова, чтобы не ранить Дашу, не дать ей повода ревновать… наверное, она и должна была ревновать – столько теплоты и нежности было в его голосе… но она больше волновалась за него, переживала, как он справится. Да и за Милу почему-то тоже, хотя, казалось бы – ну какое Даше может быть дело до душевного состояния невесты?

Невесту эта речь растревожила куда больше, чем, вероятно, она сама ожидала. Во всяком случае Мила, тщетно борясь с охватившим её смятением (а Даша готова была поклясться, что её сейчас захлёстывает целый водоворот эмоций… ну не железная же она, в конце концов?!), отчаянно попыталась свести всё к шутке.

– Паш, почему ты всё время говоришь в прошедшем времени? – с преувеличенной весёлостью воскликнула она. – “Эта девочка была…” Вообще-то речь идёт обо мне, если кто-то ещё не догадался. И я пока не умерла! – она деланно рассмеялась.

– Потому что девочка выросла, – Даша увидела, как схлестнулись их взгляды, и Павел улыбнулся – спокойно, тепло, доброжелательно, словно складывал оружие, осознанно отказываясь от дуэли. – Она вот прямо сейчас веселится на собственной свадьбе. И несмотря на то, что я уже не так хорошо знаю её – сегодняшнюю, несмотря на то, что она, быть может, не так откровенна и честна со мной, как раньше – я всё равно желаю ей счастья. Ну и… – Павел вдруг словно выдохся и закончил устало:

– Наверное, “горько”?..

Жених, до этого увлечённо зависающий в своём телефоне (речь Павла он слушал вполуха либо вообще пропустил мимо ушей), рефлекторно среагировал на знакомую команду и встал, с готовностью притягивая к себе молодую жену. Впрочем, отреагировали на это слово и все остальные, тут же подхватив:

– Горько! Горько!..

Даша вдруг отчётливо поняла, что большинству здесь присутствующих откровенно плевать и на эту свадьбу, и на жениха с невестой. Друзья новобрачных просто рады потусить (“за любой кипиш, кроме голодовки”), а своих родителей Мила и Михаил, судя по всему, банально поставили перед фактом. Непонятным оставалось только одно: для чего это было нужно самим молодожёнам…

Под радостное скандирование и дружный одобрительный рёв Мила с мужем начали демонстрировать собравшимся свои поцелуйные умения, и было немного странно, что набивший оскомину немудрёный свадебный ритуал до сих пор пользуется столь бешеной популярностью среди молодёжи.

Между тем Павел опустился обратно на стул и некоторое время молча изучал скатерть невидящим взглядом, а затем поднял глаза на Дашу.

– Может, сейчас уйдём? Если ты не возражаешь, – тихо попросил он.

Её горло сдавило спазмом, а дыхание перехватило от той боли, что прозвучала в его голосе – Даша нечаянно приняла большую часть этой боли на себя, чуть не захлебнувшись от неожиданности. Господи, да что она вообще себе навоображала? Почему решила, что справится?.. То, что происходило между Милой и Павлом, нельзя было ни отменить, ни проигнорировать, сделав вид, что не замечаешь. Может быть, они и сами толком не понимали этого, не осознавали, боялись произнести вслух, но… чёрт возьми, если это – не любовь, то что же тогда зовут любовью?! Или она просто совершенно не разбирается в отношениях между мужчиной и женщиной…

‌​‌‌‍– Мне нужно освежиться. Я вернусь через пять минут, – сдавленным голосом выговорила она, хватая сумочку и выскакивая из-за стола.

=60

В туалете Даша долго стояла перед зеркалом, бездумно уставившись на собственное отражение.

Сбежать? Смыться по-английски, немедленно удрать с этой дурацкой свадьбы, весь идиотизм которой был очевиден ей с первого взгляда… Мила не любит своего молодого, красивого и богатого мужа. Никогда не любила. Он – просто способ вырваться из-под родительского надзора, его чувства и желания интересуют Милу в самую последнюю очередь. Павел – единственный мужчина в её жизни. Тот, с кем она по-настоящему хочет быть рядом, вот только почему-то столько лет не может признаться в этом ни ему, ни себе самой, продолжая играть с ним то ли в прятки, то ли в догонялки. А она, Даша, – полная идиотка, потому что до нелепого долго отрицала очевидное и притворялась, что верит в эту дружбу. Милую простодружбу с милой Милой… чёрт бы её побрал! Но ведь и Павел убеждал Дашу в том, что ей не о чем беспокоиться. Что он хочет видеть её своей девушкой. Может быть, даже и сам в это верил. Точнее, изо всех сил честно старался поверить… Смешно! Глупо и смешно.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось сползти по стеночке вниз, уткнуться лицом в колени и заплакать – отчаянно, по-детски, навзрыд. Но нельзя, нельзя было этого делать… и вообще – в любую минуту сюда мог кто-нибудь войти. Надо убегать, пока Павел её не хватился. Она выдержит, она донесёт своё горе до дома и выплеснет за плотно закрытой дверью собственной комнаты, уткнувшись лицом в подушку… она выплачет свою ненужную, неуместную любовь к этому проклятому балетному мальчишке, выплачет до самого донышка и запретит себе даже думать о нём, а не то что убиваться и страдать. И никогда, никогда, никогда она больше не станет игнорировать собственную гордость и интуицию!

В этот момент дверь туалета распахнулась и внутрь, точно за ней гнались, влетела Мила. Обе девушки замерли, узнав друг друга, и Даша мысленно возблагодарила бога за то, что сдержалась и всё-таки не стала реветь. Насмешливого Милкиного сочувствия она бы точно сейчас не вынесла.

Впрочем, ещё раз внимательно взглянув на Милу, Даша поняла, что той сейчас явно было не до насмешек. Лицо её казалось таким несчастным, что у Даши невольно вырвалось:

– Что случилось?..

– Ничего, – огрызнулась та, моментально ощетинившись. – Тебе-то что за дело?

– Да в общем, никакого дела нет, – Даша пожала плечами. – Просто подумала… вдруг помощь нужна.

– Что ты можешь сделать, помощница? – Милкины губы расплылись в язвительной ухмылке. – Ты ни хрена не знаешь меня и понятия не имеешь о моих проблемах. И вообще… вообще… ты мне не нравишься! – выпалила она, вздёрнув подбородок, и во взгляде её читалась откровенная враждебность.

Как ни тяжело было Даше, а тут она не выдержала и засмеялась в голос, отказываясь принять этот вызов:

– Тоже мне – секрет Полишинеля! Может, тебя это удивит, но ты мне тоже не нравишься.

– Не удивит, – Милка шмыгнула носом. – Не ты первая, не ты последняя… Все Пашкины бабы меня терпеть не могут, – добавила она многозначительно, чуть ли не хвастливо.

– Пытаешься меня задеть? Напрасно. Нет никаких мифических “Пашкиных баб”, у него ни с кем не было серьёзных отношений.

– Кроме как с тобой, хочешь сказать? – прищурилась Мила.

– А ты хотела бы, чтобы я сказала: “Кроме как с тобой”? – поддела её Даша.

– Можешь лыбиться сколько угодно, но только я и правда для него особенный человек, – буркнула Мила.

– А ты и рада? Это даёт тебе право обесценивать чувства других людей по отношению к нему и… и его собственные чувства? Пользуешься своей давней властью над ним, привычкой, что он никогда тебе не откажет? А когда-нибудь всё-таки откажет, вот увидишь. Когда его чувство долга истреплется до нитки…

– У него ко мне не просто чувство долга! – запальчиво выкрикнула Мила. – Если… если я захочу, он сию же минуту уйдёт со мной. Прямо с этой чёртовой свадьбы, у всех на глазах. Молча, без вопросов – куда бы я его ни позвала. И так будет всегда. Я – важнее всего и важнее всех в его жизни.

– А я думаю, что ты ошибаешься, – с трудно дающимся спокойствием возразила Даша. – Вернее, лукавишь, а на деле просто пытаешься убедить в этом саму себя. Может быть, и не ради меня… но с тобой он сейчас никуда не пойдёт.

– Да ты его совсем не знаешь! – вскинулась Милка. – А мы с ним вместе всю жизнь!

– Это ты его не знаешь, Мила. Не хочешь знать. Он вырос, изменился, но ты предпочла этого не заметить. Ты по-прежнему веришь, что это всё тот же Паша, друг детства. А на самом деле… на самом деле он очень устал от ваших отношений. От того, что ты продолжаешь держать его на коротком поводке, поскольку жутко не уверена в себе и используешь его просто для самоутверждения, чтобы доказать всем, как сильно он тебя любит. Но ты не подпускаешь его к себе слишком близко, так… как он этого заслуживает. Не думаешь, что его уже достало это манипулирование? Не боишься, что когда-нибудь действительно останешься одна, без его поддержки, если будешь продолжать в том же духе?

Даша не знала, зачем всё это ей сейчас говорит, зачем пытается до неё достучаться, скорее всего – это бесполезно, но… нужно было сделать это хотя бы ради Павла. Ну должна же эта несносная Милка признать, в конце концов, что хочет быть ему не просто другом? “Иль дайте есть, иль ешьте сами…” *

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мила вдруг как-то резко сникла, словно этот разговор выжал из неё все соки.

– А у вас с ним типа всё серьёзно, да? – спросила она тускло, без всякого выражения.

– А если даже и так – почему ты не хочешь от души порадоваться за своего лучшего друга? – с нажимом спросила Даша. Мила снова завелась от этой простой провокации:

– Да он мне намного больше, чем друг!

Даше не хотелось прибегать к запрещённому приёму, но она чувствовала, что сделать это сейчас необходимо, чтобы окончательно сдёрнуть с Милы маску.

– Если вы… если вы один раз переспали, это ещё не значит, что между вами теперь на всю жизнь возникло что-то особенное, – жёстко выговорила она.

Милкино лицо посерело.

– Он… он тебе рассказал?

– Мы договорились быть честными друг с другом, – осторожно ответила Даша. – Честность – это именно то, чего ему не хватает в отношениях с тобой.

– А ты… можешь быть стервой, – констатировала Мила, с искренним удивлением глядя на неё.

– Все женщины могут быть стервами, если надо. Просто я это не очень люблю.

Мила по инерции ещё некоторое время пыталась сохранить во взгляде насмешливое выражение, но, видимо, лимит был исчерпан – губы её задрожали, и она сделала то, что так и не позволила себе чуть раньше Даша: сползла по стеночке на пол, прямо в своём роскошном белом платье.

– Я так боюсь, что он уйдёт, – выдохнула она, закрыв лицо руками.

___________________________

* “Иль дайте есть, иль ешьте сами” – цитата из книги “Собака на сене” (Лопе де Вега), фрагмент монолога Теодоро:

“Чуть я немножечко остыну, вы загораетесь соломой, а чуть я снова загораюсь, вы льдом становитесь холодным. Ну, отдали бы мне Марселу! Так нет: вы, точно в поговорке, собака, что лежит на сене. То вы ревнуете, вам больно, чтоб я женился на Марселе; а чуть её для вас я брошу, вы снова мучите меня и пробуждаете от грёзы. Иль дайте есть, иль ешьте caми. Я прокормиться не способен такой томительной надеждой. А не хотите, – мне недолго влюбиться в ту, кому я мил”.

=61

Москва, 2008 год

Первое, что спросил Пашка, когда немного оклемался и снова обрёл ясность мышления:

– Я поступил?

Голос его звучал бодро, чувствовал он себя прекрасно – словно и не было двух суток в жару и бреду, которые ужасно напугали и измотали Хрусталёву. Впрочем, сам Пашка практически не помнил свою болезнь, целый кусок жизни с того момента, когда он рухнул в обморок в академии, просто выпал из памяти, лишь туманные разрозненные картинки, похожие на сновидения, всплывали в голове, но он не был уверен, реальные это воспоминания или просто бред, вызванный высокой температурой.

– Как ты, Паша? – встрепенулась Хрусталёва, задремавшая было прямо на стуле возле постели больного. – Голова болит? – она прикоснулась ладонью к его лбу, проверяя, не горячий ли.

– Да нормально всё, Ксения Андреевна, – от нетерпения Пашка даже задрыгал высунувшейся из-под одеяла босой ногой. – Так поступил я или нет?

– А сам-то как думаешь?

Он впился пытливым взглядом в лицо своей наставницы. Наверное, если бы всё было плохо, Хрусталёва не стала бы нарочно тянуть время и интриговать. Или наоборот – она сейчас боится сказать неутешительную правду, пока Пашка окончательно не поправился?

– Ну Ксения Андреевна!.. – он чуть не взвыл от нетерпения и неизвестности. Она рассмеялась и взлохматила его волосы:

– Поступил, поступил! Ты просто умничка. Все там в академии в шоке от твоей целеустремлённости и работоспособности… Ведь в последнем туре буквально на автопилоте танцевал! И как танцевал! В общем, поздравляю тебя, мой дорогой. Мы сделали это. Мы победили! Вернее – ты победил!

– Ура-а-а! – возликовал Пашка, подпрыгнув на кровати, и тут же закашлялся – горло всё ещё побаливало.

– Тише, тише, – всполошилась Хрусталёва, – что ж ты так орёшь, тебе пока нельзя, голос потеряешь…

– Подумаешь, – прохрипел счастливый Пашка, улыбаясь до ушей, – я же не оперным певцом стать собираюсь, а артистом балета!

– Но всё равно побереги голосовые связки, артист, иначе как потом интервью давать будешь? – пошутила балерина. – И кстати, раз уж ты проснулся… Тут тебе выписали кучу лекарств – и микстуры, и таблетки. Давай-ка сразу выпьешь то, что нужно принять на голодный желудок. А потом непременно надо поесть, чтобы набраться сил. Лена… Аркадьевна тебе бульон сварила.

– Ой, а Тёма… – вспомнил вдруг Пашка. – Артём Нежданов! Вы не знаете, его взяли?

Хрусталёва замялась.

– Третий тур он не прошёл. Но его оставили в резерве, – добавила она торопливо, заметив, как моментально поникли Пашкины плечи и потух взгляд. – Его и ту милую зубастенькую девочку, как её… Тоня, что ли? Гимнастка.

– Тоня Городецкая, – буркнул Пашка. – А что такое – “оставили в резерве”?

– Ну, знаешь, случается так: вот наберут курс, а к началу занятий в итоге приезжают далеко не все. Или планы изменились, или личные обстоятельства… или поступили куда-то ещё, слава богу – балетных училищ в стране навалом. Так что погоди пока горевать, – подбодрила она его, – может, ещё найдётся местечко для твоего Тёмы. Его хорошо запомнили во время отборочных туров – такой улыбчивый, энергичный, позитивный… У него ещё есть шанс.

– А если не будет свободного места? – тихо уточнил Пашка. Он и сам не ожидал, что так расстроится неудаче своего нового друга. В мечтах он уже вовсю рисовал себе их весёлые совместные будни в академии, с таким приятелем точно не заскучаешь!..

– Не принимай близко к сердцу, – попросила Хрусталёва. – Это учёба в балетной академии, а не развлечение. Долгий, трудный и изнурительный путь, а не увеселительная прогулка. Да, они вынуждены отказывать многим, очень многим детям… но лишь потому, что выбирают лучших. Самых лучших! – убедительно добавила она. – Конечно, все, кто не поступили, плачут и горюют… но поверь, Паша, они сейчас более счастливы, чем те из вас, кто уже поступил, а потом внезапно обнаружит, что у него нет таланта. Принять этот факт о себе и сойти с поезда в середине пути куда сложнее, чем отсеяться в самом начале.

Пашка примолк, всерьёз обдумывая эти слова.

– А у меня… у меня точно есть талант? – спросил он в страхе. Хрусталёва улыбнулась, подавая ему таблетку и стакан воды:

– Более чем достаточно. Но это не значит, что тебе можно расслабляться и валять дурака во время учёбы. Наоборот – твои способности подразумевают, что спрашивать с тебя станут строже и больше, чем с других.

Пашка проглотил таблетку, а затем, поморщившись, выпил мерзкую на вкус микстуру, и вдруг снова встрепенулся:

– А Милка? Она не звонила? Она знает, что я поступил? Как она? Где?

– Да всё в порядке с твоей боевой подругой, что ей сделается, – засмеялась Хрусталёва. – Разумеется, она в курсе, что ты зачислен в академию. Когда в фойе вывесили списки, она громче всех визжала от радости… как будто сама прошла отбор. Да, кстати, тот мальчик из Канады тоже поступил, – вспомнила она. – Как его зовут?

– Шейл Хьюз, – отозвался Пашка, не сразу сообразив, почему упоминание этого имени отозвалось каким-то неприятным послевкусием. Нормальный же пацан, вроде…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ну вот. Они тебе вместе с Милой привет передавали и пожелания скорейшего выздоровления…

Пашка напрягся.

– В смысле – вместе с Милой?

– Да звонили утром, спрашивали, как ты.

– Звонили? – переспросил Пашка, выделив интонацией множественное число.

– Откуда-то с улицы, шум стоял дикий, они то ли в парке аттракционов гуляют, то ли в зоопарке, я толком не поняла…

Пашка моментально помрачнел. Вот, значит, как! Он тут болеет, валяется с температурой, а эти двое гуляют и развлекаются… как мило.

Он понимал, что обижаться и злиться в этой ситуации глупо. Ну, гуляют вместе. Подумаешь! Шейл иностранец, ему всё в Москве интересно, а Мила уже неплохо тут освоилась… И тут же шибануло воспоминанием: в пиццерии эти двое задушевно воркуют друг с другом, не обращая ни на кого внимания…

Мир, до этого сияющий всеми цветами радуги, вдруг съежился до размеров одной комнатки, стал серым, мрачным и неприветливым. Пашка улёгся обратно в постель и натянул одеяло до самых бровей.

– Что с тобой, Паша? – встревожилась Хрусталёва. – Надо встать и покушать… или тебе опять нехорошо?

– Спать хочу, – глухо отозвался он из-под одеяла. – Есть не буду.