Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

=32

Он действительно не понимал, что на него вдруг нашло. С какой стати вдруг – Даша?! Он и не вспоминал о ней с утра, кажется… ну, если только мимолётно… Но всё равно – какого дьявола?

Возможно, на подсознательном уровне его глодало чувство вины. Вчера они не очень хорошо расстались, и Павлу хотелось это как-то компенсировать. А ещё на всё это великолепие накладывались отношения с Анжелой, перед которой он тоже невольно чувствовал себя виноватым… Чёрт, и почему с женщинами так всё сложно?!

– С какой Дашей? – уточнил голосок в трубке.

– А у вас их много? – растерялся он ещё больше.

– А у нас их две, – игриво откликнулась девушка. – Вам Сазонову или Чиркову?

Павел чувствовал себя сейчас весьма и весьма глупо. Он ведь даже не знал Дашиной фамилии!

– Мне… ту, которая писала статью о премьере “Золушки” в Театре балета.

Из тона собеседницы моментально исчезла всякая игривость.

– А что случилось? Какие-то проблемы с этим материалом? Вы кто?

– Нет-нет, абсолютно никаких проблем, – торопливо заверил он. – Меня зовут Павел Калинин, я ведущий солист театра. Хотел обсудить с вашей журналисткой кое-какие детали вчерашнего интервью.

– Понимаете, – собеседница замялась, – Чиркова у нас внештатный сотрудник, её очень сложно застать в редакции, вообще-то она ещё учится… А она точно ничего не накосячила? – подозрительно спросила секретарша.

Ага, значит, его Даша – всё-таки Чиркова. Ну что ж, хоть какая-то определённость… Павел пересел в продольный шпагат, продолжая растяжку.

– Что вы, всё было просто прекрасно. Так как я могу с ней связаться? Может быть, вы дадите мне её личный номер?

– Вообще-то это не положено… – смутилась девушка. – А может, вы сами оставите свой номер? Чиркова вам позже перезвонит.

Ага, разбежался. Чтобы моментально попасть во все журналистские базы?!

– Нет, извините, – отозвался Павел с заминкой. Наверное, он должен был почувствовать облегчение – нет так нет. В конце концов, что он собирался сказать этой самой Даше? Светски осведомиться, хорошо ли она добралась домой после того, как он испортил ей вчерашний вечер?..

Он уже собирался вежливо попрощаться, как вдруг услышал, что секретарша громко спросила кого-то: “Точно? Уверена?..” и тут же снова припала к телефонной трубке, возвращаясь в беседу с Павлом.

– Алё, вы ещё тут?.. Да вы везунчик, однако. Чиркова только что подъехала, уже поднимается. Через несколько минут будет здесь. Вы перезвоните ещё раз или повисите на линии?

– Я… наверное, подожду, – ответил Павел, изумляясь самому себе. Откровенно говоря, времени у него оставалось не так уж и много, пора было заканчивать с разогревом и приступать непосредственно к репетиции, но не бросать же начатое на полпути?! Нужно непременно дождаться Дашу… раз уж он всё равно так далеко зашёл.

– Чиркова, скорее! Тебе тут какой-то балерун звонит, – услышал он восклицание секретарши, которая даже не додумалась понизить голос, а ещё через пару мгновений в трубке раздалось немного удивлённое: “Алло?..”

У него вдруг пересохло во рту.

– Привет, – выговорил он.

– Здравствуй, Паша, – отозвалась она.

– Узнала?

– Скорее, догадалась. Обычно никакие балеруны, – Даша интонационно выделила это слово, и Павел понял, что ей смешно, – мне не звонят.

По её голосу было слышно, что она улыбается, и Павел не заметил, как сам разулыбался в ответ. Оказывается, он был рад её слышать.

– Что-то случилось? – уточнила Даша. – Или ты хочешь, чтобы я прислала тебе материал на вычитку перед публикацией?

– Нет, я… – идея осенила его внезапно, и он, обрадовавшись, моментально за неё ухватился. – Скажи, а ты была вчера на премьере? Я не банкет имею в виду, а сам спектакль, – быстро пояснил он.

– Да, конечно, – откликнулась Даша. – На редакцию выделили один пригласительный билет, а поскольку о классической хореографии пишу в основном именно я, мне он и достался. Я сидела в восемнадцатом ряду. Было… просто потрясающе.

– А хотела бы посмотреть спектакль из-за кулис?

Даша слишком долго молчала.

– Я тебя проведу, – добавил он, невольно падая духом – видимо, её не заинтересовало это предложение. А может, она просто не расслышала? Не поняла?..

– Я подумал, что… может быть, получится неплохой материал… о закулисной жизни театра, – сказал Павел, совсем растерявшись. И в тот момент, когда он окончательно было решил, что Даше его закулисье и он сам на фиг не нужны, она отмерла и восторженно выдохнула в трубку:

– Ва-а-ау… Что, правда? Можно?!

– Ну конечно, можно, – с облегчением рассмеялся он.

– А меня не выгонят? А я никому там не помешаю? Ты правда не шутишь? Боже, боже, это круто! – возликовала она. – Честное-пречестное слово, я буду вести себя тихонечко и не стану отсвечивать!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я закажу тебе пропуск. Войдёшь со служебного входа и сразу же позвони мне, если, конечно, я буду не на сцене. Спектакль в семь начинается…

– Я подъеду пораньше. В шесть можно? – с надеждой спросила Даша.

– Даже нужно, – улыбнулся Павел. – Заодно посмотришь, как я гримируюсь. Хоть поржёшь.

– Ух!.. Спасибо! – только и смогла выговорить она.

=33

Даша действительно вела себя идеально и “не отсвечивала”, как и пообещала.

Во время спектакля им некогда было разговаривать, но когда Павел в промежутках между танцами ненадолго появлялся за кулисами, то неизменно ловил краем глаза Дашин взгляд, полный непередаваемого восхищения. Она была похожа на ребёнка, которого впервые привели в большой роскошный магазин игрушек. Даша, конечно, не вопила, не визжала и не брызгала восторженными слюнями, но её губы то и дело складывались в беззвучное “вау”, и Павел сам невольно заражался её наивным воодушевлением. Сегодняшним вечером всем зрителям казалось, что Калинин буквально летает над сценой – настолько свободны, невесомы и легки были его движения. Зал встречал и провожал каждое новое сложное па бурными аплодисментами, и их гром сливался в сознании Павла воедино с гениальной музыкой Прокофьева.

После финального поклона, когда стих последний отзвук оваций и зал полностью опустел, Павел, всё ещё одетый в костюм Принца и загримированный, отыскал Дашу за кулисами: она о чём-то увлечённо, взахлёб, болтала с Золушкой – примой Театра балета Анастасией Палий. Видимо, выражала ей своё искреннее восхищение.

Он неслышно подошёл сзади и положил ладони ей на плечи.

– Попалась!

Даша весело взвизгнула, обернулась и тут же повисла у него на шее в порыве всё того же детского восторга.

– Спасибо тебе огромное! Это было… просто супер! Потрясающе! Кайфово! Незабываемо!

– Я пойду, Паш, – понимающе улыбнувшись, произнесла балерина. – Завтра увидимся. Ты молодчина.

– Спасибо, Насть, ты тоже. Пока, до завтра! – отозвался он, продолжая обнимать Дашу за талию. Впрочем, через мгновение уже спохватился:

– Я же потный… Мне надо в душ и переодеться.

Даша замотала головой, не давая ему отстраниться:

– От тебя здорово пахнет: сценой и сказкой. Ну дай же ещё немножко почувствовать себя причастной к искусству!

Он расхохотался.

– Ты, наверное, устал? – спросила Даша понимающим тоном.

– Да всё нормально, – Павел с улыбкой рассматривал её сияющее лицо, – для меня это и работа, и отдых одновременно. Так тебе правда понравилось?

– Конечно! – с жаром подтвердила Даша. – Было безумно интересно. Полное погружение во всю эту театральную магию! Никогда в жизни не забуду сегодняшний вечер, честное слово!

– Я заслужил твоё прощение? Ну, за вчерашнее, – напомнил Павел.

– Несомненно, – подтвердила она. – Ты полностью реабилитирован в моих глазах.

Глаза у неё, кстати, были потрясающе красивые. Огромные и трогательные, как у оленёнка. А эта короткая мальчишеская стрижка очень ей шла. Наверное, ей не было бы так классно даже с длинными волосами…

Заметив, что он её разглядывает, Даша смущённо притихла, но Павел уже выпустил её из объятий и поинтересовался совершенно деловым тоном:

– Что ты делаешь в понедельник?

– Днём учусь, а что?

– Можешь прогулять универ? – внезапно спросил он. Глаза его озорно блеснули.

– Смотря ради чего, – осторожно отозвалась Даша. – Вообще-то у меня свободный график посещений, я же работаю, но… – она красноречиво замешкалась, и эта пауза должна была означать только одно: “Предложи мне что-нибудь этакое, от чего я не смогу отказаться!”

– Я ведь остался должен тебе кофе, – намекнул Павел.

На Дашино лицо набежала лёгкая тень. Видимо, она решила, что он опять потащит её к себе домой с единственной целью – завалить в постель.

– Я… – растерянно начала было Даша, но Павел не дал ей договорить.

– Так вот, я снова предлагаю тебе выпить кофе. Только не здесь, не в Москве. Как насчёт Санкт-Петербурга?

На миг она потеряла дар речи, а затем ахнула:

– Что?! Ты приглашаешь меня в Питер?!

– Да-да, всё правильно. Это свидание, если ты ещё не поняла, – пояснил он. – В воскресенье вечером я танцую спектакль, а после этого мы можем сразу же отправиться в северную столицу. Что ты предпочитаешь – поезд, самолёт?

– Я… не знаю… – совершенно растерялась Даша.

– Давай полетим, сэкономим время. Будем гулять весь день по городу и… пить кофе. Во вторник утром вернёмся обратно. Ты успеешь на занятия, а я – на утренний класс.

Она улыбалась, не зная, что ответить, словно боялась окончательно поверить в то, что Павел её не разыгрывает.

– Ну как? Ты же не разобьёшь мне сердце отказом? – шутливо подмигнул он. – Согласна?

– Наверное, отказалась бы на моём месте только последняя дура, но… хотелось бы прояснить один момент, – выпалила вдруг Даша. – Помнишь, вчера вечером ты спрашивал у меня, в чём подвох? Так вот, теперь тот же вопрос хочу задать тебе я.

– В смысле? – он слегка нахмурился.

– Паш, извини, но я правда не понимаю, зачем тебе всё это надо. Ты… ужасно мил со мной, устроил мне сегодня настоящий праздник, а в понедельник приглашаешь в Питер на свидание… Но почему? Зачем ты это делаешь? Ты не так уж сильно увлечён мною, наверняка при желании можно было найти кучу других вариантов. Так почему именно я? – в лоб спросила она.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вряд ли Даша могла его ещё больше смутить. Она задала вопросы, ответа на которых не знал он сам. Что это – блажь, прихоть?.. Сиюминутный порыв? А может быть, банальное желание доказать Миллеру, что у него есть своя личная жизнь и он не нуждается в идиотском сватовстве с Анжелой?

– Очень красноречивое у тебя молчание, – немного нервно пошутила Даша. Он виновато развёл руками:

– Могу сказать только одно: мне будет приятно, если мы проведём этот день вместе. Просто потому, что… Питер. Без всяких обязательств и условий. Только весёлое времяпровождение. Заодно и шанс узнать друг друга поближе.

– А ты действительно хочешь узнать меня поближе? – испытывающе спросила она.

– Почему нет? – он пожал плечами. – Можешь не верить, но ты мне правда нравишься.

Она едва сдержала улыбку.

– Не очень-то верится… но, пожалуй, я всё-таки соглашусь. Просто потому, что… Питер!

=34

Таганрог, 2007 год

Пашка подъехал ко Дворцу культуры, специально рассчитав время так, чтобы очередное занятие кружка как раз закончилось. Разговаривать с Хрусталёвой при всех было неудобно, поэтому он намеревался подождать её у входа и побеседовать с глазу на глаз.

Спрятавшись за одной из десяти массивных белых колонн, он пристально наблюдал за дверями ДК, выискивая взглядом знакомую фигуру с царственной осанкой, и так увлёкся, что не заметил, как засекли его самого.

– Ой, Паша!.. – услышал он изумлённый возглас за своей спиной и, обернувшись, увидел рыжеволосую Машеньку – одну из немногих юных балерин, которые были настроены к нему доброжелательно.

– Привет, – буркнул он, невольно конфузясь, точно его поймали на месте преступления.

– А ты что здесь делаешь? Почему на занятия не приходишь? Ты заболел? Тебя не хватает, правда, – защебетала она, явно искренне радуясь встрече. Пашка расслабился и оттаял, улыбнувшись в ответ.

– Да так… дела неотложные были, – неопределённо отозвался он.

– Мы все по тебе скучаем! – горячо заверила Машенька, и это растрогало его чуть ли не до слёз.

– Кстати, знаешь новость? – её глаза вспыхнули. – Любка ведь ушла из кружка. Совсем! Вернее, её мать забрала, Любка-то уходить не хотела, упиралась и рыдала…

– А почему забрала? – спросил он как можно небрежнее.

– Да они с Ксенией Андреевной поругались. Я и сама точно не знаю, почему именно, но вообще мамаша вопила на весь ДК! На самом деле, даже хорошо, что Любка больше не будет сюда ходить, – понизив голос, доверительно поделилась Машенька. – Она противная очень, вредная и завистливая. И постоянно сплетничает! Достала…

В этот момент в дверях наконец-то показалась Хрусталёва. Увидев её, Пашка весь подобрался и, кажется, даже слегка покраснел.

– Ладно, Маш… я пойду. Мне с Ксенией Андреевной нужно поговорить по очень важному делу. Без посторонних, – добавил он многозначительно.

– Хорошо, – понимающе закивала Машенька, – я не буду вам мешать, но ведь мы ещё увидимся? Ты придёшь в кружок снова?

– Не знаю… нет… да. Наверное, – сдался он. – Посмотрим. Пока!

Заметив своего непутёвого воспитанника, Хрусталёва как будто не слишком удивилась – словно давно ожидала его появления, ни секунды не сомневаясь, что рано или поздно он всё-таки приползёт с повинной.

– Полагаю, нам с тобой многое нужно серьёзно обсудить, Паша, – усмехнулась она. – Поехали ко мне домой, там и поговорим спокойно.

– Я не могу… мне нельзя надолго задерживаться, – замялся Пашка. – В детдом надо до ужина вернуться, а то влетит.

– Ну, ужином я тебя, положим, и сама накормлю. А в остальном… Просто позвоню Высоцкой и предупрежу, что ты у меня. Думаю, она не станет возражать.

Ещё бы!.. Да Хрусталёва, пожалуй, была единственным человеком в этом мире, с кем директриса отпустила бы Пашку куда угодно в любое время суток.

– Ладно, – сдался он, – давайте к вам.

Квартира пожилой балерины напоминала музей. Пашка завис с открытым ртом уже в прихожей, а в комнате и вовсе потерял дар речи.

Всюду – какие-то картины в рамах, старинная причудливая мебель, ковры и вазы… И фотографии, фотографии, фотографии, множество чёрно-белых фотографий на стенах, а также афиши каких-то старых спектаклей, на каждой из которых крупными буквами была напечатана фамилия Ксении Андреевны.

Пашка надолго задержался возле снимка, запечатлевшего молодую и прекрасную женщину с короной из белоснежных перьев на голове.

– Такая красивая… – невольно вырвалось у него.

– Это я в роли Одетты в “Лебедином озере”, – сообщила Хрусталёва, остановившись рядом. Пашка перевёл на неё недоверчивый взгляд. Вот эта вот красавица-лебедь – Ксения Андреевна?! Да быть такого не может…

– Да, я немножко изменилась с тех пор, – грустно заметила балерина, правильно расшифровав выражение его лица. – Как-никак, уже почти сорок лет прошло. Впрочем, не будем хандрить и меланхолить… Ступай в ванную мыть руки.

Пашку очень смущало, что Хрусталёва позвала его ужинать не в кухне, по-простому, а в комнате – за накрытым чистейшей льняной скатертью овальным столом. Он ужасно боялся капнуть супом на кипенно-белую ткань, кусок застревал у него в горле, а хлеб крошился в руках. Вкуса еды бедняга совершенно не чувствовал; он даже с трудом вспомнил бы, чем его в принципе угощали.

Наконец пытка ужином была закончена, и Пашка с огромным облегчением пересел из-за стола на диван. Хрусталёва опустилась в кресло напротив: настало время душеспасительных бесед. Пашка сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и приготовился к моральной экзекуции.

=35

Однако вместо того, чтобы ругать его, Хрусталёва вдруг мягко спросила:

– Что, дружок, балет тебе не очень нравится?

Пашка заёрзал на месте. Он ожидал упрёков, обвинений в неблагодарности, осуждения и порицания… Откровенный вопрос, заданный столь доверительным тоном, застал его врасплох.

– Ну, я пока… не очень разобрался, – дипломатично вывернулся он.

– Ещё бы. Где бы ты успел разобраться и когда, – усмехнулась она. – Полагаю, ты не видел ни одного спектакля даже в записи… Ну ничего, мы это поправим.

– А зачем поправлять? Ну, если это не моё… то, может, и не надо? – с робкой надеждой поинтересовался он.

– Не твоё? – её губы искривила ироничная усмешка. – С такими-то данными? Да ты рождён для балета, и не смей со мной спорить, ты просто пока ничего в этом не понимаешь… Но когда-нибудь, очень хочется верить, ты вспомнишь вредную старуху и мысленно скажешь ей “спасибо”.

Пашка насупился. Похоже, безумная идея слепить из него великого танцовщика так и не оставила Хрусталёву.

– Жаль, что в этом году время упущено, учёба уже началась… Но ничего, в следующем ты обязательно поступишь, я буду лично заниматься твоей подготовкой к поступлению.

Пашка совсем растерялся.

– К поступлению куда?

– В Москву, в хореографическую академию при Театре балета.

Сказать, что он обалдел – ничего не сказать.

– В Москву? Я?!

– Именно так.

“А как же Милка?” – подумал он, но вслух, понятное дело, сказал совсем другое:

– А если я не поступлю?

– Поступишь, – уверенно сказала она. – Во-первых, у тебя талант, а во-вторых… на случай всевозможных форс-мажоров… ректор академии – мой бывший муж. Мы с ним остались не в очень хороших отношениях, но уж в этой мелочи он мне точно не откажет. Так что поступишь, – заключила она, – это даже не обсуждается.

Пашка подавленно молчал. Его терзали самые противоречивые мысли и эмоции. С одной стороны, это же кайф – поехать в Москву, пусть и для того, чтобы учиться этому дурацкому балету, но в Москву же! В столицу! Мечта!.. А с другой стороны… ну как он бросит Милку? Как оставит её здесь одну? Они же не смогут друг без друга. Им нельзя разлучаться, никак нельзя…

– А у нас… в Таганроге… нет никаких хореографических академий? – спросил он неуверенно. – Ну, чтобы не пришлось так далеко ехать.

– Тебе нельзя тут оставаться, Паша, – убеждённо произнесла балерина. – У таких, как ты, здесь нет и не может быть будущего. Ты пропадёшь. Нет, нет… только столица. Только там ты сможешь вырваться из этого замкнутого круга. Но для того, чтобы вырваться, нам с тобой придётся работать, работать, работать до седьмого пота…

Пашка заметно поскучнел.

Хрусталёва встала, подошла к книжному шкафу и, пробежавшись кончиками пальцев по корешкам книг, выцепила откуда-то из середины увесистый томик в синей обложке.

– Вот. Это тебе от меня подарок – сказки и новеллы Гофмана.

Пашка недоумевающе вскинул на её глаза, совершенно потеряв нить беседы. При чём тут какой-то Гофман?!

– Открой-ка на двадцать пятой странице.

Он послушно раскрыл книгу и упёрся взглядом в название сказки: “Щелкунчик и мышиный король”.

– Я хочу показать тебе видеозапись прекрасного балета Петра Ильича Чайковского, – сообщила Хрусталёва. – Но ты гораздо лучше поймёшь его, зная текст, который лёг в основу либретто.*

Пашка скептически искривил губы и незаметно поморщился. Вот только Чайковского ему ещё и не хватало!

Между тем Ксения Андреевна достала видеокассету и благосклонно кивнула Пашке:

– Читай вслух. С самого начала.

– “Двадцать четвёртого декабря детям советника медицины Шальб… Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату…” – с покорной обречённостью забубнил Пашка.

– Не так. С чувством, с толком, с расстановкой, – покачала головой балерина.

“Двадцать четвёртого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц таинственным шёпотом сообщил сестрёнке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в запертых комнатах чем-то шуршали, шумели и тихонько постукивали. А недавно через прихожую прошмыгнул маленький тёмный человечек с большим ящиком под мышкой; но Фриц наверное знает, что это их крёстный, Дроссельмейер. Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула:

– Ах, что-то смастерил нам на этот раз крёстный?..”

Пашка не заметил, как Хрусталёва вставила кассету в видеомагнитофон и нажала на кнопку воспроизведения. Опомнился от звуков музыки – дирижёр взмахнул руками, и оркестр заиграл увертюру.

Сердце вдруг болезненно сжалось, превратившись в комок, и Пашку буквально затопило воспоминаниями… Он вспомнил вкус любимого лимонного пирога, который мама всегда готовила на Новый год, ощутил запах мандаринов и шоколадных конфет, увидел и почувствовал себя дома – под эту самую музыку из телевизора… Пашка жадно впился в экран глазами.

На сцене стемнело и пошёл снег, удивительно реалистичный – Пашка почти не видел снега в Таганроге, зимы на юге были грязные и слякотные, но этот выглядел совсем как настоящий. Между тем в доме Штальбаумов стали собираться разряженные в пух и прах гости, а потом вспыхнул яркий свет – и Пашка увидел роскошную сияющую ёлку, а также танцующих дам с кавалерами, среди которых радостно скакали девочки с куклами и мальчики с игрушечными сабельками. Пашка с удивлением осознал, что это действительно дети – очевидно, учащиеся балетной академии. Обычные мальчишки и девчонки, его ровесники, может чуть постарше. Как уверенно и ловко держались они на сцене! Как задорно и весело улыбались! Звуки чудесной музыки вызывали у него кучу мурашек, Пашка реально забыл, как дышать. На сцене находилось много мужчин, и в том, как они двигались, не было ничего смешного или нелепого, как представлялось ему раньше. Да, это было странно, необычно, но… очень красиво.

Когда первое действие закончилось, Хрусталёва остановила видеозапись.

– Остальное досмотрим завтра, сейчас и в самом деле уже поздно…

Околдованный, зачарованный Пашка чуть не застонал от досады. Вальс снежинок всё ещё стоял у него перед глазами: по сцене порхали балерины – лёгкие, невесомые в своих бело-голубых нарядах, словно зефирки, а в самом центре этой снежной вьюги оказались Мари и… нет, уже не уродливый Щелкунчик, а прекрасный Принц!

– Я подумываю о том, чтобы поставить фрагменты этого балета для новогоднего концерта в нашем ДК, – небрежно, будто бы вскользь, заметила Хрусталёва. Пашка тут же проглотил наживку и навострил уши. Повторить это волшебство? Эту магию? Да возможно ли?!

– Разумеется, не так, как в Большом театре, – засмеялась Хрусталёва. – Но всё, что в наших силах… распределим роли, подготовим костюмы…

– А можно, я буду играть роль Щелкунчика? – услышал Пашка чей-то взволнованный голос и не сразу сообразил, что он принадлежит ему самому.

Новый год ассоциировался у Павла с тремя вещами – нет, даже не с “Иронией судьбы”, оливье или запахом хвои, как у большинства его соотечественников.

Во-первых, с “Щелкунчиком”. Самым любимым, самым новогодним, самым волшебным балетом, который навсегда стал для Павла особенным. Именно этот спектакль открыл ему дверь в балетный мир по-настоящему – так, что уже невозможно было повернуть назад…

Во-вторых, с Милкиным днём рождения. Павел всегда старался порадовать подругу, помня о том, как она переживает из-за украденного у неё и поделённого на всех праздника.

А в-третьих… с некоторых пор сюда добавилась ещё одна горько-сладкая ассоциация. Воспоминание, которое неизменно отзывалось в нём тихой и нежной болью. Их единственная ночь с Милкой, которую они провели вместе по-настоящему, как парень и девушка. В то самое тридцать первое декабря, когда ей исполнилось восемнадцать.

___________________________

* Либретто в балете (от итал. libretto – “книжечка”) – изложение сюжета балета в программе спектакля, которое помогает зрителю лучше понять происходящее на сцене действие.