Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
ЧАСТЬ II
=49
“Днём не помнит, ночью он иногда ей снится,
Если её разбудить, то протянет руку,
В пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,
В пустоте нет ни зова её, ни звука…” *
Таганрог – Москва, 2008 год
Московская хореографическая академия катастрофически не справлялась с огромным потоком поступающих, поэтому несколько лет назад решено было делить ребят на группы. Набор проходил дважды: в июне и августе. Хрусталёва настаивала на том, чтобы попытать счастья ещё в первом потоке, оставив зазор на будущее: если что-то вдруг пойдёт не так, можно будет переиграть это в конце лета.
Однако в июне балерина неожиданно умудрилась подхватить воспаление лёгких и надолго слегла, так что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Пашка сходил с ума от досады, жалости к Ксении Андреевне и страха, что время упущено. Несмотря на все заверения Хрусталёвой, что в крайнем случае они всегда могут обратиться к её бывшему мужу, Пашке почему-то было очень важно поступить самому, без чьей-либо протекции.
Милка часто звонила ему из Москвы и, вероятно, шокировала своих приёмных родителей счетами за междугородные переговоры.
– Калинин, тебя к телефону!.. – то и дело заглядывал в комнату мальчиков какой-нибудь шустрый гонец, и Пашка подрывался с места как настоящий спринтер.
Мила, вероятно, считала, что звонить прямиком директрисе надёжнее, чем на вахту. Татьяна Васильевна ворчала, но всё-таки великодушно разрешала Пашке разговаривать у себя в кабинете. Иногда её тактичность доходила до того, что она бесшумно удалялась, позволяя запыхавшемуся и взволнованному мальчишке без свидетелей пообщаться со своей подругой. Пашка был до слёз благодарен ей в такие моменты за деликатность. Нет, конечно, они с Милкой не разговаривали о каких-то запрещённых или постыдных вещах, но всё же, когда никто его не подслушивал, он мог куда более искренне выразить свои эмоции и чувства. Он скучал по Милке. До одурения скучал… Да и сама она считала дни до Пашкиного приезда.
Узнав, что их июньская встреча откладывается, она расплакалась.
– Ещё целых два месяца ждать… Паш, я же не выдержу! Я просто с ума тут сойду без тебя!
Он вцепился в трубку до боли в пальцах, беспомощно вслушиваясь в плач самого дорогого ему на свете человека.
– Тебе плохо там? – осторожно спросил он. – Они… тебя обижают?
– Нет, не обижают, наоборот – балуют, холят, лелеют и исполняют любой каприз. Но я просто так соскучилась… и Москва эта дурацкая, тут столько народу! – с досадой добавила она. – Холодно и солнца мало, до самого конца мая все в куртках ходили, представляешь? Дышать нечем, фрукты какие-то безвкусные, моря нет… а теперь ещё и ты не приедешь.
– Я приеду, совсем скоро приеду, ну потерпи ещё немножечко, – уговаривал её Пашка, словно убеждал маленького ребёнка принять противное и горькое лекарство – заставлял принимать эту разлуку маленькими дозами, и тогда рано или поздно она закончится, а самой Милке обязательно полегчает.
Изначально Высоцкая планировала сопровождать своего воспитанника в Москву вместе с Ксенией Андреевной, но в конце лета на неё навалилась куча срочной работы: в детдоме появились новые дети, а также усыновляли несколько старых, и эти важные дела не отпустили директрису в столицу. Хрусталёва и Пашка тоже погрязли в бумажной рутине, собирая необходимые для поступления всевозможные медицинские справки, официальные документы, заявления и разрешения, чтобы никто не придрался к нему в Москве. В случае успеха – если его возьмут – уже не имело смысла возвращаться в Таганрог, до начала нового учебного года оставалась всего пара недель, так что Пашка должен был сразу заселиться в интернат при академии.
По такому случаю ему купили чемодан. Самый настоящий, большой, прекрасный тёмно-синий чемодан на колёсиках! Пашка никогда раньше не уезжал из Таганрога – если не считать автобусных экскурсий в Ростов-на-Дону вместе с классом, но тогда, понятное дело, они все ездили налегке, без вещей и сумок, и в тот же день возвращались обратно в детский дом.
Он с непередаваемым волнением укладывал в распахнутое чемоданное нутро свои вещи: джинсы, рубашки, футболки, куртку, балетки с майками и велосипедками, хотя в академии всем учащимся должны были выдать новую форму.
Каждая минута, каждая деталь этого грандиозного путешествия приводила Пашку в восторг. Сначала – поездка на электричке до Ростова-на-Дону. Затем пересадка на скорый поезд “Тихий Дон”: верхняя полка в купе, где было так здорово валяться на пузе и смотреть в окно; титан с горячей водой, благодаря которому можно было в любой момент выпить чаю или кофе из стеклянного стакана в красивом латунном подстаканнике; вагон-ресторан, куда Хрусталёва повела его обедать, категорически заявив, что не приемлет дорожную сухомятку, а Пашкиному растущему организму требуется суп, второе и компот… Но самое-то главное – атмосфера дороги: непередаваемый запах вокзалов и поездов, убаюкивающий перестук колёс, равномерное покачивание вагона, свежий южный ветер, врывающийся в раскрытые окна и треплющий занавески, а также бабульки на станциях, продающие яблоки, сливы и абрикосы… Чёрт возьми, это было прекрасно!
На Казанский вокзал поезд прибывал ранним утром. Перед тем как ступить на перрон, Пашка задержался в дверях вагона, сделал глубокий вдох, окинул быстрым взглядом платформу и кишащий пассажирский муравейник, а затем прошептал себе под нос – так тихо, что никто больше этого не услышал:
– Ну здравствуй, Москва.
___________________________
* Строки из стихотворения Анны Долгаревой
=50
На время вступительных экзаменов они остановились у приятельницы и бывшей однокурсницы Хрусталёвой, степенной пожилой балерины МГАТБ на пенсии, которая проживала в знаменитой высотке на Котельнической набережной. Если квартира Ксении Андреевны в Таганроге напоминала Пашке музей, то здесь он и вовсе завис, потеряв способность соображать от всего этого убранства и великолепия. Однако недурно же жилось всем этим примам-балеринам, подумал он – впрочем, без злости или сарказма, просто с невероятным удивлением.
– Подъём хороший, – чуть ли не с порога оценила Пашку хозяйка, которую звали Еленой Аркадьевной Заболоцкой. – И выворотность тоже…
– У него прыжок замечательный, – торопливо, с гордостью, вставила Хрусталёва. – И гибкость, и координация, и музыкальность… Юный гений!
– Ну, прямо-таки “гений”, – беззлобно рассмеялась приятельница. – Однако мальчик яркий, от всей души желаю вам обоим удачи. Когда экзамены начинаются?
– Завтра на десять утра назначено собеседование и предварительный отбор. Если пройдём – то послезавтра первый тур.
При этих словах у Пашки неприятно засосало под ложечкой. Он вдруг впервые по-настоящему испугался – а что, если ему дадут от ворот поворот? Что, если он не сможет выдержать вступительные испытания? Конкурс большой, даже среди мальчиков… с чего он вообще взял, что достоин обучения в одной из лучших балетных академий мира?!
Нужно было срочно позвонить Миле. Во-первых, обрадовать её тем, что он уже в Москве, а во-вторых, подзарядиться от неё уверенностью и спокойствием на завтра. Милка всегда могла успокоить и умиротворить его, как никто другой…
Забавно, но первыми же людьми, которых Пашка и Хрусталёва встретили у дверей академии, оказались их земляки, более того – старые знакомые: Любка со своей противной матерью. Видимо, мечта сделать из своей доченьки звезду балета так и не оставила упорную толстуху…
– Ой, здрасьте! – пискнула Любка, увидев свою бывшую преподавательницу.
– Здравствуй, Люба, – сдержанно поздоровалась Хрусталёва, демонстративно игнорируя её мать.
– Привет, – совсем смутившись, буркнула девчонка, обращаясь к Пашке.
– Здорово, – нехотя отозвался он. Нежных чувств к Любке он, положим, не испытывал, но и зла на неё почём зря не держал – в конце концов, она не была причастна к тому скандалу, из-за которого ему пришлось покинуть балетный кружок. Это всё её мамаша…
Дверь академии распахнулась, и море, состоящее из родителей и детей, заволновалось, устремив выжидательные взгляды на выглянувшего оттуда педагога.
– Калинин, Муратов, Нежданов, Хьюз, Юлдашев! – громко зачитал он по списку фамилии.
У Пашки внутри всё оборвалось.
– Это меня, – сказал он глухо.
– Пойдём, пойдём, – заторопилась Ксения Андреевна, подталкивая его в сторону входа.
– Вниманию родителей и представителей, – внушительно произнёс мужчина. – Сейчас вы вместе с детьми заходите, поворачиваете направо по коридору, получаете бланк заявления и заполняете его, после чего отдаёте заявление ребёнку, а сами уходите. Ждёте на улице, пока не закончится собеседование и смотр.
Хрусталёва крепче стиснула Пашкину руку, то ли ободряя, то ли тоже волнуясь. У Пашки сердце ушло в пятки. Он что, должен будет проходить собеседование один?! А если он разволнуется и ляпнет что-нибудь не то, какую-нибудь глупость…
– Ты справишься, – негромко сказала Хрусталёва, поняв его страхи. – Ничего не бойся, веди себя естественно, спокойно отвечай на все вопросы…
– Паш, Пашка!.. – раздалось в этот миг где-то позади. Он вмиг узнал голос и резко обернулся, разыскивая глазами ту единственную, кому этот голос мог принадлежать.
Так и есть: Милка ввинчивалась в толпу – торопилась, спешила, пробивалась к нему изо всех сил, волосы её были растрёпаны, а лицо раскраснелось от волнения и быстрого бега. Она невообразимо выросла за месяцы их разлуки, даже вымахала, заметно повзрослела, но всё-таки это была его Мила, до дрожи похожая на саму себя, на ту, по которой он так скучал…
– Милка! – воскликнул он и дёрнулся, отчаянно подался к ней навстречу, но пальцы Хрусталёвой сдавили его плечо.
– Не сейчас, Паша, – внушительно сказала она. – У тебя собеседование. Нам нужно идти.
Он беспомощно переводил взгляд с дверей академии – на Милу и обратно. Взрослые шикали на неё: “Девочка, аккуратнее, куда ты лезешь? Тебя вызывали?”, но она, наплевав на все препятствия, наконец оказалась совсем-совсем близко и бросилась к Пашке в объятия.
– Мне надо идти сейчас, – быстро сказал он, одновременно сходя с ума от счастья – они снова вместе, он снова может видеть её, слышать, чувствовать…
– Да-да, конечно, – торопливо закивала Мила, улыбаясь до ушей и одновременно сверкая непросохшими блёстками на ресницах. – Я подожду тебя здесь.
– Ты чего ревёшь, глупая?
– Я не реву, то есть это я от радости… – торопливо и сбивчиво бормотала она, всё ещё не в силах разжать руки и выпустить друга из объятий. – Всё теперь хорошо будет, да, Паш? Всё будет хорошо… Ну иди же, иди! Ни пуха ни пера!
Он с сожалением оторвал её от себя и, в последний раз оглянувшись, скрылся вместе с Хрусталёвой за дверями академии.
=51
– Давайте сюда ваши заявления, мальчики, – худенькая миниатюрная женщина с аккуратным пучком забрала у ребят документы и завела их в пустой класс. – Раздевайтесь до трусов. Подождите немного, сейчас выйдет предыдущая группа, и я вас позову. Разогревайтесь пока, – она кивнула напоследок и ушла.
– What did she say?* – спросил один из мальчишек, недоумевающе тараща глаза за круглыми, как у Гарри Поттера, очками. Пашка обратил на него внимание ещё в холле – заполняя заявление, они с мамой (вероятно, та женщина была именно матерью) негромко переговаривались на инглише и даже пару раз обратились с уточняющими вопросами к Хрусталёвой, которая сносно владела английским языком.
– Э-э-э… она сказала, чтобы… – от волнения даже такие простые слова, как “одежда” и “снять”, вылетели у Пашки из головы. – Короче, раздевайся. Вот! – и он наглядно – жестами, на собственном примере – показал, что от него требуется.
– Oh, I got it, thanks! – часто закивал пацан и широко улыбнулся, демонстрируя брекеты на зубах. – Спасибо! – добавил он по-русски.
– А ты откуда? – поинтересовался Пашка. – М-м-м… Кантри? Ю-Эс-Эй?
– No, I`m from Canada, – отозвался тот. – My name is Shale Hughes.
– Ай эм Павел… Короче, Паша. Можно просто Пашка.
– Пащка, – послушно повторил он.
Искоса посматривая друг на друга, мальчики принялись стаскивать с себя одежду. Каждый понимал – сейчас не до глупого стеснения или жеманства, комиссия будет оценивать всё, в том числе и внешние данные, а также пропорции фигуры.
– Интересно, как этот чудик собирается учиться в академии, если не говорит по-русски? – негромко хмыкнул один из пацанов – кудрявый, высокий, отличающийся явно спортивным телосложением. – Твоя моя не понимай?
Другие мальчишки захихикали, но Пашка не поддержал шутку.
– Я… немножко понимай, – канадец обезоруживающе улыбнулся. – Я учусь, каждый день много занимаюсь русский язык. Но это немножко трудно… да?
– Интересно, в Канаде нет балетных школ, что ли? – пробурчал кудрявый.
– Наверное, русские – самые лучшие, – предположил худенький веснушчатый парнишка. С этим никто не стал спорить.
Они принялись разогреваться. Кто-то отправился к станку, кто-то уселся на шпагат, кто-то выполнял прыжки и плие**.
– На самом деле собеседование – фигня. Самое рубилово во время туров начнётся, – вздохнул кто-то. – А самый сложный – третий…
– Девчонкам тяжелее, их больше поступает, – заметил кудрявый. – Все хотят стать примами-балеринами… – и засмеялся.
– Мне моя преподавательница говорила, что настоящий премьер или прима рождается раз в десять лет, – важно поведал веснушчатый. – Там и внешность должна быть подходящая, и физические данные, и работоспособность, и талант. Вот когда всё это совпадёт – тогда звезда и получается.
– А остальные кто? – не понял кудрявый.
– А остальные просто… труженики балета.
– Точнее, кордебалета, – фыркнул Пашка.
Немного помолчали.
– У девчонок конкурс – десять человек на место. А у нас из каждой пятёрки только двоих выкинут, – наконец снова завёл ту же песню кудрявый, пытаясь бодриться.
– Ну и что? – пожал плечами Пашка. – Думаешь, в академию мальчишек чисто для количества наберут? Они скорее возьмут лишнюю, но талантливую девчонку, чем бездарного пацана.
– Не, ребята, слушайте сюда! – важно заявил самый мелкий пацан в компании. – На смотре самое главное – в ритм попасть. Там же на пианино играть будут. Вот самое сложное – это прыгать в такт, второй попытки не дадут. Если начнёшь скакать мимо музыки – до свидания!
Остальные невольно поёжились.
– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Пашка.
– А я в июне пробовал поступать. Вылетел в третьем туре, но мне порекомендовали ещё и в августе попробовать…
Все посмотрели на него с уважением, как на бывалого.
В это время дверь класса приоткрылась и знакомая уже женщина с пучком поманила их ладошкой:
– Мальчики! Все за мной! Быстро!
___________________________
* Приблизительное содержание разговора канадца и Пашки на английском:
– Что она сказала?.. О, я понял, спасибо!
– А ты откуда? Страна? США?
– Нет, я из Канады. Меня зовут Шейл Хьюз.
– А я Павел.
** Плие – приседание. Балетный термин (образован от французского plié, plier – сгибать), обозначающий сгибание одной либо обеих ног.
=52
Москва, 2017 год
Подготовка к юбилею Высоцкой и встрече бывших воспитанников детского дома неожиданно увлекла и захватила Милку с головой.
Она целыми днями продумывала что-то, планировала, находила в соцсетях и обзванивала бывших одноклассников, обговаривала даты… Сама директриса не была посвящена в детали праздничной подготовки, Мила хотела устроить для Татьяны Васильевны сюрприз.
– Как ты думаешь, – озабоченно спрашивала она Павла, – ресторан заказывать или в детдоме соберёмся?
– Ну, раз у нас не только юбилей Высоцкой, но и день рождения детского дома, то лучше, конечно, прямо там и отпраздновать, – он пожимал плечами.
– Но аниматоры всё равно нужны, да?.. Или какие-нибудь артисты… Слушай, – её глаза вдруг загорелись азартным блеском, – а может, ты станцуешь?
– В каком смысле?
– Ну, ты же вроде как гордость детского дома, один из самых знаменитых воспитанников… Думаю, всем собравшимся было бы приятно посмотреть на тебя “в деле”. Выбери какой-нибудь небольшой танцевальный номер минуты на три.
– Я подумаю, – отозвался он неопределённо.
Милка навалилась животом и грудью на кухонный стол и увлечённо застрочила что-то в блокнотике. Павел покосился на её откляченную попу, едва прикрытую его собственной футболкой, в которой Мила спала, и вздохнул: хорошо хоть, трусы надела. Она вполне могла и забыть об этом, выйдя из ванной после утренних водных процедур, очень в её духе.
– Ты бы задницу прикрыла, – миролюбиво посоветовал он. Мила наивно округлила глаза.
– Зачем? Чего ты там, прости господи, ещё не видел?
– Да я-то ладно. Просто скоро Даша должна приехать, – пояснил он, немного смущаясь. – Не думаю, что разгуливать перед ней в полуголом виде – хорошая идея. Она может… не то подумать.
– Интересно, – засмеялась Мила, – а что бы она подумала, если бы узнала, что мы с тобой даже спим в одной постели?
Павел нахмурился.
– И об этом, кстати, я тоже хотел с тобой поговорить.
– То есть? – Мила настороженно замерла.
– Я считаю… в общем, нам не следует больше этого делать, – выговорил он, отводя глаза.
– Чего именно?
– Спать на одной кровати, неужели непонятно?! – рассердился он.
– О, какой ты у нас злющий и неудовлетворённый, Пашечка, – насмешливо протянула Мила. – Эта твоя малышка… признаюсь, я её поначалу недооценивала. А она за тебя всерьёз взялась. Что, поставила ультиматум? Она не будет с тобой спать, пока я тоже имею доступ в твою постель?
– Не болтай ерунды, – огрызнулся он, – никто мне условий не ставил. Но это… как-то нездорово уже. Нам не по пять лет. Ты на следующей неделе выходишь замуж. Или твоему будущему мужу по барабану, с кем ты проводишь ночи?
Мила закатила глаза, демонстрируя, что утомилась.
– Паш, ну мы же не трахаемся с тобой, а действительно просто спим, – внятно, как маленькому, растолковала она.
– Не думаю, что кто-то верит этому. Тёмка и тот убеждён, что у нас с тобой регулярный “дружеский секс”.
– Дружеский секс… звучит неплохо. Может, стоит попробовать? – Мила засмеялась. – Тем более, опыт имеется…
– Не болтай ерунды! – рявкнул он.
Милкино лицо посерьёзнело.
– Да ты никак влюбился, Паш?
– Если и так – то что? Не имею права?
– Просто мы с тобой спим вместе больше пятнадцати лет. Мы с тобой не просто друзья. Мы практически семья… – тихо сказала Мила.
– Она это всё прекрасно знает. И что друзья, и что семья… но всё-таки спать вместе нам больше не стоит.
– Если бы эта твоя Даша по-настоящему тебя ценила, она спокойно приняла бы то, что у тебя была своя жизнь до неё… И свои друзья, и свои устоявшиеся привычки! – запальчиво возразила Милка.
– А если бы ты по-настоящему ценила меня как друга, то понимала бы, что нужно иногда усмирять своё раздутое эго и идти на уступки. Я не твоя собственность, Мил, и теперь… когда у меня появилась девушка… нужно немного сдвинуть границы.
– А потом у тебя не получится с этой девушкой и ты заведёшь роман с новой… и с новой… а я так и должна буду сдвигать границы? – она невинно захлопала ресницами.
– Мил, я не шучу сейчас. Просто прошу: пожалуйста, будь немного сдержаннее при Даше. И… спи на раскладушке, если остаёшься у нас ночевать.
– Хорошо, – покорно вздохнула Милка, – больше я не покушусь на твою чистую девственную постельку. Пусть твоя Даша дрыхнет на ней спокойно вместе с тобой.
В этот момент как раз раздался звонок в дверь, и Павел пошёл открывать, молясь только об одном – чтобы Мила в его отсутствие не отчебучила чего-нибудь. С неё вполне сталось бы, к примеру, и вовсе стащить с себя футболку и сидеть топлес за кухонным столом как ни в чём не бывало. Просто из желания поразвлечься и понаблюдать за реакцией гостьи…
Даша вошла, вся припорошенная снежком, как Снегурочка – зима потихоньку вступала в свои права, это был уже второй снег в ноябре. Павел притянул её к себе, поцеловал в холодные губы… Приложил горячие ладони к её щекам – они тоже были холодными.
– Замёрзла? – спросил он, помогая ей раздеться.
– Есть немножко, – весело кивнула она, – отдам полцарства за чашку горячего чая с лимоном и мёдом!
– Пойдём, – он взял её за руку и повёл на кухню. – Сейчас будет тебе чай…
Мила, слава богу, осталась одетой. Она не изменила своего положения – всё так же увлечённо строчила что-то в блокнотике, навалившись на стол.
– Привет, – сдержанно поздоровалась с ней Даша. Мила подняла глаза и довольно искренне изобразила удивление.
– О, Дашуля, какой сюрприз! Не ожидала тебя увидеть. Привет.
Павел уселся на кухонный табурет и устроил Дашу у себя на коленях, обнимая её, чтобы она побыстрее согрелась. Мила покосилась исподлобья на эту парочку и вдруг стремительно засобиралась домой.
– Ладно, Паш, я потом тебе позвоню и скажу, на чём в конце концов мы остановимся… Для младших детей, наверное, надо будет сладкий стол устроить?.. В общем, до связи.
Она встала из-за стола, демонстрируя свои голые ноги во всей красе.
– Футболку я в машинку брошу, ладно, Пашечка? – промурлыкала она. – Спасибо, что поделился.
