Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

=27

Таганрог, 2007 год

Обычно на каникулах всех воспитанников старались почаще выводить “на волю”, чтобы они развлекались с пользой и культурно просвещались, не дурея от безделья и праздности в детдомовских стенах. Под присмотром педагогов дети гуляли по городу, купались в мелком и тёплом море (чтобы окунуться хотя бы по грудь, приходилось брести вглубь чуть ли не на километр), катались на аттракционах в парке, а в прохладное время года посещали культовые туристические места и музеи. Пашка с жадностью впитывал информацию о родном городе и при желании сам мог бы с лёгкостью водить по нему экскурсии. В Таганроге было столько удивительного и интересного!

К примеру, каменная лестница, спускающаяся к морю и выстроенная на деньги купца-мецената греческого происхождения Герасима Депальдо… В детстве она казалась Пашке бесконечной! Его любимым развлечением было считать ступени, стремительно сбегая по ним вниз. Среди девчонок пользовалась особой популярностью жалостливая легенда: якобы Депальдо построил эту лестницу для своей чахоточной дочери, чтобы облегчить ей спуск к морю. Но подтверждения этой теории в архивных документах так никто никогда и не нашёл.

Или домик Чехова – место, где родился и провёл первые годы своей жизни классик мировой литературы… Дом не пострадал даже во время войны, в период оккупации, грабежей и мародёрства: своеобразной охранной грамотой музею послужил тот факт, что Ольга Книппер-Чехова состояла в родстве с первой кинодивой Германии.

А парк Горького с любимыми аттракционами!.. В годы оккупации немцы устроили здесь лесопилку и вырубили лучшие деревья, а под одной из стен парка хоронили своих убитых солдат, устанавливая над их могилами берёзовые кресты…

Карусель “Фигурная” была обожаема всей малышнёй. Ходили слухи, что строить её помогали те самые немцы уже после окончания войны, но никого из ребят это не волновало. Лошадки, слоники, верблюды и олени – вот что было по-настоящему интересно! Именно на этой карусели мечтал бесконечно кататься Пашка после того, как выйдет на пенсию. Именно после неё Милке однажды стало плохо – и выяснилось, что у неё совершенно никудышный вестибулярный аппарат…

Проблемы с этим самым вестибулярным аппаратом и сыграли с ней в один прекрасный день жестокую шутку.

Милку не особо любили сверстники. Едкая, независимая, колючая, не ставящая чужое мнение ни в грош – она многим была как заноза в заднице, однако отлупить или хотя бы просто проучить её хорошенько никто не решался. Девчонки ограничивались злобным перешёптыванием за глаза, пацаны же считали, что позорно драться с “бабой”. Да и Пашка Калинин, с которым Елисеева всегда ходила парой, мог в ответ за свою подружку и морду набить, а связываться с этим психом, как всем было известно, – себе дороже.

Все прекрасно знали, что Милка не катается на аттракционах. Никогда! Её начинало зверски тошнить даже после слабеньких раскачиваний туда-сюда на простой верёвочной качели. При этом сил у неё в принципе было достаточно, бегала она довольно быстро, не задыхалась и не хваталась моментально за бок, как другие девчонки во время уроков физкультуры… но любое головокружение провоцировало тошноту. Когда весь её класс дружно мчался на карусели, она смирно сидела на лавочке, поедая мороженое. В один из таких моментов, когда одноклассники толпой унеслись на “Сюрприз”, к Милке и подкрался Виталик Семенихин по прозвищу Ссыкло…

Если Милку не любили в детдоме, то Семенихина попросту презирали. Ушастый, нелепый, трусоватый и подлый – идеальный объект для насмешек, и Милка часто и щедро его ими осыпала. В глубине души Виталик ненавидел девчонку лютой ненавистью и мысленно придумывал для неё самые изощрённые планы мести. Сейчас же его внезапно озарило: Елисеева осталась одна, без своего верного телохранителя Пашки, другого такого удобного случая может больше не представиться!

Семенихин бесшумно подкрался сзади к лавке, на которой сидела Милка, и, не дав девчонке опомниться, цепко обхватил её руками, чтобы не позволить вырваться.

– Дурак, – взвизгнула Милка, повернув голову и узнав одноклассника. Она не испугалась, скорее разозлилась, и тут же попыталась сбросить его руки и подняться на ноги, но он приклеился к ней со спины, точно пиявка. – Пусти сейчас же, Ссыкло поганое!

– Сначала покружу тебя немного, – отозвался он, широко ухмыляясь.

Милка вмиг похолодела.

– Нет… нет! – вскрикнула она и забилась в его руках, пытаясь высвободиться, но он, не давая Милке больше времени на то, чтобы сориентироваться и защитить себя, быстро-быстро закружился с ней вместе вокруг своей оси. Это было, в общем, не так уж и сложно даже для такого дохляка, как Семенихин – Милка весила как птичка.

– Нет!!! – завизжала девочка, уже близкая к истерике и начинающая задыхаться. Она отчаянно пыталась притормозить это бешеное вращение, упираясь в землю слабеющими ногами в пыльных сандаликах. Но всё было тщетно: ноги безвольно болтались, словно варёные макаронины.

– Пожалуйста… не надо!!!

А Семенихин всё кружил и кружил её, пользуясь тем, что все остальные на аттракционе.

Милка перестала орать. В висках у неё ломило, желудок сжался в тугой комок, неумолимо выталкивая всё своё содержимое, которое уже подкатило к горлу, чтобы вот-вот вырваться наружу… она просто зажимала себе рот обеими руками, осознавая, что умирать, наверное, куда легче, чем испытывать вот такие муки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Выбившись из сил, Семенихин наконец разжал руки и отпустил её, практически уронил. Милка безвольным кулем свалилась на землю, царапая локти и колени до крови, но не замечая этого. Она хватала ртом воздух и шумно и часто дышала, борясь с дикими волнообразными приступами тошноты. Ей не хотелось, чтобы её опять вывернуло при всех – как тогда в пять лет после карусели, это было позорно и стрёмно, над ней в тот день вся группа смеялась…

И в этот самый миг на обидчика внезапно, будто смерч, налетел Пашка.

=28

Инспектор по делам несовершеннолетних Юлия Константиновна Ловыгина считала себя профессионалом, умеющим найти подход к любому, даже самому трудному, подростку. Но весь её опыт разбивался сейчас вдребезги об упрямство мальчишки, который сидел напротив и упорно избегал её взгляда. Целый час она тщетно пыталась разговорить его, выяснить, что послужило причиной столь зверского избиения одноклассника, но так и не добилась ни одного вразумительного ответа. Пацан либо откровенно хамил, либо врал ей в лицо. Директор детского дома номер девять Татьяна Васильевна Высоцкая, которая присутствовала при беседе, то и дело шумно пила воду из графина и расстроенно сморкалась в бумажные салфетки.

– И всё-таки, Паша… – уставшая Юлия Константиновна предприняла ещё одну попытку. – До этого у тебя были конфликты с Виталием Семенихиным? Может, он сделал тебе что-то плохое…

Пашка неопределённо дёрнул плечом. Конфликты? С этим Ссыклом? Да у него кишка тонка, чтобы нарываться. Ну, получал затрещины время от времени, и не только от Пашки…

Однако вслух он по-прежнему ничего не сказал.

– Паш, ну может, он обозвал тебя как-нибудь? Плюнул? Подножку поставил? – не выдержала Высоцкая, прекрасно зная характер обоих своих воспитанников. – Ну не мог же ты вот так просто… без причины…

– Не было никакой причины, – тихо ответил Пашка. Ещё не хватало, чтобы сюда впутывали Милку. Чтобы её тоже допрашивали… Этот урод обидел её – и получил по заслугам! Точка.

– Без всякой причины ты превратил лицо своего одноклассника в кровавое месиво? – Юлия Константиновна покачала головой. – Ну уж мне-то хотя бы не ври. Хорошо ещё, без глаз пацана не оставил. А вот нос и губы ему разбил, зуб выбил… Ты понимаешь, что мог его всерьёз покалечить?! – она в утрированном ужасе округлила глаза.

Пашка облизнул сухие губы и шумно сглотнул.

– Я… не хотел его калечить, – сказал он негромко, но не успели директриса с инспекторшей обрадоваться, как он мрачно докончил:

– Я его убить хотел.

Обе женщины изменились в лице.

– Паша, ну что ты такое говоришь! – Высоцкая уже почти плакала. – Ты же такой хороший, умный, добрый мальчик… Он же, вы знаете, – повернулась она к Ловыгиной, – балетом у нас занимается. У самой Хрусталёвой! Она говорит, что он безумно талантливый, способности просто невероятные…

Пашка низко опутил голову.

– Нигде я не занимаюсь, брехня всё это, – пробормотал он.

– Да это он сейчас назло говорит! – всплеснула руками директриса. – Да что же такое происходит, господи… Я не узнаю тебя, Паша! Юлия Констатиновна, вы сами Хрусталёвой позвоните и поговорите с ней, она всё подтвердит.

– Позвоню, – вздохнула Ловыгина. – Балерун, значит… ко всем прочим заслугам.

– Танцовщик, – тихо и враждебно поправил Пашка.

В этот самый миг дверь кабинета директора распахнулась.

– Стой! Да куда ты… Елисеева!.. – услышали они все испуганный возглас секретарши и увидели Милку.

– Татьяна Васильевна, я не смогла её удержать, – пытаясь поймать девчонку за руку, виновато объяснила секретарша. – Она сама вломилась. Прямо как слон в посудную лавку….

Не слушая её, Мила решительно подошла к столу, за которым сидел Пашка, точно преступник на допросе, положила руку ему на плечо и, дерзко вскинув подбородок, заявила:

– Калинин ни в чём не виноват! Он просто за меня заступался. А Семенихин – козёл, он сам первый начал…

– Не болтай! – разъярился Пашка в момент. – Тебя там вообще не было, поняла? Это наши с ним дела. Ты здесь ни при чём!

– Ещё как при чём! – возразила она упрямо. – Это всё из-за меня! Если бы не я, ты бы не стал его избивать…

– Так, погоди, Елисеева, – взмолилась директриса. – Давай теперь с чувством, с толком, с расстановкой.

– Да не слушайте вы её! – отчаянно закричал Пашка. – Врёт она всё! Я сам… всё сам!

Инспекторша незаметно перевела дух. Так… кажется, картинка начинает проясняться. Речь идёт о попытке защитить подружку.

– Как тебя зовут? – уточнила она у девочки.

– Милана Елисеева. А Семенихин вообще урод, – быстро добавила она, – его у нас все ненавидят, он вечно делает гадости исподтишка. А Пашка на самом деле мне помочь хотел, мне ужасно плохо было и тошнило потом ещё долго, а Ссыкло… ой, то есть Семенихин знал, что мне кружиться нельзя… – затараторила она, будто из пулемёта застрочила.

– Подожди ради бога, не части! – попросила Ловыгина. – Давай-ка мы пока отпустим Пашу, а сами с тобой поговорим. Ты мне всё подробненько и расскажешь…

– Я никуда отсюда не уйду, пока она тут, – категорически отрезал Пашка и, покосившись на Милку, сердито добавил:

– Дура.

– Сам дурак! – не осталась в долгу она.

Инспекторша и директриса переглянулись.

– Они у нас… попугайчики-неразлучники, – немного виновато пояснила Высоцкая. – Очень крепко и давно дружат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Несмотря на конец октября, жара стояла практически летняя. Ловыгина промокнула салфеткой взмокший лоб.

– Ну что ж… – глубоко и устало вздохнула она, – послушаем обоих… попугайчиков. Чем раньше закончим – тем раньше я всех отпущу.

=29

Пашка лежал на кровати, уставившись в потолок, и тщетно пытался заснуть. Время давно перевалило за полночь, но у него было слишком неспокойно на сердце для того, чтобы расслабиться.

И вроде бы всё закончилось для него хорошо – во всяком случае, могло быть и хуже… но на душе по-прежнему скребли кошки. Пашка с содроганием вспомнил, как инспекторша позвонила Хрусталёвой – в тот момент ему хотелось провалиться сквозь землю. Он подсознательно готовился к позору и презрению, когда выяснится, что он бросил посещать балетный кружок. Однако Ксения Андреевна повела себя очень неожиданно: не только подтвердила, что Пашка исправно ходит на занятия, но и дала ему превосходнейшую характеристику. Наверное, следует съездить завтра в ДК и лично поблагодарить её. Стыдно, конечно, будет смотреть ей в глаза, но… он не собирался оставаться неблагодарной свиньёй.

Дверь, скрипнув, чуть приоткрылась и разрезала тьму полоской света. Затем снова стало темно. Пашка уловил знакомый звук лёгких торопливых шагов, а через секунду с него бесцеремоно стянули одеяло и устроились рядом на кровати.

Милка, кто ж ещё… Конечно, Милка.

Он продолжал лежать не шелохнувшись, всё ещё обижаясь и никак не реагируя на её появление.

– Спасибо тебе, Паш, – прошептала девчонка. – Я тогда там… в парке… ничего тебе сказать не успела.

У него сладко защипало в носу, но ответил он как можно более независимым и гордым тоном:

– “Спасибо” дуракам не говорят.

– Так ты меня тоже дурой обозвал! – тут же сердито зашипела она, моментально вскидываясь.

– Потому что ты и есть дура.

– Ну и ты тогда тоже дурак!

– Ну и всё…

– Ну и всё!

Некоторое время оба лежали молча, возмущённо сопя в унисон. Пашка не выдержал первым:

– И чего ты сюда припёрлась?

– Чтобы поблагодарить тебя, идиот, – огрызнулась Милка и тут же жалобно добавила без паузы:

– Паш, я так за тебя испугалась! А тут ещё эта тётка из милиции притащилась… Я подумала, что тебя в колонию заберут. Что теперь с тобой будет?

– Да ничего не будет, расслабься. Ну, поставили на учёт… фигня. А вот ты зачем влезла? “Это всё из-за меня, это всё из-за меня”, – снова завёлся он, передразнивая голос подруги. – Чуть не подставилась… Это хорошо ещё, что Ссыкло молчит, за шкуру свою боится. А то как пошёл бы припоминать, сколько раз ему от тебя доставалось…

– Я за тебя испугалась, – просто повторила Мила.

– А я за тебя, можно подумать, не испугался? Когда увидел, что ты на земле валяешься… решил, что ты вообще умерла.

Милка освобождённо и легко заплакала, понимая, что прощена, обвила его шею своими тонкими руками, прижалась мокрой и прохладной от слёз щекой – к его щеке. Пашка привычно приобнял её в ответ, чувствуя, как с души падает огромный тяжёлый камень. Если они ссорились – у него потом весь день всё валилось из рук, он не мог ни есть, ни спать, ни играть, ни учиться…

– А что они там про балет болтали? – в последний раз шмыгнув носом, вдруг спросила Милка. – Я не поняла. Ты… правда балетом занимаешься? А почему мне ничего не сказал?

Поколебавшись, Пашка решил открыть ей лишь часть правды. Объяснять сейчас причины своего ухода из кружка не было ни сил, ни желания.

– Да, правда занимаюсь. А тебе не говорил, чтобы ты не ржала надо мной.

– Я не буду ржать! – тут же горячо заверила она. – И никому не скажу, ни одной живой душе, если ты не позволишь! И что, у тебя правда… способности?

– Хрусталёва говорит, что да.

– Это та самая бабка, которая нас тогда на гаражах застукала?

– Она не бабка, а пожилая женщина, – строго поправил Пашка. – И вообще мировая тётка. Верит, что из меня получится звезда, – он хмыкнул, чтобы скрыть смущение.

– Получится. Точно получится! – убеждённо сказала Милка, обводя пальцем контур его лица. – Раз уж самая настоящая живая балерина про тебя такое говорит…

– И ты не перестанешь из-за этого со мной дружить? – с опаской уточнил он.

– Я с тобой? Ни за что на свете. Слышишь? Я никогда-никогда тебя не брошу. Всегда буду твоим другом и всегда буду рядом, пока не умру! – поклялась она с жаром.

– Я тоже, – серьёзно пообещал Пашка.

=30

Москва, 2017 год

Первым, кого встретил Павел в театре, когда наконец-то пришёл туда, оказался Марсель Таиров.

Завидев ведущего солиста, премьер выразительно покосился на свои наручные часы.

– Пятнадцать ноль-ноль! – вслух прокомментировал он увиденное. – Не рановато ли звезду словил, попрыгунчик? Твои коллеги вон с десяти утра на месте, вкалывают у станка, репетируют, готовятся к вечернему спектаклю…

– И я рад тебя видеть, Марс, – со вздохом отозвался Павел. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас выяснять отношения, но и смолчать в ответ на подобное он не смог. – Переживаешь за мою карьеру? Я растроган буквально до слёз и соплей. Ты, однако же, сильно не нервничай. Надеюсь, аппетит и сон не пропали?

– За твою – что? Карьеру? С какой радости я буду волноваться о том, чего нет? – Таиров презрительно скривил губы. – Ты – однодневка, приятель, не знаю уж, чего ты там себе навоображал.

– Навоображал? – Павел небрежно дёрнул подбородком в сторону роскошной премьерной афиши со своим портретом. – Довольно натуралистичная галлюцинация, не находишь?

– То, что ты получил Альберта и Принца – просто случайность, я ещё не до конца восстановился после травмы, вот тебе и отдали мои партии, – фыркнул Марсель. – Ты их, можно сказать, подобрал. Надолго ли? Чужие туфли обычно носить неудобно – жмут очень…

– Ну посмотрим, достанется ли тебе Спартак в следующем сезоне, – не удержался Павел. Откровенно говоря, он даже не рассчитывал на главную роль в будущем спектакле, Красс был пределом его мечтаний, но не подколоть Таирова, когда тот сам буквально напрашивался, было решительно невозможно.*

Тот изменился в лице – шуточка явно царапнула по живому.

– Посмотрим… – буркнул он. – Впрочем, если будешь качественно и регулярно ублажать дочку Миллера – может, и удержишься на плаву. Верной дорогой идёте, товарищи.**

И, не сказав больше ни слова, Таиров двинулся дальше по своим делам с видом победителя, оставив соперника стоять на месте и непроизвольно морщиться, словно он сжевал дольку лимона.

Павел навсегда запомнил, какое эмоциональное потрясение испытал, впервые увидев выступление Марселя. Это было сродни катарсису… или оргазму – в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. То, что творил этот безумец на сцене, нельзя было назвать просто танцем. Это был какой-то сакральный, магический, неистовый, дикий и завораживающий ритуал. Казалось, танцовщик впадает в транс, заодно вводя в транс и публику – весь зрительный зал был в его полной, единоличной власти.

Таиров метался по сцене как бешеный зверь, точнее как сам дьявол, напоминая то огонь, то воду, то ветер… Тёмные волосы липли к взмокшему лбу, глаза горели одержимостью и страстью, татуировки влажно блестели от пота. Благодаря трико телесного цвета казалось, что танцовщик полностью обнажён, и от этого завораживающего зрелища невозможно было оторвать взгляд, хотя Павел был стопроцентным натуралом и никогда прежде не ловил себя на желании любоваться голыми мужиками. Здесь был иной интерес – восхищение безупречными, совершенными, филигранно отточенными движениями человеческого тела.

Таиров был гением. Лучшим из лучших. Единственным в своём роде. Несмотря на все свои несомненные способности, Павел понимал, что по сравнению с Марселем он – жалкий сосунок. Чтобы научиться так танцевать, ему понадобятся годы и годы упорного труда… Впрочем, профессиональные трудности никогда не пугали Павла, наоборот – чем сложнее задача перед ним стояла, тем ему казалось интереснее её решить. Трудно? Тяжело? Больно? Так это же здорово!

А вот тот факт, что Таиров его ненавидит, всё-таки заставлял немного нервничать. К тому же, брошенные вскользь злые слова о том, что Павел “ублажает” дочку Миллера, неприятно задели, хоть и не имели под собой оснований. Никого он не ублажает и ублажать не собирается, а если расплата натурой – непременное условие для получения главных ролей, то… в гробу он видал такую карьеру!

___________________________

* Спартак и Красс – главные действующие лица балета Арама Хачатуряна “Спартак”. Спартак – фракиец (по некоторым версиям имеющий знатное происхождение), гладиатор, предводитель восставших рабов; Красс – римский консул и полководец.

** “Верной дорогой идёте, товарищи!” – текст плаката, выпущенного в 1961 году к XXII съезду КПСС (художник Н. Терещенко). На плакате изображён В.И. Ленин, указывающий вытянутой вперёд рукой направление – “верную дорогу”.

=31

Не успел он дойти до репетиционного зала, как – легка на помине! – позвонила Анжела.

– Паша, что случилось с твоим телефоном? – озабоченно спросила она. – Я со вчерашней ночи пытаюсь до тебя дозвониться… Всё хорошо?

– Да, Анжел, всё нормально, просто поменял аппарат.

Прижав трубку плечом к уху, он наклонился и принялся расшнуровывать ботинки, а затем, стащив их с ног, натянул тёплые шерстяные гетры. В сочетании с майкой-борцовкой и трико это смотрелось достаточно нелепо, даже комично, но ему было не до красоты: любой танцовщик знал, что гетры на репетициях – это едва ли не самая важная часть гардероба. Причиной была банальная физиология, суровая необходимость утеплять связки и сухожилия во время разогрева мышц. Гетры служили лучшей защитой для голеностопа и коленей, помогая лучше и быстрее разогреваться и не позволяя произойти микротравмам. Впрочем, если связки были уже потянуты – гетры выручали и тут: они снимали спазм мышц и ликвидировали часть боли, не давая положению ухудшиться.

– Ты вчера так внезапно удрал с банкета… – заметила Анжела и выразительно замолчала, видимо, предоставляя ему шанс оправдаться. Возможно, она обратила внимание на то, что он вышел из зала вместе с Дашей, подумал вдруг Павел. Впрочем… плевать. Отчитываться теперь перед ней, что ли?!

– Надоело, – пояснил он коротко. – Хотелось домой, спать.

– Выспался? – спросила она со значением. Ну точно, засекла Дашу!

– Вполне. Слушай, ты по делу или так… поболтать? Я просто разогреваюсь, мне неудобно разговаривать.

Он не лукавил и не пытался от неё специально избавиться. Разогрев для Павла был особым процессом – внутренним, настроенчески-медитативным, когда он концентрировался только на себе и на своём теле, прорабатывая все мышцы и ощущая каждый нюанс. Это был целый ритуал, который заряжал и настраивал на весь день вперёд.

– Ой, прости, пожалуйста, – заторопилась она, – я не собиралась тебя надолго отвлекать. Просто спросить хотела… У тебя же в понедельник выходной в театре?

– Ну да.

– А поехали к нам на дачу? Родители приглашают. Заодно и с мамой моей наконец-то познакомишься. Посидим по-семейному, будут шашлык и баня… Погода позволяет, осень в этом году очень тёплая, правда? – заискивающе затараторила она.

По-семейному, значит. Павел усмехнулся. Чета Миллеров, Анжела и он. Знакомство с мамой – чем не представление будущего зятя потенциальной тёще? Ну прямо-таки идиллия, душа радуется! И вот попробуй доказать после этого, что от тебя не требуют отработки натурой… Нет, это нужно было прекращать ещё в зачатке.

– Извини, Анжел, я не смогу, – твёрдо сказал он. – У меня на понедельник уже есть планы.

– Да? Очень жаль, – девушка заметно сникла и расстроилась, голосок задрожал, хоть она и старалась держаться. – Ну ладно. Созвонимся… прости, что побеспокоила.

Заканчивая разговор, он чувствовал себя последней скотиной – как будто ребёнка обидел. Но нельзя же оставаться миленьким и добреньким абсолютно для всех…

Пока он сидел в минусовом шпагате, устроив ноги на специальных валиках, у него образовалось время на то, чтобы немного повтыкать в новый телефон. Павел не особо раздумывал в салоне, схватил ту же модель, что была у него раньше, но сейчас нужно было восстановить все контакты и заново загрузить приложения.

Однако вместо того, чтобы заняться делом, он зачем-то вбил в поисковую строку запрос: “журнал Dancing Russia контакты”, а потом, всё так же не отдавая себе отчёта, набрал один из указанных на сайте номеров. Через мгновение Павел осознал, что уже слышит гудки исходящего вызова и, похоже, действительно собирается разговаривать. Что за фигня?!

– Редакция, добрый день, – откликнулся приветливый девичий голосок.

– Э-э-э… кхм, – опомнившись, Павел прокашлялся и неуверенно спросил:

– Могу я поговорить с Дашей, пожалуйста?