Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
=36
Москва, 31 декабря 2015 года
В тот день ему просто невероятно, сказочно, феерически повезло.
Несмотря на то, что Павел официально числился во втором составе “Щелкунчика”, он прекрасно понимал, что как минимум в ближайшие пару лет его реальные шансы выйти на сцену и станцевать главную партию в этом спектакле равны нулю. В роли Щелкунчика с неизменным успехом блистал Марсель Таиров, который не собирался заниматься благотворительностью, уступив своё место какому-то сосунку, вчерашнему выпускнику хореографической академии.
Так вышло бы и на этот раз, если бы не фантастическое стечение обстоятельств: буквально за несколько часов до спектакля премьер угодил в небольшое ДТП, и хотя там не было его вины, всё равно пришлось задержаться на месте аварии, из-за чего спектакль оказался под угрозой срыва.
Это был потрясающе эффектный и красивый ввод нового солиста в представление. Павел не мог поверить своему счастью и танцевал в тот вечер, как никогда прежде не танцевал на репетициях. Заразившись его искрящимся фонтанирующим вдохновением, публика буквально искупала нового Щелкунчика в цветах и овациях.
Всё ещё находясь в радостном возбуждении после спектакля, воодушевлённый, окрылённый и невыразимо счастливый Павел набрал номер Милы, чтобы извиниться за опоздание и заверить, что вот-вот подъедет. Она собиралась отмечать свой день рождения, а заодно и Новый год, с друзьями в клубе, и Павел тоже входил в число приглашённых. Однако подруга ответила на звонок, рыдая взахлёб, и по её бессвязным маловразумительным восклицаниям и всхлипываниям он понял, что празднование отменилось. И вообще жизнь кончена, потому что Милку бросил парень! Вот только что, буквально полчаса назад.
– Где ты сейчас? – спросил он, боясь, что она сгоряча может натворить всяких глупостей или снова вляпаться в какие-нибудь неприятности. Мила вообще была мастерицей найти приключений на свою бедовую задницу.
– Дома, говорю же… – отозвалась она, продолжая плакать. – Я никуда не поехала, потому что не хочу никого видеть… Пью шампанское и мечтаю сдохнуть.
– А родители где?
– Они в Подмосковье на турбазе, вернутся только второго января. Я совсем-совсем одна-а-а… – Мила, судя по всему, снова залилась слезами, потому что голос её жалобно дрогнул и прервался.
– Я бы к тебе сейчас приехал, – сказал он неуверенно, – но ты ведь не хочешь никого видеть.
А она вдруг обрадовалась как ребёнок.
– Серьёзно? Пашечка, ты правда можешь приехать? Честно-пречестно? Тебя я всегда рада видеть, “никого не хочу” – это же я про всех остальных… Было бы здорово, правда. А что, у тебя нет других планов на Новый год?
– Ты там, похоже, от горя окончательно потеряла способность соображать, – рискнул пошутить он. – Ну какие ещё планы? Я должен был встречать Новый год с тобой и твоей компанией в клубе. Что мне теперь делать там без тебя?
– Тогда приезжай, – повторила она, – приезжай поскорее!
– Привезти что-нибудь поесть? – спросил Павел. – Вообще-то я голодный.
– Не надо, дома полный холодильник. Лучше купи ещё шампанского. Хочу упиться просто в хлам, если ты не возражаешь.
– Я буду пить с тобой. Правда, у меня другой повод… более радостный. Расскажу при встрече. Буду примерно через час.
– Очень-очень жду!..
Откровенно говоря, Павлу Милкин парень никогда не нравился, и тот платил ему взаимностью.
Мила встречалась с Эдиком с девятого класса и искренне верила, что у них “всё серьёзно”. Что думал по этому поводу сам Эдик, история умалчивает, поскольку, как подозревал Павел, парень Милкиной мечты в основном использовал голову по назначению “а ещё я туда ем”.
– Мил, он же тупой, – не раз говорил Павел, злясь на неё за то, что она выбрала такого осла. – Он даже не видит разницы между оперой и балетом, потому что они часто ставятся в одном театре…
– А что, есть разница? – нарочно подкалывала его Милка, а он злился и психовал ещё больше.
– Ну почему ты всегда стараешься казаться хуже, циничнее и глупее, чем есть?! Я же знаю, что на самом деле ты не такая.
– Только ты меня и знаешь по-настоящему, Паш, – вздыхала она. – А остальные… да плевать я хотела на то, что они все обо мне думают.
Ей действительно было абсолютно безразлично мнение окружающих. Она не считалась ни с приёмными родителями, ни с учителями в школе, ни с друзьями… Милка словно запрограммировала себя на то, чтобы лихо, беззаботно и беспечно тратить свою жизнь на всякие глупости, на недостойных людей и бездумные идиотские поступки. Она жила взахлёб, напропалую, не задумываясь о будущем и без сожалений прожигая настоящее…
В магазине, где Павел покупал шампанское, и в метро он обратил внимание на то, что люди как-то подозрительно на него поглядывают. Отражение в стекле вагона было слишком мутным, чтобы понять, в чём дело, но ясно было – с ним что-то не так, в глазах окружающих он выглядит как-то странно.
Заплаканная Мила открыла ему дверь, тут же изумлённо ахнула… а потом согнулась пополам и захохотала в голос, сползая вниз по дверному косяку.
– Пашка… – выговорила она сквозь смех. – На кого ты похож, чудо ты моё?!
Он бросился к зеркалу в прихожей, глянул на своё лицо… и тоже затрясся от беззвучного хохота. Оказывается, второпях поговорив с Милой по телефону, Павел забыл смыть остатки грима.
– Хорошо ещё… хорошо, что не побили за твои подкрашенные глазки, – продолжая задыхаться от смеха, выговорила Милка. – Идиотов на улицах хватает. Решили бы, что ты представитель воинствующих секс-меньшинств!
– И правда, повезло, – хмыкнул Павел: про уличных идиотов он знал не понаслышке. – Тёмке в прошлом месяце в подземном переходе какая-то гопота закатала в волосы жвачку. Он, конечно, их всех раскидал батманами, но волосы всё равно пришлось состричь почти под ноль… У Тёмы был настоящий траур, он же так гордился своей шевелюрой.
– Ладно-ладно, иди умывайся, – Милка шутливо подтолкнула его плечом в сторону ванной. – До Нового года меньше часа осталось, а ты всё ещё трезв как стёклышко, непорядок! Мы же договорились кошмарно напиться…
=37
Они действительно напились.
Минут за десять до наступления Нового года Мила вдруг вспомнила, что у неё есть ключи от чердака, через который можно выбраться на крышу и полюбоваться на праздничный фейерверк. Павел с радостью поддержал эту не слишком трезвую идею, и, захватив с собой новую бутылку шампанского, они полезли на чердак.
Там, на крыше, они и встретили две тысячи шестнадцатый год. Стояли, тесно прижавшись друг к другу, и заворожённо наблюдали за всполохами салютов, по очереди отхлёбывая шампанское прямо из бутылки, потому что фужеры или хотя бы одноразовые стаканчики, конечно же, никто взять не додумался.
– С Новым годом, Пашечка, – Милка потёрлась щекой о рукав его пальто. – Я так рада, что ты у меня есть, просто не представляешь. Ты – самый лучший и самый близкий человек в моей жизни.
– Ты в моей тоже, – он ещё крепче прижал её к себе, приобняв одной рукой за плечи.
Милка подняла запястье на уровень лица и снова полюбовалась подарком Павла на день рождения – изящным серебряным браслетом. Это было очень символично… Оба они прекрасно помнили давний случай на рынке в Таганроге, когда Милу несправедливо обвинили в воровстве. Но, если бы не тот инцидент – кто знает, встретилась бы на Пашкином пути Ксения Андреевна Хрусталёва, его добрый ангел, его фея, его проводница в новую жизнь?..
Мила же подарила ему на Новый год весёленькие полосатые гетры, памятуя о том, что другу следует держать ноги в тепле во время репетиций. Этот нехитрый презент растрогал Павла до глубины души. Да, Милка совершенно не интересовалась балетом, но она заботилась о его здоровье и самочувствии, потому что ей был небезразличен он сам, так что этому подарку в буквальном смысле не было цены.
– Так что у вас с Эдиком? – спросил между тем Павел. – Это окончательный разрыв или просто в очередной раз поссорились?
Милкино лицо помрачнело – она уже успела забыть о том, что буквально несколько часов назад ей разбили сердце.
– Он просто меня бросил! Представляешь, какой козёл? После всего, что между нами было…
– Откровенно говоря, он ещё долго тебя терпел, – пошутил Павел. – Твои закидоны ни один нормальный человек не выдержит. Ну, кроме меня, конечно… Я просто уже привык. А что касается того, что между вами было… Ты не беременна, надеюсь?
– Уф, слава богу – нет! – Мила выразительно закатила глаза.
– Ну и всё. Считай, что легко отделалась.
– Он нашёл себе какую-то белобрысую овцу с сиськами четвёртого размера. Они сейчас Новый год вместе встречают, – с обидой и ревностью произнесла Мила, упрямо не желающая успокаиваться.
– Сиськи четвёртого размера – это, конечно, весомый аргумент… – задумчиво произнёс Павел, но, заметив, что подруга замахнулась на него бутылкой, тут же поднял руки:
– Шучу, шучу! Твои сиськи тоже очень даже ничего.
– Правда? – с надеждой спросила она. – Ты мне это сейчас как друг говоришь или как мужчина?
– Как мужчина вообще скажу, что ты вполне… секси, – он окинул её оценивающим взглядом. Мила пристально всматривалась ему в лицо, пытаясь сообразить, не врёт ли, а затем не выдержала и всё-таки рассмеялась:
– Да ну тебя!
– Почему это “ну”? – притворно обиделся Павел. – Ты меня как парня вообще, что ли, не воспринимаешь? Или, подобно твоему драгоценному Эдичке, втайне уверена, что у меня в дипломе написано чёрным по белому: “Артист балета. Гей”?
Он подошёл к самому краю крыши, обнесённому невысоким и не слишком-то надёжным ограждением, и закинул на него ногу, будто находился у хореографического станка в танцклассе.
– Нет, конечно, ты не гей, я же помню все твои… увлечения и влюблённости, – Милка опасливо поёжилась, наблюдая за его действиями. – Но…
– Что “но”? Говори, раз уж начала.
– Ты бы отошёл подальше. Мне смотреть на тебя страшно! – заявила она. – Стоишь на самом краю.
– А вот так? – он легко уселся в продольный шпагат, балансируя на узких перилах и забавляясь её испугом.
– Паша!.. – взвизгнула она с округлившимися от ужаса глазами. – Я с тобой… дружить не буду, если ты сейчас же не слезешь оттуда.
Нехотя подчиняясь, Павел спрыгнул с ограждения и снова подошёл к Миле.
– Так что “но”? – с нажимом повторил он.
Милка замялась. Глаза её виновато забегали.
– Всё равно, Паш, извини, но для меня балет и секс – нечто из совершенно несовместимых понятий. Все эти балеруны…
– Танцовщики, – привычно поправил он, скрипнув зубами.
– Ну хорошо, пусть будут танцовщики, – согласилась Мила и сделала ещё один глоток из горлышка бутылки, – вы… то есть они… для меня и не мужчины вовсе.
Павел забрал у неё бутылку и залпом допил остатки шампанского.
– Я не мужчина? – коротко и зло переспросил он, буравя её мрачным тяжёлым взглядом.
– Паш, ну какой ты мужчина, – она искренне расхохоталась, запрокинув голову и показывая стройную длинную шейку, которую ему сейчас отчаянно хотелось сдавить так, чтобы Милка заткнулась навсегда. – Ты мой котик. Мой зайчик. Пупсик… Ангелочек Пашечка, которого хочется гладить по золотым волосам, тискать и ласково трепать за щёчки.
Он молча швырнул опустевшую бутылку на крышу, сделал резкий шаг вперёд и впился губами в Милкины губы – так жадно, остро, больно и неистово, что их зубы стукнулись друг от друга. Она сдавленно ахнула, пытаясь отшатнуться, но его ладонь, лежащая на её затылке, лишь властно надавила, помогая ещё плотнее прижаться своими губами к её и не давая Миле ни единого шанса отстраниться или опомниться.
=38
Мила то ли пискнула, то ли издала короткий стон, и Павел прекрасно понял, что чёрта с два это было стоном удовольствия. Но он словно обезумел, снова и снова целуя её – ещё слаще, ненасытнее, откровеннее и глубже, и постепенно почувствовал, что она начала отвечать ему. Поначалу неуверенно, с сомнением и даже страхом, а затем всё более распаляясь. Когда они выныривали из своих поцелуев, словно пловцы из-под толщи воды, чтобы сделать короткий вдох и наполнить лёгкие кислородом, он видел прямо перед собой её шальные глаза, подёрнутые лёгкой дымкой, и дурел всё больше и больше. А она уже первая, не дожидаясь Павла, горячо припадала к его губам, самозабвенно целуя их, обменивалась с ним своим дыханием и пробовала на вкус его язык.
Кажется, пошёл снег. Кажется, в небе всё ещё продолжали взрываться и вспыхивать новогодние фейерверки. Он ничего больше не видел, не слышал и не ощущал, кроме хрупкой и трепещущей девичьей фигурки в своих объятиях. Милины руки робко забрались ему сначала под расстёгнутое пальто, а затем проникли и под свитер, обвили поясницу и заставили Павла плотно прижаться к ней бёдрами. Он поймал отблеск её взгляда и понял: Мила уже готова взять обратно свои слова о том, что он “не мужчина”. Но нет, Павел не собирался довольствоваться столь лёгкой победой, он планировал пойти до конца. Он ужасно хотел её – сильно, до дрожи, до звона в теле, и мог бы взять её прямо здесь, на крыше, сгорая от нетерпения, можно ведь просто подстелить пальто… Но Павел не собирался унижать Милу торопливым сексом тупо для разрядки, ему хотелось намного, намного большего.
– Давай вернёмся домой, – прошептала она, словно угадав его мысли.
Роняя по пути верхнюю одежду – его пальто, её куртку – они двинулись к чердачной лестнице. Павел спустился первым и протянул руки вверх, принимая Милу в свои объятия, как, должно быть, принимал партнёрш в театре во время поддержки. Мила доверчиво пошла к нему, обхватила за шею… Она и не знала, не догадывалась раньше, не подозревала, что Павел такой сильный… Он нёс её на руках, словно пёрышко, продолжая жадно целовать.
– Ключи… – хрипло выдохнула Милка, с усилием отрываясь от его губ. – От квартиры… в кармане куртке остались.
Пришлось с сожалением ставить её на пол и едва ли не бегом возвращаться на чердак за курткой и пальто. Наконец они ворвались в прихожую, и Мила тут же потянула Павла за собой, в свою комнату, угадывая его нетерпение. Сил не было ждать, пока она совсем разденется, но он хотел видеть и ощущать её не частями, а всю целиком – полностью обнажённую, плавящуюся в его руках, как горячий воск, поэтому он торопливо помог ей избавиться от остатков одежды, бросая их прямо на пол. Сам он уже двумя быстрыми рывками стащил с себя свитер с майкой и сейчас боролся с ремнём на джинсах, а Мила тем временем откровенно любовалась его телом.
За годы занятий балетом Павел нарастил мышечный каркас, но не массу, поэтому его фигура выглядела одновременно и “сухой”, и рельефной. Все мышцы на его руках и ногах казались видимыми – складывалось впечатление, что Павел лично управляет каждой связкой, каждым сухожилием, а выступающие вены притягивали взгляд и буквально гипнотизировали.
– Пашка… – выдохнула Мила в изумлении, когда он наконец-то справился с ремнём и стащил так мешающие ему сейчас джинсы, и в этом коротком сочетании привычных с детства звуков его имени было столько всего нового и невысказанного! Таким она его ещё никогда не видела. Не знала…
Хорошо, что резинки всегда были у него с собой. Всё-таки полезная привычка…
– Ну иди же сюда, – нетерпеливо позвала она его с кровати, пока он чуть замешкался с шуршащим пакетиком.
– Иду, – отозвался он, чтобы уже через секунду оказаться во власти урагана по имени Мила…
Это была потрясающая, незабываемая, восхитительная новогодняя ночь, полная страсти и такой пронзительной нежности, что хотелось плакать. Они заснули, тесно прижавшись друг к другу, как засыпали до этого тысячу раз, но теперь всё было и воспринималось иначе. Их руки и ноги переплелись между собой, они спали, так и не потрудившись одеться, и ощущение наготы друг друга только доказывало, что сейчас всё по-другому. По-новому. Невозможно чувственно и прекрасно…
Однако утром первого января, открыв глаза и сразу же напоровшись на совершенно несчастный Милкин взгляд, Павел мигом всё вспомнил и ужаснулся тому, что они натворили.
=39
Москва, 1 января 2016 года
Самым сложным поутру было – смотреть друг другу в глаза.
Павел находился в смятении и полнейшем раздрае, понятия не имея, как теперь вести себя с Милой, что ей говорить, куда девать смущённый взгляд. Они оба чувствовали себя как школьники после спонтанного первого поцелуя, от которого теперь было и неловко, и стыдно.
Заметив, что Павел проснулся, Мила быстро села на постели, натянув простыню до самого подбородка. “Смешно, – захотел он сказать, – что ты пытаешься от меня скрыть? Я уже всё видел и теперь едва ли когда-нибудь забуду”. Несмотря на то, что вчера они оба были пьяны, воспоминания в гудящей с похмелья голове вспыхивали ясные и отчётливые, как кадры из фильма. Он помнил две крошечные родинки у неё под ключицей – как касался их языком, ощущая жар смуглой кожи… Помнил аккуратную небольшую грудь, которая так идеально укладывалась в его ладони… Помнил, как Мила выгибалась ему навстречу, как жадно ловила губами его пальцы, как сама подставлялась под его ласки, точно кошка…
Павел чуть поморщился от боли в висках и тоже сел – так проще было смотреть на Милку, а он, в отличие от неё, больше не собирался трусливо отводить взгляд от её лица. Милкины губы были алыми и припухшими – казалось, что они всё ещё горят от его поцелуев, от их вчерашнего безумия… Они переспали. Господи! С Милкой, которую он знал как облупленную! Он не раз видел, как её рвало, а ещё он бегал для неё в аптеку за прокладками, а она познакомилась с ним, когда он был в описанных штанах!
Они. С Милкой. Переспали. Какого хрена?!
И самое ужасное, самое стыдное… ему понравилось. Ему было хорошо с ней, действительно очень хорошо!
Мила первая не выдержала этой пытки. Низко опустив голову, чтобы не видеть его лица и отсрочить неизбежный разговор, она неловко вскочила с кровати, дёрнув за собой простыню, за которую пряталась, и пробормотала:
– Я в душ…
Он остался полностью обнажённым и машинально тут же схватил подушку, чтобы прикрыться. Не хватало ещё пугать её ещё больше… Впрочем, Милка на него всё равно даже не взглянула.
Она пробыла в ванной комнате не менее получаса. Павел тем временем немного похозяйничал в её кухне: поставил чайник, соорудил бутерброды… Есть не хотелось, но ему нужно было хоть чем-то себя занять.
– Я тебе там повесила чистое полотенце… – еле слышно пробормотала Милка, возникнув в дверном проёме. Он молча кивнул и тоже отправился в душ, тщетно пытаясь справиться с волнением. Всё равно важный разговор не отложишь, значит – нужно освежиться, привести мысли в порядок и решить, что именно он скажет ей сейчас. Надо правильно начать, чтобы из Милкиных глаз исчез этот нелепый панический страх. Она дико боялась. Но чего или кого? Его, себя, своих или его чувств?..
Однако Мила начала разговор первой, едва Павел вернулся из ванной.
– В общем так, Паш, – произнесла она как можно более решительно и отважно, хотя голос всё равно дрожал, словно заячий хвостик. – Давай забудем то, что случилось. Не хочу, чтобы всё, что мы с тобой вместе пережили за эти годы, разрушилось из-за какого-то пьяного перепихона.
“Пьяный перепихон”. Значит, вот как называется то, что было между ними минувшей ночью. Ну а как ещё, как иначе это можно назвать – дружеский секс?..
– Давай забудем, – быстро ответил он, соглашаясь и одновременно не понимая, чувствует облегчение или сожаление. В любом случае… наверное, это и в самом деле оставалось единственным верным выходом: просто сделать вид, что ничего не было.
– Ничего особенного не случилось, – осмелев, продолжила Мила. – Ну, помутнение рассудка, с кем не бывает… Но больше этого не повторится. Правильно?
– Не повторится, – эхом откликнулся Павел.
– Наша дружба – что-то большее, чем вот это вот всё, – горячо произнесла она. – Мы с тобой просто не смогли бы быть парой, у нас совсем другой, более высокий, уровень отношений! Я в принципе не могу быть твоей девушкой. Я ненавижу балет, а ты им живёшь. Я не читаю книг, а ты постоянно это делаешь. Я… ленивая, необязательная, с тяжёлым характером, а ты целеустремлённый, добрый и очень талантливый. Мы слишком разные… Это будет нам мешать.
“Дружить нам эта разность не мешала, а трахаться помешает?” – хотел было съязвить он, но не рискнул. Она была права, во всём абсолютно права. Мудрая, глупая, любимая и невозможная Милка…
Он позорно сбежал, отказавшись от завтрака. Сил больше не было сидеть друг напротив друга в тягостном молчании, тщетно пытаясь подыскать нейтральную тему для разговора, в то время как и его, и её мысли (он готов был в этом поклясться!) крутились сейчас только вокруг одного.
В тот же вечер они с Артёмом поехали в первый попавшийся ночной клуб, легко склеили там пару каких-то куриц и пару часов спустя отодрали их у себя на квартире – так, что девчонки, чьи головы были забиты стереотипами о “нежных и хрупких балетных мальчиках”, потом долго не могли опомниться.
Павел старался заглушить, перебить вкус и запах Милы, ощущение её плеч под своими ладонями, бархатистость смугловатой кожи… он хотел избавиться от проклятого наваждения, но стоило только закрыть глаза – и перед ним принималась покадрово мелькать вся их с Милкой новогодняя ночь, начиная с первого поцелуя на крыше.
Наверное, прошло ещё слишком мало времени для того, чтобы его отпустило…
Он и не догадывался тогда, что так и не отпустит.
