Текст книги "Позволь ей уйти (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
=62
День Знаний в Московской хореографической академии мало отличался от Дня Знаний в большинстве общеобразовательных школ. Точно так же на торжественную линейку перед учебным корпусом собрались ученики и преподаватели, точно так же дети несли педагогам букеты цветов, точно так же возвышались пышные белые банты в причёсках у девочек, точно так же волновались родители, стоящие чуть в сторонке и наблюдающие за происходящим на правах не участников, а зрителей.
Хрусталёва не смогла остаться в Москве до первого сентября. Ей пришлось вернуться в Таганрог, ждали дела – балетный кружок в ДК по-прежнему требовал её чуткого руководства. Пашка уже несколько дней жил в интернате при академии, пока ещё один в комнате, в ожидании будущих соседей. Ему страшно здесь нравилось – в интернате было всё, что только можно пожелать, к тому же гораздо круче и комфортнее, чем в детдоме!
В детском доме они все привыкли жить по указке, безропотно подчиняясь правилам… Конечно, и в интернате были установлены свои правила, но всё же воспитанникам здесь предоставлялось куда больше свободы. Они должны были сами регулировать свою дисциплину, выполнять домашние задания без надзора и напоминаний, содержать личные вещи в чистоте, а комнаты – в порядке, никаких уборщиц и нянечек, подтирающих ребяткам сопельки! Одежду можно было сдавать в местную прачечную, но какие-то вещи всё равно приходилось вручную стирать самим, как и гладить.
Помимо жилых комнат, в интернате имелось ещё два хореографических зала – один для маленьких, второй для ребят постарше. В первом в целях безопасности был настелен специальный балетный пол, который не скользил под ногами, способствовал хорошему вращению и поглощал удары. Были здесь также компьютерный класс с интернетом, библиотека, гостиная с телевизором, медпункт и столовая.
Пользуясь временным отсутствием соседей в комнате, Пашка на правах первопроходца выбрал себе лучшее место у окна, и иногда ночами, не в силах поверить своему счастью, он подрывался с кровати и с замиранием сердца выглядывал на улицу, ища глазами среди всё ещё пышных тополиных крон бело-жёлтое каменное здание академии, тускло подсвеченное фонарями. Интернат располагался в паре минут ходьбы от главного учебного корпуса: выскочишь за дверь, пересечёшь двор быстрыми шагами – и вот ты уже на месте!
Пашке не терпелось поскорее приступить к занятиям. Он с утра до вечера пропадал в балетном зале, повторяя всё то, чему его успела научить Ксения Андреевна, и прерывался лишь на то, чтобы поесть. Однажды, заинтересованный его прыжками и вращениями, в дверях застыл один из старших ребят, который случайно проходил мимо.
– Гранд жете хорошо делаешь, почти профессионально, – одобрительно заметил он, когда Пашка рухнул на пол, пытаясь отдышаться. – Но над баллоном надо бы ещё поработать…* Вот, смотри!
И, разбежавшись, парень с лёгкостью взмыл вверх, точно взлетел. Пашка наблюдал за ним с пола, разинув рот от удивления и восхищения: создалась полная иллюзия того, что танцовщик на некоторое время просто застыл, повис в воздухе, сохраняя при этом принятую позу!
– Круто… – только и смог выдохнуть он, когда стопы парня, наконец, коснулись пола. Тот лишь добродушно рассмеялся:
– Да разве это круто?.. Вацлав Нижинский, Михаил Барышников, Иван Васильев – вот настоящие боги баллонов!
– Я тоже так смогу, – глаза Пашки загорелись каким-то одержимым блеском. – Не хуже, чем они!
– А ты отчаянный нахал, – посмеиваясь, произнёс парень, рассматривая мальчишку с любопытством и вниманием. – Откуда такой?
– Из Таганрога, – отозвался тот.
– Первый дробь пятый?
– А?.. – Пашка бестолково захлопал глазами.
– Я говорю – первый балетный класс и пятый общеобразовательный?
– А, ну да…
– Понятно. Я в первый год обучения тоже был уверен, что всех мировых звёзд балета сделаю, – парень по-доброму рассмеялся. – Но ты молодец, только такой настрой и должен быть у настоящего танцовщика. Кстати, ещё маленький совет – следи за глазами, когда танцуешь.
– Как это? – не понял Пашка.
– Ну, не вихляй взглядом туда-сюда, не косись по сторонам, как будто спёр что-нибудь и боишься, что тебя поймают, – засмеялся он. – Глаза должны следовать за движениями лица. Голова поворачивается направо – вгляд тоже вправо. Голова вверх – и глаза наверх. Понял?..
– Кажется, понял, – закивал Пашка.
– Ну вот, молодец. Тренируйся. Удачи тебе, мелкий, – парень снисходительно потрепал его по макушке, подмигнул и вышел из зала.
Пашка и не подозревал тогда, что только что пообщался с будущим солистом Бирмингемского королевского балета, курируемого самой королевой Великобритании…
___________________________
* Гранд жете (от фр. Grand Jete) – в балетной терминологии прыжок в поперечный или продольный шпагат.
Баллон (от фр. Ballon) – способность танцовщика сохранять положение во время прыжка, на какое-то время как бы зависая в воздухе.
=63
Торжественная линейка должна была вот-вот начаться, и Пашка сообразил, что хорошо бы поискать своих одноклассников. Или как их здесь полагается называть – однокурсники?..
– Калинин! – вдруг донеслось откуда-то из толпы. Пашка завертел головой и увидел, как к нему гигантскими скачками несётся счастливый Артём Нежданов.
– Тёма! – в восторге ахнул Пашка. – Ты что здесь делаешь? Я думал, ты уже в Калининграде… Погоди, тебя всё-таки приняли?! – осенило его.
– Ага, – кивнул тот, сияя. – Представляешь, позвонили позавчера и говорят: так и так, освободилось место, можно приезжать… Отец даже порадоваться толком не успел, что я не поступил – такой ему облом!
– А почему я тебя в интернате не видел?
– Я туда ещё не заселялся, мы с мамой только пару часов назад приехали. Вот после линейки сразу пойдём с направлением к коменданту.
– Слушай… я в комнате пока один, соседей своих ещё не видел… Как ты думаешь, можно попросить, чтобы мы вместе жили?
– Не знаю… но клёво было бы! – глаза Артёма вспыхнули. – Да наверное можно! Им-то какая разница?! На крайняк, поменяемся с кем-нибудь… думаю, это не проблема! Как там в целом, жить можно?
– Да вообще ништяк! – Пашка показал большой палец.
– Мальчики, привет! – перед ними возникло миленькое зубасто-ушастое личико Тони Городецкой. Девчонка улыбалась до самых ушей и подпрыгивала на месте, переполненная эмоциями, отчего громадный бант на её макушке колыхался, словно медуза в море. Нежданов тут же побагровел как спелый томат, а Пашка просто очень обрадовался:
– Тонька, приветище! Тебя тоже взяли?!
Оказалось, что та девочка, на место которой пригласили в конце концов Городецкую, не смогла вынести разлуку с мамой и самостоятельную жизнь в интернате. Мать планировала оставить её в Москве и уехать к себе в Тольятти, но дочка вцепилась в неё мёртвой хваткой и устроила натуральную истерику, категорически отказываясь отпускать родительницу и оставаться одной. С блеском поступив в академию, она собственными руками отдала свой шанс другой… Глупо и нелепо. Впрочем, благодаря этой самой глупости и нелепости Тонечка сейчас лучилась счастьем, а уж радость Артёма от её появления и вовсе невозможно было описать словами.
– Кого-то из наших ещё видела? – обратился он к ней с нарочитой небрежностью, с удовольствием выделив при этом интонацией слово “наших”.
– Ага, – Тоня кивнула. – Любу Вишнякову, Катю Стрельцову, Лену Бедненко… Из пацанов вот Шейл где-то тут мелькал вместе с мамой.
При упоминании имени Шейла Пашка заметно напрягся. Даже Любка так не беспокоила его, как этот пронырливый канадец. Он ещё не забыл трогательной прогулки Шейла и Милы – и это как раз в то время, когда сам он лежал с температурой! Конечно, Мила всё равно ничем не могла помочь Пашке во время его болезни, но сам факт, что она веселилась и развлекалась, пока он страдал, был ужасно неприятен и обиден. Впрочем, ей он в этом из гордости так и не признался. Они потом созванивались с Милой и болтали как ни в чём не бывало, Пашка даже не стал выпытывать подробности – ну, погуляли и погуляли… и забыли об этом. Во всяком случае, он надеялся, что забыли.
Так получилось, что с Милой после выздоровления Пашка ещё не виделся. Все эти финальные хлопоты с оформлением, заселением, прощанием с Хрусталёвой отнимали практически всё его время. В интернат не разрешалось приводить гостей, только родственников, так что Пашка даже не мог пригласить подругу в гости. Запрещалось также самостоятельно покидать территорию академии – поэтому поехать к Милке он тоже не мог. Да и сама она была занята подготовкой к учебному году – ей впервые предстояло пойти в школу на новом месте, не в детдоме, так что забот хватало и у Милы. Хорошо хоть, можно было звонить друг другу – у Пашки наконец-то появился собственный мобильный телефон, подарок Ксении Андреевны на поступление, вещь совершенно необходимая.
– Давайте пойдём к остальным, – предложил Нежданов. – Линейка сейчас начнётся.
– Ой, смотрите! – взвизгнула вдруг Тоня. – Кто это там? Это ведь Марина Коробицына?!
Всемирно известная балерина, бывшая студентка хореографической академии, стояла сейчас в окружении преподавательского состава на украшенном крыльце учебного корпуса и, кажется, планировала произнести напутственную речь.
– Блин, какая же она классная-а-а… – с благоговением застонала Городецкая. – Такая красивая! Мальчики, как вы думаете, а если я ей свой букет подарю, когда она закончит, будет нормально?
– А почему нет? Дари, – с показной снисходительностью отозвался Тёма. – Можешь и автограф попросить. Если хочешь, я вас с ней даже сфоткать могу!
– Ой, правда? Спасибо!!! – Тоня снова заскакала на месте как мячик, и Пашка готов был поклясться, что Нежданов, хоть и строит из себя сейчас сурового и чёткого пацана, в глубине души млеет от этой милой непосредственности.
– Ну пойдёмте же, пойдёмте к своим! – поторопил Артём. И в этот самый момент они все услышали:
– Пашка!..
Он не поверил своим ушам. Ни на секунду не поверил!
Её не должно быть здесь, она сейчас у себя в школе, на собственной линейке… да не может такого быть, просто не может!
И всё-таки он молниеносно обернулся, тут же уперевшись взглядом в Милу.
=64
Москва, 2017 год
– Обычно, – осторожно сказала Даша, – когда боишься кого-то потерять, стараешься быть к нему внимательнее и… беречь его чувства. Всё твоё поведение свидетельствует об обратном, уж извини.
Милка помотала головой, не отрывая ладоней от лица. Поколебавшись пару мгновений, Даша опустилась на пол с ней рядом. Чёрт с ним, с платьем…
– Пашкина дружба – это единственная постоянная величина в моей жизни, – сказала Мила наконец. – Он всегда любил меня безусловно, принимал безоговорочно. Не за что-то, не за какие-то заслуги или черты характера. Наоборот, Пашка прекрасно видит и знает все мои недостатки. Это… очень редко встречается – чтобы вот так безоглядно любили, веришь?
Даша неопределённо пожала плечами:
– Если так, то зачем ты сама постоянно его отталкиваешь? Играешь с ним? Прости, но… я тебя совсем не понимаю.
– Я и сама себя не понимаю, – Мила горько и зло рассмеялась. – Я знаю, что он всё сделает, что я только ни попрошу, и в то же время… мне постоянно надо получать этому подтверждение. Я всякий раз боюсь, что когда-нибудь ему надоест… и в то же время не могу остановиться.
– Ясно, – усмехнулась Даша, покачав головой. – Очень милосердно с твоей стороны – причинять дорогому человеку всё больше и больше боли, испытывая его на прочность, и втайне ликуя после каждого такого испытания: “Ура, его любовь по-прежнему со мной!” И по фигу, что он после каждой такой эмоциональной встряски по кускам себя собирает…
– Я сволочь, знаю, – кивнула Мила. – Но я… не могу перестать. Это какая-то зависимость. Мне постоянно нужно проверять, по-прежнему ли я ему дорога.
– Ты доиграешься когда-нибудь.
– И это тоже знаю.
– Пф-ф, – Даша закатила глаза. – По-моему, тебе просто нравится строить из себя страдалицу. Ах, какая я бедненькая и несчастненькая, ах, никто меня не понимает, ах, я сама мучаюсь от собственной неординарности, но я же “нетакаякаквсе”. А стать обычной в твоём понимании – страшно, вдруг Паше эта обычность быстро наскучит? Ты боишься, что, будучи хорошей девочкой, банально его не удержишь… Вот и цепляешь своей неправильностью и нестандартностью, от которой сама уже устала.
– Глубокий психологический анализ, – фыркнула Мила. – А впрочем… впрочем, ты права. В любом случае, я не хочу терять Пашку, понимаешь? Такие друзья на вес золота. Да у меня и нет больше друзей, по большому счёту… Всем на меня наплевать. Люди либо тупо меня используют, либо просто проводят со мной время от скуки. Кроме Пашки, никто меня не любит.
– А как же твой муж? – осторожно спросила Даша. Милка расхохоталась – искренне, от души.
– Издеваешься?! Да Мишке на меня плевать так же, как и всем остальным.
– Зачем тогда… всё это? – имея в виду свадьбу, с недоумением поинтересовалась Даша.
– Просто Мишке со мной весело и легко, – она улыбнулась. – Родители ему к свадьбе квартиру подарили. Ну, и в сексе у нас всё отлично, уж прости за откровенность.
– Потрясающая причина для брака. И конечно, это всё объясняет, – съязвила Даша. – То есть твоему парню просто нужна была отдельная хата, где можно спокойно потусить и потрахаться?
– Отдельная хата – не так мало, как тебе кажется, – Милка философски пожала плечами. – Для меня это тоже стало одним из решающих аргументов… Очень уж хотелось из дома сбежать. Подальше от моих дорогих мамочки и папочки, – язвительно добавила она, имея в виду приёмных родителей.
– Они, наверное, переживают за тебя…
– За меня? Хрена с два, – Милка зло рассмеялась. – В списке людей, которым на меня насрать, родители будут занимать почётное первое место.
– Да не может такого быть! – не поверила Даша. – Они же тебя удочерили. Зачем им это делать, если бы ты была им не нужна? Они тебя любят…
– Они не меня любят. Они любят память о своей погибшей дочери и много лет безуспешно пытаются впихнуть меня в рамки её иконописного образа. Я – их великое разочарование.
– Знаешь, в чём твоя проблема? – устало вздохнула Даша. – Ты не хочешь верить людям, убедив себя в том, что никому не нужна. Словно боишься признать тот факт, что не все вокруг такие уж плохие… и мир к тебе не так уж жесток. Куда удобнее изображать жертву, отвергая всё хорошее, что дано тебе судьбой. Даже Пашку… Давно пора было честно сказать ему о своих чувствах.
– О каких чувствах? – испугалась Мила.
– Ты же любишь его.
– Люблю, но…
– Не просто “люблю”. Я имею в виду, ты влюблена в него… совсем не по-дружески. Причём давно и бесповоротно.
В Милкиных глазах всплеснулся ужас.
– Нет, нет… с чего ты взяла?! У нас… очень близкие отношения, но не…
– Это видно невооружённым глазом, – перебила Даша. – Ты любишь его как мужчину, как парня, но по каким-то своим идиотским причинам не разрешаешь себе эту любовь. Мучаешь его, убегаешь и снова возвращаешься. Захочу – к сердцу прижму, захочу – к чёрту пошлю… А на самом деле, давно надо было ему признаться. Иначе в один прекрасный день вы просто поубиваете друг друга…
– И ты так спокойно об этом говоришь? – недоверчиво протянула Милка.
– Я хорошо притворяюсь, – спокойно отозвалась Даша. – Мне нелегко сейчас, не буду лукавить, но… я не могу мешать человеку страдать и убиваться, если ему самому это нравится. С тобой и так всё ясно, мне ни капли не жаль тебя, ты сама в конце концов профукаешь самое лучшее и дорогое в своей жизни, если не поумнеешь. А вот Паша… Пашу мне жалко, – признала она. – Но и с ним я тоже не собираюсь нянчиться. Большой мальчик, справится. Если ему нравятся такие нездоровые отношения с садо-мазо уклоном – вперёд. Может, он как раз прётся от сильных эмоций и страданий – для творчества самое то.
Даша ожидала какой угодно реакции на свои слова, но только не улыбки.
– Я соврала, – сказала Милка.
– В чём именно?
– В том, что ты мне не нравишься. Ты ведь и Пашку тоже чем-то зацепила… В тебе что-то есть.
Даша издала короткий смешок.
– В тебе определённо тоже. Но не рассчитывай, что я сейчас как в дурной мелодраме брошусь тебе на шею и мы станем лучшими подругами. Наоборот, искренне надеюсь никогда больше тебя не увидеть.
Даша решительно поднялась с пола, одёрнула подол платья.
– Можно попросить тебя об одном одолжении?
– Да, – Мила удивлённо взглянула на неё.
– Я сейчас уйду. Имею в виду – совсем уйду, в зал больше не вернусь. Если Паша будет спрашивать… не говори ему, что видела меня. Если, конечно, – с горькой иронией добавила она, – он в принципе заметит, что я ушла.
=65
Когда прошло не менее получаса, Павел наконец сообразил, что Даша как-то слишком долго не возвращается. Всё это время он провёл, уткнувшись в телефон и практически не вникая в то, что происходит вокруг. На счастливых молодожёнов смотреть не особо хотелось, и он даже не пытался анализировать причины этого нежелания.
– Скучаешь, Паша? – услышал он и, подняв глаза, увидел Веронику Рязанову – Милкину приёмную мать. Его отношения с родителями Милы нельзя было назвать слишком близкими или доверительными, но всё же это были не чужие люди, они хорошо знали Павла и во время его учёбы в академии не раз приглашали мальчика в гости, когда у него случался выходной.
– Не скучаю, тётя Ника, – улыбнулся он. – Просто жду свою девушку.
– Я присяду, пока она не вернулась? – женщина покосилась на свободный стул с ним рядом. Павел молча кивнул, разрешая.
– Девушку, говоришь… – задумчиво протянула Рязанова. – Хорошая она у тебя. Милая, симпатичная. Но не балерина ведь?
– Нет, – он фыркнул. – Балерин мне и в театре хватает. Даша – студентка журфака.
– Хорошая девочка, – снова повторила Рязанова – почему-то показалось, что с грустью. – Ты вообще молодец, Паш. Всё у тебя получается, всё слава богу. И карьера, и личная жизнь… Мы ведь давненько с тобой уже не виделись, правда? Ты к нам теперь почти не заходишь.
– Ну… – он смутился. – Мы с Милой сейчас реже видимся. У меня очень мало свободного времени остаётся после театра, а у неё… своя компания, я не знаю её друзей.
– Понимаю, – кивнула она, и на этот раз он отчётливо уловил горечь в её голосе, – я всё понимаю, Паша.
Глаза у неё при этом были как у побитой собаки.
– А у вас-то всё хорошо? – спросил он на всякий случай.
– Ну вот… как видишь, – Рязанова усмехнулась. – Выдали нашу девочку замуж. Если она счастлива – то и мы с Олегом тоже за неё счастливы.
Однако Павел готов был поклясться, что в голосе женщины не было ни счастья, ни хотя бы чувства удовлетворения от факта Милкиного бракосочетания. Он неопределённо пожал плечами, ещё больше смущаясь и не зная, какой реакции от него ждут и что вообще хотят сказать.
Некоторое время они сидели молча. Павел чувствовал себя как на иголках. Кашлянув, он неловко пошевелился на стуле и обвёл взглядом зал. Оказалось, что невесты нет на месте – тоже куда-то испарилась.
Но где же, чёрт возьми, Даша? Там в женском туалете что – чёрная дыра, что ли?! Бермудский треугольник?
– Вы извините меня, тётя Ника, – наконец сказал он, – я пойду Дашу поищу. Что-то долго она не возвращается.
– Конечно-конечно, – закивала она, – извини, что задерживаю.
На звонок Даша не ответила, и Павлу это совсем не понравилось. Двинувшись в сторону женского туалета, он почувствовал неприятный сквознячок в груди – словно предчувствие чего-то плохого и неизбежного.
Дверь туалета распахнулась, и оттуда – в своём роскошном белом платье, точно Одетта из “Лебединого озера” – выплыла Милка.
– Пашечка!.. – заулыбалась она, завидев друга детства. – Ты дверью не ошибся, случайно? Это дамская комната.
– Не ошибся, – ответил он. – Я за Дашей. Она там?
Мила покачала головой.
– Нет, там вообще никого нет.
– Как это нет? – опешил он. – Не может быть, где же она тогда?
– Понятия не имею… Можешь заглянуть внутрь и убедиться лично, – ехидно добавила она.
Павел снова нажал на кнопку вызова и несколько мгновений слушал длинные гудки, пытаясь понять, почему Даша не берёт трубку. Не слышит?
– Что, сбежала подружка? – спросила Милка, добродушно посмеиваясь. – Крепче держать надо было…
Эти слова и особенно тон ему совсем не понравились.
– Ты что-то знаешь, – сказал он, делая шаг по направлению к Миле. – Ты видела Дашу? Вы разговаривали?
Мила звонко расхохоталась, запрокинув голову.
– У-у-у, как мы нервничаем!.. Сердечко заколотилось, да? Ладошки вспотели? Ай, какой ужас, девушка бросила…
– Да что ты несёшь? – Павел поморщился, а затем, взглянув Миле в лицо, обратил внимание на её огромные зрачки и чрезмерное, какое-то неестественное оживление. – Ты… приняла что-нибудь? – осенило его вдруг. – Опять?! Господи, Мила… мало тебе было проблем? И когда ты только поумнеешь, – добавил он с брезгливой досадой.
– Никогда-а-а, – весело пропела она. – Но ведь именно за это ты меня и любишь, верно? Полюбил сразу же, в тот самый момент, как только впервые увидел… разве не так, Пашечка?
Несколько секунд он молча смотрел на неё, словно собираясь сказать что-то резкое, но затем лишь раздражённо махнул рукой.
– Так ты точно не знаешь, где Даша?
Мила вдруг рассердилась. Мгновенно, словно тумблер переключили. Вот только что её лицо озаряла широкая улыбка – и вот она уже злобно шипит, сузив глаза:
– Да что ты заладил, как попугай: Даша, Даша, Даша… ничего с твоей Дашей не сделается, взрослая девица. Если она и решила уйти – так это её собственный выбор, а я тут совершенно ни при чём!
– Она ушла?! Куда, когда? Почему? Чёрт возьми, Мила, что ты ей наговорила? Что ты вообще творишь?! – ему захотелось взять её за плечи и потрясти хорошенько.
– Да успокойся ты! – бросила она ему в лицо, точно плюнула. – Псих балетный…
– Я спокоен. Я, мать твою, совершенно спокоен! Просто хочу знать, что за игру ты ведёшь, чего добиваешься от меня и от моей девушки. Меня это достало, понимаешь?! – выкрикнул он.
Милу явно задела эта яростная экспрессия.
– Пашечка… – примирительным тоном выговорила она и попыталась погладить его по щеке, но он резко убрал её руку от своего лица.
– Короче, так… с Дашей я сам разберусь, а вот ты заруби себе на носу: больше ты не лезешь в наши с ней отношения. Поняла?!
– Я и не лезла! – огрызнулась она, привычно ощетинившись. – Больно надо… Если у вас с ней ни черта не получается, так уж точно не по моей вине.
– Хорошо. Так и порешили: ты не вмешиваешься в мои личные дела, а я – в твои. Вышла замуж – и отлично, какое облегчение! Выноси теперь мозг своему мужу. А я… я больше не твой мальчик для битья, поняла?!
– Да ты что, с цепи сорвался? – пролепетала Мила. Павел, уже не слушая её, опять принялся набирать Дашин номер, но снова не дождался ответа и, развернувшись, резко зашагал прочь, даже не попрощавшись с Милой и не оглянувшись.
