Текст книги "История любовницы короля (СИ)"
Автор книги: Юлия Эфф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
– Всё, как положено!
– Вот вам маленький метаморф! – развёл руками Генрих. – И если его подарок от духовной матери со временем не иссякнет, я даже боюсь представить, какой из него сильный маг получится. Если верить ауре, то Мио – всё же обычный человек. А способности получил, находясь в утробе матери. Тем более, если вы закрепили магию словами клятвы или чем-то подобным. Но это сейчас не совсем главное…
Мы с Тибо выдохнули. В эту минуту каждая из нас дала себе слово больше не развлекаться с магией. Я мельком вспомнила: что, если сказанная принцем в горячечном бреду половина фразы о брачном союзе в адрес Иларии попала в меня, ко мне ведь он тогда обращался? Может, мы поэтому расстаться не можем? Надо будет спросить, я дала себе слово.
А потом Генрих нас напугал. Мио был слишком мал, чтобы контролировать свои способности, и в ближайшие лет десять существовала опасность обнаружения его дара. Метаморфы – ценный товар на политической арене, а тем более араулюмская кровь быстро вызовет интерес южного народа. Если не сломят посулами и уговорами, могут похитить Мио или обоих – Тибо и Мио. Поэтому сейчас было важно поместить малыша под наблюдение и отправить куда-нибудь подальше, в малолюдный уголок.
С моих плеч свалилась гора: Генрих знал, о чём говорил, а значит, обязательно поможет. В итоге, Тибо должна была поговорить с супругом, объяснить проблему, и Его высочество посоветовал не смущать мужа подробностями. Достаточно было рассказать о том, что, будучи уже беременной, Тибо на Адноде пережила всплеск магии, отсюда и сюрприз.
Что касается безлюдного места, то на выбор имелось только два варианта – опять Аднод, тёплый, малолюдный (тем более зря, что ли, Риз там дом строил?), но с особенностями магии. Или северная часть – Нортон. Какой-нибудь остров, где разводят арсвенов и кулей. И туда почти не доходит свет Владычицы, оттого магов там рождается меньше. Думать надо было быстро: подготовка Генриха к передаче короны не стала бы ждать решения семьи лумеров.
Могу себе только представить, какой сложный разговор состоялся между Тибо и мужем. Аднод, после его магического подарка, сразу был отметён.
– Ненавижу холод, – всплакнула Тибо при следующей встрече, – но ради детей вытерплю всё! Эфу жалко… Ей-то за что?
Через неделю, по особому поручению Его высочества, прибыли носильщики и знакомые нам инквизиторы Элиас и Одри. Родственникам объяснили, что мужу поступило выгодное предложение, и он согласился на работу, которая находилась на краю Люмерии – в северных краях Нортона. Когда семья Эрмине туда уезжала, там уже царила суровая зима. Тибо писала, что поначалу все, кроме Мио, простыли, но дети быстро адаптировались к снегу. А крепости, которые строил их отец в сугробах, приводили в восторг саму Тибо.
С тех пор они изредка и тайно приезжали в гости. А когда я со своей семьёй окончательно обосновалась на юге, то Эфа у нас жила почти безвылазно. Её лумерская араулюмская кровь нуждалась в тепле и солнце. Что вырастет из Мио, пропадёт его маг-сила или нет, сказать с уверенностью не могу. На момент рождения моего сына малышу Мио шёл третий год, и метаморф в нём цвёл, как сады Владычицы весной. Но благодаря постоянному присмотру, об уникальных способностях знало всего пятеро человек – семья Эрмине (без бабушек и дедушек), Его высочество и я с мужем.
Глава 21 о путях неисповедимых Владычицы
После того как Генрих уединился под Ирминсулем, продержалась я почти две недели. Наверное, свою роль сыграла нагрузка: студенты сдавали экзамены, поэтому приходилось готовиться даже ночами, чтобы не ударить в грязь лумерским лицом. В первые семь дней я падала на кровать с учебником и засыпала с ним, одетая. К выходным большая часть предметов была сдана, оставались мастерские, нужно было представить собственноручно сшитое платье для белого бала. Задача, естественно, усложнялась из-за цвета: когда есть возможность выбирать цветовую гамму, то перед тобой бесконечный простор для воображения, а с единственным условием – использовать только белую ткань – ты должна придумать особенный крой и отделку.
Третьекурсницы, кстати, не шили белых платьев, и сочувственно смотрели на нас. Оказывается, все понравившиеся варианты потом отбирали для своей праздничной коллекции владелицы швейных артелей, за мелочь покупая оригинальную идею у несмышлёных второкурсниц. Поэтому умные шили два платья – одно попроще для сдачи экзамена, второе – для будущей хозяйки или своей коллекции.
Я не знала и не догадывалась о хитростях: с третьекурсницами не дружила, да и вообще, так и не завела себе близких подруг, помня о том, что однажды мне придётся вернуться к своему имени, и разбивать себе сердце очередным прощанием больше не хотелось, как и объяснять, куда делась Ариана Ленуар.
За рукоделием думка жиреет, так говорила матушка, замечая, что мы начинаем грустить, штопая свои вещи по вечерам, и просила заводить песню. И я, орудуя иголкой, то и дело отвлекалась от мыслей о дизайне рюш на платье в сторону всё того же – о прошлом на Адноде. О наших вечерах, когда я довязывала сиру Брису жилет, начатый госпожой, или вещицы для малышки Эфы. Я тихонько постукивала спицами, а мужчины болтали о своём, или Его высочество рассказывал интересное. И Райан сидел рядом, и от него шло такое уютное тепло, что я с трудом досиживала вечер, а от его неслучайных прикосновений накатывали волны мурашек.
Образ сира Бриса как-то сам собой отошёл на задний план. Даже в этом году между нами уже не было огня. Меня по-прежнему называли сладкой, но в этом слове теперь звучала ностальгия по ушедшему и сожаление, а не медовое сладострастие.
Генрих. Его высочество – это покой, умиротворение, доверие и нежность на уровне сводных брата и сестры. Хорошо, когда рядом человек, который тебя понимает во всём и готов жертвовать своим временем, чтобы помочь. Генрих – это учитель. Молодой, привлекательный учитель, который однажды взял меня за руку и повёл сложными тропами к залитому солнцем месту…
Райан. Это боль, затаившаяся и разъедающая душу. Сомнения, сожаления, досада и горечь. Зачем я согласилась на его предложение там, на Адноде? Как бы это ни звучало цинично, но Йара в чём-то оказалась права. Потом я вспоминала, что Райан первоначально был прикрытием для успокоения госпожи, её уверенности в том, что я не украду сердце сира Бриса. Вспоминала и вздыхала: значит, так оно и должно было случиться.
И что в результате имела я? Сир Брис вернулся к супруге. Генрих готовился стать королём с кучей обязанностей, в том числе семейных, где мне тоже не было места. С Райаном мы расстались… Значит, настала пора искать кого-то своего, лумера, который явно не будет лучше моих троих мужчин, но я надеялась избежать участи Тибо – выйти замуж за человека, который будет потом напоминать о Райане или Генрихе, или даже сире Брисе.
Должно быть, когда в женщине разгорается страсть, мужчины это чувствуют. В среду в закусочной к нам подсело двое старшекурсников. Мы поболтали мило, и меня пригласили на лумерскую вечеринку, которая намечалась в субботу в честь сдачи всех экзаменов и начала зимних каникул, когда многие уезжали домой к семьям, а кто-то оставался в столице и предавался веселью. Я согласилась. Сокурсница, с которой я обедала, с лёгкой завистью потом сказала, что это были одни из самых перспективных старшекурсников и один из них, между прочим, до сих пор не завёл себе подругу. Я должна была гордиться и радоваться.
Но отчего ж так на сердце было тяжело? Оно словно не хотело отпускать прошлое. Я снова и снова возвращалась мыслями к Райану, которого, кажется, обидела…
Экзаменационное задание было выполнено в срок, ценой неимоверных усилий: из-за усталости после ночной работы или постоянных воспоминаний об аднодском «квадрате» зависимость необручницы набирала силу. От скапливающегося в низу живота желания порой тряслись руки, я несколько раз загнала иголку в палец. Боль, надо признать, отрезвляла, хоть и ненадолго – магия бросалась латать рану, отпуская ненасытное желание.
Я боялась идти на вечеринку: от одного неосторожного прикосновения или выпитого бокала хмелёвки контроль над телом мог быть утерян. Это я понимала. Снова и снова передо мной вставала дилемма: а стоит ли учёба таких жертв – моей репутации?
Парни, пригласившие меня, чувствовали странное, происходившее со мной. Виной ли было моё томление или покусывание губ – я не знаю. В пятницу преподаватели нас поздравили с успешным окончанием семестра в общем лекторийной аудитории, а после все разбрелись по группам. Тот парень, что приглашал меня на вечеринку, подошёл, предложил проводить до квартиры. А мне уже было откровенно плохо. Ощущение высокой температуры, огонь в чреслах и сухость на губах, которые приходилось постоянно облизывать. Сославшись на плохое самочувствие, я свернула в уборную, и попыталась охладить лицо, а так же в надежде, что ухажёр уйдёт, не дождавшись.
Но он дождался.
– Я всё-таки тебя провожу, ты очень плохо выглядишь, – и попытался придержать меня за талию.
– Прости, дни обновления всегда плохо на меня действуют, – нашлась отговорка, и парень отстранился. Брезгливый, значит. Я улыбнулась про себя, но проводить разрешила только до района с квартирами, сдающимися внаём, а не до двери.
На сегодня я победила, решила я, попадая в свою обитель и закрывая за собой плотно дверь на замок. Но впереди была ночь – самое пожароразжигающее время. И передумано до утра было немало. В конце концов, я сделала выбор.
К Эдрихамам я ещё полмесяца назад решила не обращаться, обманув Генриха. Я чувствовала сомнения госпожи и её хорошо скрываемую ревность: здесь, в Люмерии, всё было не так, как на Адноде. Поэтому я давно дала себе слово никогда больше и ни при каких обстоятельствах не прибегать к помощи Эдрихамов для утоления голода моей внутренней необручницы.
Утром я отправила госпоже письмо, выведенное кривоватым почерком из-за тремора в пальцах. Ответ пришёл тогда, когда я отчаялась, понапридумав себе обид: про меня забыли, когда я стала не нужна. Сирра Амельдина удивилась, как мне показалось, от моего вопроса, но тем не менее обстоятельно всё объяснила. Предложила приехать к ним погостить на октагоны. Вежливости настоящей сирре было не занимать…
Я была собрана в дорогу давно, мне только нужно было узнать, как добраться до знаменитого Лабасского Ирминсуля, к которому, если верить госпоже, даже простые лумеры могли обратиться в любой день и любое время, не оповещая Хранителя, как то обстояло с Королевским древом Владычицы. И тот, малый Ирминсуль, говорили, тоже обладал материнской силой – мог исполнить желание, если на то была воля Владычицы, и забрать маг-силу… На последнее я надеялась в первую очередь.
Набросив плащ, я закрыла дверь на ключ, магическую печать накладывать не стала, не зная, с чем вернусь домой, и чуть ли не бегом направилась к южному центру порталов для лумеров. Желая срезать путь, я свернула на улицу, на которой находился дом утех, и это было символично, подумалось невольно. Мой выбор, потребовавший всего моего мужества и веры в милость Владычицы, не был связан с зависимостью от мужчин. Не будет больше в моей жизни тех, кто привяжет меня к себе, а потом я буду страдать, снова и снова. Мне хватило и Райана, и сира Бриса и Генриха, который бросит меня, когда станет королём. И никаких мужей не по любви и из жалости! Лучше остаться одной, чем так – оказаться чьей-то лумеркой.
Но голос прагматичной логики твердил: потерпи, осталось всего полтора года, ты не победишь суть необручницы, сходи в дом утех, развейся, твоя сила нужна не только тебе, но и Его величеству!
Ох, я даже замедлила ход: обещала на выходных прийти к королю, и исчез его массажист, не предупредив! Вернуться?
– С ума сошла? – сквозь зубы процедила себе и заставила двигаться по намеченному маршруту. О да, я снова забыла о своей навязанной сути: представила, что сорвусь во время массажа – и бедный король! Бедный Генрих! Никогда не смогу смотреть в его глаза после этого…
И вдруг я увидела Райана. Напротив дома с необручницами, через узкую улочку, располагалась лавка со сладостями, вином. Когда до неё мне оставалось всего несколько метров, дверь лавки открылась, на улицу вышел Он, а за ним показался деловитый лавочник:
– Через минуту всё будет доставлено, хороший господин!
Райан ему кивнул хмуро, перешёл на другую сторону полупустынной улочки и, не дёргая шнурок с колокольчиком, приложил ладонь к двери. Буквально через мгновение, как будто стояла рядом, дверь ему открыла женщина, приветствуя гостя, и Райан вошёл. Значит, слухи о его любимом месте времяпровождения были правдивыми… Ноги мои будто налились свинцом. Я стояла и смотрела, как из лавки суетливо двое молодых парней выносят большие корзины, у одной крышка приоткрылась из-за не поместившегося горлышка бутылки. Гостинцы для необручниц перекочевали в их дом.
Очнувшись, я медленно пошла своей дорогой. Не заметить запущенный вид Райана было невозможно. Он начал отращивать волосы и собрал их в хвост сзади. Но выбившиеся прядки у лица растрепались, что придавало неряшливый вид герцогу, как и одежда, в которой он был. И эта его борода, которую я ему на Адноде каждую неделю аккуратно приводила в порядок, теперь топорщилась упрямыми волосками в разные стороны, своей длиной уже прикрывала шею…
Клянусь, я испытала желание позвать его, броситься ему на грудь и вымолить прощение, если бы оно потребовалось, – и внутреннее сомнение голосом Генриха напомнило об эмпатоморфии: подменять любовь жалостью значило снова забыть о себе и жить ради чужих прихотей.
С тяжёлым сердцем я дошла до центра порталов, дождалась своей очереди и перестала думать о Райане, когда маг, осуществляющий надзор за портальными рамками, громко удивился:
– Госпожа, а вы не слишком легко одеты для Лабасса? Там, говорят, уже снега по щиколотку навалило.
Я опустила глаза вниз и посмотрела на свои лёгкие ботинки. Что мне было делать? Возвращаться? Да у меня и мехового плаща никогда не было… Сказала об этом магу, и он улыбнулся, видимо, такая тетеря ему давно не попадалась. Он посоветовал мне неподалёку лавку для путешественников. Там можно было под залог взять напрокат тёплый плащ и меховые шоссы на ноги. Я воспользовалась добрым советом и вскоре, непривычно тепло одетая, заходила не без замирания сердца в портал. Впервые это делала самостоятельно. А вдруг бы меня занесло куда-нибудь в совершенно другое место? Ну, а что? Отец рассказывал подобные истории про магов, но тогда они нам казались очень смешными.
В столице северной провинции я наняла по совету госпожи Амели повозку до Ирминсуля. В городе дороги были расчищены, но сугробы у стен домов меня потрясли. Я никогда не видела столько снега, точнее, не видела его никогда, прожив восемнадцать лет на Лапешском рынке, год – на влажном, но бесснежном Адноде, и ещё год – в тёплом Люмосе, где, кажется, снежинки не долетали до земли, а таяли в тёплом воздухе. На окраине, конечно, снег всё-таки покрывал собой землю, в самый холодный месяц, но его толщина не превышала высоты деревянной подошвы зимней обуви. Дальше района, где жила Тибо, я не бывала никогда.
Сани, почти незаметно потряхивая, скользили по пуховой дороге, я протянула руку – и в ладонь набился снег, лёгкий, пушистый. Всё вокруг было окутано белой пеной, похожей на взбитый белок из крема госпожи Нерис. Да, это была совершенно другая красота незнакомого мне мира. И я была здесь совершенно одна, рядом со мной никто не сидел, и не прижимался тёплым боком или согревая мою шею своим дыханием.
Я, правда, быстро замёрзла. Капюшон норовил то и дело соскользнуть от встречного ветра, а платье было с открытой горловиной, оттого приходилось придерживать у лица края плаща, чтобы закрыть шею. Муфту для рук, которую мне настоятельно советовал взять лавочник, пришлось использовать не по назначению – на половине пути лицо моё так замёрзло, что я прикрыла его муфтой, и теперь любоваться лабасским пейзажем было невозможно.
Наконец, тряска прекратилась. Возница громко сказал:
– Приехали, госпожа! – он помог мне выйти, сочувственно заглянув в лицо, которое я растирала. – Легко вы оделись для нашего климата, сразу видно, с юга прибыли. Я подожду вас здесь. Советую дольше получаса под малышом не сидеть – или замёрзнете совсем, или уснёте.
Я поблагодарила за совет и пошла к непримечательному со стороны одиноко стоящему дереву. К нему вела заметно утоптанная тропа через сугробы, но снег здесь шёл постоянно, сглаживая края аллеи. Моя обувь моментально намокла, и ступни начали неметь от холода.
Госпожа утверждала в письме, что в эту пору у Ирминсуля всегда много молящихся, но сейчас здесь никого, кроме меня, не было. Возможно, это было из-за времени суток: близился вечер, а я планировала до темноты вернуться в Люмос.
У дерева неожиданно приятным образом оказалась небольшая низкая скамеечка, я опустилась на неё и предалась молитве. Нужно было приложить руку к стволу и рассказать о том, что лежит на душе, а потом попросить Владычицу о милости.
Слова, произнесённые вслух, обладают б0льшей силой, чем те, что сказаны про себя. И, казалось бы, ничего не должно быть сложного – просто рассказать о том, что наболело, но зазвучавшая обида на судьбу сделала трещину в невидимой глыбе растерянности и страха во мне – и уже через пять минут я рыдала, исповедуясь дереву. Нагревшийся от прикасающейся ладони ствол «слушал» меня внимательно. Белоснежные птицы, сливающиеся оперением с ветками, укрытыми снегом, тоже пристально смотрели на меня своими глазами-бусинами. Примерно на середине моей жалобы, одна из них вспорхнула, осыпав меня облаком ледяных искринок. Должно быть, ей наскучили мои смешные лумерские проблемы…
Выговорившись, я озвучила главную проблему: зависимость от мужчин убивала меня, а эмпатоморфия не давала возможности понять, что я чувствую на самом деле, и поэтому, возможно, обманывала мужчин, давала им ложную надежду. Губила их жизнь так, как это получилось с Райаном.
– Если всё, ради чего я родилась – это быть презираемой всеми любовницей, прошу, Владычица, забери у меня эту никчёмную жизнь! Я так больше не могу жить, – опустошив душу, я прижалась к стволу и замерла, вздрагивая от грудных спазмов.
Накатила страшная усталость и её спутница – слабость. Я успокоилась. Мне даже показалось, что я слышу шум океана, его спокойствие и равнодушие к проблемам смертных. Шум становился всё громче, и вдруг меня встряхнули:
– Госпожа, проснитесь! – меня подняли на ноги, и понадобилась минута, чтобы суметь открыть потяжелевшие веки. – Хм, знакомое лицо…
– Рэй, смотри, ей энджелы ответ принесли, – несколько удивлённо сказал женский голос рядом.
Рэй? Или Рай? Я не ослышалась? Моментально проснувшись, я открыла глаза, ожидая увидеть рядом с собой Райана и прижаться к нему. Но это был не он. Передо мной стоял мужчина лет сорока пяти, кого-то напоминающий, и сразу я не смогла вспомнить его имя. Он первым назвал меня:
– Кажется, Ана? – мужчина обернулся к своим спутницам, женщине одного с ним возраста и… Иларии. – Это компаньонка сирры Амельдины Эдрихам. Её муж – наместник на острове, где добывают руду. Мы познакомились во время поездки с Его величеством на тамошний рудник.
Меня представил ни кто иной, как сам сир Рэймонд де Венетт. Меньше всего, конечно, я ожидала увидеть Иларию… Сир Рэймонд пожурил меня за то, что я чуть было не уснула под Ирминсулем. Хорошо, они возвращались домой и пересеклись с возницей, ждущим меня возле саней. Тот посетовал, что столичная посетительница заставляет его и лошадку мёрзнуть, как будто уснула. За такими, как я, новичками, глаз да глаз нужен, де Венетты тут же поспешили проверить моё самочувствие и не ошиблись – я всё-таки задремала.
Поблагодарив их и всё ещё не придя в себя как следует, я собралась в обратный путь. Сир Рэймонд возразил:
– Ну, нет, дитя! Мы с Вэном часто вспоминаем ту поездку и, знаете, ваши горячие лепёшки с изумительным отваром до сей поры украшают ту забавную историю. Я чувствую себя обязанным отблагодарить судьбу за неожиданную встречу. А вы совершенно замёрзли…
Вмешалась его жена, сомнений в этом не было – Илария была похожа на мать, и всё же черты женщины были куда резче миловидных дочери.
– Право, девочка, не упрямься, – и голос её был грубоват, не такой, как у Иларии. – Я сейчас припоминаю, что говорит мой муж. Останьтесь у нас, ведь скоро стемнеет, а утром вас отвезут, куда пожелаете.
Стоит ли говорить, что я очень хотела познакомиться поближе с Иларией, не подозревавшей о состоявшемся между нами поцелуе? Не чувствуя заледеневших ног и рук, я согласилась и поблагодарила, наверное, посиневшими от мороза губами. Илария подала мне руку, чтобы помочь дойти до их повозки, и я вспомнила, что забыла про подношение – вернулась к Ирминсулю и повесила на сук небольшой мешочек с подарком сирры Амельдины – подарком от человека, с которого начались мои постельные приключения и всё остальное. Самая знаковая для меня на тот момент вещь.
Потом оказалось, гостеприимство де Венеттов имело и другой предлог. Во-первых, на острове я прожила почти год с Его высочеством и лучше прочих знала, что там происходило. Во-вторых, приводя меня в сознание, сирра Тринилия (так звали мать Иларии) заметила на подоле моего платья простенькое серое колечко с гравировкой, и оно значило милость Владычицы, а это на памяти де Венеттов случалось нечасто.
Возницу из Лабасса отправили назад, и мы очень скоро оказались у де Венеттов, живущих в паре вёрст от младшего Ирминсуля. Мне рассказали легенду о том, как пятьсот лет назад посаженный у водопада Ирминсуль перебрался ближе к лесу, и с тех пор де Венетты в числе двух других местных аристократов следят за святым местом.
Меня отогрели, накормили и развлекали беседой. Я почувствовала себя так уютно, словно попала к своим. Вопросы были ненавязчивыми, хозяева охотно делились рассказами о своей жизни. Я, конечно же, ничего не рассказала про необручничество и метания между двух мужчин, один из которых до сих пор страдал от любви к сидящей рядом со мной девушке. Ненавязчиво все поудивлялись знаку Владычицы, рассматривали поочерёдно кольцо, принесённое мне энджелом. Но я точно так же не понимала, что оно должно мне сказать.
– Возможно, вам судьба выйти замуж в этом году, – предположил кто-то, и все согласились, ибо аргумент был самым логичным. Тема была закрыта.
Перед сном я долго рассматривала надпись на кольце, выполненную явно не на люмерийском, невозможно было разобрать ни единого слова. Оставалось лишь дождаться возвращения Генриха, и уж он-то объяснит, что я должна делать.
Но перед тем как разойтись по спальням, госпожа Тринилия очень мягко попросила дочь уйти – было, и правда, позднее время. Илария послушно попрощалась, не споря, и оставила нас троих. Я ждала этого, но в присутствии пострадавшей дочери, родители не решались бередить рану. И теперь ко мне обратился сир Рэймонд с просьбой рассказать о Его высочестве и причине его решения жениться.
Умалчивая о многих сопутствующих фактах, я рассказала основное. Почувствовала, что де Венетты желают обеления в своих глазах репутации принца. Тайну интригана Риза-старшего я, конечно же, не могла поведать, печать молчания продолжала действовать. Но получилось иносказательно дать понять главное – Илария стала жертвой придворных интриг, и Генрих об этом знает и сожалеет. Он не подозревал о травле в его отсутствие, но именно по его слову она была остановлена. Что касается решения жениться, то оно было сделано не в отместку Иларии после встречи с ней в Академии – Его высочество пожертвовал личным счастьем ради блага Люмерии. И если бы у него оставалась хотя бы малейшая возможность жениться на юной сирре де Венетт, он бы это сделал.
– Его высочество будет хорошим королём, справедливым и честным. Я знаю, – таковы были мои последние слова в длинном монологе.
Де Венетты остались довольны моей откровенностью. Меня сердечно поблагодарили, и сирра Тринилия лично проводила меня в отведённую комнату, спросила, в какое время мне удобно будет позавтракать и выехать. Я не хотела создавать сложности хозяевам и сослалась на их усмотрение.
Оставшись одна и приготовившись ко сну, я вдруг поняла, что меня беспокоило весь этот вечер. Чудо Владычицы случилось! Я не чувствовала напряжения в чреслах, за весь вечер фантазия ни разу не подкинула мне сладострастной картинки. Я была расслаблена и умиротворена. Горячо помолившись, я быстро уснула с надетым на средний палец кольцом, принесённым мне белой птицей.
*****
Догадываться о том, что случилось со мной, мне пришлось самостоятельно. Я постоянно прислушивалась к себе, к малейшим изменениям, пока не уловила связь.
Поначалу я не верила своему счастью: все признаки необручничества исчезли. А вдруг это было временно? Или, может, зависело от кольца, которое было артефактом и хранило меня? Неужели Ирминсуль забрал у меня все маг-силы в обмен на простое лумерское счастье? Ведь было же, было ощущение вытягивания из меня магии! Я чувствовала это ясно до того, как провалилась в дрёму. Потом выяснилось, что я рано радовалась.
Определённо, меня пожалели и смягчили приговор, данный мне судьбой. К мужчинам меня не влекло. Перед переходом через портал, маг-служка коснулся моей руки, проверяя готовность, и ничто во мне не откликнулось. Я ликовала!
Радость удвоилась, когда я поняла, что моё второе желание исполнено: я по-прежнему метаморф и могу спокойно закончить обучение в Лумерской Академии и не бояться коварного сира Арлайса. Значит, по всему выходило, что между мной и Ирминсулем состоялся самый настоящий негласный договор. И я его приняла с благодарностью, когда вечером сделала все выводы; помолилась и возблагодарила за милость Владычицу. По окончании Академии Лабасский Ирминсуль получит новую порцию магии от меня – метаморфную…
Тонкости моего договора проявились позже, перед сном. Весь день я наслаждалась полученной свободой, строила планы на зимние октагоны. Теперь я могла навестить семью или Тибо и даже просто завести дружбу со студентами Академии, которые оставались на первую неделю в столице. Перед сном я счастливо подумала о том, что теперь и Генриху со мной меньше будет возни… И вдруг низ живота резко скрутило огнём – я охнула и сжала с силой колени. Через некоторое время, заполненное молитвами, меня отпустило. Страх, конечно же, остался, но я не могла не заметить, что это действительно был приступ, а не постоянное тянущее желание заполнить чресла мужским органом.
Потребовалось два дня, чтобы экспериментальным путём прийти к однозначному выводу. Владычица через священный Ирминсуль освободила меня от привязанности ко всем мужчинам, кроме Генриха и Райана. Любая случайная мысль о любом из них вызывала очередной животный приступ страсти. Молитвы помогали, наверное, в большей степени потому, что отвлекали, но даже во время утренних обращений к Дыв-Кариату с просьбой хранить Райана и других рудокопов я издала неприличный стон, а рука сама собой потянулась снять напряжение. Слабый короткий разряд-укол напомнил об опасности самоудовлетворения магов, и это отчасти смягчило наваждение. Что хотела сказать Владчица этим, я пока не понимала…
Прошли праздничные октагоны. Никуда я не поехала, предавшись затворничеству, чтению книг, рукоделию и прогулкам с однокурсниками. В разговоре с Эдрихамами и Тибо обязательно проскользнуло бы упоминание о Его высочестве и Райане, и тогда мои внезапные корчи оказались бы всеобщим достоянием. А исступлённое чтение молитв и вовсе сделало бы меня умалишённой пуританкой в глазах тех, кого я уважала. Пусть я не могла перестать думать о Райане и Генрихе, зато последствия этих мыслей никто не видел.
Потом начался четвёртый семестр, учёба, новая информация заняла мою голову, и я почти затёрла в сознании запретные имена. Пока однажды, за неделю до возвращения Генриха, госпожа Амели не выбила меня из колеи. От неё пришло небольшое письмо с вопросом, давно ли я видела Райана. Мол, к ним приезжал нервный сир Арлайс, толком ничего не объяснил, но беспокойство осталось. Я ответила, что давно уже ничего о Ризе-младшем не знаю.
Не знала, но растревоженная память заныла, образ неопрятного герцога, входящего к необручницам то и дело возникал в голове и, соответственно, я начала сходить с ума. Сами собой меня навещали сны, в которых мы целовались до исступления, Райан разводил мои ноги, чтобы удобнее устроиться на мне и доставать своими губами до моих грудей и лица. Я просыпалась взмокшая с влажным пятном на простыне под бёдрами и неизбывным желанием всё бросить и бежать на Аднод. Словно всплески настигли меня за тысячи вёрст от источника силы…
В эту неделю я отпросилась в Академии на три дня, чтобы восстановить здоровье, и провела их в практически круглосуточной молитве. Я ждала субботу. Мне почему-то верилось, что если я снова окажусь на той малолюдной улочке, где честные жители брезгуют появляться, то снова увижу Райана. Очень важно мне было убедиться, что он жив и с ним всё в порядке.
Так и поступила. Чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, нашла рядом закусочную, уселась у окна и пристально следила за прохожими. Узнала Райана сразу и ужаснулась: он зарос ещё сильнее, заметно ссутулился и, кажется, к моменту попадания к необручницам, был знатно пьян. Кое-как уняв приступ и отдышавшись, я вернулась домой. По дороге прохожие не раз спрашивали меня, не помочь ли мне добраться до лекарни – приступы заставляли то и дело останавливаться и хвататься за стены домов или деревья.
Что с ним происходило? Промучившись ночь, я поняла: простым перебиранием туда-сюда одинаковых мыслей ничего не добьюсь. Достала забытый Райаном костюм, облачилась в него, сменила личину, превратившись в господина Дормана, и отправилась к необручницам выяснять истину.
Дверь мне открыли сразу, посчитав вероятным клиентом. Что, в общем, выглядело правдиво. Естественно, я думала о Райане, и теперь мой орган, машинально воплощённый в довесок к мужскому образу, выпирал в штанах и требовал потереть или потереться хоть обо что, лишь бы прикоснуться к нему. Пришлось изменить его на чресла, чтобы не позориться, но легче не стало.
Ко мне вышла сама хозяйка заведения, женщина сорока лет, ухоженная и в откровенном наряде, представилась госпожой Мёфус и предложила присесть. Начала было выяснять, чего мне хочется, каких девушек я предпочитаю. Я оборвала её и объяснила причину визита. Мол, являюсь представителем семейства Риз, и поведение одного из членов семьи вызывает у меня беспокойство.
