Текст книги "Пятый угол"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)
«С учетом особого политического положения Португалии немецкую хронику «Вохеншау» мы не демонстрируем, – гласило объявление в лиссабонском кинотеатре «Одеон». Правда, немецкий фильм «Крещение огнем» демонстрировали!
На четырехчасовом сеансе Томас Ливен встретился в одной из лож с английским агентом Лавджоем. И пока на экране немецкие пикирующие бомбардировщики сравнивали с землей Варшаву, черная папка и 10 тысяч долларов вновь поменяли своих владельцев. Под разрывы бомб, взлетающие на воздух дома и бравурные марши Лавджой, стараясь перекричать боевую какофонию, прорычал на ухо Томасу:
– Я сам выбрал этот кинотеатр. Здесь мы можем спокойно беседовать, никто нас не услышит. Неглупо, правда?
– Очень изобретательно!
– Нацист лопнет от злости!
– Когда вы летите в Лондон?
– Сегодня вечером.
– Ну, тогда доброго пути.
– Что, простите?
– Я говорю: доброго пути! – прокричал ему в ухо Томас.
Настоящие списки он, разумеется, давно уже изорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз. В самой первой черной папке, покоившейся в сейфе отеля, третья копия поддельных списков с именами дорогих усопших поджидала майора Дебра. Тот был в Мадриде, но 3 сентября он собирался прибыть в Лиссабон. Они с Томасом договорились: «Каждый вечер от 22 часов, начиная с 3 сентября, ждем друг друга в ресторане „Эсторил“».
«Теперь осталось закончить с майором Дебра, – думал Томас, – отправляясь вечером 3 сентября в «Эсторил», – после чего до 10 сентября залечь на дно в небольшом пансионе». В этот день отплывало его судно «Генерал Кармона». «Разумнее, – размышлял Томас, – до этого срока по возможности нигде не маячить. Ибо следовало исходить из того, что к указанной дате, по крайней мере господа в Берлине, выяснят, какую бяку он им подсунул.
Дебра вряд ли что-то заподозрит. Майор собирался без промедления улететь в Дакар. Когда-нибудь в обозримом будущем он, конечно, тоже сильно разочаруется во мне. Жаль, он мне симпатичен. Но, положа руку на сердце, что мне оставалось делать? Наверняка в моем положении он поступил бы так же. Ну а Жозефина – женщина, она меня поймет».
5– Мадам, мсье, ставки сделаны!
Элегантным движением крупье бросил маленький белый шарик на медленно вращающийся круг. Дама в красном вечернем платье следила за ним, как завороженная. Она сидела рядом с крупье. Ее руки над небольшими стопками жетонов подрагивали. Лет тридцати, очень бледная, с черными волосами, разделенными пробором, которые, как шлем, облегали ее голову. С очаровательно пухлыми губами и блестящими черными глазами, она была очень красива. Выглядела уверенно и аристократично. Рулетка занимала все ее внимание.
Томас Ливен наблюдал за ней уже битый час. Он ужинал за блестящей стойкой бара большого игорного зала и попивал виски. Свет от люстр освещал дорогие картины, гигантские бело-золотистые зеркала, толстые ковры, служащих в ливреях, господ в смокингах, обнаженные женские плечи, крутящееся колесо, бегающий шарик…
– Зеро! – воскликнул крупье возле дамы в красном. Она проиграла. Она проигрывала уже целый час. Томас наблюдал за ней. Дама теряла не только состояние, она постепенно теряла и выдержку. Дрожащими пальцами зажгла сигарету. Ее ресницы трепетали. Она открыла расшитую золотом вечернюю сумочку. Вытащила купюры. Швырнула их крупье. Тот выдал ей жетоны. Дама в красном сделала новую ставку.
Игра шла за многими столами. В зале было немало красивых женщин. Томас Ливен видел лишь одну: даму в красном. Эта смесь выдержки с азартом, хорошими манерами и страстью игрока возбуждала его – всегда возбуждала.
– 27, rouge, impair et passe [6]6
Красное, нечет, перебор. – Примеч. пер.
[Закрыть], – выкрикнул крупье.
Дама вновь проиграла. Томас заметил, что бармен покачал головой. Он тоже смотрел на даму.
– Такое невезение, – сказал он сочувственно.
– Кто она?
– Помешана на игре. Если бы вы знали, сколько она уже здесь просадила!
– Как ее зовут?
– Эстрелла Родригес.
– Замужем?
– Вдова. Муж был адвокатом. Мы зовем ее консульшей.
– Почему?
– Ну, потому что она и есть консульша от какой-то банановой республики.
– Ага.
– 5, rouge, impair et manque [7]7
Красное, нечет, недобор. – Примеч. пер.
[Закрыть].
Консульша опять проиграла. Перед ней лежали лишь семь одиноких жетонов.
Внезапно Томас услышал, как кто-то тихо окликнул его: «Мсье Леблан?»
Он медленно повернулся. Перед ним стоял невысокий господин, потный, взволнованный, с красным лицом. Говорил он по-французски.
– Ведь вы мсье Леблан, не так ли?
– Да.
– Следуйте за мной в туалет.
– Зачем?
– Потому что я должен вам кое-что сообщить.
«Проклятье, наверняка мои списки… Кто-то из секретных служб уже что-то пронюхал. Только кто? Лавджой или Лооз?» Томас покачал головой:
– Говорите здесь.
Коротышка зашептал ему на ухо:
– У майора Дебра неприятности в Мадриде. У него забрали паспорт. Он не может покинуть страну. Он просит вас как можно скорее переслать ему какой-нибудь паспорт.
– Какой еще паспорт?
– У вас же в Париже была их целая куча.
– Но я все раздал!
Маленький человек, словно не слыша, продолжал быстро шептать:
– Я только что засунул вам в карман конверт. В нем фотографии Дебра и мой адрес в Лиссабоне. Туда и принесете паспорт.
– Сперва его надо заиметь!
Коротышка нервно огляделся:
– Мне пора уходить… Сделайте, что можете. Позвоните мне, – и он заспешил прочь.
– Послушайте-ка, – крикнул Томас, но маленький человек исчез. «Бог мой, кругом одни неприятности! Что теперь делать? Этот Дебра славный парень! Если следовать моим убеждениям, надуть его стоило бы, но бросать в беде – нет, так не пойдет! Как же помочь Дебра выбраться из Испании? И где достать для него поддельный паспорт, да еще срочно?»
Взгляд Томаса Ливена обратился к даме в красном. В этот момент она встала, расстроенная и бледная. Судя по всему, она проигралась в пух. И тут Томасу в голову пришла идея…
Десять минут спустя он уже сидел с консульшей Эстреллой Родригес за красиво убранным столом в фешенебельном ресторане казино. Небольшой дамский оркестр трудился над Верди. Три официанта элегантно, как в классическом балете, кружили возле стола Томаса Ливена. Они подавали главное блюдо: печень по-португальски.
– Соус из сладких перцев великолепен, – нахваливал Томас. – Воистину великолепен. Вы не находите, мадам?
– Очень вкусно.
– Это благодаря томатному соку, мадам. Что-то не так?
– Почему вы спрашиваете?
– Вы так странно на меня посмотрели – так… строго!
– Мсье, мне не хотелось бы, чтобы вы заблуждались на мой счет, – с достоинством ответила консульша. – Не в моих правилах принимать приглашения на ужин от посторонних мужчин.
– Мадам, не стоит продолжать. Джентльмен с первого взгляда понимает, когда перед ним настоящая дама. Не забудем, что это я вынудил вас поучаствовать в небольшой вечерней трапезе. Практически навязал вам ее.
Консульша вздохнула и вдруг посмотрела на него не строго, а очень сентиментально. «Интересно, как давно умер ее супруг», – подумал Томас, – и сказал:
– В минуты сильного нервного напряжения и душевных мук всегда необходимо съесть что-нибудь питательное. Вы… м-м-м… много ли проиграли?
– Очень, очень много!
– Вам не следует играть, мадам. Еще маслин? Женщина с вашей внешностью обязательно проиграет. И это только справедливо.
– Ах… – красивый вырез на платье консульши выдавал ее внутреннее беспокойство. – А вы совсем не играете, мсье Леблан?
– В рулетку нет.
– Счастливец!
– Я банкир. Игра, на ход которой я не в состоянии повлиять своим интеллектом, мне скучна.
– Ненавижу рулетку! – внезапно резко и строго сказала черноволосая Эстрелла. – Ненавижу и ее, и себя, когда играю!
Томаса охватило волнение. Эта женщина, то кроткая, как овечка, то вдруг без перехода неистовая, как тигрица… Боже праведный, вот это будет театр так театр… И какая пре-е-е-красная…
– Две вещи в этом мире я ненавижу, мсье!
– А именно?
– Рулетку и немцев, – прошипела Эстрелла.
– Ага.
– Вы француз, мсье. Знаю, что хотя бы в отношении немцев вы поймете меня…
– Вполне, мадам, вполне. Гм. А почему, собственно, вы ненавидите немцев?
– Мой первый муж был немец.
– Понимаю.
– Директор казино. К этому добавить нечего!
«Беседа пошла куда-то не туда», – подумал Томас, и сказал:
– Конечно, нечего. А вообще-то кое-что доставило бы мне несказанное удовольствие…
– Что именно?
– Финансировать вашу игру целый вечер.
– Что вы себе позволяете?
– Если выиграете, то деньги поделим.
– Не пойдет… Это исключено… Я вас совсем не знаю… – начала консульша и добавила немного погодя:
– Ну хорошо, согласна, но только при условии, что если я выиграю, мы действительно все поделим!
– Само собой.
В глазах Эстреллы начал появляться блеск, дыхание участилось, щеки порозовели.
– Где же десерт? Ах, я так волнуюсь, чувствую: сейчас начну выигрывать…
Час спустя экзальтированная дама, ненавидевшая рулетку и немцев, проиграла 20 тысяч эскудо, или три тысячи немецких марок. С видом кающейся Магдалины она подошла к Томасу, сидевшему в баре: «О боже, мне так стыдно».
– Но почему же?
– Как мне вернуть вам деньги? Ведь я… сейчас у меня не густо…
– Рассматривайте это как подарок.
– Это невозможно! – она опять превратилась в мраморного ангела мщения. – За кого вы меня принимаете? Похоже, вы основательно во мне ошиблись, мсье!
6В будуаре царила полутьма. Горели лишь маленькие ночники под красными абажурами. На столике стояла фотография серьезного господина в пенсне и с крупным носом. Умерший около года назад адвокат Педро Родригес смотрел с небольшой фотографии в серебряной рамке на свою вдову Эстреллу.
– Ах, Жан, Жан, я так счастлива…
– И я тоже, Эстрелла, и я. Сигарету?
– Дай твою.
Он дал ей затянуться, задумчиво глядя на красивую женщину. Полночь давно миновала. В большой вилле консульши не раздавалось ни звука. Прислуга спала.
Она прильнула к нему и погладила.
– Эстрелла, милая…
– Да, мое сердце?
– У тебя много долгов?
– Безумно много… Ипотечные выплаты за дом… я уже заложила украшения. Все еще надеюсь, что смогу отыграться…
Томас посмотрел на фото:
– Он много тебе оставил?
– Небольшое состояние… А все это проклятая, дьявольская рулетка, как я ее ненавижу!
– И немцев.
– Да, и немцев!
– Скажи-ка, дорогая, какую, собственно, страну ты представляешь как консульша?
– Коста-Рику. А почему ты спрашиваешь?
– Ты когда-нибудь выдавала хоть один коста-риканский паспорт?
– Нет, никогда…
– Но твой муж наверняка?
– Он – да… Знаешь, с началом войны сюда больше никто не приходит. Думаю, что в Португалии не осталось ни одного костариканца.
– Милая, гм, но ведь в доме наверняка сохранилось хотя бы несколько бланков паспортов?
– Не знаю… После смерти Педро я сложила все бланки и штемпеля в чемодан и отнесла на чердак… Почему тебя это интересует?
– Эстрелла, радость моя, потому что я хочу изготовить паспорт.
– Паспорт?
Сделав поправку на ее финансовые трудности, он мягко ответил:
– Или несколько паспортов.
– Жан! – она ужаснулась. – Ты шутишь?
– Нет, это вполне серьезно.
– Что ты за человек?
– По натуре хороший.
– Но что мы будем делать с паспортами?
– Мы сможем продавать их, дитя мое. Покупателей здесь хватает. И они выложат немало. А с деньгами ты могла бы… не стоит продолжать…
– О-о! – Эстрелла глубоко вздохнула – в этой позе она выглядела очаровательно. Она долго молчала, раздумывая. Потом спрыгнула с постели и побежала в ванную. Вернулась она с халатом.
– Надень это!
– Куда ты собралась, дорогая?
– На чердак, разумеется! – вскричала она и, спотыкаясь, зацокала шелковыми сандалетами на высоких каблуках. Чердак был большим и плотно заставленным, с запахом пакли и нафталина. Эстрелла светила фонариком, в то время как Томас с кряхтением выволакивал из-под огромного ковра, свернутого в рулон, старый деревянный чемодан. Он ударился головой о какую-то балку и выругался. Эстрелла опустилась рядом с ним на колени, и объединенными усилиями они отодрали скрипнувшую крышку. Внутри оказались бланки, книги, штемпеля и паспорта. Десятки паспортов! Пальцы Эстреллы запорхали над ними, она перелистала один, другой, пять, восемь, четырнадцать паспортов. Все они без исключения были старые, с пятнами. С фотографиями незнакомых людей, бесчисленными штемпелями. Все, как один, просрочены.
Просрочен… просрочен… недействителен…
Эстрелла поднялась, глубоко разочарованная:
– Ни одного нового паспорта, одно старье… От них никакого проку…
– Напротив, – тихо сказал Томас и наградил ее поцелуем. – Старые недействительные паспорта самые лучшие!
– Этого я не понимаю…
– Сейчас поймешь, – пообещал довольный Томас, он же Жан Леблан. Он не почувствовал ледяного дыхания судьбы, возникшей за его спиной подобно сказочному духу из бутылки, готовой нанести очередной удар и швырнуть его в поток новых приключений и опасностей.
74 сентября 1940 года около полудня молодой элегантный господин весьма эффектной наружности в шляпе и с большой кожаной папкой в руках не торопясь шел через лабиринты Альфамы – старой части Лиссабона.
В узких кривых переулках с обветшавшими особняками в стиле рококо и облицованными пестрой плиткой городскими домами играли босоногие ребятишки, о чем-то спорили темнокожие мужчины, спешили на рынок женщины с корзинами на голове, наполненными овощами или рыбой. Белоснежное белье сушилось на бесчисленных веревках. Поблескивали черные железные решетки, ограждающие высокие мавританские окна. Причудливо изогнутые деревья продирались сквозь растрескавшиеся каменные ступени. Между домами то и дело открывался вид на близкую реку.
Молодой элегантный господин зашел в мясную лавку. Здесь он купил внушительный кусок телячьего филе. В соседней он взял мадеру, несколько бутылок красного вина, оливковое масло, муку, яйца, сахар и всевозможные пряности. На рыночной площади, переливавшейся всеми цветами радуги, приобрел фунт лука и два кочана отличного салата.
Прощаясь с рыночной торговкой, он приподнял шляпу и с приятной улыбкой отвесил ей поклон.
Теперь его путь лежал через узкую темную Руа до Поко дес Негрос во двор полуразвалившегося дома.
Сантехнические заведения этого каменного строения предстали перед ним в виде множества полуразрушенных деревянных «скворечников», устроенных на узких балконах. Сеть отходящих отсюда труб тянулась вдоль стен, напоминая ветви родословной, свидетельствующей об арийском происхождении, подумал Томас Ливен.
В освещенном солнцем углу двора расположился слепой старец, он потренькивал на гитаре и пел высоким тонким голосом:
Что твое – твоим пребудет,
Так плетется жизни нить.
Нищим – грусть, печаль – бродяге,
Этого не изменить…
Томас Ливен опустил деньги в шляпу певца и заговорил с ним по-португальски:
– Скажите, пожалуйста, где проживает Рейнальдо, художник?
– Вам нужно пройти во второй подъезд, Рейнальдо живет на самом верху, под чердаком.
– Очень вам благодарен, – сказал Томас Ливен, вновь вежливо приподняв шляпу, хотя слепец видеть этого не мог.
Лестничный пролет во втором подъезде был не освещен. Чем выше поднимался Томас, тем светлее становилось. Слышались чьи-то голоса. Пахло оливковым маслом и бедностью. На верхнем этаже обнаружились две двери. Одна вела вверх на чердак, на другой огромными красными буквами было намалевано: Рейнальдо Перейра.
Томас постучал. Никакого ответа. Он постучал громче. Тишина. Он надавил на ручку, дверь со скрипом отворилась. Через темную прихожую Томас вошел в ателье художника. Здесь было значительно светлее. Яркое солнце било через гигантское окно, освещая страшный хаос: стол, заваленный красками, тюбиками, кистями и бутылками, переполненную пепельницу и мужчину лет пятидесяти, спавшего одетым на диване.
У мужчины были густые черные волосы. Темная щетина покрывала бледные ввалившиеся щеки. Он храпел громко и ритмично. Возле дивана валялась пустая коньячная бутылка.
– Перейра! – крикнул Томас Ливен, бородач не реагировал. – Эй, Перейра!
Бородач громко всхрапнул и перевернулся на другой бок.
– Что ж, – пробормотал Томас, – тогда придется заняться обедом…
Час спустя художник Рейнальдо Перейра проснулся. Этому способствовали три обстоятельства. Солнце било ему прямо в лицо. На кухне что-то гремело и стучало. Сильно пахло луковым супом. Сиплым голосом он крикнул: «Хуанита?» Все еще не совсем очнувшись от сна, он подтянул брюки, заправил рубашку и заковылял на кухню: «Хуанита, душа моя, жизнь моя, ты вернулась?»
Он распахнул дверь кухни. Мужчина, которого он никогда в жизни не видел, стоял у плиты, повязавшись старым фартуком, и занимался стряпней.
– Добрый день, – сказал незнакомец с располагающей улыбкой. – Выспались?
Внезапная дрожь пробежала по телу художника, он нащупал кресло и со стоном рухнул в него:
– Проклятый шнапс… Докатился…
Томас Ливен наполнил стакан красным вином, протянул его потрясенному художнику, отечески положив руку ему на плечо.
– Не надо так волноваться, Рейнальдо, это еще не делириум тременс – я из плоти и крови. Зовут меня Жан Леблан. Вот, выпейте глоток, помогите вашему кровообращению. А потом мы основательно поедим.
Художник выпил, вытер губы и прохрипел:
– Что вы делаете у меня на кухне?
– Луковый суп, медальоны из телятины в соусе из мадеры…
– С ума сошли?
– …а на десерт я приготовлю омлет с сахарной пудрой и ромом. Я ведь знаю, что вы голодны. А мне необходимо, чтобы руки у вас не дрожали.
– Это еще зачем?
– Для того чтобы после еды вы изготовили мне поддельный паспорт, – мягко ответил Томас.
Рейнальдо приподнялся и схватил тяжелую сковороду.
– Вон отсюда, ищейка, или я размозжу тебе башку!
– Спокойно, спокойно, у меня для вас письмо, – Томас вытер руки передником и достал конверт из нагрудного кармана пиджака, передав его Рейнальдо. Тот вскрыл его, вытащил лист и уставился в текст. Спустя некоторое время он поднял глаза:
– Откуда вы знаете Луиса Тамиро?
– Наши дорожки пересеклись вчера вечером в игорном зале «Эсторила». Маленький толстый Луис принес мне весть, что у одного моего старого друга неприятности в Мадриде. У него отобрали паспорт. Поэтому ему требуется новый. И как можно быстрее. Луис Тамиро полагает, что вы в этом деле нужный человек. Настоящий ас. Первоклассный. С многолетним опытом.
– Мне очень жаль, – Рейнальдо потряс головой, – но это исключено. Я и Хуаните то же сказал, это моя жена…
– …и бросила вас, потому что дела ваши хуже некуда. Луис мне все объяснил. Не жалейте о ней. Женщина, которая предает мужчину, когда ему плохо, медного гроша не стоит. Вот увидите, она прибежит, как только у вас вновь зазвенит в кармане.
– Откуда?
– В том числе от меня.
Рейнальдо погладил бороду и тряхнул головой. Он заговорил, как учитель с умственно отсталым учеником:
– Послушайте: идет война. Изготовить паспорт можно только при наличии бумаги с водяными знаками. И добыть ее можно только в той стране, для которой он и предназначен…
– Все это мне и самому известно.
– Тогда вы должны знать, что в войну поставки такой бумаги прекращены. Так что паспортов теперь не нафабрикуешь. Их можно лишь подделывать. А каким образом?
Пробуя соус с мадерой, Томас ответил:
– Можно напоить кого-нибудь или избить до бесчувствия, отнять паспорт и подделать его. Чаще всего так и происходит.
– Совершенно верно! Но, видите ли, я такими делами не занимаюсь. Не моя специальность. Если нельзя подделывать честным путем, то лучше вообще бросить это занятие. Я пацифист.
– Я тоже. Взгляните-ка на подоконник, там для вас лежит презент.
Рейнальдо поднялся и, пошатываясь, тяжело подошел к окну:
– Что это?
– Здесь четыре просроченных и проштампованных коста-риканских паспорта. Три из них ваши, если четвертый вы переделаете для меня.
Мастер взял один из паспортов, глубоко вздохнул и с опасливым восхищением посмотрел на Томаса:
– Откуда они у вас?
– Нашел. Сегодня ночью.
– Сегодня ночью вы нашли четыре коста-риканских паспорта?
– Нет. Сегодня ночью я нашел не четыре, а сорок семь коста-риканских паспортов, – сказал Томас, доставая из печи луковый суп. – Еда готова, Рейнальдо.
А сам подумал: «Какое счастье, что моя молодая прекрасная консульша сохранила так много замечательных старых паспортов!» И еще подумал: «Итак, сегодня я докатился до улицы до Поко дес Негрос. Теперь поучусь у специалиста, как подделывать паспорта. Я, который еще недавно оыл самым молодым банкиром Лондона. Ах, боже мой, и я не могу, не могу, не могу рассказать обо всем этом в своем клубе!»
8Четыре раскрытых паспорта лежали на большом рабочем столе возле окна. В них были фото четырех непохожих друг на друга граждан Коста-Рики: старого толстяка, другого помоложе и постройнее, одного очкарика и одного усача.
Рядом с четырьмя паспортами соседствовали четыре фотографии майора Дебра из французской секретной службы, нетерпеливо ожидавшего помощи в Мадриде. Маленький Луис Тамиро передал фото Томасу Ливену в игровом зале «Эсторила».
С обедом было покончено. Рейнальдо Перейра в своем белом рабочем халате выглядел как знаменитый хирург – ни дать ни взять сам Зауэрбрух [8]8
Фердинанд Зауэрбрух – известный немецкий хирург первой половины XX века. – Примеч. пер.
[Закрыть]на ниве подделки паспортов, – трезво и сосредоточенно готовившийся к сложной операции. Он тихо произнес:
– Человек в Мадриде вам лично знаком. Вы знаете, как он выглядит. Внимательно рассмотрите фотографии на четырех паспортах. Познакомьтесь с описанием их примет. Скажите, какие из них больше всего подходят под внешность вашего друга. Ибо я хочу, разумеется, взяться за такой паспорт, который меньше нуждается в переделках.
– Тогда, пожалуй, вот этот, – Томас показал на второй слева, выписанный на имя Рафаэло Пунтарераса.
Паспорт был выдан 8 февраля 1934 года, срок его действия истек 7 февраля 1939 года. Он был украшен множеством виз и пограничных штемпелей. Чистыми оставались всего несколько страничек. Видимо, поэтому коммерсант Пунтарерас не пожелал продлевать паспорт с истекшим сроком, а сразу заказал себе новый у консула Педро Родригеса, ныне ушедшего в мир иной.
– Приметы в целом совпадают, – сказал Томас, – только у моего друга каштановые волосы и голубые глаза.
– Тогда нам придется изменить описание цвета глаз и волос, дорисовать штемпель на фото вашего друга, изменить время выдачи паспорта и срок его действия, подкорректировать даты на штемпелях и визах.
– Имя Пунтарерас сохранится?
– А ваш друг намерен долго оставаться в Лиссабоне?
– Нет, он сразу же летит в Дакар.
– Тогда имя можно оставить.
– Да, но ему еще требуется транзитная виза в Лиссабон и въездная – в Дакар.
– И что с того? У меня целый шкаф штемпелей. Вероятно, самая большая коллекция в Европе. Раз плюнуть!
– А что вы называете сложным делом?
– Паспорт, в котором нужно было бы все менять, включая фото с вдавленным штемпелем. Вот для такой операции мне понадобилось бы целых два дня.
– А как с паспортом господина Пунтарераса?
– Что ж, принимая во внимание мое скверное душевное состояние, мою неуравновешенность, мои семейные неурядицы, – черт побери, тем не менее самое большее через семь часов я с этим справлюсь!
Умиротворенный и тихонько мурлыкающий Рейнальдо Перейра принялся за работу. Он вооружился коническим металлическим стержнем с деревянной рукояткой, чем-то вроде сапожного шила, ввел его в первую проушину заклепки на паспортном фото, двигая его до тех пор, пока оно в нем крепко не засело. Потом тонким ножичком принялся осторожно отгибать края заклепки с обратной стороны страницы. При этом мастер пояснял:
– Всегда сперва отделяется фото, чтобы при работе неосторожно не повредить чернильный штемпель. – После легкой отрыжки он с облегчением заметил: – Ваш луковый суп – просто фантастика!
Томас неподвижно сидел у окна. Он не ответил, чтобы не мешать мастеру сосредоточиться.
Две заклепки прочно удерживали фото Рафаэло Пунтарераса. Три четверти часа спустя мастер отогнул их края с обратной стороны фотографии и осторожно вытащил шило вместе с заклепками. Затем он включил электроплитку, положил на нее старую книжную обложку, а сверху – паспорт. При этом он пояснял:
– Прогревать десять минут. Мы называем это: пробудить паспорт к жизни. Бумага становится мягче, эластичнее, восприимчивее к жидкостям, работать с ней становится легче.
Выкурив сигарету, Перейра снова взялся за паспорт. С помощью пинцета он ухватил фотографию господина Пунтарераса за тот угол, где не было штемпеля, и предельно осторожно приподнял ее на миллиметр. Затем, открыв флакончик, смочил тонкую кисточку какой-то жидкостью с резким запахом. И заговорил:
– В этом случае используют кисточки нулевого размера исключительно из шерсти барсука или красной куницы: у них самые тонкие волоски.
Легким прикосновением он нанес жидкость на ту сторону фото, удерживаемого пинцетом, которая прилегала к странице паспорта, удаляя старый клей. Спустя пять минут мастер отделил фотографию и отнес ее подальше, положив на книжную полку.
– Это чтобы случайно не повредить.
Он вернулся к столу, прикрыл глаза, расслабил пальцы, явно концентрируясь. И заговорил:
– Первый контакт с паспортом я начинаю с небольшой корректуры: удаляю одну точку.
Он положил документ под громадную стационарно закрепленную лупу. Новую тонкую кисточку он смочил какой-то прозрачной жидкостью. В тот же момент, когда он увлажнил чернильную точку в тексте с личными приметами, он запустил секундомер.
Дождавшись, когда чернильная точка почти растворилась, он молниеносно осушил остатки жидкости острым краем промокашки.
– Три секунды. Теперь мы имеем исходные данные. Примерно за то же время, что ушло на точку, мы можем рискнуть удалить черточку.
Как и множество точек, он удалял все черточки на одной стороне, непрерывно промокая их. Затем он принялся за более толстые штрихи, которые выводил с помощью той же таинственной жидкости, смачивая их от краев к центру.
– В нашей профессии это называется добраться до сердцевины.
Два часа подряд он «добирался до сердцевины», высветляя точечным методом ненужные данные, включая старые даты в визах и полицейских штемпелях, а также даты выдачи паспорта и истечения срока его годности.
После этого мастер с полчаса отдыхал. Он даже немного потанцевал для разминки.
Томас сварил кофе. Прежде чем выпить его, Перейра разбил яйцо и вылил белок на плоскую тарелку.
– Это для большего соприкосновения с воздухом. Мы говорим: нужно, чтобы отстоялось!
Для придания поверхности полной гладкости он десять минут спустя вязким и быстро засыхающим белком тщательно заполнил бороздки и ложбинки, оставленные, несмотря на все предосторожности, травильной жидкостью. И сверху распылил небликующий фиксатор, каким пользуются художники.
После этого он вновь принес фото коммерсанта Пунтарераса, обернул его тончайшей папиросной бумагой, приклеив ее с обратной стороны снимка, чтобы тот не скользил. Агатовым карандашом он нанес на папиросную бумагу контуры недостающей части штемпеля, проставленного на фото.
После этого он обрезал четыре фото майора Дебра так, чтобы они были чуть-чуть крупнее снимка Пунтарераса, положив сверху кусочек копирки, чей цвет в точности соответствовал цвету штемпеля. От старого фото он отделил папиросную бумагу, положил ее на копирку, покрывавшую снимок Дебра, и склеил их. И снова обвел проявившиеся контуры агатовым карандашом. Затем с осторожностью удалил бумагу. Теперь на снимке Дебра красовался штемпель. Чтобы не смазать, мастер быстренько зафиксировал его.
Острыми щипчиками он продырявил фото Дебра в заранее намеченных точках, прикрепил его к паспорту гуммиарабиком и двумя заклепками. Другими щипчиками он зажал их с обратной стороны.
Тушью он внес новые данные на место тех, которые до этого вытравил. И сказал:
– По возможности старые цифры меняют на новые, похожие, например, тройку на восьмерку, единицу на четверку…
После шести с половиной часов напряженной работы Перейра проставил португальскую транзитную визу и въездную визу в Дакар и заполнил их.
– Готово!
Томас восторженно зааплодировал. Мастер с достоинством поклонился.
– Всегда готов к подобным услугам.
Томас потряс его руку.
– Меня здесь не будет, так что я не смогу впредь воспользоваться вашим уникальным дарованием. Но не теряйте мужества, Рейнальдо, я направлю к вам красивую клиентку. Вы великолепно поладите друг с другом…
