Текст книги "Пятый угол"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

3

«Манха» – так звучало слово, которое Томас Ливен чаще всего слышал в течение своего срока заключения. «Манха» в переводе означало «завтра»… Завтра обещали надзиратели, завтра сулил следователь, завтра надеялись узники, месяцами ждавшие для себя хоть какого-то решения.

Ничего не происходило. Но, может быть, завтра все же что-то случится! Надзиратели, следователи и заключенные пожимали плечами, многозначительно улыбались, как фаталисты, и без устали твердили присказку, которая могла бы стать лозунгом всех пенитенциарных заведений этого южного региона: «Завтра – это завтра, благие небеса, мы верим, что судьбы каприз поднесет нам всем сюрприз!»

После своего ареста Томас Ливен сперва угодил в тюрьму для подследственных уголовной полиции на «Тореле», одном из семи холмов, на которых стоит Лиссабон. «Торель» оказался заведением страшно переполненным.

Спустя несколько дней Томаса Ливена по этой причине перевели в «Альджубе», средневековый пятиэтажный замок в старейшей части города. Над входом высился герб епископа дона Мигуэля де Кастро, который, как знает любой образованный человек, пребывал в нашей земной юдоли с 1568 по 1625 годы и превратил это страшное древнее строение в тюрьму для тех духовных лиц, кто совершал прегрешения, подлежащие наказанию. Должно быть, размышлял Томас Ливен по прибытии в узилище, среди португальских клерикалов XVI столетия был высокий процент заслуживающих кары, так как «Альджубе» была огромной тюрьмой.

Сюда теперь полиция доставляла своих заключенных, в том числе нежелательных иностранцев. Однако там пребывало по меньшей мере столько же лиц не по политическим мотивам, а нарушавших параграфы португальского уголовного кодекса. Кто-то находился под следствием, другие были уже осуждены, одни сидели в общих, другие – в отдельных, а третьи – в так называемых привилегированных камерах.

Последние располагались на самых верхних этажах, и обстановка здесь была довольно комфортабельной. Все окна выходили во двор. По соседству расположилось производство чемоданов и сумок некоего господина Теодоро дос Репоса с его известными неприятными запахами, от которых сильно страдали непривилегированные заключенные, особенно в жаркую погоду.

Привилегированные жили не в пример лучше остальных. Они вносили понедельную арендную плату за жилье, как в настоящей гостинице. Размер квартплаты рассчитывался исходя из суммы залога, назначаемого следователем. Она была значительной. За это состоятельных обслуживали в лучшем виде, как в приличных отелях. Персонал был готов по глазам угадывать любое их желание. Само собой, им доставлялись газеты и сигареты, само собой, арестанты могли заказывать себе еду из близлежащих закусочных, рекомендованных надзирателями.

В ожидании приятных привилегий Томас депонировал в управлении тюрьмы значительную сумму наличными. В вопросах питания он поступал так: каждое утро вызывал к себе толстяка повара Франческо и детально обговаривал с ним меню на весь день. После чего тот отправлял своего помощника на закупки. Повар был в полном восторге от «сеньора Жана»: ведь господин из 519-й познакомил его с новыми рецептами и обучил многим кулинарным тонкостям.

Томас Ливен чувствовал себя превосходно. Пребывание в тюрьме он рассматривал как небольшой заслуженный отпуск перед отплытием в Южную Америку.

Отсутствие вестей от Эстреллы нисколько его не беспокоило. Конечно, она прилагала все усилия, чтобы достать билет на пароход…

Неделю спустя после того, как Томас Ливен оказался в тюрьме, к нему подселили сокамерника. Утром 21 сентября 1940 года надзиратель, на подкормку которого Томас средств не жалел, ввел новичка. Томас даже подскочил на своих нарах. Такого ужасного урода он в своей жизни еще не видел. Новоприбывший словно сошел со страниц романа Гюго. Звонарь из Нотр-Дама. Маленький. Горбатый. Хромой. Абсолютно лысый. Лицо бледное, как у покойника, но при этом щеки, как у хомяка. К тому же его рот подергивался в нервном тике.

– День добрый, – сказал с ухмылкой горбун.

– Добрый день, – еле выдавил из себя Томас.

– Меня зовут Алькоба. Лазарь Алькоба, – новичок протянул Томасу волосатую руку, напоминавшую когтистую лапу.

С трудом преодолевая страх и отвращение, Томас пожал ее. Он не подозревал, что в лице Алькобы жизнь подарила ему настоящего друга – верное золотое сердце. По-хозяйски располагаясь на свободных нарах, Лазарь Алькоба заговорил хриплым голосом:

– Эти свиньи прихватили меня за спекуляцию, но на этот раз ничего они не докажут. Рано или поздно им придется отпустить меня. Спешить мне некуда. «Верим, что судьбы каприз»… – он снова усмехнулся.

– Я тоже ни в чем не виноват, – начал Томас, но Лазарь дружеским жестом остановил его:

– Да, да, ты якобы украл браслет с бриллиантами. Чистая клевета, так? Тц, тц, тц – какие злыдни!

– Откуда вам известно…

– Я все о тебе знаю, малыш! Можешь спокойно обращаться ко мне на «ты», – горбун с наслаждением почесался. – Ты француз. Банкир. Крошка, которая тебя заложила, – консульша Эстрелла Родригес. Ты любишь готовить…

– Откуда ты все это знаешь?

– Малыш, я ведь сам выбрал тебя!

– Выбрал?

Лазарь сиял, при этом его уродливое лицо стало вдвое шире:

– Ясное дело! Ты здесь, на нарах, – самый интересный человек. Хочется и в тюрьме иметь что-то для души, так? – Он доверительно склонился и постучал по коленке Томаса. – Небольшой совет тебе на будущее, Жан: если они тебя снова загребут, немедленно требуй главного вахмистра. Я каждый раз это делаю.

– Зачем?

– Я тут же говорю этой ленивой свинье, что готов привести в порядок его канцелярию. Так я получаю доступ ко всем делам. И уже спустя несколько дней имею самую детальную информацию обо всех арестантах. И могу выбрать себе самого приятного сокамерника.

Горбун все больше нравился Томасу. Он предложил ему сигарету:

– И почему ты выбрал именно меня?

– Ты тонкая штучка, к сожалению, всего лишь начинающий, но зато у тебя хорошие манеры. Можно позаимствовать. Банкир. Может, что подскажешь по биржевой игре. Хорошо готовишь. Тоже можно поучиться. Знаешь, в этой жизни все может пригодиться…

– Да, – сказал Томас задумчиво, – это верно.

И в голове пронеслось: чему только я не научился, с тех пор как судьба сбросила меня с рельсов мирной жизни! Кто знает, что мне еще предстоит. Далеко, далеко в туманное море неизвестности канули моя безопасность и гражданское существование, мой лондонский клуб и моя прекрасная квартира в Мойфэре…

– Предлагаю, – сказал Лазарь, – объединить наши возможности. Ты учишь меня всему, что знаешь, и я учу тебя всему, что знаю. Как тебе?

– Отлично, – ответил Томас в восторге. – Что ты хочешь на обед, Лазарь?

– Есть у меня одно желание, но не убежден, знаешь ли ты это… Тупой кухонный служка этого точно не знает.

– Ну говори же!

– Понимаешь, я работал почти во всех странах Европы. Я обжора, признаю это. Предпочитаю французскую кухню. Но ничего не имею и против немецкой. Однажды в Мюнстере я обчищал карманы у нескольких господ, а перед этим съел фаршированную грудинку – грудинку, говорю тебе, о ней я мечтаю по временам и теперь.

– Всего-то, – мягко сказал Томас Ливен.

– Тебе известен рецепт?

– Я тоже как-то работал в Германии, – ответил Томас и постучал в дверь камеры. – Значит, сегодня – немецкая кухня. Фаршированная грудинка, прекрасно. Но сначала я бы предложил суп с клецками из печени по-швабски, а на десерт – м-м-м – каштаны со взбитыми сливками…

Дружелюбный надзиратель по имени Жулиао просунул голову.

– Пришли-ка мне главного повара. – Сказал Томас и сунул Жулиао в руку купюру в сто эскудо. – Хочу составить с ним меню на сегодня.

4

– Ну как, вкусно? Не хуже, чем в Мюнстере? – спросил Томас Ливен четыре часа спустя. Он сидел напротив горбуна за столом, накрытым по всем правилам. Тот вытер рот и простонал в восторге:

– Лучше, малыш, лучше! После такой грудинки я, не хвастаясь, мог бы вытащить портмоне у самого премьер-министра Салазара.

– Повару не мешало бы добавить сюда еще немного рома.

– Эти парни не постесняются вылакать все сами, – сказал Лазарь. – И, чтобы сразу же отблагодарить тебя за эту еду, малыш, я дам тебе первый совет.

– Буду благодарен, Лазарь. Еще немного пюре?

– Да, пожалуй. Вот послушай: мы богаты, у нас водятся деньжата. В этом случае большого искусства заполучить хорошую еду не требуется. Но что ты будешь делать, если тебя засадят за решетку, а ты без гроша? Самое важное в тюрьме – хорошее питание. И ты получишь его, если у тебя диабет.

– А как стать диабетиком?

– Этим секретом я охотно с тобой поделюсь, – объявил Лазарь, чьи щеки были набиты, как у хомяка. – Начинаешь с того, что раз за разом записываешься на прием к тюремному врачу. Все время жалуешься на плохое самочувствие. В один прекрасный момент ты крадешь у доктора шприц. Затем тебе нужно задружиться с поваром. Таким, как ты, это нетрудно. У повара ты выпросишь немного уксусу. Скажешь, что хочешь сделать свою еду поострее. И еще чуточку сахара. Для кофе.

– Понимаю, – Томас постучал в дверь, появился надзиратель. – Можно убрать. И, пожалуйста, несите десерт.

Лазарь подождал, пока надзиратель соберет посуду и удалится, после чего продолжил:

– Уксус ты смешиваешь с водой в пропорции один к двум и насыщаешь им раствор сахара. Затем впрыскиваешь себе два кубических сантиметра в ляжку.

– Внутримышечно?

– Да, но только медленно, ради бога, очень медленно, иначе заработаешь здоровенную флегмону.

– Понимаю.

– Инъекцию делаешь за полтора часа до визита к врачу. В это время с малой нуждой придется потерпеть, ясно?

– Ясно.

Надзиратель принес десерт, получил свою долю и, довольный, удалился. За каштанами со взбитыми сливками Лазарь завершил свои наставления:

– Врачу ты пожалуешься на страшную жажду по ночам. Немедленно возникнет подозрение, не диабет ли у тебя. Он предложит тебе сдать мочу на анализ. Ты с готовностью это делаешь. Исследование действительно покажет повышенное содержание сахара. В результате получишь хорошее питание: жаркое, масло, молоко и белый хлеб – и все ценой небольших усилий…

Все это Томас Ливен узнал в первый день своего знакомства с горбуном Лазарем. В последующие дни и недели он узнавал все больше и больше. Он прошел настоящий курс криминальной и тюремной науки. Его мозг с математической точностью регистрировал каждую уловку, каждый рецепт, который он получал.

Например, как быстрее нагнать себе высокую температуру, с тем чтобы тебя доставили в полицейский участок, откуда легче сбежать?

Ответ: берешь самое простое хозяйственное мыло и строгаешь его на мелкие хлопья. За час до визита к врачу проглатываешь три чайные ложки. Начнутся страшные головные боли, температура к концу этого часа подскочит до 41 градуса, правда, она продержится потом всего лишь час. Для более длительного удержания температуры следует глотать мыльные шарики.

Или: как симулировать желтуху?

Берем чайную ложку сажи и две чайные ложки сахара, смешиваем и добавляем уксус. Даем отстояться ночь, а на следующее утро глотаем на пустой желудок. Через день-два проступают симптомы желтухи.

Лазарь сказал:

– Знаешь ли, Жан, мы живем в эпоху непрекращающихся войн. Вероятно, перспектива геройской кончины на поле брани тебя вряд ли прельщает. Стоит ли разжевывать?

– Ни в коем случае, – ответил Томас Ливен.

Это было счастливое время. Лазарь учился превосходно готовить, Томас учился превосходно симулировать болезни, осваивал интернациональный язык мошенников и десятки трюков под названиями «белая манишка», «дача взаймы», «купля машины», «приобретение бриллиантов», «компенсация ущерба», «костюм на заказ», «служба эвакуации», «афера с зонтом» и многие другие. У него было ощущение (боже, как низко он пал!), что когда-нибудь ему пригодятся эти уроки. Его предчувствию суждено было сбыться на все сто!

Так, Томас и Лазарь, обучаемые и одновременно обучающие, прожили в мире и согласии до утра того памятного ужасного 5 ноября 1940 года…

Утром 5 ноября 1940 года Томас Ливен после долгого перерыва был снова доставлен к следователю. Этого господина звали Эдуардо Байша, он всегда одевался в черное и носил пенсне на черной шелковой ленте. Следователь Байша был человеком образованным. С Томасом он всегда говорил по-французски. Так же, как и сегодня:

– Как наши дела, мсье, не хотите ли наконец сделать признание?

– Мне не в чем признаваться. Я невиновен.

Байша протер свое пенсне:

– Н-да, в таком случае вам придется долго, очень долго оставаться в «Альджубе», мсье. Мы разослали описание ваших примет по всем полицейским участкам Португалии. Придется ждать.

– Чего ждать?

– Ответов из всех этих мест. Мы же не знаем, какие еще преступления вы совершили в нашей стране.

– Я вообще не совершал никаких преступлений! Я невиновен!

– Ну да, конечно, естественно… Но тем не менее, мсье Леблан. Мы должны подождать. К тому же вы иностранец… – Байша полистал в каком-то досье. – Странная дама, гм, должен сказать.

– Простите, кто?

– Заявительница – сеньора Родригес.

Внезапно Томас Ливен ощутил ужасный зуд вдоль позвоночника. Он спросил с пересохшим ртом:

– Почему странная, господин следователь?

– Она не приходит.

– Этого я не понимаю.

– Я направлял ей повестки. Но она не приходит.

– О боже, – произнес Томас, – надеюсь, с ней все в порядке?

«Только этого мне и не хватало», – подумал он. Вернувшись в камеру, он попросил немедленно позвать Франческо, толстяка повара. Тот появился сияющий:

– Что на сегодня, сеньор Жан?

Томас покачал головой.

– Никакой стряпни. Ты должен сделать мне одно одолжение. Ты можешь на часок оставить свою кухню?

– Само собой.

– Пускай тебе выдадут деньги в тюремном управлении из моего вклада. Купи двадцать красных роз, возьми такси и поезжай по адресу, который я записал тебе. Там живет сеньора Эстрелла Родригес. Я очень о ней беспокоюсь. Может, она заболела. Выясни, спроси, не можешь ли ты чем ей помочь!

– Хорошо, сеньор Жан! – толстяк исчез.

Франческо отсутствовал не менее часа, а когда вернулся, вид у него был подавленный. Едва он вошел в камеру с великолепным букетом из двадцати кроваво-красных роз, Томас мгновенно понял: случилось что-то непоправимое.

– Сеньора Родригес уехала, – сообщил повар.

Томас плюхнулся на нары.

– Что значит уехала? – уточнил Лазарь.

– А то и значит, болван! – огрызнулся повар. – Нет ее. Пропала. Уехала. Испарилась.

– Когда? – спросил Томас.

– Пять дней назад, сеньор Жан, – повар с сочувствием посмотрел на Томаса. – Похоже, дамочка решила вовсе не возвращаться, по крайней мере, гм, в ближайшее время.

– Почему ты так думаешь?

– Она забрала с собой всю одежду, драгоценности, наличные.

– У нее их вообще не было!

– Сейф стоял открытым…

– Сейф? – Томаса качнуло. – А как ты добрался до сейфа?

– Горничная провела меня по всему дому. Миленькая мулатка, нет, правда, господа! Первый сорт! Такие глаза! – и повар сделал соответствующее движение руками перед грудью.

– Это Кармен, – пробормотал Томас.

– Да, Кармен. Сегодня вечером я иду с ней в кино. Она провела меня в гардеробную – все шкафы пусты, в спальню – сейф пустой…

Томас застонал:

– Абсолютно пустой?

– Совершенно пустой, да. На открытой стальной дверце висели только премиленькие черные шелковые трусики – и все. О боже, вам нехорошо, сеньор Жан? Воды… Выпейте глоток воды.

– Ложись, нужно спокойно полежать на спине, – посоветовал Лазарь.

Томас и в самом деле улегся на свой топчан, пробормотав:

– В сейфе лежали мои деньги, все, что у меня было, все мое состояние…

– Бабы. С бабами всегда одни неприятности, – сердито буркнул Лазарь. – И никакого обеда не будет?

– Но почему? – прошептал Томас. – Почему так? Я же ничего ей не сделал… Что говорит Кармен? Она знает, где сеньора?

– Кармен говорит, она улетела в Коста-Рику.

– Боже всемогущий, – простонал Томас.

– Кармен говорит, вилла должна быть продана.

Тут Томас внезапно заорал как сумасшедший:

– Не размахивай все время перед моим носом этими проклятыми розами! – потом взял себя в руки. – Извини, Лазарь, нервы сдают. И… и никакого сообщения для меня? Никакого письма? Ничего?

– Конечно, есть, сеньор, – повар достал из кармана два конверта. Первое письмо было от друга Томаса, банкира Вальтера Линднера из Вены:

Лиссабон, 29 октября 1940 года.

Дорогой господин Леблан!

Пишу эти строки в страшном волнении и спешке. Уже 11 часов. Через два часа уходит мой корабль, я должен отправляться на борт. И до сих пор никакой весточки от вас! Бог мой, где же вы скрываетесь? Живы ли вы вообще?

Я знаю только то, что рассказала мне ваша несчастная подруга консульша: что 9 сентября, после телефонного разговора со мной, вы ушли и больше не возвращались.

Бедняжка Эстрелла Родригес! В ее лице вы имеете друга, любящего вас всем сердцем. Как она скорбела о вас, как эта женщина волновалась! После того как мне удалось достать для нас билеты на корабль в Южную Америку, я каждый день встречался с ней. День за днем мы надеялись обнаружить ваш след – тщетно.

Эти строки я пишу на вилле вашей красивой отчаявшейся подруги. Она стоит рядом и плачет. И сегодня – в последний день – никаких сведений. Я пишу эти строки все еще в надежде, что вы по крайней мере живы и когда-нибудь сможете вернуться в этот дом, к этой женщине, которая так глубоко вас любит. Если небеса будут благосклонны, вы найдете мое письмо.

Я буду молиться за вас. Все еще надеющийся на свидание и очень преданный вам Вальтер Линднер.

Это было первое письмо. Томас уронил его на пол. Ему не хватало воздуха. Его голова внезапно готова была расколоться от боли.

Почему Эстрелла не сказала моему другу, где я нахожусь? Почему она не пришла сюда и не вызволила меня, как договаривались? Почему она так поступила? Почему, почему? Ответ на это дало второе письмо.

Лиссабон, 1 ноября 1940 года.

Низкий негодяй!

Вот и твой друг Линднер покинул страну. Теперь не осталось никого, кто мог бы тебе помочь. И теперь я хочу завершить свою месть.

Ты меня больше никогда не увидишь. Через несколько часов самолет увезет меня в Коста-Рику.

Твой друг написал тебе письмо. Свое я кладу рядом. Наступит день, когда следователь начнет выяснять, где я. Тогда ты получишь оба.

На случай, если следователь (что очень вероятно) сначала сам прочтет эти письма, я заявляю еще раз: ты обокрал меня, негодяй!

И заявляю также (это вас несомненно заинтересует, господин следователь!), почему я оставляю тебя навсегда: потому что я узнала, что ты немец, германский секретный агент, подлый, бессовестный, беззастенчивый, алчный, циничный негодяй немец! О, как же я тебя ненавижу, собака! Э.

5

– О, как же я продолжаю любить тебя, подлец! – стонала страстная статная Эстрелла Родригес.

В то самое время, когда Томас Ливен читал прощальное письмо в своей камере в «Альджубе», ощущая где-то в районе желудка арктический холод, черноволосая, изумительно сложенная консульша на другой половине земного шара сидела в самом дорогом апартаменте самого дорогого отеля в Сан-Хосе, столице республики Коста-Рика.

С покрасневшими глазами Эстрелла, чье сердце колотилось беспокойно и дыхание было неровным, охлаждала себя веером. Жан, Жан, не думать о тебе каждый миг, мерзавец ты этакий, которого, оказывается, зовут Томас Ливен, ты самый окаянный лгун, так обманувший мое доверие… И при этом, боже мой, я так тебя люблю!

Раздираемая противоречивыми чувствами по поводу всех этих трагических обстоятельств, консульша с отчаянным мужеством опрокинула в красивое горлышко двойную порцию коста-риканского коньяка. Содрогнувшись, прикрыла глаза, содрогаясь, вспоминала недавнее прошлое.

Она снова увидела английского агента, стоявшего перед ней, открывшего ей правду – правду о Томасе Ливене. И увидела саму себя после ухода англичанина. Себя: уничтоженную, раздавленную, сломанную женщину…

Вечером 9 сентября Эстрелла Родригес, совершенно убитая, потащилась к большому сейфу в своей спальне. Плача, она набрала комбинацию замка. Тяжелая дверца распахнулась. Там находились наличные деньги этого негодяя. Рейхсмарки, эскудо, доллары. Почти ничего не видя от слез, глубоко несчастная обманутая женщина проверила наличность.

В этот вечер посетители казино «Эсторил» стали свидетелями настоящей сенсации.

С капиталом в 20 тысяч долларов в игорном зале появилась Эстрелла Родригес, еще более красивая, чем прежде, еще более бледная, чем раньше, и еще более глубоко декольтированная. Известная всем как прирожденная неудачница, которой сочувствовали даже крупье и обслуга, она выигрывала в этот вечер, выигрывала и выигрывала.

Словно в трансе, она играла на деньги Томаса Ливена. Делала только максимальные ставки. Она поставила на 11. И 11 выпало три раза подряд. Она играла на 29, и эта цифра выпала. Она поставила на десяток красных и на 23, все по максимуму. Конечно же, шарик упал на 23! Эстрелла играла. Эстрелла выигрывала, она могла ставить на что угодно.

Прекрасные глаза застилали слезы. Господа в смокингах и дамы с дорогими меховыми накидками с любопытством разглядывали странную женщину, которой так везло и которая всхлипывала при каждом выигрыше.

Поднимались с мест игроки от других столов зала с его сверкающими люстрами, гигантскими зеркалами в белых с золотом рамах и дорогими картинами. Со всех сторон они стекались сюда, толкали друг друга, уставившись на красивую женщину в красном вечернем платье, которая все выигрывала и выигрывала и при этом предавалась все большему отчаянию.

– Вы чересчур красивы. И слишком счастливы в любви! Было бы несправедливо, если бы вам еще везло в игре!

Эти слова Томаса Ливена, сказанные в тот вечер их знакомства, огненными буквами пылали в ее мозгу. Слишком счастлива в любви – и потому все время проигрывала, а теперь, теперь, теперь…

– 27 красное!

Толпа взревела. Эстрелла всхлипнула. Она снова выиграла – столько, сколько можно было вообще выиграть на красное в один присест в казино «Эсторил».

– Я… больше… не могу… – простонала красавица. Появились двое служащих в средневековых туфлях с пряжками в стиле рококо, чтобы проводить ее к бару. Появились двое других с деревянными ящиками, чтобы оттащить к кассе гору выигранных ею жетонов и обменять на наличные. В пересчете получилась сумма 82724 доллара и 26 центов. И пусть после этого кто-нибудь скажет, что неправедно приобретенное добро не приносит удачи!

Эстрелла согласилась взять чек. В своей вечерней расшитой золотом сумочке она обнаружила еще один жетон на 10 тысяч эскудо. Сидя у бара, она швырнула его через головы игроков на зеленое сукно стола. Жетон упал на красное. Эстрелла выкрикнула сквозь всхлипывания:

– За преданную любовь!

Выпало красное…

Выпало красное, вспоминала Эстрелла Родригес с мокрыми от слез глазами 5 ноября 1940 года в салоне самого дорогого апартамента в самом дорогом отеле Сан-Хосе. В Сан-Хосе было половина десятого утра по коста-риканскому времени. В Лиссабоне – половина первого дня по португальскому. В Лиссабоне Томас Ливен выпил первую двойную порцию коньяка, чтобы взбодриться. В Сан-Хосе красавица консульша приняла уже вторую двойную порцию за день. Первую она опрокинула сразу же после завтрака.

В последние дни она прикладывалась все чаще, все охотнее и с утра пораньше. Она страдала от аритмии. Ей просто необходимо было выпить!

Ибо если она не пила, то не могла больше выносить воспоминаний о милом, неповторимом, чудесном Жане – этой собаке, этом варваре! С коньяком кое-как еще можно было выдержать. Теперь она стала богатой, теперь забот у нее больше не было. Своего возлюбленного она никогда уже не увидит. Стыд за свою связь с ним улетучивался.

Дрожащими пальцами Эстрелла извлекла золотой флакон из своей сумочки крокодиловой кожи и отвинтила крышку. Дрожащими пальцами снова наполнила рюмку. И в приступе очередного слезоизвержения она закричала на весь великолепный пустой салон:

– Никогда, никогда я не забуду его!