Текст книги "Пятый угол"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

4

1 августа в 23.10 британский бомбардировщик, захваченный немцами, сбросил большой контейнер с трофейной взрывчаткой в запланированном квадрате 167. 2 августа некий советник по делам строительства Хайнце из Парижа посетил электростанцию в Эгужо и в деталях обсудил с ведущими немецкими инженерами, какие меры необходимо будет принять после взрыва моста неподалеку от плотины.

3 августа советник по строительству Хайнце появился у командира батальона ополченцев вермахта, посвятил его в военную тайну и настрого приказал, чтобы 4 августа между 23.15 и 0.30 все немецкие охранные патрули не приближались к мосту.

4 августа в 0.08 Понт Нуар, как и было намечено, со страшным грохотом взлетел на воздух. При этом никто не пострадал.

5 августа в 21 час взмокшие ефрейторы Шлумбергер и Раддац торчали перед своей аппаратурой в парижском отеле «Лютеция». Позади них стояли Томас Ливен, полковник Верте и капитан Бреннер.

«Соловей 17» вышел в эфир минута в минуту. Записывая, Шлумбергер пробормотал:

– Сегодня на ключе работает не девушка. Сегодня передает один из их парней…

Сообщение «Соловья 17» было длинным как никогда. Казалось, ему не будет конца. Пока Шлумбергер принимал, Раддац занялся дешифровкой. Первая часть радиограммы выглядела примерно так, как Томас и ожидал:

«…миссия понт нуар согласно заданию выполнена – взрывом мост разрушен полностью – непосредственно в операции участвовало двадцать человек – лейтенант белькур перед началом операции сломал ногу – лежит у друзей в эжузо – ведет передачу эмиль руф – профессор дебуше и ивонна дешан в клермон-ферране»…

Верте, Бреннер и Томас заглядывали через плечо Раддацу, расшифровывавшему сообщение.

«Зачем этот круглый идиот, – думал побледневший Томас, – передает имена?»

Прежде чем Томас смог что-то сделать, он почувствовал, как ефрейтор Раддац наступил ему на ногу. Он наклонился к радисту. В глазах берлинца читалось крайнее изумление. В это время Шлумбергер протягивал ему очередной исписанный листок. Раддац отчаянно закашлялся.

– В чем дело? – крикнул Бреннер, в мгновение ока оказавшийся рядом с ним.

– Я… я… да ничего! – заявил берлинец.

Бреннер вырвал бумагу у него из рук:

– Дайте-ка сюда! – он высоко поднял ее, стекла его очков блеснули. – Послушайте только, господин полковник!

Томас почувствовал, как чья-то ледяная рука сжала его сердце, когда Бреннер зачитал то, что только что расшифровал Раддац:

«мы просим информировать об операции генерала де голля и сообщить ему имена наших самых отважных и храбрых товарищей – похвала и награды повышают боевую мораль»…

«О боже, – подумал Томас, – не может этого быть!»

«…главная заслуга в организации взрыва – после того как выбыл лейтенант белькур – принадлежит бургомистру касье, проживающему в крозане – его помощнику эмилю руфу из гаржилесса – далее действовали…»

Ефрейтор Шлумбергер растерянно оторвал взгляд от своей стенограммы.

– Принимайте дальше! – закричал на него Бреннер. Затем капитан повернулся к Томасу.

– Господин зондерфюрер, вы ведь как-то утверждали, будто невозможно перехватать это отродье, поскольку отсутствуют их подлинные имена и адреса, так? – Бреннер жестко улыбнулся. – Ну, теперь-то мы разузнаем все!

У Томаса закружилась голова. «Эти поганцы. Эти хвастливые идиоты. Я всегда думал, что только мы такие. Оказывается, и французы ничуть не лучше. Бесполезно. Все бесполезно».

Губы полковника Верте плотно сжались. Очень тихо он произнес:

– Покиньте помещение радиостанции, господин Ливен.

– Господин полковник, прошу учесть, – начал было Томас, но не стал продолжать. Посмотрев в серые глаза Верте, он понял: что бы он сейчас ни сказал, не произведет на этого человека никакого впечатления. Бесполезно. Все бесполезно из-за нескольких тупиц, пожелавших после войны нацепить себе на грудь несколько побрякушек…

Через пять минут сменились ефрейторы Шлумбергер и Раддац. Они спустились в гостиничный холл, где их поджидал Томас. У Шлумбергера было такое выражение лица, словно он собирался расплакаться.

– Этот баран все продолжает и продолжает. Уже двадцать семь имен.

– Из этих двадцати семи вытрясти имена других для них будет проще пареной репы, – сказал Раддац.

– Камрады, не хотите ли поужинать со мной? – спросил Томас. И они отправились к Генри, как это часто делали в последние месяцы. Это было небольшое заведение на улице Клеман Маро, которое открыл Томас. Хозяин сам подошел к столу и сердечно приветствовал их. Всякий раз при виде Томаса в его глазах появлялся блеск. Свояченица Генри была немецкой еврейкой. С помощью поддельных документов, которыми снабдил ее Томас, она скрылась в провинции. В отеле «Лютеция» имелось немало возможностей обзавестись поддельными документами. Время от времени Томас этим пользовался. Полковник Верте знал об этом, но помалкивал.

– Что-нибудь легонького, Генри, – сказал Томас. Было уже поздно, и ему нужно было успокоиться. Вместе они составили меню. Шлумбергер попросил:

– Господин Ливен, переведите ему, пускай приготовит пару блинчиков с абрикосовым конфитюром и миндалем!

Томас перевел. Генри удалился. Среди трех друзей воцарилось свинцовое молчание. Только когда принесли заказ, венец пробормотал:

– Бреннер звонил в Берлин. Не позднее завтрашнего утра начнется спецоперация. Что будет с людьми, ясно.

Томас подумал: «Профессор Дебуше. Красавица Ивонна. Лейтенант Белькур. И многие, многие другие. Они еще живы. Они еще дышат. Скоро их арестуют. Скоро их убьют».

– Ребята, – сказал Раддац, – четыре года я все увиливал. Не убил еще ни одного человека. Паршиво чувствовать, что ты вдруг становишься как бы соучастником…

– Мы в этом не виноваты, – сказал Томас. И подумал: «Вы-то – нет. А я? Я, безнадежно запутавшийся во лжи, надувательстве и хитростях. И я невиновен?» Шлумбергер заговорил:

– Господин Ливен, конечно же, и думать нечего, что мы станем помогать партизанам, убивающим наших камрадов!

– Да, – ответил Томас, – это исключено.

И подумал с отчаянием: «Что тут можно сделать? Что нужно сделать? Как остаться порядочным человеком?»

– Карл прав, – сказал берлинец. – Смотрите, я ведь тоже не нацист. Но, положа руку на сердце, предположим, эти партизаны возьмут меня за жабры. Они что, поверят мне, что я никакой не нацист?

– Они застрелят. Убьют тебя. Для них немец – это немец.

В задумчивости Томас ковырял свою рыбу. Вдруг он поднялся и сказал:

– Одна возможность все же есть. Одна-единственная.

– Что за возможность?

– Кое-что предпринять, оставаясь при этом порядочным человеком, – сказал Томас. Он прошел в телефонную кабину, позвонил в отель «Лютеция» и попросил полковника Верте. Тот взял трубку, явно нервничая.

Слышался гул голосов. Судя по всему, у полковника шло совещание. Пот струился по лицу Томаса. Он думал: «Оставаться порядочным. Действуя против порядочных людей и в своем отечестве, и в чужом. Не становиться предателем, фантазером, сентиментальным типом. Только спасать жизни… Спасать жизни…» Томас хрипло заговорил:

– Господин полковник, звонит Ливен. У меня есть к вам предложение чрезвычайной важности. В одиночку вы это решить не сможете. Прошу выслушать меня и затем немедленно уведомить адмирала Канариса.

– Что еще за чушь?

– Господин полковник, когда начинается операция на юге?

– Рано утром. Чем вызван вопрос?

– Я прошу назначить меня руководителем операции.

– Ливен! Мне сейчас не до шуток! Мое терпение лопнуло!

– Выслушайте меня, господин полковник! – прокричал Томас. – Пожалуйста, послушайте, что я предлагаю…

5

Было 4.45 утра 6 августа 1943 года, когда самолет британского производства «лайсендер» взял курс на Клермон-Ферран. Как раз в это мгновение из клубящихся облаков выпрыгнул сверкающий солнечный шар.

Пилот, отделенный от пассажира перегородкой, взял трубку бортового телефона и произнес:

– Посадка через двадцать минут, зондерфюрер!

– Благодарю, – ответил Томас Ливен, повесив рядом с собой телефонную трубку. После этого он, сидя неподвижно в своей крошечной кабинке, смотрел на идеально чистое небо, на шлейф светло-серого тумана, все еще закрывавший грязную землю с ее войнами и интригами, низостью и глупостью.

Выглядел Томас Ливен скверно. Щеки ввалились, глаза глубоко запали. Минувшая ночь была самой тяжелой в его жизни, а впереди маячил самый тяжелый в жизни день.

Десять минут спустя пилот начал снижение. «Лайсендер» пробил утреннюю облачность. Внизу лежал Клермон-Ферран, университетский центр и резиденция епископа. Город еще спал, улицы были пустынными.

В 5.15 Томас пил горячий кофе в служебном помещении капитана Оллингера. Небольшой коренастый командир подразделения тирольских горных стрелков, расквартированного в Клермон-Ферране, внимательно изучал удостоверение Томаса Ливена – сотрудника секретной службы, сказав:

– Я получил подробный телекс от полковника Верте. Час назад мы также разговаривали по телефону. Зондерфюрер, мои люди в вашем распоряжении.

– Для начала я попросил бы автомобиль для поездки в город.

– Я дам вам в сопровождение десять человек.

– Спасибо, не надо. Я должен в одиночку исполнить то, что мне предстоит.

– Но…

– Вот запечатанное письмо. Если до восьми часов вы не получите от меня известий, вскроете его. Оно содержит все необходимые указания полковника Верте насчет дальнейшего. Всего вам доброго.

– До свидания…

– Да, – сказал Томас, постучав по дереву, – надеюсь.

«Ситроен», конечно, трофейный, но без немецких номеров, запрыгал по безлюдной площади Блез Паскаль. Томас сидел рядом с заспанным молчаливым шофером. На нем был плащ поверх серого фланелевого костюма и белая шляпа. Его целью ранним утром был профессор Дебуше, духовный лидер Сопротивления в центральной Франции. Он жил в служебной квартире на территории широко раскинувшегося университетского городка. Перед главным входом с авеню Карно Томас вышел, сказав:

– Поезжайте за угол и ждите меня.

Затем он направился к университетским воротам. «Боже милостивый, как мне и всем нам сейчас нужна твоя помощь», – думал он.

Прошла целая вечность (Томас звонил и звонил), прежде чем, наконец, с руганью появился старый швейцар в шлепанцах и ночной рубашке, поверх которой было наброшено пальто.

– Бог мой, вы что, рехнулись? Что вам нужно?

– Поговорить с профессором Дебуше.

– В это время? Послушайте-ка… – Швейцар осекся. Банкнота в пять тысяч франков поменяла владельца. – Что ж, видно, дело неотложное. Что мне передать господину профессору, кто его спрашивает?

– Телефон в квартире у вас есть?

– Да, мсье…

– Я сам с ним поговорю.

В тесной подвальной квартире швейцара у Томаса пот выступил на лбу, пока он слушал, прижав трубку к уху, как заливается телефон у профессора Дебуше.

Встала и жена швейцара, она прижалась к мужу, и, перешептываясь, оба испуганно смотрели на Томаса. Затем Томас услышал знакомый голос:

– Дебуше. Что случилось?

Томас произнес хрипло:

– Эверетт.

Он слышал, как профессор ловит ртом воздух:

– Эверетт? Где… где вы?

– В университете. В квартире швейцара.

– Пусть он проводит вас ко мне – сейчас… Я… я жду вас…

Томас повесил трубку. Швейцар сказал:

– Пойдемте, мсье.

На ходу он кивнул жене, все еще смотревшей на Томаса. Тот уже не видел, как отцветшая посеревшая женщина после их ухода подошла к телефону и сняла трубку…

6

– Ради всего святого, что заставило вас совершить это безрассудство – явиться сюда, капитан Эверетт? – известный физик – вылитый Альберт Эйнштейн – стоял перед Томасом в библиотеке своей квартиры возле огромного книжного стеллажа.

– Господин профессор, «Маки Крозан» взорвала мост возле Гаржилесса.

– Да, согласно полученному указанию.

– С тех пор вы виделись со своими людьми?

– Нет. Я и моя ассистентка уже неделю находимся здесь. Я должен читать лекции.

– Но вам известно, что вместо лейтенанта Белькура взрывом руководили бургомистр Касье и гончар Руф?

– Хорошие люди, порядочные.

– Плохие люди, глупые, господин профессор, – с горечью возразил Томас. – Тщеславные! Безответственные!

– Послушайте, капитан…

– Известно ли вам, что вчера вечером устроили эти Богом проклятые идиоты? Взяли рацию и передали имена и адреса членов «Маки Крозан»! Касье! Руф! Профессор Дебуше! Ивонна Дешан! Лейтенант Белькур! Свыше тридцати имен и адресов…

– Но зачем же, ради всего святого? – старик побледнел.

– Чтобы похвастаться. Чтобы лично генералу де Голлю стало известно о самых мужественных героях, заслуживших самые большие ордена… Дураков вы держите там в горах, господин профессор!

Старик долгим взглядом посмотрел на Томаса. Затем сказал:

– Конечно, было ошибкой передавать имена. Но разве это преступление? Разве «Лондон» поставлен этим под угрозу? Едва ли… Так что это не может быть причиной того, чтобы вы с риском для жизни добирались сюда…

Близко, совсем близко подошел к Томасу профессор Дебуше. Глаза ученого были огромными и испытующими, когда он хрипло прошептал:

– Во имя чего вы рисковали своей жизнью, капитан Эверетт?

Томас глубоко вдохнул. «Пускай он убьет меня, – подумал он. – Пускай я не переживу этот день. Тогда я хотя бы погибну при попытке остаться порядочным человеком в эти грязные времена». Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен, как тогда, когда принял решение лишить себя жизни, чтобы покончить с допросами в гестапо. Он произнес тихо:

– Потому что меня зовут не капитан Эверетт, а Томас Ливен.

Старик закрыл глаза.

– И потому что я работаю не на Лондон, а на германский абвер.

Старик открыл глаза и взглянул на Томаса с выражением бесконечной грусти.

– И потому что «Маки Крозан» уже в течение месяцев поддерживает радиосвязь не с Лондоном, а с немцами.

После этого в библиотеке настала тишина. Мужчины смотрели друг на друга. Наконец Дебуше прошептал:

– Это было бы слишком страшно. Не могу и не хочу в это поверить.

В этот момент дверь распахнулась. В проеме показалась запыхавшаяся ассистентка Дебуше Ивонна Дешан с беспорядочно разбросанными по плечам волосами, без следов косметики, с минимумом одежды под голубым дождевиком. Расширенные от ужаса бирюзовые глаза. Красивый рот подергивался.

– Это правда… Капитан Эверетт… Это действительно вы…

Она приблизилась вплотную к Томасу. Дебуше сделал резкое движение. Она впилась глазами в Томаса, заговорила взахлеб:

– Мне позвонила жена швейцара… Я тоже живу здесь… Что случилось, капитан Эверетт, что стряслось?

Томас сжал губы и молчал. Вдруг она обеими руками крепко схватила его руку. И только теперь она увидела, что Дебуше сидел сломленный, постаревший, отчаявшийся.

– Что случилось, профессор? – закричала Ивонна со все возрастающей паникой.

– Дитя мое. Человек, чью руку ты держишь, – германский агент.

Медленно, очень медленно Ивонна Дешан отступала от Томаса. Ее шатало, словно пьяную. Она опустилась в кресло. Хриплым голосом поведал ей профессор Дебуше обо всем, что рассказал ему Томас.

Ивонна слушала, не спуская глаз с Томаса. Ее зеленые глаза становились все темнее, наполнившись под конец гневом и презрением. Когда она заговорила, ее губы едва шевелились:

– Думаю, что вы подлец из подлецов, самое грязное существо на свете, господин… Ливен. Я думаю, что вы самый большой мерзавец, действительно заслуживающий ненависти.

– Мне все равно, что вы обо мне думаете, – сказал Томас. – Я не виноват в том, что не только у нас, но и у вас водятся такие тщеславные, самовлюбленные идиоты, как этот Руф и этот Касье. Месяцами все шло хорошо…

– Вы называете это «хорошо», свинья?

– Да, – ответил Томас. Он почувствовал, что все больше успокаивается. – Я называю это «хорошо». В течение месяцев в этой местности никого не застрелили. Ни немца. Ни француза. И все могло бы так же продолжаться и дальше. Я мог бы защищать вас всех, пока не закончится эта проклятая война…

Ивонна неожиданно закричала, тонко и истерично, как ребенок. Вскочив и покачиваясь, она плюнула Томасу в лицо. Профессор энергично оттащил ее.

Томас вытер щеку носовым платком. Он молча смотрел на Ивонну. «Она права, – подумал он. – С ее точки зрения, она права. Все правы, со своих точек зрения, и я тоже. Ибо хочу быть порядочным со всеми…»

Ивонна Дешан хотела броситься к двери. Томас отшвырнул ее. Она с шумом ударилась о стену. Оскалив зубы, она шипела и кашляла ему в лицо.

– Вы останетесь здесь, – Томас загородил собой дверь. – Когда вчера вечером были переданы имена, абвер немедленно поставил в известность Берлин. Возникла угроза, что будет задействовано подразделение горных стрелков, дислоцированных под городом. Поэтому я еще раз переговорил с шефом абвера в Париже…

– Зачем? – спросил профессор Дебуше.

Томас потряс головой:

– Это мое дело.

Профессор посмотрел на него со странным выражением:

– Я не хотел вас оскорбить…

«Этот человек, – подумал Томас, – этот достойный восхищения человек начинает прозревать, начинает понимать меня… Если мне повезет… если нам всем повезет…»

– Я разъяснил полковнику Верте, что операция горных стрелков совершенно точно не обойдется без жертв с обеих сторон. Наши люди перейдут в решительное наступление. Ваши станут отчаянно защищаться. Прольется кровь. Погибнут люди. Немцы и французы. Гестапо станет пытать пленных. Они выдадут своих товарищей.

– Ни за что! – закричала Ивонна.

Томас повернулся к ней.

– Попридержите язык!

Старик сказал:

– Есть страшные пытки, – неожиданно он посмотрел на Томаса мудро и печально, как ветхозаветный пророк. – Вам это известно, господин Ливен, правда ведь? Думаю, что теперь я понимаю многое. И чувствую по-прежнему, что не ошибся. Вспоминаете? Я сказал однажды, что считаю вас порядочным…

Томас молчал. Ивонна хрипло дышала.

– Что вы еще сказали своему полковнику, господин Ливен? – спросил профессор.

– Я сделал ему предложение. Это предложение было позднее одобрено адмиралом Канарисом.

– И в чем заключается это ваше предложение?

– Вы духовный лидер маки. Люди сделают то, что вы скажете. Вы созовете группу на мельницу возле Гаржилесса и объясните людям безнадежность положения. Затем горные стрелки смогут взять мужчин в плен без единого выстрела.

– А дальше?

– В этом случае адмирал Канарис поручился честным словом, что вы все не попадете в руки СД, а как настоящие военнопленные будете направлены в лагерь вермахта.

– Это тоже не сахар.

– В сложившихся обстоятельствах из всех имеющихся возможностей это самая лучшая. Не будет же война длиться вечно.

Профессор Дебуше ничего не ответил. Он стоял перед своими книгами с поникшей головой.

Томас размышлял: «Боже, сделай так, чтобы эта война действительно поскорее закончилась. Страшно тяжело оставаться порядочным человеком среди нацистов. Пусть сдохнет, наконец, это отродье. И позволь же мне жить мирно». Это были мечты, которым еще очень долго не суждено будет исполниться…

– Как я попаду в Гаржилесс? – спросил профессор.

– Со мной на машине. Время поджимает, профессор. Если вы не примете предложения, то операция горных стрелков начнется без нас в восемь часов.

– А… а Ивонна? Она единственная женщина в группе… Женщина, господин Ливен…

Томас грустно улыбнулся:

– Мадемуазель Ивонну как мою личную пленницу – пожалуйста, дайте мне договорить – я помещу в камеру городской префектуры. Там она будет оставаться до завершения операции. С тем чтобы она в своем патриотическом порыве не натворила бед. Потом я заберу ее, чтобы доставить в Париж. А по пути туда она сбежит от меня.

– Что? – Ивонна уставилась на него.

– Вам удастся сбежать, – тихо сказал Томас. – Это вторая уступка, полученная мною от полковника Верте. Это, так сказать, побег с разрешения германского абвера!

Ивонна вплотную приблизилась к Томасу. Она кипела от возбуждения:

– Если Бог есть, Он вас покарает… Медленной и жалкой должна стать ваша погибель… Я никуда не сбегу! И профессор Дебуше никогда не примет ваше предложение – слышите, никогда! Мы будем сражаться и умрем – все до единого.

– Разумеется, – устало произнес Томас. – А теперь сядьте снова на место и помолчите, наконец, героиня.

7

«секретно – 14.35 – 9 августа – парижский абвер абверу в берлине – батальон горных стрелков в районе клермон-ферран под командованием зондерфюрера ливена около 22 часов 7 августа захватил в плен маки крозан на мельнице под гаржилесс – члены маки под руководством профессора дебуше сопротивления не оказали – было арестовано 67 (шестьдесят семь) мужчин – все захваченные согласно приказу были доставлены в лагерь для военнопленных вермахта 343 – конец».

8

27 сентября 1945 года профессор Дебуше перед Союзным комитетом по расследованию в Париже заявил дословно следующее:

«Со всеми членами „Маки Крозан“ в лагере вермахта 343 обращались гуманно. Все они пережили войну и вернулись к себе на родину. Я должен подчеркнуть, что своей жизнью все мы обязаны исключительно мужеству и гуманизму одного немца, который сперва выдавал себя за британского капитана и который приехал ко мне 6 августа 1943 года. Он объявил тогда, что его зовут зондерфюрер Томас Ливен…»

Служащие Союзного комитета по расследованию начали поиски этого «зондерфюрера Ливена», но не нашли. Ибо осенью 1945 года по его следам шли совершенно другие организации, нежели какой-то Союзный комитет по расследованию, и потому он… Однако стоп, будем рассказывать, как и положено, по порядку. А на календаре пока еще август 1943 года…