Текст книги "Пятый угол"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)
Первой сделкой «Открытого торгового общества Ахазяна» стала продажа господам Пангалосу и Хо Иравади каждому по две тысячи килограммов лекарства атебрин против малярии из запасов немецкого вермахта. На упаковках все еще красовался германский орел со свастикой. Его нужно было удалять. Томас и его партнеры доставили атебрин на фармацевтическую фабрику. Здесь его переупаковали. Теперь его можно было грузить на суда.
Сделка с атебрином оказалась несложной в сравнении с последующими проблемами, сперва казавшимися неразрешимыми. Господа Пангалос и Хо Иравади пожелали купить тропические шлемы. По тридцать тысяч штук каждый. Шлемы имелись. Но только со свастикой. Так основательно втравленной, что удалить ее не было никакой возможности. Господа, разумеется, были вынуждены воздержаться от сделки.
«Что делать с проклятыми шлемами», целыми днями ломал себе голову Томас. И нашел спасительное решение! Внутри каждого имелась первоклассная кожаная окантовка, предохраняющая в обычных шляпах подкладку от пота. Абсолютно новая, отличного качества кожа. В то время – голубая мечта всей немецкой шляпной индустрии. Томас связался с ведущими специалистами отрасли. В один миг тропические шлемы стали расходиться, как горячие пирожки. «Открытое торговое общество Ахазяна» заработало на коже куда больше, чем могло бы «наварить» на самих шлемах. А Томасу к тому же удалось таким путем оживить германскую послевоенную шляпную индустрию.
Тем не менее у него было много забот – и отнюдь не коммерческого характера. Томас чувствовал, что Дуня постепенно вытягивала из него все соки. Она устраивала ему сцены – любви и ревности. Она пробуждала и отнимала силы. Томас ругался и снова мирился с ней. Это было самое сумасшедшее время в его жизни. Обеспокоен был и Бастиан:
– Так дело дальше не пойдет, мой мальчик. С этой дамой ты дойдешь до ручки.
– А что мне делать? Выставить ее я не могу. Она не уйдет.
– Уйдет как миленькая!
– Да, в полицию.
– Проклятье, – сказал Бастиан. – Но все же нужно тебе подумать о будущем.
– Думаю постоянно. Нашей коммерции здесь осталось процветать недолго. Придется уехать и совершенно неожиданно, понимаешь? Дуня к этому не готова…
– Ну не знаю, – сказал Бастиан.
Потом они продали греку и индокитайцу подшипники. И грузовики. И джипы. И цепи. И плуги. И другой сельхозинвентарь.
– С этим товаром они глупостей не наделают, – сказал Томас Ливен, глядя из окон своего кабинета на горы мусора и развалин Висбадена. Вид был такой, словно у жителей города не было желания восстанавливать его. До войны здесь жили одни богачи. Сейчас это было место, где в руинах ютились нищие пенсионеры.
Позднее подсчитали: общий объем развалин составлял 600 тысяч кубометров. На устранение обломков Висбаден израсходовал до начала валютной реформы 3,36 миллиона рейхсмарок. Рабочие и разборщицы завалов плечом к плечу вкалывали вместе с горожанами, работая посменно. Целыми днями копались в грязи и Томас Ливен с Бастианом Фабром и Рубеном Ахазяном. Они воспринимали это как разрядку в своей каждодневной деятельности – что-то вроде спорта.
Осенью 1947 года компаньонам пришла в голову идея: из одного американского спального мешка можно сшить брюки. В их распоряжении оказалось сорок тысяч спальных мешков. На пошивочных фабриках юга Германии до сих пор вспоминают, как над ними в 1947 году пролился ливень из материи и заказов. Весной же 1948 года под занавес всей аферы наши друзья провернули сделки с оружием. До этого они распорядились соответствующим образом препарировать боеприпасы. Их погрузили на суда вместе с ящиками с хозяйственным мылом, в которых якобы находились автоматы. Суда с грузом для Греции и Индокитая вышли в море. Они еще долго пробудут в пути, подумал Томас. Значит, у него будет время, чтобы спокойно свернуть дела в Висбадене. Это было примерно то же самое время, когда различные кинокомпании открывали свои представительства в городе.
Тематика и названия всех без исключения фильмов периода немецкого перевоспитания, снимавшихся в Висбадене, были безобидно-бессодержательными, уныло-патриотическими или гарантированно бесцветными, например: «Когда любит женщина», «Свадебная ночь в раю», «Тигр Акбар» и «Смертельные мечты»…
– Наступает время сматывать удочки, дружище, – говорил Томас 14 мая 1948 года Бастиану.
– Как думаешь, что сделают греки и индокитайцы, когда обнаружат обман?
– Если доберутся до нас, то убьют, – сказал Томас Ливен.
Покупатели оружия не добрались до Томаса и Бастиана. Вместо них иностранные агенты, действовавшие в Федеративной Республике, как помнится, с 1948 по 1956 годы, прихватили несколько «настоящих» торговцев оружием. Они подкладывали им в машины бомбы с часовым механизмом. Или отстреливали их прямо на улицах.
Во время одного из таких эпизодов Томас высказался философски:
– Кто сеет насилие, от насилия и умрет. Мы поставляли мыло. И мы живы…
Но это все, как уже говорилось, было позднее. А 14 мая 1948 года какое-то короткое время Томас внезапно стал опасаться, что насилие не обойдет и его стороной. Однажды в полдень в дверь позвонили. Бастиан пошел открывать. Вернулся бледный.
– Там два господина из советской военной комиссии.
– Боже всемогущий! – сказал Томас. Но те уже входили, серьезные и значительные. Несмотря на теплую погоду, на них были кожаные пальто. Томаса вдруг бросило в жар. А потом – в холод. Конец. Это конец. Они нашли его.
– Добрый день, – сказал один из советских. – Господин Хеллер?
– Да.
– Мы разыскиваем фрау Дуню Меланину. Нам сказали, что она с вами.
– Э-э… гм… Дама случайно здесь, – сказал Томас.
– Вы позволите поговорить с ней? Наедине?
– Прошу вас, – ответил Томас. Он проводил обоих в комнату, в которой Дуня в этот момент занималась маникюром. Через десять минут господа вышли – серьезные и замкнутые. Бастиан и Томас бросились к Дуне:
– Что произошло?
С торжествующим воплем красавица блондинка кинулась на шею к Томасу, чуть не свалив его с ног:
– Это самый счастливый день в моей жизни! (Чмок.) Ты душа моя! (Чмок.) Ты мой единственный! (Чмок.) Мы можем пожениться!
У Бастиана отвисла челюсть. Томас залепетал:
– Что мы можем?
– Пожениться!!!
– Но ты же замужем, Дуня!
– Больше не замужем! Уже две минуты как свободна! Господа уговаривали меня немедленно вернуться домой. От имени советского суда, куда мой муж подал заявление. Я отказалась возвращаться. Тогда господа объявили: «В таком случае с этой минуты ваш брак расторгнут». Погляди, вот свидетельство!
– Я не умею читать по-русски, – пробормотал Томас, у которого голова шла кругом. Он посмотрел на сияющую Дуню. На бледного как смерть Бастиана. «Ну вот и приехали, – думал он. – А суда с боеприпасами, начиненными опилками, и с хозяйственным мылом, уже в открытом море. Небеса, помогите!»
12«Самый лучший выход для меня – взять веревку и повеситься, – печально размышлял Томас Ливен. – Как мне выбираться из передряги?» В эти дни он бродил подавленный и озабоченный. 18 мая он возвратился от Дуни, жившей в меблированной комнате, кряхтя прошел в ванную и в волнении сбил со стены домашнюю аптечку, которая с грохотом обрушилась на пол. Появился заспанный Бастиан:
– Что случилось?
– Брому… – простонал наш друг, – мне нужен бром, я должен успокоиться.
– Ты от Дуни?
– Да. Представь себе – она уже дала объявление о свадьбе. Ты один из свидетелей. Церемония должна состояться через четыре недели. И еще она хочет детей. Пятерых! И как можно быстрее… Бастиан, мне крышка, если немедленно не предпринять что-нибудь – немедленно, ты слышишь?
– Слышу. Ну-ка, выпей для начала эту штуку. Есть у меня одна идея. Может, и сработает. Но для этого ты должен отпустить меня на два-три дня.
– На сколько хочешь, старина, – сказал Томас Ливен. Бастиан исчез. Когда шесть дней спустя он появился, то был необычайно молчалив.
– Послушай, скажи хоть что-нибудь, – приставал к нему отчаявшийся жених. – Удалось тебе?
– Увидим, – ответил Бастиан.
Это было 25 мая. В этот день о Дуне ничего не было слышно, как, впрочем, и на следующий день. Когда вечером он решил ее навестить, то ее не оказалось дома. 27 мая в 18.15 в его квартире зазвонил телефон. Он поднял трубку и сперва ничего не расслышал, только сильный непрерывный звук, шипение, голоса и рев моторов. Затем вдруг прорезался голос Дуни, которая, захлебываясь от слез, сказала с отчаянием в голосе:
– Сердце мое – любимый мой…
– Дуня! – крикнул он. – Ты где?
– Во Франкфурте, в аэропорту, в отделении военной полиции…
– В отделении военной полиции?
Из Франкфурта донеслись всхлипывания. Затем:
– Я улетаю в Америку, дорогой…
Томас плюхнулся в кресло:
– Ты – что?
– Мой самолет улетает через десять минут… Ах, я так несчастна… Но речь идет о моей жизни. Они убьют меня, если я останусь здесь…
– Убьют тебя, – глупо повторил Томас. В комнате появился Бастиан, что-то мурлыча, подошел к стенному бару и налил себе немного виски. Тем временем Томас слушал Дунин голос:
– Они присылали мне письма с угрозами, они напали на меня, чуть не задушили, они сказали, что убьют меня за то, что я не вернулась домой, американцы говорят то же самое!
– Американцы тоже?
– Не то, что ты имеешь в виду! – истерически прокричал голос из Франкфурта. – Я улетаю в Америку по распоряжению Госдепартамента, там безопасно… Мой муж – он все же советский генерал, не забывай это…
– Дуня, почему ты мне обо всем не рассказала?
– Не хотела подвергать тебя опасности. И мне запретили с кем-либо говорить… – она строчила как из пулемета. У Томаса закружилась голова. Дуня говорила о любви и встрече, вечной верности и вечном союзе – даже если их будет разделять океан. И под конец:
– …пора заканчивать, любимый. Самолет ждет меня… Прощай…
– Всего наилучшего, – повторил Томас. Связь прервалась. Томас положил трубку. Он уставился на Бастиана и облизнул губы.
– Плесни мне тоже. По-быстрому. Твоя работа, да?
Бастиан кивнул:
– Это оказалось не так уж трудно, малыш, – сказал он.
Действительно, все оказалось не так уж трудно, после того как Бастиан узнал о существовании лагеря для иностранцев в окрестностях Нюрнберга. Назывался он «Валькин лагерь». Туда и направился верный друг… В унылых окрестностях унылого лагеря имелось много пивных. На третий вечер Бастиан встретил двух господ, готовых за умеренную плату написать по-русски письма с угрозами. В дальнейшем они были готовы поехать в Висбаден, инсценировать небольшой взлом в квартиру и слегка придушить даму, напугав ее до смерти…
– …реакция последовала незамедлительно, – рассказывал Бастиан своему другу, потирая руки.
– Бастиан! – закричал на него Томас.
– Безопасность гарантировалась. Я перед этим настропалил Ивана, чтобы ничего серьезного с ней не случилось!
– Глоток виски, чистый, да побыстрее! – простонал Томас.
– С удовольствием. Признаю, метод был не совсем деликатный…
– Варварский!
– …но я к тебе так привязался, старина. И стоило только представить тебя в окружении пятерых ребятишек… Ты прощаешь меня?
Вечером того же дня они заговорили о своем будущем. И Томас заговорил о новом предприятии.
– Мы заработали здесь кучу денег. Деньги нужно куда-то вложить, и как можно быстрее.
– Почему быстрее?
– Я тут кое о чем прослышал, поверь мне, надо действовать быстро. Будем покупать автомашины. Американские «понтиаки», «кадиллаки» и тому подобное.
Эта тема захватила Томаса. Одним долларом, пояснил он, сегодня можно оплатить покупку примерно на двести рейхсмарок. А денег у них достаточно! Разумеется, немцу не получить экспортную лицензию на американские автомобили. Ну и ладно! Томас тут познакомился с мелким служащим американской военной администрации. Тот только что ушел со службы. Зовут его Джексон Тейлор. Вот он и получит экспортную лицензию.
– Мистер Тейлор для проформы откроет в Гамбурге автомагазин и будет продавать тачки – для нас.
– Кому? Здесь же ни у кого нет и ломаного гроша.
– Это скоро изменится.
– Сколько же автомобилей ты хочешь купить?
– Ну так примерно сотню.
– Йезус Мария! И сразу перевезти?
– Да. То есть нет. Я хочу их купить и перевезти. Но, скорее всего, не сразу.
– А когда же?
– Зависит от того, когда одна штука поднимется в цене.
– Что за штука?
И Томас объяснил, что…
1310 июня 1948 года судно «Оливия» покинуло порт Нью-Йорка. 17 июня корабль с сотней американских автомобилей на борту находился невдалеке от западного побережья Франции, координаты – 15 градусов 15 минут западной долготы и 48 градусов 30 минут северной широты. В этот день капитан получил следующую шифрованную радиограмму:
«пароходство швертманн гамбург капитану ханнесу дреге – от имени владельца груза мы требуем, чтобы вы оставались пока на нынешней позиции и не заходили в немецкие территориальные воды – поддерживайте с нами постоянную радиосвязь – ждите новых указаний – конец».
Вот почему «Оливия» три дня и три ночи курсировала в упомянутой акватории. Команда несла службу по расписанию, играла в покер и беспрерывно пила за здоровье владельца груза. 20 июня бывший навеселе первый радист получил следующее шифрованное послание:
«от пароходства швертманн гамбург капитану ханнесу дреге – от имени владельца груза требуем незамедлительно прибыть в порт гамбург – конец».
Пока первый радист расшифровывал кабель находившемуся под хмельком капитану, подвыпивший второй радист слушал новости по лондонскому радио. Он снял наушники с головы и сказал:
– Сегодня в Германии объявлено о радикальной валютной реформе. Старые деньги выведены из обращения. Обменивают только по сорок марок на нос.
– Такое никогда добром не кончается, – накаркал второй радист.
– Ой, мои сбережения, – сказал капитан.
– Сегодня у кого товар, тот богач, – сказал первый радист.
У второго радиста отвисла челюсть:
– Вот как у нашего владельца груза – сотня автомобилей!
Капитан грустно кивнул:
– Такое дельце мог провернуть только кто-то из своих… Прожженный тип. Хотел бы знать, кто это!
Дорогой капитан Ханнес Дреге, возможно, вы случайно прочли эти строчки. В таком случае теперь вы знаете, кто…
1410 марта 1948 года чешский министр иностранных дел покончил с собой, а Бенеш был арестован.
18 апреля обнародованы новые продовольственные нормы для западных зон. На четыре недели немецкому среднему потребителю полагалось: 400 граммов жиров, 100 граммов мяса, 62,5 грамма яичного порошка и 1475 граммов других продуктов.
21 июля на территории концерна «ИГ фарбен» в Людвигсхафене случился страшный взрыв, унесший жизнь ста двадати четырех человек.
В начале августа Томас Ливен и его друг Бастиан Фабр приехали в небольшой город во Франконии. Как разъяснял Томас Бастиану:
– Поначалу я хотел отправиться в Южную Америку. Но после того как в Висбадене я повстречался со старым другом Эрихом Верте, то понял, что у него мы можем спрятаться лучше, чем где-либо. Там нас никто не найдет. Пока не завершу автомобильные дела, побуду-ка я лучше в Германии. К тому же недавно я прикупил несколько старых акций. Поглядим, не пойдет ли их курс вверх…
Судьба подарила Томасу в Висбадене встречу с изящным, высоким Верте, бывшим полковником из парижского абвера. Они столкнулись на улице буквально нос к носу. Пожилой седовласый офицер-профессионал едва не прослезился:
– Дружище Ливен, какая радость!
– Т-с-с! Не так громко, господин Верте. Меня сейчас зовут Хеллер.
Верте не сдержал ухмылки:
– Опять вступили на кривую дорожку?
– Что значит опять? Всякий раз, когда я пытаюсь встать на прямой путь, то получаю по башке. Готов рвать и метать. А вы? Чем вы занимаетесь?
– Честно говоря, ничем. Торчу на своем маленьком винограднике во Франконии. Собственность моей жены. Вы должны приехать к нам погостить. Настаиваю на этом! Когда захотите и на сколько захотите! В конце концов, ведь это вы вытащили меня из того проклятого лагеря…
Н-да, и вот теперь господа Томас Ливен и Бастиан Фабр ехали к нему. Держа курс на юг, они тряслись в старом довоенном авто, направляясь в прекрасную Франконию, к виноградникам – и новым приключениям…
Имение Эриха Верте располагалось на невысоких, пронизанных солнцем холмах, окружавших городок, известный как место паломничества. Поэтическая речка пересекала виноградную долину. На вершине гранитной скалы, возвышавшейся над городом, располагался большой монастырь с чудотворной иконой Богоматери.
Одним из первых мужчин, с которым Томас познакомился в городке, оказался монастырский аббат Вальдемар Лангауэр. Загорелый, с острым взглядом, белый, как лунь, этот пастор располагал к себе и внушал уважение.
Томаса познакомил с ним Эрих Верте. Между обоими мужчинами сразу же установился контакт. Вальдемар Лангауэр показал Томасу великолепную монастырскую библиотеку. Затем поделился своими заботами. Город переполнен беженцами, нуждавшимися в пище, одежде, пристанище, но где это взять? Не хватало всего. Улыбка осветила лицо аббата:
– В такие времена и познаются люди, господин Ливен. Иным удается возвыситься духом… И такой человек есть в нашем городке.
– В самом деле?
– Его зовут Герберт Ребхан. По профессии виноторговец. Раньше очень часто доводилось слышать о его весьма, скажем так, мирских поступках, вы понимаете… но с конца войны этого человека словно подменили! Не пропускает ни одного воскресного богослужения! Ни одно доброе дело не обходится без него! Тысячи, много тысяч марок он пожертвовал нам в пользу беженцев…
Такие слова о виноторговце и друге народа Герберте Ребхане Томас услышал впервые. В тот же день это имя прозвучало еще раз: в доме Эриха Верте, за ужином, приготовленным красивой, но очень худой и бледной женой бывшего офицера абвера. Верте сказал:
– Послушайте-ка, Ливен, тогда, в Париже, вы испекли для меня фантастический луковый пирог. Не приготовите ли вы его еще раз завтра? К нам придут гости.
– С удовольствием, – ответил Томас.
– Ожидаем нескольких друзей. Мы затянули с приглашением – непростительно после всего, что они для меня сделали. Особенно Герберт Ребхан.
Герберт Ребхан – снова он!
– Похоже, этот господин только и делает, что творит добрые дела, – заметил Томас.
– Попрошу без шуток! – Верте заговорил очень серьезно. – Без господина Ребхана, без начальника полиции Каттинга и без князя фон Велкова мне нужно было бы давно повеситься.
Томас спросил тихо и тревожно:
– Ваши дела так плохи, господин Верте?
– Плохи? Дела наши – извини за грубое слово, Луиза, – дерьмовые! Смотрите, у меня здесь виноградник и виноторговля. Производимое вино не пользуется спросом. А американцы не дают мне лицензию на импорт. Так что хороший бизнес, который мы делали раньше на иностранных винах, тоже лопнул…
Бастиан поскреб голову и сказал на своем немецком с французским прононсом:
– Я это не понять. Я думать, что в Германии нечего купить. А у вас хороший немецкий вино. Почему вы не можете его сбывать?
– Не знаю, этого я в самом деле не знаю…
15– Прежде чем начнем, – заговорил Герберт Ребхан, – давайте помолимся!
Он сложил розовые жирные ручки и склонил к подбородку розовое пухлое лицо со светлыми волосами, светлыми бровями и светлой бородкой. Вслед за ним склонили головы и молитвенно сложили руки начальник полиции Каттинг, князь фон Велков, Эрих Верте и его жена. Томас взглянул на Бастиана. После этого они последовали примеру других.
Князь фон Велков оказался старым, худым, высокомерным и молчаливым мужчиной с кожей цвета пергамента. Начальник полиции Вильгельм Каттинг походил на осторожного, корректного банковского служащего среднего звена. После молчаливой молитвы глазки друга народа Ребхана быстро обежали стол.
– Ах, луковый пирог! Какой деликатес! – и он потянулся за ним.
Тронутый желтизной князь жевал осторожно, затем он изрек:
– Великолепный пирог. Словно приготовлен моей матушкой. Поздравляю, многоуважаемая.
– Поздравлять следует господина Ливена, – ответила Луиза Верте. – Он его испек.
Томас вдруг почувствовал, как на него уставились три пары глаз – холодных, испытующих, враждебных. Начальник полиции, князь, филантроп Ребхан – все разглядывали его, словно три комиссара уголовной полиции арестованного преступника.
Собственный луковый пирог моментально показался Томасу безвкусным. Он механически жевал свою порцию. Этот господин Ребхан с каждой секундой нравился ему все меньше и меньше.
На своем тяжеловесном, с акцентом, немецком заговорил Бастиан:
– Вознесем хвалу за то, что есть на этом мире прелестная мадам Верте и это великолепное вино, которым я чокаюсь теперь за нее! Мсье!
Все подняли бокалы и выпили здравицу за покрасневшую Луизу Верте. Она ответила с легкой горечью:
– Это вино выросло по воле Божьей. И что, по той же Божьей воле мы не можем его продавать?
Елейно заговорил Ребхан:
– Это время испытаний, которые нам предстоит вынести, дорогая и уважаемая! Нам всем. А «Мои дела, думаете, идут по-другому? Разве и мое вино не остается нераспроданным?»
– Я говорю не о том, что не находит спроса наше вино, – сказала Луиза Верте. – А о том, что происходит с итальянским вином. Это же подлая спекуляция! Это же…
– Луиза, прошу тебя! – резко перебил ее Верте. Одновременно Томас Ливен заметил, как Ребхан, князь и начальник полиции обменялись взглядами. Томас быстро посмотрел на Бастиана. Тот тоже это заметил. Набирая луковый пирог на свою вилку, Томас спросил невинно:
– Итальянское вино, а что с ним?
И снова обменялись взглядами начальник полиции, князь и друг народа Ребхан. Томас подумал: «Мой старина Верте, он что, ослеп? И этих людей он считает своими друзьями? С такими я бы и на одном поле рядом не присел!»
Ребхан посмотрел на Томаса голубыми сияющими глазами и твердо ответил:
– Уже целый год Германия наводнена дешевыми итальянскими винами. Эти вина мешают торговле и разоряют нас всех. Поскольку каждый покупает, естественно, их, а не нашу продукцию. Откуда поступают эти вина? Никто не знает. Кто их импортирует? Никому не известно.
– Минуточку, – сказал Томас, – я думал, что лицензий на импорт иностранных вин никому не выдают – вы же мне вчера об этом рассказывали, господин Верте.
Тот горько рассмеялся:
– Да, говорил. Официально их и нет. Во Франкфурте находится американская комиссия. Она единственная, кто ведает импортными лицензиями. И на вино она их не выдает. Во всяком случае, считается, что не выдает.
– Она и в самом деле не выдает их, господин полковник, – елейно заговорил друг беженцев и образцовый христианин Ребхан. – Не станем же мы подозревать честных и неподкупных американских офицеров, не правда ли?
– Ни в коем случае! – испуганно сказал Верте. А Томас подумал: бедный парень, неужто ты позволил уложить себя на лопатки?
В эту ночь на одном из холмов, возвышавшихся над городком, состоялся такой разговор:
– Слушай-ка, Бастиан, старина, ведь тебя тоже тошнит от этого Ребхана?
– Меня так тошнит, как тебе и не снилось! Ну и эти два типа, скажу тебе…
– Бедный старина Верте… и эти субчики ссудили его деньгами… и этим гангстерам он еще чем-то обязан.
– Я должен спросить тебя кое о чем – можно?
– Давай, малыш, спрашивай!
– Если он не сбывает свое вино и не может получить импортную лицензию на иностранные вина, то почему тогда этому мсье Ребхану живется настолько припеваючи, что он легко жертвует обездоленным беженцам огромные суммы?
– Да, – ответил Томас Ливен, – об этом я тоже думал. Чтобы ответить на вопрос и, я надеюсь, помочь моему другу Верте, мне ненадолго придется съездить в Италию…
