Текст книги "Пятый угол"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)
Минутку!
Как говорится, гладко было на бумаге. Перед тем как депонировать платиновые слитки в Швейцарии, Томасу Ливену пришлось пережить несколько тяжелых часов в баталиях, но не с полицией, не с людьми Вильфора, нет, с Шанталь…
Она набросилась на него как фурия, стоило ему изложить свой план.
– В Швейцарию? А-а, понимаю… Хочешь слинять! Бросить меня здесь! Закрутить с другой! Думаешь, я не знаю, с кем? – на мгновение она замолчала, набирая, чтобы не задохнуться, побольше воздуха, и вновь закричала: – С этой оборванкой Ивонной! Я уже не первую неделю наблюдаю, как она увивается вокруг тебя, ха!
– Шанталь, ты сбрендила, э-э, сошла с ума. Клянусь тебе…
– Заткнись! Я-то не взглянула ни на одного мужчину, с тех самых пор как узнала тебя! А ты… а ты… ах, все мужики свиньи! Да еще к тому же с такой, как эта! С крашеной!
– Она не крашеная, дитя мое, – мягко сказал Томас.
– А-а-а-а-а! – теперь она набросилась на него, как дикая кошка. – Откуда ты знаешь, скотина, откуда тебе это известно?
Завязалась потасовка. Потом было примирение. Томасу понадобилась целая ночь, чтобы доказать Шанталь: блондинку Ивонну он никогда не любил и никогда не полюбит. К рассвету она все осознала, стала мягкой как воск и нежной, как массажистка в Гонконге. А после завтрака она отправилась добывать ему швейцарский паспорт…
17Говорят, Герман Геринг был жутко разочарован, когда во время своего первого посещения оккупированного Парижа, заглянув к всемирно известным ювелирам Картье и Ван Клеффу, он услышал от продавцов, что, к сожалению, они не могут обслужить такого именитого клиента, потому что владельцы перед приходом немцев переправили в Лондон все самые дорогие изделия.
То, что удалось ювелирам в Париже, сорвалось у их коллег в Антверпене и Брюсселе. Десятилетиями Брюссель и Антверпен считались международными центрами огранки драгоценных камней. Обнаруженные там алмазы и бриллианты после оккупации были частично скуплены немецкими властями или просто конфискованы. Особенно в тех случаях, когда их владельцами были евреи, что чаще всего и случалось.
Германский рейх нуждался в так называемых промышленных алмазах для военной индустрии – шлифовки коленчатых валов двигателей и обработки твердых металлов. Добывать эти ценные материалы был уполномочен полковник Фельтьен из ведомства по четырехлетнему планированию.
Он пытался «организовать» камешки и отходы от их обработки и в нейтральных странах вроде Швейцарии. Однако его немецкие скупщики по большей части были мздоимцами. Эти господа действовали по довольно простой схеме: в Бельгии они конфисковывали у евреев алмазы, однако полковнику Фельтьену перепадала только часть добычи или вообще ничего, ее переправляли с курьерами через оккупированную и неоккупированную Францию в Швейцарию. Здесь сырье предлагали другому немецкому уполномоченному, который приобретал его по максимально завышенным ценам. Первые коррумпированные закупщики, как говорится, лишь пофыркивали в кулаки.
Между сентябрем 1941 и январем 1942 года были перехвачены четыре таких курьера, с которых сняли заботу по доставке украденных или конфискованных камешков. Эти промышленные алмазы и бриллианты чуть позже оседали во вместительном стальном сейфе Национального банка в Цюрихе, арендованном самолично неким Ойгеном Вельтерли…
Со счета упомянутого швейцарского гражданина Ойгена Вельтерли 18 января 1942 года было переведено 300 тысяч швейцарских франков на лондонский счет организации «Воннемистер». Целью организации было: с помощью подкупа вызволять лиц, преследуемых по расовым или политическим мотивам в оккупированных Гитлером странах Европы, и переправлять их в безопасное место.
18В июле 1942 года Дант Вильфор по прозвищу Лысина пригласил в свою квартиру на улице Мазино, 4, в Марселе всех участников банды для проведения «генеральной ассамблеи».
– Господа, – обратился Дант Вильфор к соратникам, – с меня хватит. Я сыт по горло этой Шанталь. Дело с платиной они нам сорвали, а ведь мы были в шаге от цели. Год назад – облом с португальским бизнесом. А теперь еще история с декретами фалангистов!
Дело с декретами фалангистов началось просто и элегантно. Памятуя об уроках гениального португальского художника и фальсификатора Рейнальдо Перейры, Томас Ливен с помощью умельцев из старого квартала запустил крупномасштабное предприятие по подделке документов. Работы не прекращались ни днем ни ночью. Родственная контора Лысины попросту не выдержала конкуренции.
Подделки людей Шанталь Тесье были дешевле и выше качеством, к тому же и изготовлялись быстрее. В последнее время организация предлагала одну новинку всем интересующимся красным испанцам, в свое время вынужденным бежать от Франко и испытывавшим тоску по родине. Вместе с поддельными испанскими паспортами этим людям поставляли и дипломы с изъявлением благодарности, признательности, а также подтверждающие награды, которыми государство Франко отмечало их заслуги перед фалангистами. Это был абсолютный хит продаж лета 1942 года.
– Господа, – продолжал Дант Вильфор свое производственное совещание. – Одна Шанталь Тесье была сущим наказанием. Она все время оставляла нас с носом. Из-за нее мы несли сплошные убытки. А теперь еще и это дерьмо Пьер, или как он там называется, это уж слишком!
Одобрительный невнятный говор.
– Я вот что скажу: с Шанталь мы скоро разделаемся. За ней тоже много чего водится! Слышал, она любит парня. Что могло бы выбить ее из седла?
– Прикончить ее красавчика, – крикнул один.
– Ты рассуждаешь как законченный идиот, – рассвирепел Вильфор. – Убрать, прикончить. Это все, на что вы способны. Ну что же вы так? Для чего у нас связи с гестапо? Я выяснил, что одно из имен этого типа Юнебель. И некоего Юнебеля разыскивает гестапо. И можно будет заработать кучу денег, если мы… Продолжать?
Продолжение не требовалось.
Вечером 17 сентября 1942 года разыгралась сильная гроза. До этого Шанталь и Томас решили было сходить в кино. Но передумали и остались дома.
Они пили кальвадос, слушали пластинки, и Шанталь была на удивление ласковой, сентиментальной и мягкой.
– Что ты со мной сделал… – шептала она. – Порой я сама себя не узнаю…
– Шанталь, нам нужно уехать отсюда, – сказал Томас. – Плохие новости. Немцы вот-вот оккупируют Марсель.
– Мы отправимся в Швейцарию, – согласилась она. – Денег там у нас достаточно. Устроим себе роскошную жизнь.
– Да, милая, – сказал он и поцеловал ее.
Затем со слезами на глазах она зашептала:
– Ах, дорогой… Я счастлива, как никогда. Это не может длиться вечно, ничто не вечно, но хотя бы еще какое-то время, хотя бы еще немного…
Потом Шанталь проголодалась, ей захотелось винограда.
– Магазины закрыты, – рассуждал Томас. – Но на вокзале я, возможно, еще раздобуду виноград…
Он встал и оделся. Она запротестовала:
– В такую погоду – ты с ума сошел…
– Нет, нет, ты получишь свой виноград. Ты любишь его, а я люблю тебя.
Слезы вдруг снова выступили у нее на глазах. Маленьким кулачком она ударила по коленке и выкрикнула:
– Проклятье, как это глупо! Я плачу, потому что так люблю тебя…
– Я сейчас вернусь, – сказал Томас и быстро вышел. Он ошибся.
Ибо через двадцать минут, после того как он покинул дом на улице Кавалера Роз, чтобы купить виноград, Томас Ливен, он же Жан Леблан, он же Пьер Юнебель оказался в руках гестапо.
19«Странно, что я так привязался к Шанталь, – думал Томас. – Я уже не могу представить свою жизнь без нее. Ее эскапады, повадки хищницы, это желание полностью поработить мужчину – все это восхищает меня. Так же, как и ее мужество, ее чутье. И она не лжет. Или почти не лжет…»
Миновав безлюдную площадь Жюля Гэда, где асфальт блестел от дождя, Томас свернул в узкую улицу Бернара дю Буа. Здесь находился старомодный кинотеатр «Пенал», в который они с Шанталь частенько ходили.
Перед кинотеатром стоял черный «пежо», Томас не обратил на него внимания. Он шел дальше. За ним последовали две тени. Когда они поравнялись с черным «пежо», одна из них постучала в окошко автомобиля. В ответ на миг вспыхнули фары и снова потухли. С другого конца узкой, плохо освещенной улицы им навстречу двинулись две другие тени.
Томас не замечал их. Он не смотрел ни на тех, ни на других. Он был погружен в свои мысли… «Я должен спокойно поговорить с Шанталь. Мне известно из надежных источников: американские войска высадятся в Северной Африке еще в этом году. Нацисты несут все большие потери от французского движения Сопротивления, развернувшегося на юге. Вне всяких сомнений, немцы оккупируют все еще не занятую часть Франции. Так что нам с Шанталь нужно перебираться в Швейцарию, и как можно быстрее. В Швейцарии нет нацистов, нет войны. Мы будем жить в мире…»
Приближались две тени, что шли спереди. И еще две, что позади. Завелся мотор черного «пежо». Не включая фар, автомобиль двинулся со скоростью пешехода. А Томас Ливен по-прежнему ничего не замечал.
Бедный Томас! Он был человеком интеллигентным, справедливым и приветливым, симпатичным и всегда готовым прийти на помощь. Но он не был ни Олдом Шеттерхэндом [12]12
Непобедимый ковбой из многочисленных голливудских вестернов. – Примеч. пер.
[Закрыть], ни Наполеоном, ни Матой Хари в мужском исполнении, ни суперменом. Он не был одним из тех героев, о которых читаешь в книгах, – никогда не испытывающих страха, вечно одерживающих победы, бесконечно геройствующих героев из героев. Он был всего лишь вечно гонимым, вечно преследуемым человеком, которого никак не оставляют в покое, все время вынужденным стараться из любого скверного положения выходить с наименьшими потерями – как, впрочем, стараемся и все мы.
И потому он не заметил опасности, в которой оказался. Он не подумал ни о чем плохом, когда перед ним вдруг выросли двое мужчин. На них были дождевики. Это были французы. Один из них произнес:
– Добрый вечер, мсье. Не скажете, который час?
– Охотно, – ответил Томас. В одной руке он держал зонтик. Другой рукой достал свои любимые часы с боем из жилетного кармашка. Открыл крышку. В этот момент приблизились две тени, которые брели позади него.
– Сейчас ровно восемь часов и… – начал было Томас. В ответ последовал страшный удар в затылок.
Зонтик отлетел в сторону. Часы, которые, по счастью, висели на цепочке, выпали у него из рук. Со стоном он опустился на колени. Открыл рот, чтобы закричать. Перед его лицом взметнулась чья-то рука с огромным комом ваты. Вата залепила ему лицо. Едва он ощутил отвратительный сладковатый запах, как его затошнило. Все это было ему знакомо, нечто подобное он уже пережил в Лиссабоне. Тогда все обошлось. И в то время как сам он уже поплыл, его внутренний голос мгновенно подсказал: на этот раз не обойдется…
Затем он потерял сознание, и у его похитителей не оставалось более никаких трудностей, кроме чисто технических: запихнуть его на заднее сиденье «пежо». Проблема не сложнее, чем для грузчиков мебели.
20– Бастиан, эй, Бастиан, просыпайся наконец ленивая тварь! – кричал толстяк Маслина, хозяин ресторана «У папы», места посиделок нелегальных торговцев, за стеной которого жил верзила Бастиан Фабр.
Самый преданный соратник Шанталь со стоном разлепил глаза и перевалился на спину. Потом схватился за голову и прокряхтел:
– Ты что, спятил! Что это тебе вздумалось будить меня?
За несколько часов до этого он соревновался с хромым Франсуа, кто кого перепьет. И теперь, разбуженный среди ночи, он стонал:
– Я еще пьян. Мне так паршиво…
Маслина снова затряс его.
– С тобой хочет говорить Шанталь, по телефону, срочно! Пропал твой друг Пьер!
Через мгновение Бастиан был трезв как стеклышко. Он вскочил с постели. В красной домашней куртке – Бастиан носил только верхнюю часть пижамы – он ринулся в соседнюю комнату, влез в халат и шлепанцы. Затем поковылял в заведение Маслины, которое в этот поздний час было уже закрыто и огни погашены. Стулья составлены на столы. В телефонной будке висела трубка. Бастиан прижал ее к уху: «Шанталь…»
От ее голоса, полного страха и отчаяния, у него защемило сердце.
Еще ни разу на его памяти она не впадала в такую панику:
– Бастиан, – слава тебе господи – я – я больше не вынесу… Уже час я мечусь по всему городу… Совершенно без сил… О боже, Бастиан, пропал Пьер!
Бастиан смахнул пот со лба. Подошедшему Маслине он сказал:
– Принеси мне коньяк и свари кофе по-турецки… – затем в трубку: – Не торопись, рассказывай по порядку, Шанталь. Тебе нужно успокоиться…
Шанталь рассказала, что случилось. Было уже два часа ночи. Пьер покинул ее около восьми, пошел купить винограда.
Шанталь заплакала. Ее голос дрожал и срывался:
– Я была на вокзале. Во всех забегаловках. В порту. Я была – я была, ну, в этих домах… Подумала, может, он встретил кого-то из вас – и пустился в загул, как это иногда случается с мужчинами…
– Ты где сейчас?
– В «Брюлёр де Лу».
– Оставайся на месте. Я разбужу Копыто и остальных. Всех. Через полчаса мы у тебя.
Ее голос, тихий и слабый, с таким трудом пробивался к нему, словно шел с Луны:
– Бастиан, если – если с ним что-то случилось, я больше жить не захочу…
В эту ночь пятнадцать опытных бандитов прочесали город Марсель. Не было ни одного бара, куда бы они не заглянули, ни одной гостиницы, ни одной забегаловки, ни одного борделя. Они искали и искали, но не нашли никаких следов Пьера Юнебеля, своего друга и товарища. Забрезжил новый серый день. В восемь часов банда на время прекратила поиски пропавшего, Бастиан доставил Шанталь домой. Она безучастно позволила увести себя. Но, очутившись в своей квартире, она впала в страшную истерику. Даже такой крепкий мужчина, как Бастиан, не видел никакой иной возможности усмирить ее, кроме как тяжелым ударом кулака отправить в нокаут. Потом бросился к телефону и позвонил доктору Булю. Маленький стоматолог и специалист по изготовлению фальшивых золотых слитков прибыл незамедлительно. Когда он появился, Шанталь уже пришла в себя. Она лежала на кровати, ее зубы выбивали дробь, ноги тряслись. Доктор Буль сразу же распознал, что с ней. Он вколол ей снотворное. Когда он вытаскивал иглу, она сквозь слезы шепнула:
– Он был – он был единственным человеком в моей жизни, который ко мне хорошо относился, доктор…
Томас Ливен не находился. Не было обнаружено никаких его следов, хотя банда усилила свое ночное расследование. Здоровье Шанталь было настолько подорвано, что она оказалась надолго прикованной к постели.
28 октября положение изменилось. В «Сентре», одном из двух известных кафе в старой гавани, какой-то молодой парень напился уже к обеду, видимо, с тоски. Когда он набрался настолько, что перестал себя контролировать, то стал хвастать, что мог бы «много чего выложить об этом Юнебеле».
Случайно присутствовавший при этом член банды Шанталь поднял по тревоге Бастиана. Тот прихватил с собой хромого Франсуа. Вдвоем они поспешили в «Сентру», подсели к пьяному и, прикинувшись друзьями, поставили выпивку.
Парень проникся к ним лучшим чувством. Сказал, что зовут его Эмиль Малло и что он из Гренобля. Он бормотал:
– Надул он нас, этот скот, этот грязный… – ик – посулил нам двадцать тысяч…
– За что? – спросил Бастиан, подвигая Малло новую рюмку шнапса.
– За то, что мы затолкаем в «пежо» этого Юнебеля… А получили всего десять…
– Кто это вас так надул, приятель? – спросил Бастиан, дружески приобнимая пьяного.
Но тот вдруг сузил глаза:
– А вам-то что до этого?
Бастиан и Франсуа обменялись взглядами. Бастиан произнес:
– Я так просто спросил, Эмиль. Ничего такого. Давай лучше еще махнем…
Человека из Гренобля они накачали под завязку. Когда тот сполз под стол, они его подняли, положили его руки себе на плечи и потащили к Шанталь. Она все еще лежала в постели с температурой и выглядела неважно. Бастиан и Франсуа бросили пьяного на кушетку в гостиной и направились в спальню к Шанталь. Рассказали ей обо всем. Бастиан добавил:
– Как только он придет в себя, предоставь его мне. Через десять минут мальчик заговорит.
Шанталь покачала головой. И сказала то, что Томас однажды внушил ей:
– Кулак не всегда является истиной в последней инстанции. Наличные – вот истина в последней инстанции.
– Что?
– Парень обозлен, что ему недоплатили. Так что дадим ему денег. Вперед, тащи сюда доктора Буля. Пусть сделает парню укол, чтобы он очухался.
21Явился стоматолог. Час спустя Эмиль Малло из Гренобля пришел в себя. Он сидел в кресле возле Шанталь. Рядом стояли Бастиан и Франсуа. Шанталь лежала в постели, обмахиваясь широким веером из ассигнаций. Малло из Гренобля рассказывал сиплым голосом:
– Они – они повезли его на север. Прямо ночью. В Шалосюрсон на демаркационной линии. А потом его гестапо… Не надо! – пронзительно вскричал он, так как Бастиан вздернул его на воздух и ударил в лицо.
– Бастиан! – крикнула Шанталь, мертвенная бледность покрывала ее лицо, на котором жили одни только глаза, лихорадочно блестевшие. – Оставь его… Я хочу знать, кто стоит за всем этим свинством.
И она крикнула Малло:
– Кто?
Малло заскулил:
– Лы… Лысина.
– Дант Вильфор?
– Да, он поручил нам… Этот Юнебель был для него чересчур опасен… Он хотел избавиться от него… – Малло набрал в грудь воздуха. – Вы ведь в последнее время здорово надули Лысину, верно? Так это его месть…
По лицу Шанталь потекли слезы. Она дважды сглотнула, прежде чем смогла снова заговорить. После этого в ее голосе снова зазвучали металл, угроза, привычка повелевать:
– Забирай деньги, Малло. Убирайся! Но передай Лысине: ему крышка. С этой минуты никакой пощады. За то, что он сделал, я убью его. Собственноручно. Как только снова смогу встать. Пускай заползает в любую нору, скрывается, где хочет. Клянусь, я его отыщу. И прикончу.
Шанталь не бросала слов на ветер. Однако обрушившиеся одно за другим события заставили ее организацию решать другие задачи.
8 ноября 1942 года военный департамент Соединенных Штатов объявил:
«Американские и британские сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы под покровом темноты приступили к операции по высадке в многочисленных районах побережья Французской Северной Африки. Главнокомандующим союзных сил назначен генерал-лейтенант Эйзенхауэр».
А 11 ноября последовало сообщение верховного командования вермахта:
«Сегодня утром немецкие войска перешли демаркационную линию на юге неоккупированной Франции для защиты французской территории от предстоящей англо-американской десантной операции. Передвижение немецких войск происходит планомерно»…
Глава третья
1Центральная тюрьма «Фрэн» находилась в восемнадцати километрах от Парижа. Высокие стены окружали грязное средневековое строение, состоявшее из трех главных корпусов и множества флигелей. В первом корпусе содержались заключенные немцы – политические и дезертиры. Во втором сидели французские и немецкие борцы Сопротивления. В третьем – одни французы. Тюрьму возглавлял немецкий капитан запаса. Персонал был пестрым: охраняли и французы, и немцы – почти все старые унтер-офицеры из Баварии, Саксонии и Тюрингии.
Во флигеле С первого корпуса, зарезервированном для парижского отдела СД, охрану несли исключительно немцы. В камерах-одиночках денно и нощно горел электрический свет. Здешних заключенных никогда не выводили на прогулки во двор. Гестапо изобрело нехитрый метод, как сделать своих узников недосягаемыми для любой, самой высокой инстанции: они попросту не значились ни в каких списках. Мертвые души…
Утро 12 ноября. Молодой узколицый мужчина с умными темными глазами сидел на нарах в камере шестьдесят семь крыла С. Выглядел Томас Ливен отвратительно. Серая кожа, впалые щеки. Старая арестантская роба болталась на нем, как на вешалке. Томас страдал от холода: камеры не отапливались.
Более семи недель он провел в этой отвратительной вонючей дыре. В ночь с 17 на 18 сентября похитители передали его двум агентам гестапо, доставившим его во «Фрэн». И с тех пор он все ждал, что кто-то придет и отведет его на допрос. Тщетно. Он чувствовал, что выдержка покидает его.
Томас попробовал наладить контакт с немецкими охранниками – напрасный труд. Пустив в ход обаяние и подкуп, он попытался улучшить рацион – ничего не вышло. День за днем он получал жидкий суп с капустой. Он пытался втайне переслать весточку Шанталь. Пустой номер.
Почему они, наконец, не придут и не поставят его к стенке? Они являлись каждое утро в четыре часа и уводили мужчин из камер, слышались стук сапог, команды, отчаянные крики и плач жертв. И выстрелы, если узников расстреливали. И тишина, если их вешали. Чаще всего была тишина.
Внезапно Томас вскочил. Услышал раздавшийся топот сапог. Дверь распахнулась. Появился немецкий фельдфебель в сопровождении двух гигантов в форме СД.
– Юнебель?
– Так точно.
– На допрос!
«Дождался», – подумал Томас… Его заковали в наручники и вывели во двор, где стоял громадный арестантский автобус без окон. Охранник из СД втолкнул Томаса в узкий темный проход, тянувшийся вдоль крошечных камер, в которых можно было сидеть только скрючившись, и запихнул в одну из них. Остальные, судя по звукам, тоже не пустовали. Пахло потом и страхом. Автобус потащился по улице, ныряя в колдобины на каждом шагу. Переезд длился полчаса. Потом машина остановилась. Томас слышал голоса, шаги, ругань. Дверь его клетки раскрылась: «На выход!»
Пошатываясь, Томас последовал за человеком из СД, от слабости его мутило. Он тут же узнал место: фешенебельное авеню Фош в Париже. Томас знал, что множество здешних домов было конфисковано СД. Охранник провел Томаса через холл дома номер восемьдесят четыре в бывшую библиотеку, приспособленную под кабинет. Там находились двое мужчин, оба в форме. Один был коренастый, краснолицый, оживленный, другой – бледный и болезненный. Один – штурмбанфюрер Вальтер Айхер, другой – его адъютант Фриц Винтер. Томас молча стоял перед ними. Сопровождающий доложил и удалился. На скверном французском штурмбанфюрер пролаял:
– Ну, Юнебель, как насчет коньяка?
Томаса подташнивало. Однако он ответил:
– Нет, благодарю; к сожалению, в моем желудке нет необходимой прокладки.
Штурмбанфюрер Айхер не совсем понял, что сказал Томас по-французски. Адъютант перевел. Айхер расхохотался. Тонкогубый Винтер добавил:
– Думаю, что с этим господином мы можем беседовать и по-немецки, не так ли?
Входя в комнату, Томас заметил на столике папку с надписью «Юнебель». Отрицать не имело смысла.
– Да, я говорю по-немецки.
– Ну, прекрасно, прекрасно. Уж не соотечественник ли вы? – штурмбанфюрер шутливо погрозил пальцем. – А? Шельмец! Ну говорите же! – И он выпустил облако сигарного дыма в лицо Томасу. Томас молчал. Штурмбанфюрер посерьезнел.
– Видите ли, господин Юнебель или как вас там – вы, возможно, думаете, что нам доставляет удовольствие держать вас взаперти и допрашивать. Вам уже, вероятно, порассказали о нас, извергах, не так ли? Могу заверить: наша трудная служба не доставляет нам удовольствия. Немцы, господин Юнебель, для этого не созданы, – Айхер скорбно кивнул. – Но что поделаешь, долг перед нацией требует. Мы поклялись в верности фюреру. После окончательной победы нам придется взять на себя управление всеми народами на земле. Подобные вещи нужно заранее готовить. Здесь потребуется каждый.
– И вы тоже, – бросил адъютант Винтер.
– Как, простите?
– Вы же нас надули, Юнебель. В Марселе. С золотом, драгоценностями и валютой, – штурмбанфюрер гортанно рассмеялся. – Не отрицайте, мы все знаем. Должен сказать, проделали вы это ловко. Умный мальчик.
– А раз умный, то вы нам сейчас расскажете, как ваше настоящее имя и куда делись ценности Де Лессепа и Бержье, – тихо произнес Винтер.
– И кто с вами работал, – сказал Айхер, – об этом, разумеется, тоже. Мы уже оккупировали Марсель. И можем тут же оприходовать ваших коллег.
Томас молчал.
– Ну так что? – спросил Айхер.
Томас помотал головой. Именно так он себе все и представлял.
– Не хотите говорить?
– Нет.
– У нас тут все становятся разговорчивыми! – в мгновение ока добродушная ухмылка слетела с лица Айхера, голос стал хриплым. – Вы, дерьмо, ничтожество! Я и так слишком долго беседовал с вами! – он поднялся, размял ноги, швырнул сигару в камин и сказал Винтеру: – Довольно. Займитесь им.
Винтер повел Томаса в жарко натопленный подвал и вызвал двух людей в штатском. Те привязали Томаса к котлу парового отопления и занялись им. Так продолжалось три дня. Поездка на автобусе из «Фрэна» в Париж. Допрос. Подвал. Обратный путь в неотапливаемую камеру.
В первый раз они совершили ошибку, перестарались, лупили его быстро и слишком жестоко. Томас потерял сознание. В следующий раз они эту ошибку не повторили. И в третий раз тоже. После третьего раза Томас лишился двух зубов, тело во многих местах кровоточило. После третьего раза его на две недели направили в больницу «Фрэна». Затем все повторилось.
Когда автобус без окон в очередной раз доставил его в Париж 12 декабря, Томас Ливен был уже на пределе сил. Он не мог больше переносить истязаний. Он думал: «Выпрыгну из окна. Айхер теперь постоянно допрашивает меня на четвертом этаже. Да, выпрыгну из окна. Если повезет, разобьюсь насмерть. Ах, Шанталь, ах, Бастиан, каким счастьем было бы повидать вас…»
Около десяти утра 12 декабря 1942 года Томаса Ливена привели в кабинет господина Айхера. Рядом с штурмбанфюрером находился мужчина, которого Томас никогда раньше не видел: высокого роста, худой, седой. На нем была форма полковника германского вермахта с множеством орденских планок, а под мышкой – внушительное досье, на котором Томас смог разобрать слово «Гекадос». Айхер выглядел сердитым.
– Вот этот человек, господин полковник, – сказал он мрачно и закашлялся.
– Я его забираю, – сказал многократно награжденный полковник.
– Поскольку речь идет о «Гекадос», воспрепятствовать я вам не могу, господин полковник. Пожалуйста, распишитесь в получении.
Все окружающее завертелось вокруг Томаса – помещение, люди. Шатаясь, он стоял в своей жалкой робе арестанта. Перехватывало горло, он ловил ртом воздух, в памяти всплыло высказывание философа Бертрана Рассела: «В нашем столетии происходит только то, что невозможно предвидеть»…
