Текст книги "Я признаюсь во всём"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

17

– Я буду молиться за тебя, – сказала Маргарет.

Было семь часов вечера, она сидела на моей кровати. Медсестра сказала, что в полвосьмого она должна уйти. Потом мне дадут снотворное.

– Я буду молиться за тебя, и все будет хорошо. Это совсем не больно, доктор Вогт мне это твердо обещал. И я уверена, они не будут тебя оперировать.

– Я тоже в это верю, Маргарет.

– Опухоль совсем безобидная. Доктор Вогт сказал, что мы просто не поверим, если узнаем, как много существует безобидных новообразований.

– Да, мне он тоже сказал об этом.

– А если они не злокачественные, их можно уничтожить облучением.

– Да.

– Рентгеновским облучением. Они очень успешно здесь лечат.

– Да, я слышал.

– Ты же знаешь, у меня есть шестое чувство, дорогой, правда?

– Да.

– И я чувствую: они не будут тебя оперировать.

– Было бы здорово.

– Конечно не будут! Только две маленькие дырочки, и все.

– И лысый.

– Да, и лысый! – Она улыбнулась: – Мне даже любопытно, как ты будешь выглядеть.

– А мне нет.

– Они побреют тебе весь череп?

– Да.

– Смешно. А зачем?

– На случай, если меня надо будет сразу оперировать, – сказал я. – Тогда им будет нужно место.

Маргарет кивнула. Она выглядела очень утомленной, нижняя губа у нее слегка дрожала.

– Как глупо, что я забыла об этом.

– Маргарет, – сказал я – в правом ящике моего письменного стола лежит завещание.

Она вскочила:

– Ради бога, не говори об этом!

– Нет, я должен, – сказал я. – Это завещание, которое я составил, когда началась война. Все, что у меня есть, принадлежит тебе.

Неожиданно она расплакалась:

– Дорогой, ну пожалуйста!..

– Ну-ну, – сказал я. – В конце концов, все возможно, ведь так?

Она схватила меня за руку:

– Нет, это невозможно! Это исключено – даже если они будут тебя оперировать! Вогт – крупный специалист! Такие операции – его конек! Он сделал их уже несколько сотен! Он лучший специалист в Германии!

– Да, – сказал я.

– Я… я уверена – все будет хорошо! Я знаю это! И я… я надеюсь, Рой, что после всего этого ты не только будешь здоровым, но и что мы оба, что ты и я… что мы начнем новую жизнь… – Ее лицо оказалось рядом с моим на подушке, она все еще продолжала плакать. – Ты веришь в это?

Нет, я в это не верил, но сказал:

– Да, Маргарет!

– Я часто была несправедлива к тебе, я делала тебе больно, я знаю. Все будет по-другому, Рой, когда ты отсюда выйдешь, я обещаю…

– Да, Маргарет. – Подушка становилась мокрой.

– Все будет по-другому… и ты, Рой, мы же все еще любим друг друга, ведь так! Я люблю тебя, это я знаю. И ты ведь все еще любишь меня, да?

Я кивнул.

– Скажи, что ты меня еще любишь, Рой!

– Я люблю тебя, Маргарет, – сказал я, хотя не любил ее больше. Она лежала на моей руке, мне было тяжело.

– Мы уедем из этого города, Рой. Здесь у нас не было счастья. Мы поедем домой. Дома все будет хорошо. Возможно, мы никогда больше не вернемся в Европу.

– Возможно.

– Европа не подходит нам, Рой. Все было как в том фильме.

– Да, похоже.

– Но у нас все кончится по-другому, да?

– Да, – сказал я. У меня все уже закончилось, давно. И у нее тоже. Только она не хотела этого признавать.

– Поцелуй меня, – неожиданно сказала она.

Я поцеловал ее, чувствуя хорошо знакомый запах: зубной пасты «Пепсодент», духов «Шанель № 5» и мыла «Палмолив».

– Спасибо тебя, Рой, – сказала она.

– За что?

– За все. За все годы. За каждый день.

– Я тоже благодарен тебе.

Вошла медсестра:

– Вам надо идти, миссис Чендлер.

– Да. – Она поднялась и поправила костюм. Ее глаза покраснели от слез, но она героически улыбнулась и отступила в сторону, чтобы пропустить медсестру, которая принесла мне порошок. При этом она быстро припудрила лицо.

– Пока! – Она еще раз поцеловала меня.

– До свидания! – сказал я и пожал ей руку.

– Когда ты выйдешь из наркоза, я буду сидеть на твоей кровати.

– Мило, – сказал я.

– Спи спокойно.

– Конечно.

– И помни о моем шестом чувстве.

– Я помню, Маргарет.

– Я больше не буду звонить.

– Да, так будет лучше. Я буду спать.

– А я буду молиться за тебя.

– Да.

– Будь здоров, Рой, – прошептала она. Слезы опять покатились у нее из глаз, она поспешила к двери. В дверях она повернулась и улыбнулась мне, лицо ее было мокрым.

– Спокойной ночи, Маргарет, – сказал я.

Она всхлипнула и выбежала из комнаты. Медсестра открыла окно и взбила мне подушку.

– Завтра вечером все уже будет в порядке, – сказала она и успокаивающе улыбнулась.

– Да, спасибо.

– Вам еще что-нибудь надо?

– Нет, спасибо.

– Спите спокойно, мистер Чендлер. Она ушла.

Я выключил свет и лежал в темноте. На потолке шевелились тени от листвы. Лаяла собака. Потом наступила тишина. Я попытался думать о завтрашнем дне, но чувствовал себя очень слабым. Медсестра дала мне сильное снотворное. Постель была мягкая и теплая, веки тяжелели. Может, позвонить Иоланте? Я размышлял. С каждой минутой возможность что-либо соображать таяла, позвонить становилось большой физической проблемой. У меня было чувство, что от слабости я не смогу поднять руку. У меня не было сил. Все стало безразличным.

Когда я почти уснул, зазвонил телефон.

Я вскочил и поискал рукой трубку. Когда я ее наконец нашел, я приложил ее к уху и опять опустился на подушку. Это была Иоланта.

– Меня не хотели с тобой соединять. – Ее голос звучал глухо и как будто издалека. – Но я настояла.

– Да, Иоланта, – медленно сказал я.

– Ты уже спал?

– Мне дали снотворное.

Тишина.

– Ты не позвонил, – сказала она.

– Да.

Опять тишина.

– Ну ничего, – сказала она.

– Иоланта…

Я мог говорить только отдельными словами, я лежал на трубке, мне казалось, я не смог бы ее удержать.

– Да?

– Они будут оперировать меня. Завтра.

– Да.

– Мне жаль, что я не позвонил.

– Ничего страшного.

Долгая тишина.

– Ты еще здесь? – спросила она.

– Да.

– Всего хорошего, Джимми.

– Спасибо.

– Больше мне нечего сказать.

– Я знаю.

В трубке что-то шуршало. Мы молчали.

– Иоланта, у тебя есть дома виски?

– Да.

– Выпей глоток.

– Хорошо, Джимми. – Через мгновение она спросила: – Ты думаешь об этом?

– Да, – сказал я. Я действительно думал об этом.

– О нашем последнем…

– Да, – сказал я.

– И ты мне позвонишь – потом?

– Да.

Опять тишина.

Потом:

– Ты не рассердишься, если я сейчас положу трубку?

– Нет, – сказал я. – Спокойной ночи. Не забудь про виски.

– И думай об этом.

– Да.

Потом она сказала:

– Если… если все будет плохо, Джимми, я убью себя вероналом. А об этом я тоже думаю. Это так мило, что мы оба об этом думаем, да?

– Да, – сказал я, – это мило.

18

День начался для меня в шесть часов утра.

Поесть мне не дали, зато меня посетил парикмахер. Он быстро и уверенно выполнил свою работу. Сначала он состриг мне волосы ножницами, потом стриг электрической машинкой, а после намылил мне голову и побрил ее. Он считал, что должен беседовать со мной, и рассказывал о своих детях.

Их было трое, два мальчика и одна девочка. Мальчики были здоровыми, а девочка все время болела. Он очень волновался за нее. Его звали Кафанке, он был из Берлина, но уехал оттуда из-за бомбежек. В 1945 году он приехал в Мюнхен. Это был очень милый парикмахер. В полседьмого он закончил работу.

– Желаю счастья, мистер Чендлер, – вежливо сказал он, прощаясь. После него пришла доктор Ройтер.

Она прекрасно выглядела, просто вызывающе – хорошо выспавшаяся и ухоженная. Она принесла шприц для инъекций и попросила меня оголить правое бедро. Я снял пижамные брюки. Она вонзила иглу.

– Так, – довольно сказала она.

– Что вы мне вкололи?

– Успокоительное, – сказала она. – Попозже вам сделают еще один укол.

– Зачем?

– Чтобы вы хорошо себя чувствовали, мистер Чендлер. Вот увидите, средство чудесным образом вас успокоит.

– Я не волнуюсь.

– Да, я вижу, – сказала она и улыбнулась. – У вас есть какие-нибудь пожелания?

– Я хочу посмотреть на себя в зеркало.

– Лучше не надо, – засмеялась она.

– Вы должны исполнить последнюю волю приговоренного, – настаивал я.

– Хорошо, – сказала она и достала зеркальце из шкафа. Она держала его передо мной, а я рассматривал себя. Я выглядел ужасно. Кожа головы покраснела, были видны следы от нескольких срезанных прыщей. Кости черепа рельефно выступали.

– Спасибо, – сказал я.

– Я вас предупреждала! – Она опять рассмеялась, положила зеркальце на место и ушла.

Я впадал в полусонное состояние. Все звуки стирались, мне опять было все безразлично. Я потерял ощущение времени, мне казалось, прошло минут пять, когда пришла медсестра. Оказалось, прошло уже полчаса.

После второй инъекции я погрузился в легкую дремоту. Несколько раз приходила и уходила доктор Ройтер. Я видел ее через полузакрытые глаза, слышал, когда она разговаривала со мной, я делал, что она говорила, но потом сразу же забывал ее слова. У меня были пожелания относительно удовлетворения определенных потребностей, но я еще не дошел до того, чтобы их озвучить.

– Госпожа доктор, – услышал я себя, – есть еще кое-что, о чем я хочу попросить. Речь идет о моей фирме. Надо… – Но на этом отрезке моей речи я потерял голос, способность концентрироваться исчезла, мои мысли путешествовали легко и свободно. Я забыл, что хотел сказать. Нет, я еще знал это. А потом уже не знал. И вообще это было не так важно. Не было ничего очень важного. И все казалось достаточно приятным…

Пришел огромный парень в белом халате и вкатил в палату операционную тележку. Он подошел ко мне, поднял меня из кровати как маленького ребенка, положил на тележку, накрыл простыней и повез к выходу. Я был невыразимо далеко от всего, но мог воспринимать все, что было вокруг меня, – голоса и лица, двери, окна, грузовой лифт.

Мы доехали до предоперационной, которая находилась вверху под крышей. Здесь великан оставил меня одного. Рядом разговаривали несколько человек. Инъекция уже действовала во всю свою силу. Я слышал голоса, но не понимал слов, я уже не знал, что они обозначают. Казалось, время безмерно расширяется, минуты превращались в часы. Почему ничего не происходило? Почему ко мне никто не подходит? Почему, наконец, меня не забирают? Но вскоре меня забрали, великан и медсестра. Они ввезли меня в операционную. Огромные окна операционной были затемнены, горели сильные лампы. Они подняли меня с тележки и положили на операционный стол под светящимся серебряным шаром. Надо мной склонились незнакомые лица. Они действительно были мне незнакомы? Неожиданно мне показалось, я узнал доктора Вогта.

– Как вы себя чувствуете? – спросило лицо, которое напомнило мне Вогта. Оно плавало в молочном свете блестящего купола.

– Хорошо, спасибо, – сказал я, но я уже не слышал собственного голоса. Лицо уплыло.

Медсестра закрепила мои руки. Теперь я не мог больше шевелиться. В следующее мгновение у меня зачесался нос. Он чесался невыносимо, я пытался подавить раздражение, но мне это не удавалось. Нос чесался все сильнее.

– Нос, – сказал я.

– Что? – спросила медсестра.

– Почешите его, пожалуйста.

Она выполнила мою просьбу.

Со всех сторон подошли люди в белом и посмотрели на меня.

– Пожалуй, начнем, – сказал один из них.

Забряцали инструменты. Что-то зажужжало.

Невидимые руки коснулись моего голого черепа. Нет, думал я, нет же! Я же еще в сознании, я же все вижу и чувствую. Как вы можете начинать, если я все чувствую?

У меня опять зачесался нос.

Может, через час я умру, подумал я. Может, я вижу этот зал в последний раз. Может, в этот момент заканчивается моя жизнь …

На лицах были маски. Кто-то провел холодным предметом по моей голове. Если я умру, подумал я, я ничего не оставлю после себя. Ни печали, ни друга, ничего прекрасного, никаких достижений, никаких воспоминаний. Никакой ненависти. И никакой любви. Никакого примера. Ничего. Если порассуждать, моя жизнь не была красивой. Или все же… Иногда она была прекрасной. Несколько часов. Я попытался вспомнить какой-нибудь из таких часов. Но мне ничего не приходило в голову.

Нос опять начал чесаться.

– Пожалуйста, сестра, – пробормотал я. Она почесала меня левой рукой. А правой воткнула мне иглу в предплечье. Это было последнее, что я помню. В следующий момент свет погас, голоса стихли, и я провалился в шахту глубокого темного колодца.

19

На дне колодца стало опять светло.

Он был похож на задворки. Здания вокруг представляли собой руины, окна – темные дыры. Было холодно, небо было серым. Здесь валялись рухлядь и мусор всех видов, множество отходов и нечистот. Под голым каштаном стояла скамейка. На скамейке сидела Иоланта. Я увидел ее сразу же, как вошел во двор, и подошел к ней.

– Извини, я опоздал.

– Ничего, – ответила она, – я жду всего два года.

На ней была длинная светлая одежда, похожая на роскошную ночную сорочку. Она встала и пошла по пустынному двору.

– Нам надо торопиться, – сказала она, – поезд скоро отходит. Через мгновение она добавила: – Он последний.

Мы быстро пошли вперед, хотя земля была очень неровной. Казалось, наши ноги почти не касаются ее, мы парили над ней, как в полете. Мы покинули двор и вошли через низкий грязный коридор внутрь руин.

– Смотри, – сказала Иоланта. Она показала рукой в угол бывшей ванной комнаты. Там сидели две большие розовые крысы и серьезно смотрели на нас.

– Они тоже хотели уехать, – сказала Иоланта. – Но им не дали визу.

– Нужна виза?

– Это ввели несколько дней назад, – сказала она и кивнула крысам.

– Желаем счастья! – крикнула одна крыса.

– Спасибо, – сказала Иоланта.

Мы вышли на улицу. Это была пустая выжженная улица. Мертвые дома как призраки обрамляли ее с обеих сторон. Под полуразрушенными арками ворот в плетеных креслах сидели люди, все выглядело так, как будто был конец рабочего дня. Все люди на этой улице были в летней одежде. И все они были мертвы. Их провалившиеся глаза смотрели в пустоту. Иоланта здоровалась с ними, когда мы проходили мимо. Мертвецы не двигались. Но Иоланта продолжала сердечно их приветствовать.

– Они имеют большое влияние, – объяснила она мне.

– Где?

– В правлении вокзала, – сказала она и потащила меня дальше. Ее белое платье обвевалось вокруг нее. Поднялся сильный ветер, начался мелкий дождь.

Вокзал, до которого мы, немного поплутав, дошли, тоже был сожжен. Перед временными кассами стояли длинные очереди. Я хотел тоже встать в очередь, но Иоланта потащила меня дальше. Мы быстро обошли вокруг вокзала и подошли к маленькой деревянной двери, в которую Иоланта постучала. Открыл великан в белом халате. Похоже, он знал Иоланту, потому что кивнул и впустил нас в зал ожидания третьего класса. Он закрыл за нами дверь, схватил Иоланту и одним движением сорвал с нее платье. Под платьем на ней ничего не было. Он поцеловал ее. Я стоял рядом и не двигался. Поцелуй длился долго. Снаружи на платформе заревел локомотив. Великан отпустил Иоланту.

– Пойдемте, – сказал он. Он провел нас через зал ожидания в кабинет, где стоял большой письменный стол. Иоланта, как была, голая, и я, в обычном костюме, встали перед столом. За столом сидел профессор Вогт. На нем был плащ с поднятым воротником, он кивнул нам.

– Доброе утро, что вы желаете? – Он нас не знал. Великан что-то сказал ему на ухо. Лицо Вогта изобразило удивление.

– Ах так, – протяжно сказал он.

– Да, – сказала Иоланта и кивнула.

– А чем вы обоснуете свою заявку?

Речь шла о заявке на визу, неожиданно вспомнил я. Великан обещал свое посредничество, когда Иоланта ему отдалась. Иоланта советовалась со мной, что ей делать. Я сказал что-то про самоотречение. Она отдалась великану. И за это он содействует нам.

Вогт качал головой, смотрел на нас и ждал ответа, которого не было. Он продолжил:

– Вы должны обосновать свою заявку. Таково предписание.

– Мы хотим уехать, – сказала Иоланта.

– Этого недостаточно, – сказал Вогт.

– Мы не можем больше жить в этом городе, – сказал я.

– Этого недостаточно, – сказал Вогт. Великан считал, что должен что-то сделать для нас, он опять пошептался с Вогтом. Тот пожал плечами и посмотрел на нас. – Когда вы умерли? – спросил он.

– Уже давно, – ответил я.

– Назовите точную дату.

– Седьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, – сказала Иоланта. Она заметила, что взгляд Вогта остановился на ней, и прикрыла грудь руками. Вогт кашлянул и отвел взгляд.

– Тогда вы здесь уже давно.

– Мы относимся к тем, кто здесь дольше всех, – сказал я. – И это не наша вина, что мы умерли.

– Я всего лишь маленький чиновник, – пробормотал он. – Я не разбираюсь, где чья вина. Я просто не могу выдать виз больше, чем мест в поезде.

– А есть еще места в поезде?

– Да, – сказал он, – но не для вас.

– А для кого же?

– Для детей. Здесь много детей. Сначала уедут они. Они не переносят этот климат.

– Возможно, господа могли бы ехать в спальном вагоне, – сказал великан. Он впервые заговорил громко и при этом печально и безнадежно смотрел на Иоланту, как будто хотел попросить прощения за то, что не может нам помочь.

– Но тогда должно быть исполнено определенное условие, – сказал Вогт.

– Какое?

– Положительный ответ на один вопрос.

– На какой?

Вогт вздохнул и встал. Он отошел к окну и посмотрел на платформу, где стоял поезд. Затем он повернулся и посмотрел на меня.

– Вы, – спросил он, – вы любите эту женщину?

– Нет, – сказал я, – я никого не люблю.

Вогт кивнул и повернулся к Иоланте:

– А вы любите этого мужчину?

Иоланта покачала головой.

– Нет, – спокойно сказала она, – я его не люблю. Она повернулась ко мне и улыбнулась.

– Поцелуй меня, дорогой, – тихо попросила она.

Я поцеловал ее.

Вогт вернулся к письменному столу.

– На вопрос был дан отрицательный ответ, – сказал он. – Я не могу дать вам визу.

Мы стояли перед ним и молчали. Потом заревела сирена паровоза.

– Позвольте мне напомнить об особом предписании, – сказал великан Вогту. Его голос был просящим и смиренным. Лицо Вогта стало печальным. Он встал, сделал неопределенный жест рукой и позвал меня кивком головы:

– Пойдемте со мной.

– Я?

– Да, вы, – нетерпеливо сказал он.

Я посмотрел на Иоланту, она отпустила мою руку.

– Оставайтесь здесь, – сказал великан Иоланте.

Я последовал за Вогтом на грязный перрон. Вдоль поезда быстро шли люди, которые продавали освежающие напитки. На них были газовые маски.

– Особое предписание, – сказал мне Вогт, закрыв за собой дверь своего кабинета, – позволяет мне разрешить одному из вас уехать. Но вы сами должны решить, кто это будет. Вы или женщина. Ехать может только один. Другой останется здесь.

– Поеду я, – сразу сказал я.

– Хорошо, – сказал он, – вот ваш паспорт. – Он протянул мне паспорт. – Идите. И не оборачивайтесь. В спальном вагоне за локомотивом одно купе забронировано для вас.

– Спасибо, – сказал я, но он уже исчез.

Я пошел вдоль длинного перрона к спальному вагону. Около него стоял проводник, который поприветствовал меня.

– Пожалуйста, господин, – сказал он и провел меня в вагон. Вагон не был переполнен. В коридоре никого не было видно.

– Сюда, – сказал проводник и открыл дверь. – Надеюсь, никто не помешает вам в вашем путешествии, господин.

Я вошел. Обе постели были уже заправлены, и на верхней лежала Иоланта.

– Добрый вечер, – сказала она. Она курила и не смотрела на меня.

– Добрый вечер. – Я закрыл дверь. – Они тебя тоже спросили?

– Да, – сказала Иоланта.

– И?

– Я предала тебя.

– Я тоже предал тебя.

– Один предал другого. Поэтому мы оба здесь.

– Но только один может ехать, – испуганно сказал я. В этот момент постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел контролер:

– Паспорта, пожалуйста!

– Послушайте, – взволнованно начал я, – ехать может только один из нас…

Он посмотрел паспорта, взял их себе и вернул мне чужой паспорт. – Здесь, в этом поезде, только один.

– Но…

– Я надеюсь, вы предали друг друга? – недоверчиво осведомился он.

– Конечно, – сказал я.

– Тогда все в порядке, – сказал он. – Вы один.

С этими словами он закрыл дверь.

Я стоял и смотрел на Иоланту. Потом я открыл паспорт. В нем были только пустые страницы и не было никакого имени.

– Иди спать, – сказала Иоланта. Неожиданно у нее не стало лица.

Я медленно разделся. Потом я почувствовал, что поезд пришел в движение. Я погасил свет и лег на нижнюю постель.

– Иоланта?

– Да?

– Когда мы прибываем?

– Не знаю, – ответил ее голос.

Колеса вагона ритмично стучали. Мы ехали очень быстро.

20

Я чувствовал жажду.

Губы горели, язык с трудом ворочался во рту. Голова болела. В висках стучали два молоточка. Когда я осторожно открыл глаза, в них резко ударил солнечный свет.

Я лежал в постели. Передо мной сидела Маргарет. По ее щекам текли слезы. Но она улыбалась.

– Дорогой, – тихо сказала она и перевела дыхание.

– Что такое? – спросил я. Я попытался пошевелиться, но мне это не удалось. Я был очень слаб. – Почему я здесь? Когда меня наконец прооперируют?

– Все уже позади, – хрипло сказала она.

– Позади? – Мне стало очень жарко, очень холодно, а потом очень плохо. Меня начал душить кашель. Маргарет вытерла мне пот со лба и отставила таз. – Опухоль была злокачественная?

– Нет.

– А какая?

– Доброкачественная.

– И что?

– Дорогой, – сказала она и истерически рассмеялась, слезы все еще текли по ее щекам, – они просверлили две маленькие дырочки, исследовали опухоль и увидели, что она не опасна. Они тебя вообще не оперировали!

Это было последнее, что я услышал, прежде чем опять потерял сознание.