Текст книги "Я признаюсь во всём"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

5

Я без промедления получил деньги и отдал Лаутербаху квитанцию на один из пакетов в камере хранения на мюнхенском железнодорожном вокзале. Мы договорились, что через десять дней мы опять встретимся в его офисе. Затем он отвез меня на своей машине в отель.

Иоланта уже ждала меня. Ей повезло. Квартира, которую она нашла, располагалась во дворце, в квартале для дипломатических лиц, и принадлежала старой графине, которая собиралась покинуть Вену на полгода и поехать на озеро на севере Австрии. Иоланта уже поговорила с ней, мы могли сразу въезжать. Арендная плата была достаточно высокой, но квартира была очень комфортной. Во вторник, в первой половине дня, я еще раз съездил туда с Иолантой, чтобы убедиться в том, что квартира нам подходит, и в среду мы покинули отель и переехали на Райзнерштрассе, 112.

Квартира была на втором этаже и состояла из трех комнат и подсобных помещений. Старая графиня взяла деньги за два месяца, познакомила нас с консьержем и попрощалась с нами, передав нам все ключи. Ее поезд уходил в четырнадцать часов. Мы произвели на старую даму очень хорошее впечатление.

После обеда я поехал в центр города к портному, чтобы заказать пару костюмов, – у меня с собой было всего несколько костюмов и совсем немного белья, я все оставил в Грюнвальде. Иоланта привезла большую часть своего гардероба. Я накупил всяких вещей и взял такси, чтобы со всеми пакетами поехать домой. Прежде чем уехать из центра города, я купил вечернюю газету. На второй странице я нашел: «Дерзкое ограбление банков во Франкфурте и Мюнхене».

Итак, началось. В машине я пробежал статью глазами, затем попросил шофера остановиться и накупил других вечерних газет. Приехав домой, я прочитал их вместе с Иолантой. Все газеты сообщали одно и то же. Некий Джеймс Элрой Чендлер выманил посредством изощренного трюка – он описывался в подробностях – у мюнхенского банка почти 200 000 марок. Чендлер американский гражданин, с момента совершения преступления, которое произошло в субботу, находится в бегах. Можно предположить, что он сделал себе фальшивые документы и, возможно, покинул страну. Жена преступника была допрошена полицией Мюнхена и смогла доказать, что она не виновна и ничего не подозревала. Преступника ищут по всей стране, у полиции есть уже определенные версии, которые помогут в ближайшем будущем его задержать.

Это все звучало общо и достаточно оптимистично. Об обстоятельствах моего заболевания в статьях было сказано так же мало, как и об исчезновении Иоланты.

Это был типичный отчет, который появляется во всех странах мира, если у полиции нет никакой, совершенно никакой зацепки, и возможно все, кроме того, что задержание произойдет в ближайшем будущем.

– Ты видишь, – сказал я, – что надо немного потерпеть. Кроме того, я хочу подождать, пока у меня отрастут волосы, чтобы парик уже был не нужен. К тому же Лаутербах выплатит вторую сумму только через десять дней.

Она кивнула:

– Да, я понимаю! Здесь я чувствую себя надежнее, чем в отеле. Но, пожалуйста, Джимми, пожалуйста, давай не останемся здесь ни на один день дольше, чем это необходимо!

– Ты так боишься?

Она молча кивнула.

– Полиции?

Она покачала головой.

– Чего же?

Она закусила губу и молчала.

– Скажи мне!

Она опять покачала головой.

В следующий момент в дверь позвонили. Мы посмотрели друг на друга.

– Кто бы это мог быть? – спросила она.

– Понятия не имею.

Я увидел, как опять задрожали ее пальцы:

– Открыть?

– Подожди, – сказал я и подошел к окну. Я посмотрел на улицу. Напротив дома горел одинокий газовый фонарь. А около него, прислонясь к стене сада, стоял молодой человек и который смотрел на наши окна. Он курил сигарету, на нем был светлый плащ.

– Полиция? – прошептала Иоланта, которая подошла ко мне.

Я пожал плечами.

– Я открою, – сказал я затем и пошел к входной двери. В это время позвонили еще раз. Я открыл дверь.

Коридор был пуст.

Мне стало немного не по себе.

– Эй! – сказал я. – Эй! Есть кто-нибудь?

Потом я увидел ее. Она стояла в углу, прижавшись к стене около двери, с багровым лицом и очень смущенная.

– Да, это я, – прошептала она. – Пожалуйста, простите, что помешала.

– Проходите, госпожа Вильма, – озадаченно сказал я.

6

После того как я познакомил ее с Иолантой (узнав при этом ее фамилию – Паризини), возникла маленькая пауза. Волнение Иоланты немного улеглось, но она рассматривала Вильму со смешанным выражением любопытства и недоверия.

– Ну, – сказал я, – что привело вас к нам, госпожа Паризини?

– Я… я… я только хотела… – запинаясь начала она и тут же прервала себя: – Нет, я не могу вам сразу все рассказать. – Она была готова расплакаться. – Все так странно, что я не могу это выговорить. Господи, о господи, как мне вообще пришло в голову прийти сюда? – По-детски печально она покачала головой и глубоко вздохнула. Похоже, она не могла найти в себе силы поднять глаза. Она отказалась снять верхнюю одежду и сидела в своем плаще и в пестром платке на одном из прекрасных старых кресел в стиле барокко, сдвинув колени и сжав кулаки. – Нет, – потерянно пробормотала она, – я не могу вам это сказать. Я не представляла, что все это так ужасно. Но теперь… только теперь я вижу, что я хотела сделать…

Иоланта взглянула на меня, я пожал плечами. Иоланта склонилась над ней:

– Как же вы нашли, где мы живем?

Типично женский вопрос, подумал я, трезвый и логичный. Вильма дала на него трезвый и логичный ответ:

– Я спросила в отеле «Захер», – объяснила она. Теперь она впервые взглянула на нас и попыталась улыбнуться. Иоланта ответила на улыбку.

– И? – ободряюще спросила Иоланта.

– И потом я поговорила с Феликсом…

– Кто это – Феликс?

– Друг. Он сказал, что я должна попытаться. Я просила, чтобы он пошел со мной, но он сказал, что будет лучше, если я пойду одна. – Она посмотрела на меня, и опять покраснела. – Я не знала, что вы женаты, господин Франк.

– А что это меняет? – улыбаясь, спросила Иоланта.

– Если бы я это знала, я бы не пришла, сударыня, – быстро ответила Вильма.

– Не пришли? – улыбка Иоланты стала шире.

– Конечно, нет! – голос Вильмы стал громче. – Никогда! – Она смотрела то на меня, то на Иоланту и кусала губы. – Господи, господи, это так неприятно! Со мной никогда не было ничего ужаснее…

Улыбка Иоланты стала материнской, она выглядела очень мило в этот момент:

– Сколько же вам лет?

– Что, простите? – уставилась на нее Вильма.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать.

– Девятнадцать, – повторила Иоланта и придвинулась вместе со своим креслом к Вильме. – А зачем вы пришли? Вы не хотите нам рассказать?

– Хочу, – Вильма с трудом сделала глотательное движение.

– Итак?

Вильма посмотрела на меня:

– Я хотела попросить вас пойти со мной в театр.

– Ах, – сказала Иоланта.

– И вас тоже, сударыня! Вас обоих, конечно. Я же не знала про вас, сударыня! Но теперь я знаю это и хотела бы пригласить вас обоих!

Я улыбнулся:

– Это очень любезно с вашей стороны, Вильма, но почему вы решили пригласить меня… э-э-э… нас?

Я находил ее очень милой, но у меня было чувство, что она достаточно эксцентричная молодая дама. Вероятно, она еще до конца не перешагнула период полового созревания, а может, была немного сумасшедшей. Она должна быть немного сумасшедшей, если без церемоний идет к чужому мужчине в чужой дом одна после наступления темноты. Неожиданно я почувствовал, что мне очень спокойно в присутствии Иоланты. В следующее мгновение странная молодая девушка заплакала. Она просто положила голову на стол и начала рыдать. Я испугался:

– Господи прости, что с вами? – Я попытался поднять ее.

Иоланта отстранила меня. Она села на ручку кресла Вильмы и погладила ее по голове:

– Ну, ну, – сказала она, как говорят маленькому ребенку, – что такого ужасного случилось? Вы можете нам рассказать?

Вильма издала громкий стон, затрясла головой и осталась лежать лицом на столе. Иоланта кивнула мне.

– Коньяк, – сказала она.

Я не был уверен, что это лучшее лекарство для молодой девушки в подобной ситуации, но пошел к столику, на котором стояла бутылка, и налил целый бокал. При этом я случайно взглянул из окна на улицу. Одинокий человек у фонаря, как и раньше, смотрел на наше окно. Он уже не курил, его руки были спрятаны в карманах пальто. Я почувствовал, что подмышки у меня стали мокрыми, и выпил коньяк сам.

7

Затем я опять наполнил бокал и отнес его Иоланте.

– Так, – сказала она, подняла голову Вильмы и вопросительно взглянула на меня, указав глазами в сторону окна. Я кивнул. Она вытерла мокрое от слез лицо девушки и спокойно сказала: – Вот, выпейте!

Вильма послушно выпила и поперхнулась.

– Крепко, – сказала она. Неожиданно ее поведение показалось мне ребяческим, невыносимым, у меня было впечатление, что она играет как в театре.

– Госпожа Вильма, у вас было достаточно времени, чтобы побороть свое смущение. Я прошу вас сказать наконец, что вам от меня нужно.

Я сам немного испугался собственного голоса. Он прозвучал низко и грубо. Я вовсе не хотел быть таким грубым. Реакция Вильмы была поразительной. Похоже, она действительно не привыкла пить коньяк. Ее глаза заблестели, она смотрела на меня почти вызывающе, когда откинула голову назад и сказала:

– Я хотела попросить у вас денег.

Последовала выразительная пауза.

– Сколько? – спросил я.

– Четыре тысячи триста пятьдесят шиллингов, – сказала она.

– Я думала, вы хотели с нами… с моим мужем пойти в театр.

– И это тоже, – сказала странная девушка. – Сначала я хотела пойти с ним в театр, а потом попросить денег.

– Почему вы выбрали именно меня?

– Я же… – начала она и запнулась. – Можно мне еще коньяка?

– Конечно, дитя мое, – сказала Иоланта.

Я дал ей бутылку.

Вильма одним махом выпила поданный Иолантой бокал и втянула воздух через сжатые зубы. Она выглядела очень смешно, и я поймал себя на том, что внутренне улыбаюсь. У меня было много проблем, но я ничего не мог поделать с собой: эта девушка нравилась мне.

– Что – вы?

– Я же выписывала чеки для вас, господин Франк! – Ее светлые глаза открыто смотрели на меня. – Еще в субботу! Четыре чека, которые дал вам господин Лаутербах. На сто двадцать тысяч шиллингов! О господи! Целую субботу я не могла думать ни о чем другом! Вечером я рассказала Феликсу. Все воскресенье мы спорили – должна я попытаться, или нет. В понедельник я решила не пытаться. Во вторник я поставила все в зависимость от того, как вы будете выглядеть.

Я улыбнулся:

– Да, я припоминаю.

– Мне было очень стыдно.

– Я был очень польщен, – сказал я.

– О чем вы, собственно, говорите? – спросила Иоланта.

– Я вашего мужа… – начала Вильма.

– Госпожа Вильма меня… – начал я одновременно с ней.

– Да? – сказала Иоланта. Она уже не улыбалась.

– Госпожа Вильма меня очень внимательно рассматривала, когда я пришел к ее шефу.

– Так, – сказала Иоланта и подошла к окну. – Мой муж выдержал экзамен? – Она смотрела на улицу. Я смотрел на нее. Она повернулась и кивнула, как раньше кивнул я. Значит, мужчина все еще стоял там.

– Да, – сказала Вильма и внезапно взглянула на меня сияющими глазами.

Теперь я почувствовал, что краснею.

– Почему же тогда вы не пришли сразу? – спросил я.

– Я не могла, потому что вы мне очень понравились, – ответила она.

– Если бы я вам понравился меньше, вы пришли бы сразу?

– Конечно, – открыто сказала она. – Я вообще не хотела идти после того, как увидела, как вы выглядите. Я и Феликсу это сказала. Я не могу, сказала я. У любого другого. Но не у него. И я не приходила.

– До сегодняшнего вечера, – сказала Иоланта и отошла от окна.

– Да, до сегодняшнего вечера, – трагически кивнула Вильма. – Я все еще надеялась, что произойдет чудо и мы получим деньги где-нибудь в другом месте. Но сегодня последний вечер, а мы их не получили. Если завтра мы не заплатим, наш театр закроют. За четыре дня до премьеры! Вы понимаете? За четыре дня до того, как выйдет первая пьеса Феликса.

– Кто что закроет?

– Финансовое управление – наш театр, – сказала она.

– Что это за театр? – спросил я. Эта девушка действительно была загадочной.

– У нас есть маленький театр. Феликс, я и еще несколько человек. В подвале кафе «Шуберт, называется «Студия Пятьдесят два». Конечно, вы уже слышали о нем, да?

– Конечно, – солгал я.

Иоланта быстро взглянула на меня.

– Но вы там еще никогда не были?

– К сожалению, нет.

Вильма печально кивнула:

– Там было очень мало зрителей, – сказала она. – И это привело к долгам.

– Каким образом?

– Мы не заплатили налоги за десять месяцев.

– Ага, – сказал я.

– И теперь, когда мы подошли к тому, что Феликс может инсценировать свою пьесу, власти говорят, что театр будет закрыт, если мы не заплатим. До завтрашнего вечера, – добавила она. – А мы, конечно, не можем, – добавила она к первому добавлению.

Потом была короткая пауза.

Иоланта посмотрела на меня, а я на этот раз я отвернулся.

– Минутку, – сказала Иоланта, – я не совсем понимаю. Я думала, вы секретарь господина Лаутербаха.

– Да, я и секретарь.

– Но…

– Но только по совместительству. Моя основная профессия – актриса. Но там я зарабатываю слишком мало. В «Студии» я почти ничего не получаю, еще у меня есть несколько радиопередач и иногда крошечные роли в каком-нибудь театре. У нас многие так делают. У большинства несколько профессий.

– И как они это сочетают? – с интересом спросил я. – Я имею в виду – по времени?

– Не очень удачно, – сказала она. – Поэтому у меня уже было несколько неприятностей с господином Лаутербахом. Вероятно, он скоро вышвырнет меня.

Я кивнул.

– И поэтому я не отважилась просить у него денег.

Я кивнул опять.

– Потому что он очень зол на все эти театральные игры.

Я кивнул в третий раз и заметил, что Иоланта тоже кивнула.

– Ваши родители не могут вам помочь?

– У них дела тоже не очень хорошо. Мой отец библиотекарь. Он зарабатывает недостаточно. – Она встала и подошла ко мне. – Господин Франк, пожалуйста, не думайте, что вы должны подарить мне деньги. Мы хотим просить вас только о ссуде. О краткосрочной ссуде. Феликс сказал, что я должна предложить вам проценты.

– Гм, – сказал я и сделал серьезное лицо. Иоланта повернулась.

– Пять процентов? – тихо спросила Вильма.

– Что?

– Или больше? – спросила она быстро. – Феликс и остальные сказали мне, что я могу дойти до десяти процентов. Это обычные условия у ростовщиков.

Я открыл рот, но обнаружил, что голос отказал мне. Иоланта потянулась за платком и громко высморкалась. Я видел, как ее спина тряслась от смеха, который она пыталась подавить.

– Госпожа Вильма, – наконец прохрипел я, – вы предлагаете мне десять процентов за ссуду в четыре тысячи триста пятьдесят шиллингов?

– Да, – сказала она. – Феликс считает, что вы тоже должны что-то заработать. Должен быть стимул. Иначе зачем вам это делать?

Я выдохнул и откашлялся:

– Да, он прав. На какой период вы хотите взять ссуду?

– На шесть-восемь недель. – Она обретала надежду, ее рот слегка приоткрылся, глаза светились, глядя на меня.

– На шесть-восемь недель, – медленно повторил я. Я изучающе посмотрел на нее, затем повернулся, сунул руки в проймы жилета, и, погрузившись в свои мысли, начал ходить взад-вперед. При этом время от времени я что-то тихо бормотал.

– И какие гарантии вы можете мне предложить?

– Вечерний сбор в кассе, – сразу же ответила она.

– Вы называете это гарантией?

Она опять покраснела:

– Господин Франк, Феликс написал очень хорошую пьесу! Она наверняка соберет полный зал!

– У вас когда-нибудь была пьеса, которая собрала полный зал?

– Нет, но…

– И сколько человек составляют полный зал?

– Сорок девять, – сказала она тихо. – Но мы можем приставить еще минимум двадцать кресел. Кроме того, городские власти Вены обещали нам дотацию. И еще…

– Да, да, – сказал я, представив себя Санта Клаусом. Я должен был сдерживаться, чтобы не потереть руки от удовольствия. – Это все хорошо и даже прекрасно, но никаких гарантий для меня, вы понимаете? Я осторожный бизнесмен, и к сожалению, для меня не существует художественных точек зрения, а существуют только цифры и гарантии!

Я удивлялся сам себе: я получал удовольствие, печали последнего месяца отодвинулись от меня, я вздохнул свободнее.

Это было чудо, я не мог сформулировать иначе. Эта молодая девушка, которая пришла ко мне взять денег взаймы, радовала меня. Такая необычная девушка со светлыми глазами и зачесанными назад волосами…

– А как насчет поручительства? – спросил я и почувствовал, что моя кровь все еще греет меня, что сердце еще стучит, что глаза пытаются получить от вида красоты и молодости, чистоты и невинности глубочайшее удовольствие. – Есть кто-нибудь, кто поручится за вас?

Она печально покачала головой, она даже не догадывалась, как близко стояла к осуществлению своего желания:

– Нет, господин Франк, у нас нет никого. Мы совсем одни. Пятнадцать человек, вместе с осветителем и уборщицей, и я не думаю, что кто-нибудь из тех, у кого есть деньги, поручится за нас. Мы и не знаем никого. Мы можем поручиться только один за другого. Но это никому не нужно.

– Да, – сказал я, – мне это не нужно.

– Феликс думает… – опять начала она, но остановилась. Она не знала, что делать дальше, она испробовала все. Какое-то мгновение в комнате было тихо. Затем Иоланта быстро подошла к окну и открыла его. Если я когда-нибудь любил ее, то именно в это мгновение.

– Феликс! – крикнула она в темноту.

Одинокий человек под фонарем поднял голову:

– Да?

– Зайдите уж наконец и выпейте с нами коньяку, – сказала Иоланта.

8

В этот вечер в Вене специально для нас с Иолантой давали театральное представление. Это было в подвале кафе «Шуберт», в зале площадью пять на десять метров, на сцене пять на два метра.

На стенах зрительного зала висели фигурки, сделанные из проволоки, цветной бумаги и мишуры, очень современные и дерзкие. На трех стенах из четырех были полосы с надписями. Стены были темно-серые, буквы из белого картона составляли имена великих и знаменитых театральных деятелей: Таиров, Пискатор, Джесснер, Райнхардт, Станиславский.

Вместо рядов кресел стояли столики со стульями. Перед началом представления появился официант и спросил, чего мы желаем. Я заказал бутылку вина. Мы сидели почти в середине помещения на двух твердых деревянных креслах, покрашенных в белый и золотой цвета. Все столики вокруг нас были пустыми, стулья были прислонены к столам. Иоланта выпила большую часть бутылки, я выпил всего один бокал. Я смотрел на смешную миниатюрную сцену с ее смешными, только обозначенными кулисами и на полдюжины молодых людей, которые там наверху играли театр.

Они играли большой театр. Среди них не было никого, кто был бы неталантлив. И пьеса была хорошей. Действие ее происходило в Вене в наши дни, героями были люди, которые боялись. Это была пьеса против страха. Феликс Райнерт, автор (двадцати двух лет), был молодым Кокошкой. Темные волосы беспорядочно топорщились на его шишковидном длинном черепе и свисали на изборожденный морщинами лоб. Пьеса, которую он написал и которую я смотрел в тот вечер, называлась «У мертвых нет слез».

– Откуда такое название? – спросил я его, когда он по приглашению Иоланты пил коньяк в нашей квартире. Он говорил очень быстро, мне стоило определенных усилий, чтобы понять его, к тому же он немного заикался. Складывалось впечатление, что его мысли опережают слова, а те постоянно спешат за ними.

– Из мифологии, – сказал он. Вильма сидела рядом с ним на широком диване в стиле барокко и с восхищением смотрела на него. Для нее он был самым великим человеком. – Сюжет вам определенно знаком. Живые должны много страдать, мертвые – меньше. Но тогда создается впечатление, что лучше быть мертвым. Нет, наоборот! Жизнь все же лучше. Потому что, пока человек живет, он может защищать себя и действовать. Он может плакать в несчастье или над несправедливостью, которые происходят вокруг него.

– А мертвые не могут плакать? – спросила Иоланта.

– Нет, – сказал он, – мертвые не могут действовать, они не могут защищаться и не могут плакать. Они знают все, они везде, они остаются молодыми. Но плакать они не могут. Даже тогда, когда они счастливы. У мертвых нет слез.

– Таким образом, ваша пьеса пропагандирует слезы и жизнь?

– Да, – сказал Феликс.

И это было действительно так. Я сидел в холодном подвальном помещении, мы сняли пальто и жутко мерзли. Я чувствовал, как меня наполняет большое умиление этими молодыми людьми. Людьми, которые превозносили надежду и слезы, у которых не было денег, будущее неизвестно, никакого прошлого, и тем не менее они верили и хотели провозгласить, что самая плохая жизнь все же лучше, чем самая прекрасная смерть, и что есть только один грех в наше время, а именно – потерять надежду.

Я с благодарностью принял к сведению этот опыт. Он не был омрачен обвинениями себя самого или мучительными сравнениями с моим собственным существованием. Я был просто счастлив и чувствовал облегчение. На два часа я забыл, что должен умереть и что меня ищет полиция целого континента; что я покинул свою жену и показал себя неспособным освободиться от своей любовницы; что моя жизнь, по сути, бессмысленна и не имеет никакой ценности.

На два часа я обо всем этом забыл.

Я видел на сцене Вильму. Она играла маленькую роль – по крайней мере, не самую большую, – и я находил, что она чудесна. У нее была нежность Элизабет Бергнер, при этом она обладала силой молодой Вессели. Она верила тому, что говорила, всем сердцем, и от каждого слова, каждого движения исходил такой свет искренности и чистоты, что впору было закрывать глаза, чтобы не ослепнуть. Здесь, я знал это, если хоть чему-нибудь научился в Голливуде, вырастала великая актриса.

Что это за удивительный город, думал я, где талант изливается из всех углов и со всех концов, где он бьет из земли – и выступает в подвалах и на чердаках, город, поделенный на четыре части в центре маленькой, тоже поделенной на четыре части страны, которая слишком мала для такого таланта, который прятался и расточительно расходовался в течение столетий…

Пьеса состояла из трех актов. В последнем я увидел, что Иоланта отодвинула свой бокал, откинулась и стала рыться в сумочке. Глаза у нее были мокрыми. Она промокнула их платком, очень осторожно, чтобы не размазать тушь на ресницах. Когда включили свет, мы оба захлопали. Мы стояли одни в пустом зрительном зале, и хлопали, и улыбались труппе, которая весело кланялась. Даже занавес они подняли и опустили. Затем я прошел на сцену и подошел к Вильме.

– Вот, – сказал я и протянул конверт с деньгами.

Она вскрикнула, взмахнула руками и бросилась мне на шею. В следующий же момент она испугалась и взглянула на Иоланту:

– Простите, сударыня, пожалуйста!

Иоланта подошла к нам. Ее глаза все еще влажно блестели. Она улыбалась.

– Вы были чудесны, – сказала она, а потом пожала каждому руку.

Подошел Феликс и поблагодарил меня:

– Мы обязательно вернем деньги, господин Франк, можете быть уверены! И мы никогда не забудем того, что вы сегодня для нас сделали!

Вильма стояла около него и радостно смотрела на меня. Вдруг она начала плакать.

– Что с тобой? – удивленно спросил Феликс.

– Ничего, – всхлипнула она, – ничего! Это слишком глупо. Я просто очень счастлива! – И она громко высморкалась в платок Феликса.

Потом мы все пошли наверх в маленькую кофейню. Мы поставили вместе несколько столов и отпраздновали наше знакомство. Все приняли участие в этом празднике – и осветитель, и уборщица, и владелец кофейни, и его жена. Мы были похожи на участников корпоративной вечеринки или мелкобуржуазной свадьбы, а может, как сберегательного общество вечером после годового отчетного собрания. Я сидел между Иолантой и Вильмой. Мы ели венские сосиски с горчицей и пили пльзеньское пиво. В заведении было жарко. Все говорили наперебой. Каждый получил по две порции сосисок. Горчица стояла в больших плошках на столе. Мы макали сосиски в горчицу и ели руками. У всех были очень жирные пальцы.