Текст книги "Я признаюсь во всём"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

2

– Боже мой, как такое могло случиться?!

– Дети играли в суд над военными преступниками, – сказал доктор Фройнд. – Мартин был председателем Нюрнбергского суда. Он приговорил своего маленького друга к смерти через повешение.

Существуют границы, человек не может вынести всего. Вдруг я понял это. Я встал.

– Доктор, – сказал я, – пожалуйста, поймите меня: я не могу принять решения по поводу этого ребенка. Я просто не в состоянии. Я недостаточно созрел для принятия такого решения… Мы должны подождать, пока… пока не вернется моя жена.

– Мы не можем ждать, – ответил он серьезно. Его огромная тень упала на стену позади меня. Он выпрямился: – Вы должны мне помочь.

– Я не могу помочь вам ничем.

– Вы единственный, кто это может.

– Это не мой ребенок.

– Это ребенок вашей жены. Вы женились на этой женщине.

Я снова почувствовал, что подступают слезы:

– Я не могу. Не могу, я уже сказал вам об этом! Я нездоров. Я не умею ладить с детьми. Я не хочу забирать этого мальчика к себе.

– Господин Франк, – сказал доктор Фройнд, и голос его стал внезапно холодным как лед. – Если вы не возьмете мальчика к себе, я заявлю на вас в полицию.

«Спасибо, Иоланта», – подумал я. Потом я сказал:

– Извините мое волнение. Хорошо. Я согласен.

– Это звучит лучше, – сказал доктор Фройнд.

– Нам нужно ехать?

– Да, – сказал он. – На трамвае. За город.

3

Вагон был почти пуст. Несколько усталых женщин в платках и с большими сумками дремали. Молодой человек в очках с толстыми стеклами серьезно читал толстую книгу. На задней платформе пьяный спорил с кондуктором.

Мы ехали до конечной остановки. Затем еще приблизительно четверть часа мы шли по грязной полевой дороге до интерната. Здесь разыгралась буря, и нам пришлось пробиваться сквозь непогоду. Доктор Фройнд шел впереди меня, придерживая свою нелепую жесткую шляпу обеими руками. Я споткнулся и почувствовал, как вода залилась мне в ботинок. Здесь, в поле, было темно. Только с улицы едва доходил свет фонарей, которые раскачивались на ветру.

Я подумал, что можно было бы убежать от доктора Фройнда. Он наверняка не догнал бы меня. Об этом я мог не беспокоиться. И даже если он позовет на помощь, здесь его никто не услышит. Но как далеко я смог бы уйти? Теперь он знал меня, мое имя, мою внешность. Здесь наверняка есть телефон. Полиция была бы извещена через десять минут. Я бы не успел даже выехать из города. Нет, так не годится. Но ведь невозможно, чтобы этот патологический ребенок загнал меня в ловушку, чтобы он оставался со мной до самого конца! Не для того я все совершил. Нет, не для того. Я хотел убежать. Я непременно должен убежать. Еще не сейчас. Сейчас было еще рано. Я должен подождать еще немного.

Интернат был окружен высокой стеной. Рядом с коваными железными воротами стояла сторожка. Доктор Фройнд позвонил. Пожилой человек под зонтом вышел и открыл нам дверь. Он знал доктора Фройнда.

– Добрый вечер, доктор Фройнд! – Он впустил нас и подозрительно посмотрел на меня. – Это отец?

– Да, – сказал доктор Фройнд. – Он пришел за Мартином.

Сторож покачал головой.

– Не хотел бы я оказаться на вашем месте, – сказал он.

Так меня здесь приняли. Дальше было еще хуже.

Директор заведения, толстая пожилая женщина с седыми волосами, которые торчали в разные стороны, встретила меня в своем кабинете, не скрывая презрения. Она сразу заговорила с доктором Фройндом и вела себя так, будто меня не было вовсе. Она заполняла анкету, на вопросы которой отвечать, собственно, должен был я. Она же задавала их доктору Фройнду.

– Отец желает забрать ребенка?

– Да.

– Адрес?

Доктор Фройнд назвал мой адрес. Женщина записала.

– Профессия? Место работы? – спросил он и посмотрел на меня.

– Предприниматель, – ответил я. Учительница продолжала меня игнорировать.

– Предприниматель, – сказал доктор Фройнд.

– Предприниматель, – записала она в анкете. – Мать?

– Уехала. Но господин Франк пообещал мне заботиться о ребенке.

– Это правда? – спросила она и впервые посмотрела на меня. Взгляд ее был холодным и враждебным. – Вы действительно намерены заботиться о ребенке?

– Да, – соврал я и посмотрел на стол.

Она повернула анкету:

– Хм… Доктор Фройнд, отец согласен отдать мальчика в вашу школу?

– Об этом мы еще не говорили… – начал было он.

– Я согласен, – поспешил ответить я.

– Другой школы, в которую бы его приняли, нет, – сказала она.

– Именно, – ответил я.

Она подняла голову, молча посмотрела на меня и стала писать дальше. Затем она нажала на кнопку звонка, и вошла молодая женщина.

– Вещи Мартина упаковали?

– Да, госпожа заведующая. Чемодан стоит в коридоре.

– Хорошо, приведите Мартина.

Молодая женщина ушла. В дверях она еще раз обернулась и с любопытством посмотрела на меня.

– Доктор Фройнд, – сказала мне заведующая, – уже, наверное, сообщил вам, что мы можем возбудить против вас уголовное дело в полиции, если вы и далее не будете выполнять свои родительские обязанности по отношению к Мартину.

– Да, он сообщил мне об этом.

– Хорошо, – сказала она и протянула мне формуляр. – Подпишите.

Я подписал документ, в котором присягнул, что все сведения, данные мной, были истинными и что отныне я обязуюсь по собственной воле, добросовестно, в меру своих возможностей и средств заботиться о переданном мне сегодня ребенке, Мартине Франке, 1942 года рождения.

В дверь постучали, вернулась молодая женщина.

– Мартин готов, – сообщила она.

– Впустите его, – сказала заведующая.

Мартин вошел в комнату.

Для своего возраста он был мал и выглядел скорее слабым. Невозможно было себе представить, что он обладал исполинской силой, необходимой, чтобы совершать те проступки, в которых его обвиняли. Его голова по сравнению с туловищем была непропорционально большой, тяжелой и бесформенной. Кожа была бледной, бегающие черные глаза смотрели из-под прозрачных век, обведенных черными тенями, короткие светлые волосы слиплись. Тонкие бескровные губы нервно дрожали, и он скривил их в ироничной улыбке, когда подошел ближе и заученно поздоровался:

– Добрый вечер.

Доктор Фройнд встал и с улыбкой пошел ему навстречу:

– Здравствуй, Мартин. Я рад тебя видеть!

Он протянул ребенку руку. Мартин на мгновение просиял, затем, когда он посмотрел на меня, лицо его снова сделалось суровым.

– Мартин, – сказала заведующая. – Сегодня ты нас покидаешь. Приехал твой отец, чтобы забрать тебя.

– Это твой отец, Мартин, – доктор Фройнд подтолкнул меня вперед.

– Здравствуй, мой мальчик, – пробормотал я и протянул ему руку. Он не пожал ее. Он смотрел на меня пытливо и враждебно.

– Вы не мой отец, – сказал он. Я опустил руку.

– Я женился на твоей матери, – начал я. Он перебил меня:

– Я знаю. Мама мне говорила. Вы ее муж. Но не мой отец.

– Это верно, Мартин, – сказала я. – Мы с тобой тоже подружимся.

Он молчал.

– Ты мне не веришь?

– Нет, не верю, – сказал он. – Мне все равно. Мне не нужны друзья.

– Каждому человеку нужны друзья, Мартин, – сказал доктор Фройнд. – Мы об этом часто с тобой говорили, помнишь?

Мартин нетерпеливо кивнул:

– Да, помню! Но я больше не верю этому, господин доктор. Все это чепуха!

– Но послушай, Мартин! – доктор Фройнд похлопал его по плечу. – Что это за бессмыслица?

– Это не бессмыслица, это правда. Друзей не бывает.

– Хорошо, а как же мы с тобой? Может быть, и мы не друзья?

– Это совсем другое.

– Как это – другое?

– Потому что вы исключение, – смущенно объяснил мальчик. Его губы задрожали еще сильнее. Казалось, это было рефлективное движение, которое повторялось, когда он волновался. Я вспомнил дрожащие ноздри Иоланты. Вдруг мальчик взглянул на меня:

– Где моя мать?

– В Германии. Она скоро вернется.

Его губы насмешливо скривились:

– Она никогда не вернется.

«Боже мой», – подумал я.

– Но мне и это все равно, – продолжал он тем же деланным тоном. – Она мне не нужна.

– Каждому человеку нужна мать, – сказал доктор Фройнд.

– Мне – нет! – закричал мальчик. – Мне никто не нужен! Спокойной ночи, госпожа заведующая! – Он подал заведующей руку, даже не взглянув на нее.

– Будь счастлив, Мартин. Я надеюсь, у тебя все будет в порядке и ты, наконец, будешь хорошо себя вести. Я знаю, ты раскаиваешься в совершенном поступке, и…

– Я не раскаиваюсь, – сказал Мартин, и выдернул руку. – И вы вовсе не надеетесь, что у меня все будет хорошо, вы рады, что избавитесь от меня.

– Нет, Мартин, это не так.

Он по-стариковски закивал:

– Я-то знаю, как все на самом деле. Вы все меня ненавидите.

– Никто тебя не ненавидит, Мартин, – громко сказал доктор Фройнд. – Кто тебе сказал такую чепуху?

– Это не чепуха! Я уверен в этом! Но для меня это ничего не значит! Я тоже ненавижу вас всех! Однажды… – он осекся.

– Что однажды, Мартин?

– Вы увидите, – пробормотал он мрачно и направился к двери. Он не обернулся больше. – Свой чемодан я могу нести сам, господин доктор, – сказал он через плечо. На меня он совсем не обращал внимания. Он взял чемодан, который стоял за дверью, и потащил к лестнице.

Я посмотрел на заведующую и на молодую женщину.

– Спокойной ночи, – смущенно попрощался я.

Они не ответили.

4

Доктор Фройнд поехал с нами назад в город. По пути мы почти не разговаривали друг с другом. Только перед дверью дома, где он попрощался, этот маленький человек в толстых очках сказал:

– Вы обещаете не оставить Мартина сейчас одного?

– Как бы я смог?

– Вы могли бы покинуть город, господин Франк.

– Да, – ответил я.

– Но вы ведь не сделаете этого?

– Нет, – сказал я.

– Я верю вам. И благодарю вас за это, – он крепко пожал мне руку.

Потом он наклонился к Мартину (Тот так и тащил свой чемодан, никому его не отдал.): – Спокойной ночи, Мартин. А утром ты придешь ко мне в школу, да?

– Да, господин доктор.

– Там только хорошие дети, которые уже ждут тебя.

– Я этому не верю.

– Но это так, Мартин! Правда!

– Я не верю.

– Но я тоже жду тебя! Или ты и этому не веришь?

– Нет, господин доктор. В это я верю.

Я заметил, что под мышкой он нес коричневую картонную коробку, которую крепко прижимал к себе.

– Ну вот видишь. И нам двоим, тебе и мне, будет очень интересно вместе.

Мартин улыбнулся.

– Спокойной ночи, – сказал он.

Доктор Фройнд смотрел нам вслед, когда мы шли к дому. Маленький, плотный, он согнувшись стоял под дождем и махал нам рукой.

В квартире еще горел свет, но огонь в камине уже погас. Мартин со скучающим видом прошел по комнатам.

– Спать нам придется вместе, – сказал я. – Кровати стоят рядом.

Он не ответил.

– Пойдем распакуем твои вещи.

Ответа снова не последовало. Я открыл маленький чемодан, который он принес с собой, и с удивлением обнаружил, что в нем было всего несколько пар белья и несколько школьных тетрадей.

– Это все?

– Да, а что?

– У тебя нет игрушек?

– Мне не нужны игрушки.

Я выложил одежду на стол, она казалась очень маленькой и неестественной: ненастоящие брючки, колготки, ботинки. «Я оставлю ему денег, – подумал я. – Много денег. Когда мы не явимся в школу, доктор Фройнд придет сюда и найдет Мартина».

– Показать тебе, где ванная?

– Зачем?

– Чтобы ты помылся.

– Я не моюсь.

– Каждый человек… – начал я, но вдруг замолчал. – Ну хорошо, – сказал я равнодушно, – не мойся. – Какая мне была разница? Самое позднее через час я уеду.

Я разобрал чемодан и, совершенно не раздумывая, взялся за коричневую картонную коробку. Мартин бросился на меня с звериным криком:

– Нет!

Я испугался. Он стоял передо мной задыхаясь, держа коробку обеими руками. В глазах светилась ярость.

– Что, Мартин? Что с тобой?

– Коробка принадлежит мне! Мне!

– Я не отбираю ее у тебя.

– Нет! Отбираете!

– Нет, Мартин, я не хотел этого! Но что у тебя в коробке?

– Мои игрушки, – прошептал он и провел своими маленькими ручками по коробке.

– Я думал, у тебя нет игрушек.

– Они не такие, как у других!

– Но что же это?

– Не скажу.

– Ну пожалуйста, скажи мне.

– Нет!

Я отвернулся от него:

– Ну ладно, не говори.

Я чувствовал, что он следит за мной, но не поворачивался. Потом я услышал:

– Показать вам?

Он стоял передо мной. Глаза его горели, губы дрожали. Мальчик был очень возбужден.

– Покажи, если хочешь.

– Но вы должны пообещать, что не отберете ее у меня.

– Хорошо.

Ему не терпелось открыть коробку. Его пальцы слегка дрожали. Сейчас я заметил, что в картоне были две маленькие дырочки. Он поднял крышку.

– Смотрите, – сказал он хрипло.

Я заглянул в коробку. Мой желудок свела судорога отвращения. Внутри была маленькая мышка. Она была приклеена на дне коробки клейкой лентой так, что не могла пошевелиться. Приклеен был даже ее длинный тонкий хвост.

5

– Это твоя игрушка?

– Да! – он просиял, в этот момент он выглядел совершенно безумным.

– Но это не игрушка!

– Для меня – игрушка! – Он пальцем погладил мышь по спине. Она вздрогнула. Мышь казалась очень слабой, еле живой. – Я сам купил ее. На свои карманные деньги!

Я посмотрел на него. На его щеках появились два грязно-красных пятна.

– Я купил ее и тайно пронес в приют. Никто не заметил. А потом я ее приклеил.

– Но, боже мой, зачем?!

– Потому что мне это было приятно. Я уже давно хотел это сделать. Вообще-то с кошкой. Но кошки слишком большие, они царапаются и убегают. С мышью это было совсем просто.

– И давно? – спросил я, боясь, что в следующую же минуту меня стошнит. – Давно она… так?

– Три дня, – радостно сообщил он. Это было впервые, когда я видел, что он радуется. – Мне интересно, как долго она выдержит. Конечно, есть ей я не даю.

«Ребенок, – подумал я. – Ребенок Иоланты, мой ребенок».

– Я не думаю, что она еще долго проживет. Раньше, когда я колол ее иголкой, она вздрагивала сильнее. Смотрите! – Он достал из кармана своей куртки булавку.

– Нет! – крикнул я и вырвал у него коробку.

Он закричал как безумный. Прыгнув на меня, он ухватился за коробку, кусаясь и царапаясь, как дикий зверь.

– Моя коробка! Моя! Она принадлежит мне! Отдайте! Вы обещали!

Я стряхнул его, и он упал на пол. Я побежал к двери. Но прежде чем я успел добежать, он догнал меня. Он проявил недюжинную силу, в какой-то момент я даже боялся, что он повалит меня на пол. Внезапно я панически испугался. Коробка выпала у меня из рук. Я схватил его за воротник, поднял, отнес в спальню и бросил на кровать. Он заходился в крике, задыхался на секунду и снова кричал. Его глаза закатились, видны были только белки, изо рта выступила пена.

– Свинья! – кричал он. – Вы свинья! Обманщик! Подлая собака! Мышь моя! Моя! Моя!

Я накрыл его подушкой, обмотал ноги простыней и выбежал за дверь, заперев ее за собой. В тот же момент я услышал, что он яростно колотит в дверь. Он ругал меня отборной бранью.

Я отнес коробку в кухню. Из спальни до меня все еще доносились крики Мартина.

С задней стороны дома находился заросший виноградом балкон. Я налил в чашку молока, поставил рядом с мышкой и запер балкон. Ключ я спрятал. Потом я вернулся в спальню, так как был обеспокоен внезапной тишиной. «Может быть, он задохнулся, – подумал я. – Или выпрыгнул из окна».

Когда я вошел, он сидел на кровати. В уютном свете ночной лампы его большое бледное лицо было пугающе похоже на накрашенное лицо Иоланты. Он посмотрел на меня глазами, в которых горела нечеловеческая ненависть.

– Вы отобрали ее у меня.

– Да, Мартин. Мышь – это не игрушка, и…

Он совсем не слушал меня.

– Чтоб вы сдохли, – сказал он. – Я надеюсь, вы скоро умрете, и очень мучительно. Вам будет больно. Вы будете кричать. И никто вам не поможет! Я очень хотел бы этого! – Он откинулся назад и повернулся на живот.

Я погасил лампу на ночном столике.

– Спокойной ночи, Мартин, – сказал я. Он не ответил.

Я пошел в соседнюю комнату и стал спешно паковать вещи. Я взял с собой очень мало вещей, все поместилось в маленьком чемодане Мартина. Деньги для него я оставил в конверте на столе. Затем я еще раз открыл дверь в спальню и услышал спокойное ровное дыхание мальчика. Он заснул.

Я выключил свет и вышел из квартиры. Было четверть двенадцатого. В двадцать три сорок пять альпийский экспресс выезжал из города. Я знал об этом. Времени было достаточно. По темной лестнице я проскользнул к воротам и тихонько их отворил. Дождь кончился. Молочный свет уличных фонарей растворялся в тумане.

Пройдя десять шагов, я увидел его. Он стоял, прислонившись к фонарю, и курил. Толстые стекла его очков сверкали. Я остановился.

– Я ожидал от вас этого, – спокойно сказал доктор Фройнд.

Я прислонился к стене дома и глубоко вдохнул. Это причинило мне боль.

– Вы хотели сбежать?

Я молча кивнул.

Он долго и вполне дружелюбно смотрел на меня.

– Господин Франк, – сказал он затем тихим голосом. – Поверьте мне: вы больше не можете бежать. Ни один человек не может вечно убегать. Для каждого однажды приходит день, когда он должен остановиться, прислонившись спиной к стене, так, как вы сейчас, чтобы взглянуть в глаза реальности.

– Почему? – прошептал я. – Почему я не могу больше бежать?

Он улыбнулся. В свете фонаря я увидел обруч света вокруг его шляпы.

– Потому что вы пообещали мне остаться, господин Франк. Порядочные люди держат свои обещания.

– Я не порядочный человек, – сказал я.

– Неправда, – возразил он. – Вы должны быть порядочным человеком.

– Почему же? – спросил я, но уже тогда знал, что этот смешной маленький человек окажется сильнее меня.

– Потому что я верю в вас, – возразил доктор Фройнд. Он взял меня за руку. – Пойдемте. – Он, как маленького ребенка, отвел меня к воротам дома. – Сейчас отправляйтесь спать. Завтра мы с вами поговорим.

Я кивнул. Я еле держался на ногах, так сильно я устал, так сильно я хотел спать. Он открыл ворота ключом, который я отдал ему.

– Спокойной ночи, господин Франк, – сказал он. – И еще одно. Сейчас я тоже пойду домой. Я знаю, что мне не нужно больше ждать.

И он оставил меня стоять. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за углом. Потом я вернулся в квартиру. Мартин глубоко спал, негромко похрапывая. Я упал на вторую кровать, в которой раньше спала Иоланта. Я лежал и смотрел в белый потолок. Этой ночью я спал не раздеваясь. Сучья голого дерева перед окном отбрасывали беспокойные тени.

6

– Педагоги всего мира в последнее время пришли к единому мнению, что судьба и развитие человека зависят от влияния среды, которая окружала его в раннем детстве, и его мироощущения, – сказал доктор Фройнд.

Он сидел напротив меня в кабинете директора школы, просторной комнате со стенами желтых тонов и огромными окнами, которые выходили на пути западной железной дороги. Мебель была выдержана в веселых светлых тонах, а на стенах в рамках под стеклом висели красочные детские рисунки.

В восемь мы пришли сюда с Мартином. Мы еще сердились друг на друга, и он делал вид, что не замечает меня. Школа, бывшая канцелярия нацистов, создавала впечатление целиком состоящей из стекла, стали и бетона. Она была построена в том холодном, безличном стиле гигантизма, который предпочитал Третий рейх, и вообще была абсолютно уродлива. На это уродство обратили внимание и новые хозяева, которым администрация Вены передала здание после окончания войны. Новые жильцы основательно потрудились. И стены подъезда, и широкие светлые коридоры были разрисованы детьми. Деревушки, животные, люди и железные дороги, непропорциональные, но разноцветные, смелые, наполненные фантастической индивидуальностью. Вдоль стен стояли ухоженные цветы в вазах и горшках. На выступах в стенах были устроены витрины с игрушками, сделанными руками детей, предметы рукоделия и учебники. Были там плюшевые животные – еж, ондатра и большой полевой заяц. Над каждым предметом висела маленькая дощечка, на которой печатными буквами описывались эти предметы. «Полевой заяц – полезное животное и друг человека. Он живет в норах, которые копает сам, и они имеют девять выходов». Я видел, что Мартина это заинтересовало. Совершенно не обращая на меня внимания, он шагал рядом со мной в радостной толпе детей, которые спешили в свои классы, и беспокойно переводил глаза с предмета на предмет. Больше всего его заинтересовала большая современная кухня, которая находилась на первом этаже и дверь которой была открыта. Он смотрел на шестерых маленьких девочек, которые старательно суетились у плиты, мыли овощи и чистили картошку. Первый вопрос, который он задал сразу после того, как доктор Фройнд радостно и приветливо поздоровался с ним, тоже относился к той кухне.

– Ах, – сказал Фройнд. – Я, конечно же, рассказывал тебе, что мы здесь готовим сами?

Мартин облизал губы, опустил голову и молчал.

– Мы готовим для всех, кто приходит в школу. И после обедаем все вместе. Приготовление пищи – такое же школьное занятие, как математика, природоведение или немецкий. Одну неделю готовят девочки, другую – мальчики.

Мартин рассмеялся:

– Они же совсем не умеют готовить!

– Еще как умеют, Мартин! – Доктор Фройнд прищелкнул языком. – Ты даже не представляешь себе!

– Но откуда они это умеют?

– Они научились. Всему можно научиться. Ты не поверишь: в ту неделю, когда готовят мальчики, девочки мастерят на уроках труда. Наши девочки умеют пилить и забивать гвозди, а наши мальчики – вязать на спицах и крючком и штопать носки.

Мартин снова рассмеялся:

– Да, однако, это странная школа.

– Эта странная школа – свободная и веселая, я же говорил тебе. Здесь тебе очень понравится. С чего бы тебе хотелось начать – с приготовления пищи или ручной работы?

– Готовить! – быстро крикнул Мартин.

Тут вошла молодая учительница, которая по-дружески подала Мартину руку и сказала, что готовить он будет с ней. Нам оставалось уладить еще пару формальностей о переводе его в другую школу, и, кроме того, врач сначала должен был обследовать общее состояние ребенка.

– Но я думал, что сейчас уже смогу начать готовить, – сердито сказал Мартин.

– Завтра, Мартин! Урок будет только завтра! Сначала ты должен пойти с учительницей. Через два часа ты снова будешь здесь. Тогда ты сможешь остаться у нас.

– Ну хорошо, – сказал Мартин.

Когда он ушел, я спросил у доктора Фройнда, не боится ли он того, как поведет себя Мартин, когда придет в новый класс, к незнакомым детям, и он поведал мне свою теорию лечения, пояснив, что отношения с окружающим миром в детстве решают все в жизни человека.

– Это чувство связи с окружающим миром, – сказал он, – или ощущение себя частью общества, способность человека находить контакт с окружением, находить друзей, быть другом, любить и быть любимым, иметь нормальные социальные отношения, жить в нормальном обществе, в согласии с его нормами и привилегиями. – Он закурил очередную сигарету. Курил он очень много, кончики его пальцев были желтыми. – Первый человек, с которым ребенок устанавливает контакт, – его мать. Мать первая встречает его любовью, добром, она его кормит, согревает, ласкает и бережет, и ребенок реагирует на такое отношение, развивая в себе те же качества. – Он выдохнул облако табачного дыма и вдруг повторил тихо, немного потерянно, и сразу постарев: – Любовь, добро, терпение, юмор и нежность, справедливость и спокойствие – то прекрасное, что дает человеку ощущение мира…

В комнате было тепло, под окнами мурлыкали батареи, я откинулся на спинку стула. Атмосфера этого дома действовала приятно.

– Мы, – продолжал доктор Фройнд, – исследовали реакции большого числа детей на определенные события. Детей поделили на три группы: те, чье детство прошло в непосредственной близости матери, те, кто провел свое детство без матери, и, наконец, те, кто до определенного момента рос с матерью, затем на какое-то время жил в разлуке с ней и после долгого времени снова к ней возвращался. – Доктор Фройнд нагнулся вперед, и убедительно произнес: – При этом мы пришли к выводу, что даже разлука на шесть месяцев – всего лишь на шесть месяцев! – в раннем детстве достаточна, чтобы способность ребенка строить отношения с окружающим миром надолго и значительно снизилась!

– Что значит – надолго? На всю жизнь?

– На всю жизнь, господин Франк.

– И эту способность невозможно вернуть? – спросил я.

– Возможно, но это чрезвычайно тяжелый, долгий и сложный процесс.

– Это означает, что дети – продукт преступного поведения их родителей?

– Преступного поведения и предательства, господин Франк.

– Но боже мой… – я вдруг пришел в волнение, мне казалось, что все это ужасно глупо. – А если мать внезапно умирает, например! Это же не преступление! С этим она ничего не может поделать!

– Если в тот же момент, господин Франк, другой человек займет ее место, – несчастья не случится. Тогда ребенок найдет близость с другим человеком. Но в случаях, которые я лечу, близости с другим человеком, который заменил бы небрежную, забывшую свой долг мать, нет. – Он посмотрел на меня, я молчал. И вдруг под его ясным острым взглядом, как Мартин до этого, я опустил глаза в пол.

– Да, я понимаю, – сказал я. (Боже, что со мной творится? Куда я попал? Я должен расплачиваться за преступления других людей? Может быть, и так, кто-то всегда должен платить. Ни один счет не оставался открытым. Жизнь вела верную бухгалтерию.) – И как, как же вы хотите вернуть Мартину эту утраченную способность?

– Я предложу ему новую близкую личность, которая заменит ему мать.

– Кого?! – в панике спросил я.

Он спокойно улыбнулся:

– Себя, – ответил он.

Я откинулся назад.

– Да, – сказал я. – Вы можете. Вы в состоянии сделать это.

Он все еще не отрываясь смотрел на меня.

– Господин Франк, – спросил он тихо. – Вы сами росли с обоими родителями?

Я не понимал, что говорил, это вырвалось само собой:

– Нет, только с отцом. Брак моих родителей распался по вине матери.

Он кивнул и прикурил от окурка новую сигарету. Я с внезапным страхом посмотрел на него:

– Что это значит? Почему вы спрашиваете? – У меня возникло чувство, будто я своим ответом выдал себя, свое воровство, убийство, все. «Теперь он видит меня насквозь, – подумал я. – Боже, какой же я дурак!»

– Это не имеет значения, господин Франк. Просто мне было интересно. Продолжим разговор о Мартине?

– Да, – ответил я. – Поговорим о Мартине. (Все время, что мы говорили о Мартине, мы говорили обо мне, это было предельно ясно.)

– Вероятно, это будет очень сложно – вернуть Мартину способность общаться с окружающим миром. Прошло очень много времени между отказом матери и появлением меня, пытающегося заменить близкого человека. Я не могу сотворить чуда. Я не доктор Месмер, у меня нет волшебной палочки, которая возвращает здоровье за одну ночь. На выздоровление Мартина, если оно вообще возможно, потребуются месяцы, годы. Но я с уверенностью могу сказать: то, что мы пытаемся здесь сделать, – единственно возможное. И далее: если мы не сможем его вылечить, то улучшить его состояние нам удастся в любом случае.

– В этом я уверен, – сказал я. – Но меня беспокоит только одно: если вы собираетесь стать для него близким человеком, значит, я, собственно, только мешаю. Не лучше ли было бы, если бы он оставался постоянно с вами и жил здесь, в школе?

Он покачал головой:

– Нет, господин Франк.

– Нет?

– Нет. Напротив, вы – очень важная фигура в нашей игре. Вы его отец. Но он не связан с вами. Вы для него чужой. Меня он уже знает. Мне он доверяет.

– Ну хорошо, – сказал я. – Но если он не доверяет мне, значит, я ему не нравлюсь, значит, он сопротивляется и боится меня.

Доктор Фройнд кивнул:

– Правильно! Он и должен бояться!

– Должен?

– Да, господин Франк. Знаете, еще пятнадцать лет назад идеальным воспитанием считали жизнь без страха, – доктор Фройнд засмеялся и посмотрел на газету, которая лежала перед ним. Я заметил заголовок «Новые выступления в Корее». Доктор Фройнд поднял руку: – Жизнь без страха! Сегодня такого больше нет! Если мы, воспитывая ребенка, не готовим его к суровой жизни, он будет беспомощен, если однажды в жизни ему придется испытать страх. – Он покачал головой. – Нет, господин Франк, в наше время, с его нуждой, угрозой войны и возрастанием влияния политической сферы на жизнь каждого человека, было бы преступлением воспитывать детей, не готовя их к реальной жизни и страху. Мы должны готовить их к жизни, целиком состоящей из страха, но…

– Но? – спросил я.

– …но тут же научить их преодолевать этот страх! – сказал маленький доктор Фройнд и королевским жестом выбросил газету в урну.