Текст книги "Я признаюсь во всём"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

24

Еще в Польше их обвенчал полевой священник. Иоланта вернулась назад в Германию. Ее муж, обер-лейтенант Мордштайн, остался на фронте, или, лучше сказать, на фронтах войны. Он воевал в Норвегии, Франции, России, Африке. Его не было шесть лет. Это была его заслуга: он освободил Иоланту – маленький еврейский врач совершенно точно объяснил ей это – от шока и избавил от фригидности. Но эта его заслуга имела и другие последствия: Иоланта превратилась в женщину, которая в корне изменила свои представления о любви и удовольствии. Ей нужен был мужчина. Ей нужен был Мордштайн, который дал ей почувствовать себя настоящей женщиной. Но Мордштайна, в котором она так нуждалась, не было рядом. Он был в Норвегии, Франции, России и в Африке. Его не было с Иолантой.

В Мюнхене, где поселилась Иоланта, она очень скоро завоевала дурную славу. Она имела бесчисленные связи с разными мужчинами и не стыдилась их огромного количества. Неожиданно все мерзкие, больные, вызывающие отвращение мужчины стали ее друзьями, возлюбленными, ее спасением. Мордштайн излечил ее. Он думал, что абсолютно излечил ее, когда в 1945-м он наконец вернулся домой. В скором времени слухи дошли и до него. Он долго, все первые послевоенные месяцы, когда царило хаотичное беззаконие, не придавал им значения. Он не обращал на них внимания, потому что был счастлив с Иолантой. И она была счастлива с ним. С ним она была счастливее, чем с любым другим мужчиной. Волшебство польской часовни все еще действовало, другие мужчины были забыты и выброшены из жизни, их не существовало с тех пор, как только Мордштайн снова заключил ее в свои объятия.

Это не она была инициатором развода, а он. У него появились новые интересы, он захотел снова быть свободным. Иоланта сдалась, когда он упрекнул ее за все, чем она занималась, пока его не было. Она согласилась, что не имеет права настаивать на сохранении брака. В конце концов она даже захотела уйти от него. Они развелись. И Иоланта скоро осознала, что не может окончательно расстаться с ним. Она пыталась, но ей это не удавалось. Всегда, как только он оказывался где-то поблизости, силы и разум оставляли ее, как только он встречался ей на пути, снова оживала «та» Польша.

Она боролась с этим наваждением. Она начала ненавидеть Мордштайна. А он, которого послевоенное время втянуло в преступную деятельность, стал ее использовать. Он понимал выгоду своей власти над ней и совершенно осмысленно шел к тому, чтобы с помощью этой власти нажить капитал.

Что касается меня самого, сегодня я знаю, что я был последней попыткой Иоланты освободиться от власти ее бывшего мужа. Я также знаю, что эта попытка не удалась по моей вине, если в данном случае вообще возможно говорить о вине. И я свидетельствую, что был в состоянии понять Иоланту, когда он, а после того как я уже отказался помочь ей, пришла ко мне и сказала:

– Давай убьем его.

25

– Сделать это, по крайней мере в мирных условиях, не так просто, – сказал я.

Мы сидели в нашей гостиной и совершенно без эмоций обсуждали ее предложение – нам нечего было скрывать друг от друга.

– Я знаю, что это непросто, но я думаю, что нашла подходящий способ.

На столе между нами стояла бутылка и два бокала. В этот раз пили мы оба. Иоланта пила все последние дни. Я же начал пить только после того, как поднялся на ноги.

– Я не хочу, чтобы меня повесили.

– В Германии и Австрии больше не вешают, – сказала Иоланта.

– Это большое утешение, – сказал я и наполнил стаканы.

– Ты хочешь, чтобы он отобрал у тебя деньги? Что будет, если с тобой случится новый приступ? Ты думаешь, он хотя бы на минуту оставит нас в покое?

– Нет, в это я не верю.

– Если ты не хочешь помочь мне, скажи прямо. Тогда я сделаю это одна. Я сделаю это в любом случае. Я больше не вернусь к нему. С меня довольно. Для меня он мертв.

Она выпила, потом она посмотрела на меня и возбужденно спросила:

– Ты веришь, что я люблю тебя?

– Да, Иоланта, – ответил я подавленно. – Я тебе верю.

– Ты поможешь мне?

Я кивнул. Кивком головы я подписал человеку смертный приговор. Я даже немного испугался, как легко это у меня получилось – кивнуть.

Она придвинулась ближе и рассказала свой план, как будто объясняла мне участие в предприятии с долей экспорта:

– Будь внимателен. Я поеду с ним как его жена. Ты поедешь один со своими фальшивыми документами. Во Фрайлассинге мы снова встретимся. Потом, после того как кто-то врежется в него на шоссе, найдут тело господина Мордштайна из Мюнхена, который был в Австрии в гостях. При проведении расследования, может быть, выяснится, что, когда он пересекал немецкую границу, с ним в машине была его жена. Женщина исчезнет. Возможно, ее будут разыскивать как убийцу. Но ее не найдут, так как госпожа Мордштайн, к тому времени уже госпожа Валери Франк, снова вместе со своим мужем вернется в Австрию. О тебе вообще ничего не узнают, ты приедешь на поезде и покинешь страну тоже на поезде. Это понятно?

– Пока да. А что должно в него врезаться?

– Это будет автокатастрофа, – ответила она. – Тебе знаком Баварский мост?

– Нет.

– Баварский мост, – обстоятельно объяснила Иоланта, – ведет через низкую долину, по которой проходит шоссе Зальцбург – Мюнхен. Он очень длинный и до невозможности высокий, и в последние дни войны был взорван. Средняя часть до сих пор не восстановлена, поэтому движение пущено в объезд. Мост закрыт освещенным барьером. В этот барьер он и врежется, а потом упадет вниз.

– А как мы выберемся из машины?

– Перед барьером, – она загасила сигарету. – Машину можно поставить на газ, на сцепление нажать палкой, уже стоя на подножке, и спрыгнуть, как только ты его отпустишь. Тогда машина выедет через барьер на мост – с Мордштайном за рулем.

– С Мордштайном за рулем, – повторил я.

– К тому моменту он, разумеется, уже будет мертв.

– Ах так, – сказал я. – Ты считаешь, что до этого мы должны его убить…

Она серьезно кивнула.

– Конечно, – тихо сказала она.

В этот момент зазвонил телефон. Я взял трубку. Звонила Вильма. Иоланта тотчас же поняла это, еще до того как Вильма заговорила. Она посмотрела на меня с улыбкой. Это был дружеский взгляд, и она смотрела на меня тихо и по-доброму, когда я ответил:

– Добрый вечер, Вильма.

Ее голос звучал смущенно:

– Извините, пожалуйста, что я звоню. Я так переживала! Вы не давали о себе знать… – Вдруг она перестала владеть собой: – Что-то случилось? Скажи мне, пожалуйста!

– Я был болен, Вильма.

– О боже!

– Я уже поправился.

– Ты не один?

– Нет.

– Ах так. Она там?

– Да, Вильма, Иоланта сидит рядом со мной.

– Ты уже говорил с ней?

– Да, Вильма.

Она молчала.

– Я… я уезжаю на пару дней, Вильма. Когда я вернусь, мы обо всем поговорим.

– Я кладу трубку, – тихо сказала она. – Пожалуйста, позвони мне, как только вернешься. И… и, пожалуйста, не отвечай, я знаю – это тебе неприятно и совсем не нужно, но я… я люблю тебя!

– Спасибо, Вильма.

– А ты… ты тоже?

– Да, Вильма.

Она счастливо вздохнула:

– Тогда все в порядке. Будь здоров.

– Счастливо, – ответил я и положил трубку.

Иоланта молчала. Она наполнила стаканы и протянула мне один.

– Спасибо, – сказал я.

Она любезно кивнула:

– Выпей!

– Кажется, я не могу.

– Попробуй.

– Нет.

– Боже, – сказала Иоланта. – Что же ты за бедное создание!

26

Мы выехали в пятницу.

Мордштайн решил, что мы не должны выезжать из Вены до обеда, чтобы до Зальцбурга добраться только с наступлением темноты:

– При свете дня для вас это еще рискованнее, мистер Чендлер. Вечером пробраться будет проще. И на шоссе ночью значительно меньше машин.

Иоланта посмотрела на меня. Ночью на шоссе машин значительно меньше.

Мордштайн неплохо подготовился. Он вел машину. Иоланта сидела сзади. Он рассказал мне свой план.

– Чтобы вам в голову не пришли дурацкие мысли, мистер Чендлер.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, убить меня, – сказал он и засмеялся довольный. – Поэтому руки вы всегда будете примерно держать на коленях. Понятно?

Я кивнул.

– Подождите, – сказал он и обыскал мой костюм: – Может быть, вы спрятали маленький револьвер или милый топорик?

Я не припрятывал маленький револьвер или милый топорик, мы совсем по-другому предполагали покончить с этим делом, а именно – при помощи палки, которая лежала сзади рядом с Иолантой.

Мы ехали по осенним ландшафтам Нижней Австрии на запад. Деревья уже стояли голые, шел мелкий холодный дождь, и дорога блестела в свете фар автомобиля. Говорили мы мало. Иоланта притворилась спящей. Мордштайн ехал быстро. Его машина была большой и мощной. В семь часов мы были в Зальцбурге. Мордштайн довез меня до вокзала.

– Ваш поезд отправляется в двадцать часов. В двадцать пятнадцать я буду ждать вас на выходе на вокзале во Фрайлассинге.

– Хорошо, – ответил я.

Он протянул мне маленький чемодан. Иоланта не шевелилась. Под холодным дождем я пошел в направлении вокзала и купил в автомате билет второго класса до Мюнхена. Затем, поскольку у меня еще было время, я выпил в ресторане несколько рюмок коньяка. Я очень нервничал, еще тогда, когда прощался с Мордштайном, а это никуда не годилось. Все трудности были еще впереди. Я должен был быть абсолютно спокойным, если хотел все их преодолеть. После пятой рюмки я успокоился.

Большие часы на стене показывали девятнадцать сорок. Я расплатился и пошел по грязному тротуару перрона к таможне. Она находилась в большом ярко освещенном помещении. Отправляющиеся в Германию проходили таможню здесь, на австрийской земле. Следующая железнодорожная станция – Фрайлассинг – находилась уже на территории Германии.

Помещение было заполнено людьми, все они хотели ехать поездом, отправляющимся в двадцать часов. Это успокоило меня. Я встал в конец очереди, которая тянулась между столов чиновников. Двое мужчин проверяли документы, двое – багаж. Они порылись в моем белье, залезли в карманы моего пальто и поставили штамп в мой паспорт.

– Большое спасибо, господин Франк, – сказал один из них.

Я прошел контроль. Спокойным шагом я вышел на перрон, где уже ждали люди. Здесь было холодно и темно, но коньяк приятно согревал мой желудок, и я снова полностью владел собой. В буфете я купил еще одну бутылку коньяка и тут же ее открыл. Я также купил три маленьких бумажных стаканчика. Было важно, чтобы впоследствии при вскрытии в крови Мордштайна нашли алкоголь.

Поезд подошел вовремя. Это был скорый пассажирский поезд, который уже проделал долгий путь и которому опять предстояла такая же длинная дорога. Я вошел в пустое купе и опять отпил из бутылки. Поезд стоял во Фрайлассинге только две минуты, чтобы забрать почту, я знал об этом.

Итак, я поторопился сойти и спрыгнул между путями, чтобы меня не увидели. Еще до того как поезд успел тронуться, я поспешил к лестнице подземного перехода. Впереди рядом с выходом стоял шлагбаум. Мне пришло в голову, что можно было сдать билет. Но это никак не входило в мои планы, поэтому я перелез в темноте через низкий забор и оказался на улице. Это было предельно просто. В густой туман в десяти шагах невозможно было ничего различить.

Мордштайн стоял рядом с машиной. Он остановился в тени сарая и помахал рукой, как только увидел меня.

– Ну вот, – вздохнул он с облегчением, когда я садился в машину. Вероятно, он все же боялся, что я попытаюсь бежать этим поездом. Я не смотрел на него, я повернулся назад к Иоланте. Она спокойно ответила на мой взгляд коротким кивком. Ее белое лицо с большим ртом светилось в темноте. Мордштайн завел машину, и мы тронулись с места.

На шоссе кое-где лежал снег. Дождь бил в окно, и ветер здесь дул сильнее. Я достал бутылку и демонстративно стал пить.

– Дайте сюда, – сказал Мордштайн. – Я тоже хочу немного выпить!

Он сделал большой глоток и протянул бутылку Иоланте, которая вернула ее мне. Я еще пару раз пустил бутылку по кругу. Когда она была наполовину пустой, я положил ее на сиденье между собой и Мордштайном. В десять минут десятого мы проехали Траунштайн. За Траунштайном, как сказала мне Иоланта, была заправочная станция. Я должен был следить за тем, когда мы ее проедем.

Мордштайн разговорился.

– Что же вы теперь будете делать, мистер Чендлер? – Он называл меня «Чендлер» и «мистер» до сих пор.

– Пока не знаю.

– Без денег, а?

– Да.

– Вы знаете, я уже подумал об этом. Я не отберу у вас все деньги. Это было бы подло. Немножко я вам оставлю.

– Спасибо.

– Вы всегда были мне симпатичны, мистер Чендлер. Вы не верите? Но жизнь жестока, каждый должен брать там, где плохо лежит. Я забираю ваши деньги, ничего лично против вас не имея.

– Это меня очень успокаивает. Я уж думал, вы сердитесь на меня.

Я опять протянул ему бутылку. Тут я заметил заправочную станцию. Она была ярко освещена, около нее стояла одна-единственная машина. На шоссе этой ночью было очень спокойно. Я подождал, пока мы остановились у заправки, затем начал спокойно считать от двадцати одного до тридцати. На двадцати девяти я взял палку. На тридцати я услышал крик Мордштайна. Я не смотрел на него. Я смотрел только вперед и старался удержать машину. Руки Мордштайна судорожно сжались на руле и крутили его в разные стороны. Его нога соскользнула с педали газа. Я нажал на нее своим левым ботинком, и машина поехала дальше.

Палка задела мою шею. Иоланта прижала палкой глотку Мордштайна и удерживала ее с заднего сиденья. Затем я услышал, как он застонал, и сразу после этого – отвратительный шорох. Я не хочу описывать, что Иоланта делала далее металлической палкой. Во всяком случае, спустя две минуты Мордштайн был мертв. Я направил машину на обочину и остановился.

27

Все произошло очень быстро. Иоланта помогла мне водрузить Мордштайна на мое место. Раны не было видно, и крови не было. Только голова его висела неестественно и раскачивалась из стороны в сторону. Затем мы нашли в его сумке документы на получение денег. Я положил их в карман и сел за руль.

– Садись, – сказал я Иоланте.

– Сейчас, – сдавленным голосом ответила она. Она забежала в лес, который начинался сразу за шоссе. Вскоре она вернулась. Она нагнулась, взяла пригоршню снега, положила ее в рот, а потом выплюнула.

– Поехали, – сказал я. Она закрыла за собой дверь, и я тронулся с места. Мордштайн повалился мне на плечо и сполз вниз.

– Держи его, – прошипел я.

– Я держала! – громко закричала она.

– Не кричи! – Я поднял труп, она схватила его и притянула за плечи назад. Теперь он сидел ровно.

– Я буду кричать столько, сколько мне вздумается!

– Не сейчас. Наши нервы нам еще пригодятся.

– Тебе! Тебе пригодятся твои нервы! Что ты натворил? Ты подумал обо мне? – Она истерично всхлипывала.

Свободной рукой я протянул ей бутылку. Пробку я вытащил зубами. Она отпила и вернула бутылку.

– Далеко еще до моста?

– Полчаса.

Я нажал на газ.

28

Полчаса – это очень долго, если рядом с тобой сидит мертвец. А позади – женщина, вместе с которой ты убил человека. Шоссе летит на тебя. Время от времени проезжает встречный автомобиль, иногда кто-то обгоняет тебя. И каждый раз ты чувствуешь, как пот начинает стекать по спине, как рубашка прилипает к телу, а зубы начинают стучать. Еще одна машина проезжает мимо. Все. Кончено. Темнота и мысли приходят снова. О чем только не подумаешь в эти полчаса. От мыслей невозможно отделаться. Они не дают покоя, с этим ничего нельзя поделать.

Глоток из бутылки. Но и это уже не помогает. Ты убил человека, думаешь ты. Не в одиночку. Если бы ты это сделал один, было бы не так плохо. Одному тебе было бы проще с этим справиться. Но ты проделал это не один. А вместе с Иолантой. Со своей женой. Женщиной, которая говорит, что любит тебя. Можно ли доверять женщине, независимо от того, любит она тебя или нет? Мог ли ты когда-нибудь доверять женщине? Пока ни одной. Доверял ли Мордштайн Иоланте? Нет, она уехала от него, она сбежала от него, и в конце концов она задушила его. Итак? Что итак?

Итак, как ты представляешь себе это в дальнейшем? Ты и она? Отныне вы одно целое. Отныне вы никогда не сможете освободиться друг от друга. Никогда. Независимо от того, любишь ты ее или нет. А ты ее все-таки не любишь. Ты любишь Вильму. О Вильме отныне можешь забыть. Иоланта заполучила тебя навсегда. И ты ее тоже. Но ты вовсе не хочешь быть с ней вместе. Наверняка она думала об этом, когда разработала этот план. Ты тоже часть ее плана. И Вильма. Поэтому она улыбалась, когда позвонила Вильма. Она знала: ты всецело в ее власти. Ей даже ничего не пришлось делать. Все решилось само собой. Теперь это навсегда. Теперь тебе придется быть с ней, хочешь ты того или нет. Отныне ты должен выполнять все ее требования. До самого конца. До самого твоего жалкого конца.

Ты снова пьешь. Ты смотришь в темноту. Шумит мотор. Идет дождь. И ужасно медленно, от кончиков пальцев к самому сердцу, подбирается неотвязное холодное осознание того, что мир недостаточно велик для двоих людей, которые убили третьего. Куда бы ты ни бежал, как бы ты ни напивался, куда бы ты ни пытался спрятаться, он не так велик, этот мир, для тебя и для того другого. Для тебя и для Иоланты.

Полчаса – долгий срок, если рядом с тобой сидит мертвец. Ты думаешь: но что я должен делать? Да, что же тебе делать? Что ты должен делать, когда ты наконец хочешь остаться один, наконец хочешь быть свободным, когда ты знаешь, что слишком труслив, чтобы освободиться другим способом? Убить Иоланту? Это хорошая мысль. Ты бы с удовольствием освободился от нее. Почти так же охотно, как она желала освободиться от Мордштайна. Потому что, если разобраться, я точно так же принадлежал ей, как она – Мордштайну. Это чувство не было приятным и не являлось здоровой базой для партнерства в убийстве другого человека. Что будет, если ты ее убьешь?

Ничего. Ты вытащишь у нее фальшивые документы, которые выписаны на имя Франк, потом усадишь ее рядом с бывшим мужем. И автомобиль унесет их с Баварского моста глубоко вниз. Глубоко-глубоко вниз. Если впоследствии найдут обоих и что-то от них еще останется, чтобы провести опознание, их идентифицируют как господина и госпожу Мордштайн, жертв автокатастрофы, причиной которой явилось неосторожное управление автомобилем под влиянием алкоголя.

Все сходится, даже еще лучше, чем рассчитала Иоланта. Таким образом, не останется ни одного следа. Ни единого. И ты будешь свободен. Свободен на весь тот короткий срок, который тебе отведен. Свободен для Вильмы, которая тебя ждет…

Ты слышишь чей-то голос. Ты весь собираешься:

– Да, в чем дело?

Иоланта заговорила с тобой.

Баварский мост прямо перед тобой.

Ты останавливаешь машину.

За полчаса приходит в голову очень много мыслей.

29

Мост перед нами.

Примерно в ста метрах виднеется освещенный красными огоньками барьер. Справа – объезд, ведущий вниз, в долину. Это были самые опасные минуты. Если бы нас сейчас увидел другой водитель, все было бы кончено. Мы работали быстро. Мордштайна снова перетащили за руль. Я оставил мотор включенным и нажал на газ. Рычаг коробки передач еще стоял на холостом ходу. Я выпрыгнул из машины за Иолантой. Она стояла на обочине шоссе и тяжело дышала. Здесь не было снега. Это было хорошо, так как наших следов и следов торможения автомобиля не было видно. Я подошел к ней. Она смотрела на меня широко открытыми зелеными глазами.

– Поцелуй меня, – прошептала она. Она застонала и прижалась ко мне. Она не видела металлической палки. Только когда я поднял руку, она отступила назад. Но было уже поздно. Я ударил ее по спине и опять услышал тот же самый противный звук. Она упала на землю. Ее тело сотрясали судороги, потом она замерла. Я затащил ее в машину и водрузил рядом с Мордштайном, который склонился над рулем. Супруги Мордштайн снова сидели рядом, он и она. Мотор работал четко. Я взял сумку Иоланты с заднего сиденья. Я нашел ее фальшивые документы, положил их в карман и бросил сумку назад.

Мне повезло. Ночь была темной и тихой. Когда я встал на подножку со стороны Мордштайна и металлической палкой нажал на сцепление, мимо не проехала ни одна машина. Я включил первую скорость и отпустил сцепление. Машина тронулась. Я крепко держался, когда автомобиль врезался в барьер. Он снес барьер и поехал дальше. Предо мной простиралась полоска моста. Я еще раз выжал сцепление и включил вторую скорость. Затем в темноте я увидел, что дорога кончается, спрыгнул и упал лицом к земле. Я закрыл голову руками и ждал. Я долго ничего не слышал. Долина была глубокой, очень глубокой. Когда наконец машина окажется на дне, когда?

Я больше не мог выносить ожидания и приподнялся. И тут я услышал этот звук, затем еще один, более громкий. Я поднялся, шатаясь, и бежал до тех пор, пока не сбился с пути.

Внизу в долине я увидел красное пламя, которое взвивалось ко мне. Машина горела. Взорвался бензобак.

Я отряхнул грязь с пальто и поднял железную палку, которая выпала у меня из рук. Затем я пошел по дороге назад до объезда. Полями и лесами я пробирался в Розенхайм. Я шел пять часов, но не чувствовал усталости. У меня была точная карта местности. Карта принадлежала Иоланте. Она купила ее в Вене. Это было частью ее плана – через леса и поля идти в Розенхайм.