Текст книги "Я признаюсь во всём"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

33

Я приехал в банк и припарковался напротив входа. Уже началось сильное послеобеденное движение, на улице было много людей. Я подождал до пятнадцати часов пятидесяти пяти минут – я знал, что банк в четыре часа закрывался. Без пяти четыре я вышел из машины и вошел в здание банка. Помещение было почти пустым, большинство окошечек уже закрылись. Я осмотрелся. К счастью, я увидел Кляйншмида. Он, улыбаясь, подошел ко мне и поздоровался. Было без двух минут четыре.

– Послушайте, Петер, – сказал я. – Вы должны мне помочь. Я в настоящем тупике. Моя компания уехала на съемки на натуре, а меня прислали сюда с двумя расчетными чеками. – Я положил их перед ним и внимательно наблюдал за ним, когда он брал их в руки и просматривал.

Без одной минуты четыре.

У меня было такое впечатление, что я сижу в кино и сам себя вижу на экране. Я не чувствовал никакого волнения – только научный интерес: удастся ли мой обман?

– Очень большая сумма, мистер Чендлер, – сказал Кляйншмид и положил чеки.

– Это деньги на производство фильма. Актеры и техники сидят на Химском озере и ждут денег. Работа встанет в понедельник, если чеки до этого не будут обналичены.

Шестнадцать часов.

– Дамы и господа, прошу вас покинуть помещение, – громко сказал служащий в униформе, стоящий у входа.

– Мне ужасно жаль, мистер Чендлер, но я действительно не знаю, чем вам помочь. – Кляйншмид бессильно пожал плечами. За его спиной коллеги закрывали свои письменные столы. Секретарши торопливо бегали туда-сюда, царила атмосфера всеобщего отступления. В отдалении я увидел худого прыщавого паренька, который переходил от стола к столу и собирал почту.

– Не могли бы вы отправить чеки экспресс-почтой во Франкфурт и попросить ответа телеграфом? – спросил я. – Помните, я однажды предлагал вам это, тогда, когда мы познакомились?

– Да, мистер Чендлер, – он медлил, вертел чеки в руках и размышлял в нерешительности. – Но времени действительно очень мало. Мы уже закрылись. Поезд на Франкфурт отходит в пять, то есть через час… я не знаю, как мы можем успеть к нему.

– Вон тот парень, – сказал я и указал на прыщавого парнишку, рыжие волосы которого дико торчали на голове, – он не пойдет на почту?

– Пойдет, но не на вокзал, а в почтовое отделение за углом.

– Не мог бы он в виде исключения…

– У него тоже конец рабочего дня, мистер Чендлер.

– У меня машина на улице, я мог бы подвезти его к вокзалу.

– Да?..

Кляйншмид медлил.

Шестнадцать часов три минуты.

Помещение банка опустело. Человек в униформе от входа подошел ко мне:

– Банк закрывается, господи.

– Еще минуту, – сказал я. Кляйншмид кивнул служащему. Тот отошел. Кляйншмид повернулся.

– Конрад! – крикнул он.

Парень подошел к нам.

– Да, господин Кляйншмид?

– Не мог бы ты съездить с этим господином к почтовому отделению на вокзал – он отвезет тебя туда – и отдать письмо? Это очень срочно.

– Очень срочно, – сказал я и дал Конраду пять марок.

– Спасибо, – сказал Конрад. – Хорошо, господин Кляйншмид, будет сделано! – У него было бессчетное множество прыщей, он находился в том очень несчастливом возрасте, когда ломался голос.

Кляйншмид огляделся.

– Девушки уже ушли, – сказал он. – Мне надо написать сопроводительное письмо…

Он поставил печатную машинку со стола на стойку у окошечка, вставил лист бумаги и начал печатать, в письмо он вписал и номера чеков. Я смотрел на него. Когда я почувствовал, что он заканчивает, я поспешил к столику для посетителей и принес конверт:

– Пожалуйста, возьмите!

Он взял конверт.

«Рейн-банк» – напечатал он на конверте, затем напечатал адрес.

– Напишите еще «Экспресс» и «Заказное», – сказал я.

Он напечатал.

Теперь конверт выглядел точно так же как тот, который был у меня в кармане. Кляйншмид положил чеки в конверт и заклеил его.

– Дай сюда, – повернулся он к Конраду. Тот протянул ему черную книгу для регистрации, в которую Кляйншмид вписал адрес с конверта. Это была книга регистрации почты банка. В ней почтамт расписывался за письма напротив указанных адресов.

– Благодарю вас, Петер, – сказал я. – Я никогда этого не забуду.

– Пожалуйста, мистер Чендлер! – он улыбнулся своей приятной улыбкой. – Торопитесь, чтобы письмо успело к пятичасовому поезду.

– Да, – сказал я, – пойдемте, Конрад.

Я посмотрел, как он положил наше письмо в свою папку. В папке лежало уже множество других писем. Мое лежало сверху. Это была обычная папка, которую можно открыть без всяких проблем.

– Я зайду завтра утром, около десяти! – прокричал я Кляйншмиду, когда уже спешил за Конрадом к выходу.

– Хорошо, мистер Чендлер, – крикнул он мне вслед.

Когда мы выходили на улицу, служащий в униформе открыл нам дверь.

– Моя машина стоит там, – сказал я. Движение было очень сильным. Я пропустил Конрада, он сел в машину и открыл мне дверцу. Я сел за руль. Было шестнадцать часов двенадцать минут.

Папка с почтой лежала между нами на переднем сиденье. Я осторожно вывел машину на проезжую часть. Мы поехали к вокзалу. Когда я доехал до площади Одеонплатц, я резко затормозил и попытался снова поехать сразу с третьей скорости. Мотор заглох. Мы стояли посреди проезжей части. За нами останавливались машины, полицейский кричал мне что-то из своей будки и требовал, чтобы я ехал дальше. Я потряс рычагом и сделал вид, что не могу двинуть его в коробке передач.

– Что случилось? – взволнованно спросил Конрад.

Вокруг нас начинался ад. Десятки машин останавливались, машины гудели, и через улицу к нам бежал полицейский.

– Вы сошли с ума?! – кричал полицейский. – Почему вы остановились?

– Я не могу ехать! – зарычал я. – Рычаг застрял. – При этом я все время тряс рычагом. Полицейский обежал машину и попытался сдвинуть ее. Я дал мотору пару раз завестись и каждый раз опять глушил его.

– Подождите! – Конрад выскочил из машины, дверь за ним захлопнулась. Он тоже принял участие в попытках убрать машину с перекрестка. Я нажал ногой на тормоз, чтобы эти попытки не увенчались успехом слишком рано, левой рукой я крепко держал руль. Правую я сунул в папку Конрада, вытащил экспресс-письмо в Рейн-банк и сунул его в карман. Затем я достал из кармана мое письмо, в котором лежали два чистых листа бумаги, и положил его в папку.

Все прошло очень быстро, никто ничего не заметил. Конрад и полицейский сдвигали машину с места. Я снял ногу с тормоза и двинул рычаг. Мотор загудел, и машина двинулась вперед. Подбежал Конрад и запрыгнул в машину. Дверца за ним с шумом захлопнулась.

– Давайте! – закричал полицейский. – Уезжайте же!

Я поехал. Письмо с двумя фальшивыми чеками лежало у меня в кармане.

34

Я высадил Конрада около почтового отделения, которое находилось у вокзала. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в здании, потом посмотрел на часы. Было шестнадцать часов тридцать одна минута. Затем я поехал в офис авиакомпании. Недалеко от него находилась охраняемая парковка. Там я поставил машину и пошел дальше пешком. Автобус уже ждал. Прежде чем войти в него, я еще зашел в туалет офиса. Там я разорвал письмо с фальшивыми чеками на мелкие кусочки и спустил их в унитаз.

Самолет – четырехмоторный «Дуглас-Гудзон» – вылетел ровно в восемнадцать часов. Мы летели навстречу закату солнца, это было чудесно. В полете я немного перекусил. Автобус, который привез нас из аэропорта в город, въехал в центр около двадцати тридцати. В двадцать один час я был в отеле «Европа», где я заказал номер – тоже на имя Джеймса Элроя Чендлера. И в двадцать два часа я уже уснул и спал глубоко и без снов.

На следующее утро шел дождь – мелкий и неприятный.

Я встал в шесть утра, позавтракал в полседьмого и в семь оплатил счет. Потом отнес свой чемодан во франкфуртский офис «Пан Америкэн Эйрвэйз». Самолет в Мюнхен улетал в полдесятого, автобус от офиса авиакомпании отходил в полдевятого. Я взял такси и поехал в Рейн-банк, где мне пришлось немного подождать. Когда в восемь часов открылись окошечки, я осведомился в одном из них, не оставлял ли господин Кларен (Иозеф Мария Кларен из Хайдельберга) для меня, Джеймса Элроя Чендлера, деньги. Девушка, к которой я обратился, пообещала посмотреть и удалилась. Через три минуты она вернулась и сообщила мне, что господин Иозеф Мария Кларен из Хайдельберга не оставлял для меня никаких денег, да, что господин с таким именем Рейн-банку абсолютно неизвестен. Я сделал вид, что очень озадачен этим сообщением.

– Это так неприятно, – смущенно сказал я. – Я просто не знаю, что мне теперь делать. Я очень рассчитывал на эти деньги. – Потом мое лицо немного просветлело. – Может быть, вы разрешите мне отправить телеграмму?

– Конечно, – сказала девушка, – две ячейки в фойе находятся в распоряжении наших клиентов. Попросите даму там сразу же сообщить вам сумму за отправку телеграммы. Тогда вы сможете тут же оплатить все в нашей кассе.

Я поблагодарил девушку и пошел в фойе, где меня связали по телефону с франкфуртским агентством по приему телеграмм. Туда я послал телеграмму следующего содержания:

Чеки номер (здесь я указал номера обоих фальшивых чеков, указанные на подтверждении о получении, которое мне дал Кляйншмид) имеют покрытие и в порядке Рейн-банк Ригер.

Фамилию Ригер я видел однажды у Джо на каком-то подтверждении чека.

Эту информацию я отправил телеграммой-молнией, стоила она мне двенадцать марок сорок пфеннигов, я оплатил их в почтово-телеграфной кассе. Теперь цель моего пребывания во Франкфурте была выполнена, и я поехал к офису авиакомпании. Самолет, покинувший Франкфурт в полдесятого, прибыл в Мюнхен в одиннадцать часов пятнадцать минут. Я опять взял такси в аэропорту и сразу поехал в банк, куда я вошел в одиннадцать часов сорок пять минут. Сразу же, как я вошел, я увидел Кляйншмида. Он кивнул мне:

– Мистер Чендлер, где вы были так долго? Мы уже пытались найти вас по телефону!

– Да? – Я ухватился за окошечко. – И куда вы…

– Вашей жене в Грюнвальд, – сказал он. Его голос звучал издалека.

– Я был… – начал я, но он кивнул: – Ваша жена сказала нам, что вы поехали к мистеру Клейтону на Химское озеро.

– Да, это так, – сказал я. Его голос вернулся ко мне. – Телеграмма пришла?

– Уже час назад.

– Хорошо, – сказал я.

– Присядьте на минутку, я принесу деньги.

Я быстро сел. Если бы мне пришлось еще немного постоять, я бы наверняка упал в обморок. Колени неожиданно задрожали. Через три минуты пришел Кляйншмид со вторым кассиром. Пока Кляйншмид считал деньги, второй кассир наблюдал. Я получил деньги в пачках в купюрах по сто марок. Кляйншмид сложил пачки на поднос. Всего было восемнадцать пачек, по сто купюр достоинством в сто марок в каждой, и одну пачку, в которой было девяносто купюр того же достоинства. Я расписался в получении и сложил пачки в захваченный с собой портфель. Затем я поблагодарил Кляйншмида за помощь и пожелал ему приятных выходных, а также успехов в ловле форели. Когда я вышел из здания банка, на всех церковных колокольнях Мюнхена начали звонить колокола. Было двенадцать часов. Если Рейн-банк еще не отправил рекламацию телеграфом или по телефону насчет непонятного экспресс-письма с вложенными туда двумя чистыми листами бумаги, у меня было преимущество во времени в сорок восемь часов – до понедельника. Но в любом случае у меня была еще куча дел.

Сначала я забрал машину. Чемодан я положил вниз, портфель с деньгами – в багажник, но перед этим я вытащил часть денег и рассовал их по карманам.

Потом я позвонил Маргарет, сказал ей, что я уже в Мюнхене и что после обеда приеду в Грюнвальд. У нее в гостях были Бакстеры, они передали мне привет.

– Передавай им тоже привет, – сказал я.

– И приезжай поскорее, Рой, я купила к ужину венские шницели.

Венские шницели были моим любимым блюдом.

– Хорошо, – сказал я.

– Хорошо было на Химском озере?

– Прекрасно.

– Ты помог Джо разобраться с его затруднениями?

– С его затрудне… – Я не сразу понял, но потом сообразил, что эта фраза предназначалась Бакстерам.

– Конечно, – сказал я.

– Видишь, – закричала она с притворной радостью, – ты только вышел из клиники, а они уже опять не могут без тебя! Что бы Джо делал, если бы тебя не было!

– Да уж!

– Будь здоров, Рой. И приходи побыстрее. – Это был последний раз, когда я слышал голос Маргарет. Больше я ее никогда не видел.

Я поехал на Максимилианштрассе к своему ювелиру и забрал украшения. Одно кольцо я надел на палец, второе кольцо и табакерку попросил упаковать. Рубиновое кольцо, которое я надел, было цвета голубиной крови. Такое кольцо, как это, сказал мне ювелир, можно в любое время продать по той же цене, это действительно высококачественная работа.

Когда, провожаемый им до двери, я наконец вышел на улицу, то увидел на другой стороне магазин деликатесов. Там я купил бутылку «Хеннесси», которую сразу же попросил открыть, и бумажный стаканчик. Бутылку я положил в машине рядом с собой.

Время от времени я отпивал по глотку. Все еще шел дождь.

Улицы уже опустели, наступала типичная субботняя послеобеденная пустота, общая для всех крупных городов. Я позвонил из автомата Мордштайну.

– Я уже думал, что что-то случилось, – подозрительно сказал он.

– Все в порядке. Я буду сейчас около вашего дома. Спускайтесь.

Когда я подъехал, он уже стоял на улице. Я открыл ему дверцу:

– Садитесь.

Мы заехали в тихий переулок, там я припарковался.

– Покажите мне бумаги, – сказал я.

– Покажите мне деньги, – сказал он.

Я показал ему деньги. Он отдал мне бумаги.

Они были безупречны. Согласно удостоверению личности я был Вальтером Франком, рожденным 17 мая 1906 года в Вене, проживающим в Инсбруке, на Кайзераллее, 34, римско-католического вероисповедания, холостым, по профессии коммерсантом, занимающимся экспортом. В моем паспорте стояла немецкая виза, действительная до декабря, а также штампы о въезде и выезде из Федеративной Республики Германии. Метрика и удостоверение гражданства меня тоже удовлетворили. В качестве профессии моего отца изготовители фальшивых документов разумно выбрали «советник юстиции». После того как я проверил бумаги, я отпил глоток из бутылки и предложил коньяка Мордштайну, который тоже глотнул.

– За ваше будущее, – сказал он и улыбнулся.

– Спасибо, – сказал я. Потом я отдал ему деньги за документы. При этом я вытащил из кармана большую пачку купюр по сто марок, но он не сказал ни слова и молча смотрел, как я отсчитываю нужную сумму. – Так, – сказал я, – теперь дальше. Может ваш друг принять сорок тысяч марок?

– Он оплатит их в два приема. По сто двадцать тысяч шиллингов.

– Хорошо, – сказал я, – тогда сделаем два пакета. – Я взял с заднего сиденья упаковочную бумагу и бечевку. Затем я сделал два маленьких пакета. В каждом пакете лежало по 20 000 марок в купюрах по сто марок. Я тщательно перевязал пакеты. Мордштайн не отрываясь смотрел на мои пальцы, между делом отпивая из бутылки. Когда все было готово, мы поехали на железнодорожный вокзал. Я припарковал машину, и мы пошли в камеры хранения багажа. Мордштайн следовал за мной как тень. Он ни на мгновение не выпускал пакеты из виду.

– Вы боитесь, что я их подменю?

– Да, конечно, – дружески ответил он.

Я сдал оба пакета, заполнил бланки и получил две квитанции на выдачу. С ними я вернулся в машину.

– Какой адрес у вашего друга? – спросил я Мордштайна, который теперь казался успокоенным.

– Я вам его записал, – ответил он и дал мне бумажку. Я прочитал: «Инженер Якоб Лаутербах, Вена IV, улица принца Евгения, дом 108». Ниже – «телефон Р 28 8 42».

– Когда вы ему позвоните? – спросил Мордштайн.

– В понедельник утром.

– То есть вы уезжаете сегодня вечером?

– Да, – сказал я.

– Когда?

– Вы хотите с цветами прийти к поезду?

– Нет, – сказал он. – Это всего лишь спросил. Вы не обязаны отвечать. Кроме того, есть всего два поезда.

– Вот именно. Хотите выпить еще глоточек со мной?

– Охотно, – сказал он. На этот раз он пил из стаканчика, а я из бутылки. Мы стояли под дождем, под пасмурным небом, на стоянке перед вокзалом, и я чувствовал, как на меня медленно наползает усталость, вызванная коньяком. Пора прекращать, подумал я, у меня еще очень много дел.

– Пусть все у вас будет хорошо, господин Франк, – сказал Мордштайн и выбросил стаканчик. – Может быть, мы когда-нибудь увидимся снова.

– Вряд ли, – ответил я и протянул ему руку.

Он пожал плечами:

– Кто знает? – Он повернулся и пошел прочь.

Я смотрел ему вслед. Затем я сел в машину и поехал к автобану на Штутгарт. За городом дождь был еще сильнее.

В начале автобана и голосовали две женщины, но я никого не взял. Радио Мюнхена передавало танцевальную музыку. Я ехал очень быстро. Через полтора часа я доехал до Аугсбурга, свернул на Паппельшоссе и остановился. По радио продолжали передавать музыку, но теперь это были отрывки из опер. Я достал карандаш и начал считать.

35 000 марок я заплатил за украшения. 6000 – за документы. И 40 000 лежали в Мюнхене на вокзале. Все вместе составляло 81 000.

Таким образом, у меня было 189 000 и еще около 3000 собственных денег. Я посчитал, что у меня осталось. Было около 111 000 марок.

От этих денег я опять отсчитал 15 000 и засунул их в левый нагрудный карман. 2000 марок я сунул в правый нагрудный карман. С помощью упаковочной бумаги и бечевки я сделал третий пакет для оставшейся суммы и положил его около себя. Листочек с подсчетами я выбросил из окна в переполненный водой кювет. Затем по шоссе я въехал в Аугсбург.

Когда я подъехал к железнодорожному вокзалу, было пятнадцать часов, здесь тоже царило праздничное спокойствие. Я сдал пакет в камеру хранения и аккуратно спрятал квитанцию на получение. Затем я пошел на почтовое отделение вокзала и отправил 15 000 марок, которые я отложил, почтовым переводом Маргарет. Почтовый служащий сказал мне, что деньги прибудут в понедельник. Потом я купил немного почтовой бумаги, заправился и опять выехал на автобан.

Примерно через двадцать пять километров от Аугсбурга я увидел крупную автозаправочную станцию, на которой стояло несколько грузовиков. Около заправки находилась небольшая столовая. В ней было приятно тепло. Многочисленных посетителей обслуживали две официантки. Я нашел свободный столик у окна и заказал кофе.

По оконному стеклу стучали капли дождя. Над равниной за окном поднималась испарина, земля на пашне была влажной и черной, а у горизонта дорога взбиралась на небольшой холм, где на фоне серого неба высились силуэты деревьев с наполовину облетевшими листьями. Я выпил горячий кофе и достал ручку, чтобы написать два письма.

35

Дорогая Маргарет!

Я пишу это письмо перед своим отъездом. Когда ты будешь его читать, я уже покину страну. Не имеет смысла извещать полицию и искать меня, потому что я изменил имя и живу по чужим документам. Я перевел тебе сегодня 15 000 марок, которые ты получишь в понедельник. Это даст тебе возможность завершить наше хозяйство в Мюнхене и уехать домой. К сожалению, я не смогу в будущем заботиться о тебе и думаю, что самым лучшим для тебя будет, если ты вернешься к родителям. Остаток своей жизни я проведу в постоянных путешествиях и не знаю, напишу ли я тебе еще когда-нибудь. Я думаю, вряд ли. Я намеренно отказался от прощания и пишу это письмо, чтобы избежать сцены, которая была бы неприятна для нас обоих. Я не могу требовать, чтобы ты простила мне то, что я делаю. Тем не менее я долго размышлял над этим и считаю, что это единственное, что я мог сделать. Я хочу быть один. Я больше не люблю тебя, я должен уехать. Меня несколько успокаивает то, что ты, вернувшись к родителям, не будешь бедствовать. Я не знаю, что еще тебе написать, возможно, я уже действительно начал терять способность соображать, и я прошу тебя предпринять что-нибудь, что поможет тебе легче перенести ситуацию.

Всего доброго.

Твой Рой.

36

Дорогая Иоланта!

Когда однажды ты вернешься домой, то найдешь это письмо. Я хочу сказать тебе, что еще сегодня покину страну и ты меня никогда больше не увидишь. Я не здоров, как ты думаешь, а неизлечимо болен, и мне остался всего год жизни. Я проживу его под чужим именем и в путешествиях. Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо и что тебя не очень втянут в скандал вокруг меня. Самое лучшее будет, если ты тоже уедешь.

Твой Джимми.

37

Я еще раз перечитал оба письма, затем положил их в конверты и написал адреса. Марки я купил у официантки. Я заплатил за кофе и пошел к машине. Дождь продолжался, становилось темно.

В полпятого я опять был в Мюнхене. Сначала я поехал в офис железнодорожного общества «Вагон-Литс» и заказал место в спальном вагоне второго класса на скорый поезд в Вену, который уходил из Мюнхена в двадцать три часа пятьдесят пять минут. Я заказал билет на имя Вальтера Франка и впервые предъявил свой австрийский паспорт. Когда я опять вышел на улицу, я увидел почтовый ящик. Я опустил в него письмо для Маргарет. Потом я помедлил. Я стоял под дождем перед желтым почтовым ящиком, держа второе письмо в руке, и смотрел на широкую пустую площадь, на которой уже горели несколько фонарей. Затем, сам не понимая, что двигало мною, я развернулся и пошел со вторым письмом обратно к машине. Я поехал на Романштрассе, 127.

Когда я приехал, было совсем темно. На Романштрассе не было фонарей. Дождь шуршал в листве винограда, растущего на стене дома. Я вошел в подъезд и медленно на второй этаж. У меня все еще был ключ от квартиры Иоланты, и я открыл входную дверь. В прихожей было темно. Я позвал Иоланту по имени, но мне никто не ответил.

Потом я прошел по всей квартире. В каждой комнате, куда я входил, я включал свет, в кухне и в ванной тоже. Квартира была пуста. Казалось, Иоланта покинула ее, чтобы отправиться в долгое путешествие. Шкафы стояли открытыми, плечики для одежды лежали на полу, некоторые предметы одежды были разложены на креслах.

Я пошел в спальню и открыл окно. Дождь барабанил по жести подоконника. Я сел на неубранную кровать. На ночном столике около телефона стояла бутылка пива. Она была открыта и наполовину пуста. Я ничком упал на подушку. Подушка пахла Иолантой. Я закрыл глаза и лежал совершенно тихо. Свет я оставил гореть.